Arina
13.01.2009, 01:48
Мы отодвинулись на очень много ступеней назад в понимании мира, в котором живём. Это произошло не потому, что мы отступали, а потому что мир очень изменился, а наука не успела осмыслить эти изменения. Очень важно, чтобы исследователи, объединённые общим делом, создали современную естественно-научную картину мира.
Справка STRF:
Кавтарадзе Дмитрий Николаевич, заведующий кафедрой управления природными ресурсами факультета государственного управления МГУ, доктор биологических наук, профессор Профессор МГУ Дмитрий Кавтарадзе — один из энтузиастов, использующих в своём преподавании имитационные игры. В их основе лежат сложные математические модели сложных видов деятельности, в частности процессов управления. В моделях учитываются не просто данные и факторы настоящего процесса управления, но и вес этих факторов, их динамика и взаимное влияние в реальном времени. Такие игры учат управленцев понимать долгосрочные последствия их сегодняшних решений. STRF.ru писал о II зимней школе «Интерактивные методы обучения в управлении», прошедшей в декабре 2008 года.
Дмитрий Кавтарадзе: «Сложность и стремительность изменений окружающего мира делают необходимым принятие управленческих решений, основанных не столько на формальном знании фактов, сколько на более глубоком понимании природы и общества»
Сложность и стремительность изменений окружающего мира делают необходимым принятие управленческих решений, основанных не столько на формальном знании фактов, сколько на более глубоком понимании природы и общества. Профессор Кавтарадзе считает, к такому пониманию не готовы ни сегодняшняя наука, ни управленческое сообщество. В своём интервью он поделился своими мыслями о новых фундаментальных задачах науки в начале нового века.
Дмитрий Николаевич, минувший год ознаменовался большими переменами для российской науки и образования. Как Вы их оцениваете?
— На мой взгляд, любые крупномасштабные социальные или технологические изменения должны быть, следуя правилам науки, сначала испытаны, апробированы и сконструированы на имитационных моделях развития. Такой модели я ни разу не видел. Единственная работа Российской академии наук — это изданная лет восемь назад и посвящённая памяти академика Валентина Коптюга «Новая парадигма развития России в XXI веке». В этой работе повторяется модель пределов роста Денниса Медоуза и признаётся наличие ограничений минеральных и других ресурсов, включая живые.
Даже в случае этой отдельной попытки научного моделирования мира становится ясно, что мир развивается с ускорением, очень быстро. Собственно говоря, требуется представить картину развития и понять, что будет через 20 лет. Сейчас мы понять это не готовы. Когда мы едем на автомашине с большой скоростью, нам необходим дальний свет. Его может обеспечить только наука, и наука отечественная — в кооперации с зарубежной.
Вспомним модель «ядерной зимы», которая изменила политику двух супердержав. Эта модель сделана в Вычислительном центре Академии наук СССР, руководил её созданием академик Никита Николаевич Моисеев. Оказалось, что обмен ядерными ударами между СССР и США приведёт к тому, что установится глобальная температура минус 30 градусов и будет сохраняться таковой довольно долго. Эта модель показала целый ряд последствий обмена ядерными ударами и обессмыслила войну: ведь победителей не будет. Американцы проверили, как мы считали эту модель, и получили схожие результаты. Модель динамики событий стала инструментом, который позволил договориться даже таким антагонистам, какими были СССР и США.
Я вижу задачу своего поколения по отношению к поколению студентов такой: мы должны помочь этому поколению быть готовыми к преодолению глобального, регионального или национального кризиса с наименьшими потерями. Имитационные модели и игры, которые я провожу с учащимися, — это некоторая ступенька к тому, чтобы попытаться жить в моделях иной среды или ситуации, быть осведомлёнными о различных сценариях, то есть возможностях развития.
Вы говорите о переменах. А что, собственно, изменилось в окружающем нас мире и в нашем обществе?
— Происходят очень крупные, серьёзные изменения глобальной картины мира, которых не было в историческом времени. У людей нет опыта таких перемен, они не сталкивались с ними. В системе образования страны утрачена преемственность естественно-научной картины мира, целостность виденья мира, общегражданская основа. Представления людей о мире и природе становятся фрагментарными.
У нас в сознании доминируют физическая и математическая картина мира, и мы привыкли, что законы природы действуют сразу: если я подбрасываю кирпич, то вынужден отойти, чтобы он не упал на меня. Но в экологии законы так же неотменимы, хотя их проявления происходит с запаздыванием, и довольно большим. Люди ошибочно переносят образы, созданные ими в устройстве техники, на отношения людей и на природу. Однако физические и математические принципы, безупречно работающие в мире техники, системе стандартов, оказались противоречивыми или даже несовместимыми с миром природы, миром живых существ.
В понимании мира мы отодвинулись на очень много ступеней назад, не потому что мы отступали, а потому что мир очень изменился, а мы не успели осмыслить и организовать свою жизнь по-новому, в соответствии с этими изменениями.
Сегодня требуется социальный опыт масс, экологический опыт решения новых проблем, умение жить в изменённой нами биосфере. Этот опыт невозможно получить посредством чтения книг или разглядывания экрана: свои взгляды и представления о материальном мире каждому необходимо испытывать на практике. Результатом такого испытания, а не восприятия пропаганды, которая работает быстро, но даёт неустойчивый эффект, становится мировоззрение — это уникальное понятие означает целостность мировосприятия.
Нужно готовить государственных деятелей к выполнению государственных функций на научной основе, чего сейчас нет, — у нас государственный деятель вынужденный самоучка Мировоззрение исполняет синдикативную функцию, оно объединяет людей. Нынешняя социальная и психологическая разобщённость людей объясняется сломом прошлой картины мира, утратой прежнего светского мировоззрения. Единственное, что пришло в России на его место как общий объединяющий момент, — это православие, которое очень энергично занимает ниши естественных наук, создаёт свою, религиозную, картину мира и своё мировоззрение. Но очень важно, чтобы исследователи, объединённые общим делом, создали современную естественно-научную, светскую картину мира. Она не должна и вряд ли будет конфликтовать с теми, которые предлагают та или иная религиозные конфессии.
Как человек из прошлого века, я получил достаточно завершённую естественно-научную картину мира. Как исследователь, я пользуюсь ею, часто пополняю. Научная картина мира постоянно обновляется. С XVI века картина мира была механической, в XIX веке она сменилась электродинамической, в XX веке — квантово-релятивистской. И последние полтора столетия мыслители, философы, писатели, начиная с Генри Дэвида Торо (1817—1862), предсказывают, что следующая эпоха должна стать веком человека, гуманизма и экологического императива, — иначе никакой эпохи вовсе не будет.
Какой вклад в обновление научной картины мира могла бы привнести российская наука?
— Вспоминаю Чехова, который говорил, что арифметика не может быть национальной…
Отечественная наука нужна потому, что сохраняется национально-государственное устройство мира. Между государствами бывает как партнёрство, так и соперничество. Выясняется, что научные позиции могут быть истинными, а могут быть мифологичными. И наука каждой страны отвечает за разработку новых и пересмотр старых критериев безопасности. Она это делает, потому что учёные ощущают своё единство с соотечественниками. Они говорят: «Это моя родина, это моя страна». Тогда они оценивают новые явления, вскрывают неточности или намеренные заблуждения, которые действительно могут исходить от научного корпуса, служащего чужим социальным корпорациям и группам. Как мы помним, Третий рейх создал свой нацистский миф, идеологические институты и исполнительно-репрессивную систему, опираясь на «научные работы» специалистов с дипломами и степенями.
А наука нужна для того, чтобы мы, учёные, участвовали в обеспечении безопасности в ходе развития мира. Те продукты научного исследования и расчётов, которыми мы окружены, — электростанции, лазеры, самолёты, авианосцы, спутники — это сверхсложные системы, особенность которых в том, что они несут риски сами в себе. Принцип следующий: отказ одного или двух элементов может привести к собственному поведению системы, предвидеть которое научно мы не можем. Мы вошли в мир, который немецкий социолог Ульрих Бек назвал «глобальным обществом риска»: само общество порождает антропогенные риски, которых раньше не было. Вот свежие данные: льды в Арктике стали таять в два—три раза быстрее. В Канаде и других странах специалисты думают о том, не пора ли производить искусственные морозильники, заботятся о том, где будут делать берлоги белые медведи, и прочая, и прочая... Минимизировать антропогенные и, в перспективе, природные риски — задача в первую очередь учёных, а затем — политиков и бизнесменов.
Нам предстоят неожиданности, которые имеют качественно новый характер и новый масштаб. Вопрос в том — как нам жить между рисками сверхсложных систем, как управлять рисками? Нужно готовить государственных деятелей к выполнению государственных функций на научной основе, чего сейчас нет; у нас государственный деятель — вынужденный самоучка.
Поэтому в мире, и в России в том числе, создают имитационные модели и игры, которые должны послужить тому, чтобы любой министр и весь кабинет министров со всем его резервом и экспертами смогли получить опыт совместного решения внешне противоречивых задач. Насколько это возможно, Московский университет и оставшиеся центры это делают. Однако управляющие структуры во всех странах, не только в России, не спешат использовать в своей деятельности имитационные модели и игры, предлагающие сценарный образ будущего. Метод моделирования довольно медленно проникает как в глобальную культуру, так и в национальные культуры стран.
Филипп Ермилов, STRF.ru
http://www.strf.ru/science.aspx?CatalogId=222&d_no=17191
Справка STRF:
Кавтарадзе Дмитрий Николаевич, заведующий кафедрой управления природными ресурсами факультета государственного управления МГУ, доктор биологических наук, профессор Профессор МГУ Дмитрий Кавтарадзе — один из энтузиастов, использующих в своём преподавании имитационные игры. В их основе лежат сложные математические модели сложных видов деятельности, в частности процессов управления. В моделях учитываются не просто данные и факторы настоящего процесса управления, но и вес этих факторов, их динамика и взаимное влияние в реальном времени. Такие игры учат управленцев понимать долгосрочные последствия их сегодняшних решений. STRF.ru писал о II зимней школе «Интерактивные методы обучения в управлении», прошедшей в декабре 2008 года.
Дмитрий Кавтарадзе: «Сложность и стремительность изменений окружающего мира делают необходимым принятие управленческих решений, основанных не столько на формальном знании фактов, сколько на более глубоком понимании природы и общества»
Сложность и стремительность изменений окружающего мира делают необходимым принятие управленческих решений, основанных не столько на формальном знании фактов, сколько на более глубоком понимании природы и общества. Профессор Кавтарадзе считает, к такому пониманию не готовы ни сегодняшняя наука, ни управленческое сообщество. В своём интервью он поделился своими мыслями о новых фундаментальных задачах науки в начале нового века.
Дмитрий Николаевич, минувший год ознаменовался большими переменами для российской науки и образования. Как Вы их оцениваете?
— На мой взгляд, любые крупномасштабные социальные или технологические изменения должны быть, следуя правилам науки, сначала испытаны, апробированы и сконструированы на имитационных моделях развития. Такой модели я ни разу не видел. Единственная работа Российской академии наук — это изданная лет восемь назад и посвящённая памяти академика Валентина Коптюга «Новая парадигма развития России в XXI веке». В этой работе повторяется модель пределов роста Денниса Медоуза и признаётся наличие ограничений минеральных и других ресурсов, включая живые.
Даже в случае этой отдельной попытки научного моделирования мира становится ясно, что мир развивается с ускорением, очень быстро. Собственно говоря, требуется представить картину развития и понять, что будет через 20 лет. Сейчас мы понять это не готовы. Когда мы едем на автомашине с большой скоростью, нам необходим дальний свет. Его может обеспечить только наука, и наука отечественная — в кооперации с зарубежной.
Вспомним модель «ядерной зимы», которая изменила политику двух супердержав. Эта модель сделана в Вычислительном центре Академии наук СССР, руководил её созданием академик Никита Николаевич Моисеев. Оказалось, что обмен ядерными ударами между СССР и США приведёт к тому, что установится глобальная температура минус 30 градусов и будет сохраняться таковой довольно долго. Эта модель показала целый ряд последствий обмена ядерными ударами и обессмыслила войну: ведь победителей не будет. Американцы проверили, как мы считали эту модель, и получили схожие результаты. Модель динамики событий стала инструментом, который позволил договориться даже таким антагонистам, какими были СССР и США.
Я вижу задачу своего поколения по отношению к поколению студентов такой: мы должны помочь этому поколению быть готовыми к преодолению глобального, регионального или национального кризиса с наименьшими потерями. Имитационные модели и игры, которые я провожу с учащимися, — это некоторая ступенька к тому, чтобы попытаться жить в моделях иной среды или ситуации, быть осведомлёнными о различных сценариях, то есть возможностях развития.
Вы говорите о переменах. А что, собственно, изменилось в окружающем нас мире и в нашем обществе?
— Происходят очень крупные, серьёзные изменения глобальной картины мира, которых не было в историческом времени. У людей нет опыта таких перемен, они не сталкивались с ними. В системе образования страны утрачена преемственность естественно-научной картины мира, целостность виденья мира, общегражданская основа. Представления людей о мире и природе становятся фрагментарными.
У нас в сознании доминируют физическая и математическая картина мира, и мы привыкли, что законы природы действуют сразу: если я подбрасываю кирпич, то вынужден отойти, чтобы он не упал на меня. Но в экологии законы так же неотменимы, хотя их проявления происходит с запаздыванием, и довольно большим. Люди ошибочно переносят образы, созданные ими в устройстве техники, на отношения людей и на природу. Однако физические и математические принципы, безупречно работающие в мире техники, системе стандартов, оказались противоречивыми или даже несовместимыми с миром природы, миром живых существ.
В понимании мира мы отодвинулись на очень много ступеней назад, не потому что мы отступали, а потому что мир очень изменился, а мы не успели осмыслить и организовать свою жизнь по-новому, в соответствии с этими изменениями.
Сегодня требуется социальный опыт масс, экологический опыт решения новых проблем, умение жить в изменённой нами биосфере. Этот опыт невозможно получить посредством чтения книг или разглядывания экрана: свои взгляды и представления о материальном мире каждому необходимо испытывать на практике. Результатом такого испытания, а не восприятия пропаганды, которая работает быстро, но даёт неустойчивый эффект, становится мировоззрение — это уникальное понятие означает целостность мировосприятия.
Нужно готовить государственных деятелей к выполнению государственных функций на научной основе, чего сейчас нет, — у нас государственный деятель вынужденный самоучка Мировоззрение исполняет синдикативную функцию, оно объединяет людей. Нынешняя социальная и психологическая разобщённость людей объясняется сломом прошлой картины мира, утратой прежнего светского мировоззрения. Единственное, что пришло в России на его место как общий объединяющий момент, — это православие, которое очень энергично занимает ниши естественных наук, создаёт свою, религиозную, картину мира и своё мировоззрение. Но очень важно, чтобы исследователи, объединённые общим делом, создали современную естественно-научную, светскую картину мира. Она не должна и вряд ли будет конфликтовать с теми, которые предлагают та или иная религиозные конфессии.
Как человек из прошлого века, я получил достаточно завершённую естественно-научную картину мира. Как исследователь, я пользуюсь ею, часто пополняю. Научная картина мира постоянно обновляется. С XVI века картина мира была механической, в XIX веке она сменилась электродинамической, в XX веке — квантово-релятивистской. И последние полтора столетия мыслители, философы, писатели, начиная с Генри Дэвида Торо (1817—1862), предсказывают, что следующая эпоха должна стать веком человека, гуманизма и экологического императива, — иначе никакой эпохи вовсе не будет.
Какой вклад в обновление научной картины мира могла бы привнести российская наука?
— Вспоминаю Чехова, который говорил, что арифметика не может быть национальной…
Отечественная наука нужна потому, что сохраняется национально-государственное устройство мира. Между государствами бывает как партнёрство, так и соперничество. Выясняется, что научные позиции могут быть истинными, а могут быть мифологичными. И наука каждой страны отвечает за разработку новых и пересмотр старых критериев безопасности. Она это делает, потому что учёные ощущают своё единство с соотечественниками. Они говорят: «Это моя родина, это моя страна». Тогда они оценивают новые явления, вскрывают неточности или намеренные заблуждения, которые действительно могут исходить от научного корпуса, служащего чужим социальным корпорациям и группам. Как мы помним, Третий рейх создал свой нацистский миф, идеологические институты и исполнительно-репрессивную систему, опираясь на «научные работы» специалистов с дипломами и степенями.
А наука нужна для того, чтобы мы, учёные, участвовали в обеспечении безопасности в ходе развития мира. Те продукты научного исследования и расчётов, которыми мы окружены, — электростанции, лазеры, самолёты, авианосцы, спутники — это сверхсложные системы, особенность которых в том, что они несут риски сами в себе. Принцип следующий: отказ одного или двух элементов может привести к собственному поведению системы, предвидеть которое научно мы не можем. Мы вошли в мир, который немецкий социолог Ульрих Бек назвал «глобальным обществом риска»: само общество порождает антропогенные риски, которых раньше не было. Вот свежие данные: льды в Арктике стали таять в два—три раза быстрее. В Канаде и других странах специалисты думают о том, не пора ли производить искусственные морозильники, заботятся о том, где будут делать берлоги белые медведи, и прочая, и прочая... Минимизировать антропогенные и, в перспективе, природные риски — задача в первую очередь учёных, а затем — политиков и бизнесменов.
Нам предстоят неожиданности, которые имеют качественно новый характер и новый масштаб. Вопрос в том — как нам жить между рисками сверхсложных систем, как управлять рисками? Нужно готовить государственных деятелей к выполнению государственных функций на научной основе, чего сейчас нет; у нас государственный деятель — вынужденный самоучка.
Поэтому в мире, и в России в том числе, создают имитационные модели и игры, которые должны послужить тому, чтобы любой министр и весь кабинет министров со всем его резервом и экспертами смогли получить опыт совместного решения внешне противоречивых задач. Насколько это возможно, Московский университет и оставшиеся центры это делают. Однако управляющие структуры во всех странах, не только в России, не спешат использовать в своей деятельности имитационные модели и игры, предлагающие сценарный образ будущего. Метод моделирования довольно медленно проникает как в глобальную культуру, так и в национальные культуры стран.
Филипп Ермилов, STRF.ru
http://www.strf.ru/science.aspx?CatalogId=222&d_no=17191