Жемайтис Ольгерд Феликсович

Жемайтис Ольгерд Феликсович

Делюсь с читателями воспоминаниями о всех событиях, в которых сам участвовал и которые произошли перед моими глазами на протяжении всей моей жизни, запечатленных в дневниках и записях.

Ольгерд Жемайтис

ИСТОРИЯ СЕМЬИ В ДОКУМЕНТАХ

БАЛТУШИС-ЖЕМАЙТИС ФЕЛИКС РАФАИЛОВИЧ

ЖЕМАЙТИС О.Ф.

Вложение 27040

В 3 – 5 номерах журнала «Военно-исторический архив» была опубликована моя статья, основанная на архивных документах, о родственниках моей мамы, урождённой Хрипуновой Евгении Васильевне, отец которой, и мой дед Хрипунов Василий Георгиевич, а также его брат Михаил Георгиевич в гражданскую войну на Дону занимали довольно высокие посты у белых. Василий Георгиевич в 1918 году являлся руководителем восстания на начальном его этапе против красных в Усть-Медведицком округе и затем выборным Атаманом этого округа, а его брат, генерал-майор, последним командиром Лейб-гвардии Атаманского полка и активным сподвижником в эмиграции Великого князя Николая Николаевича. В статье говорилось и о других членах маминой семьи, пострадавших, как и её отец (он был расстрелян красными в марте 1920 года под Новороссийском) от рук большевиков.
В этой статье речь пойдёт о моём отце, генерал-майоре Балтушис-Жемайтисе Ф.Р., биография которого на мой взгляд столь же поучительна, как и биографии Хрипуновых, живших в то время, когда трудно было быть долгожителем человеку, беспокоящемуся за судьбу страны, не равнодушному к произволу властей и несправедливости. Такое было время, время добрых надежд и больших разочарований, жестокое и застойное по причине невзыскательного населения, быстро остывающего после «бунта кровавого и жестокого», и по новому витку продолжающего уповать не на свои силы, а на верховную власть. В результате чего за прошедшие 113 лет после свержения романовской монархии в социальном плане в России и в странах бывшей Российской империи ничего не изменилось. Те же ложь, коррупция и террор вместо диалога с обществом. То же покидание главного кабинета в Кремле его небожителями ногами вперёд или пинком под зад. Та же помощь, идущая за границу мимо провинциальных бояр и холопов, живущих за чертой бедности, в угоду вновь зародившемуся в стране классу капиталистов.

ХРИПУНОВЫ и ГОРДЕЕВЫ
(История семьи в документах)

ЖЕМАЙТИС О.Ф.

Кто-то хорошо сказал, что любому человеку в жизни должно повезти трижды: от кого родиться, у кого учиться и на ком жениться. Поэтому считая, что у меня по всем пунктам этого анкетирования всё в порядке, то я на основе семейных преданий и собранных по разным архивам и музеям документам думаю, что имею право на свою каплю мёда в историю нашей великой России, насыщенной разного рода войнами и внутренними вооружёнными разборками. В которых вольно или невольно участвовали мои горячо любимые родители и их родственники в условиях кровавого насилия и жестокого подавления инакомыслия в тоталитарной под завязку системе и преследования по классовому признаку.
Не минула сия чаша и меня как профессионального военного и скромного участника событий в Чехословакии в 1968-72 годах и в Афганской войне в 1986 году, хотя уже с более гуманным отношением к людям, но под руководством всё той же ведущей и направляющей роли КПСС с уклоном на гегемонию в мире.

ДЕВИЧКА

ЖЕМАЙТИС О.Ф

.

После увольнения из армии в запас в марте 1990 года с получением квартиры в Ново-Переделкино и переезда в Москву с семьёй из Самарканда наступил, пожалуй, самый счастливый период в моей жизни, которого я ждал долгих 27 лет службы вдали от столицы. Вернувшись, наконец, в город своего детства и юношества. К своим родственникам и друзьям. К своим «отеческим гробам», родным улицам и площадям.
И хоть любимая Москва, в которой я родился, вырос, женился, разводился, хоронил своих родителей, родственников и друзей уже мало походила на тот город, из которого я несмышлёным юнцом в 1963 году сразу после окончания средней школы уехал поступать в Коломенское артиллерийское училище. А поступив в него, видел любимую столицу только в ежегодные отпуска, отказываясь от всевозможных путёвок для поправки здоровья в различные санатории и дома отдыха. Это был мой город, несмотря на пустые прилавки магазинов, длинные очереди москвичей за самыми необходимыми товарами, многочисленные демонстрации и митинги жителей, доведённых до отчаяния и протестующих против коммунистического правления в стране.
Вдыхая тот самый «дым отечества», который «сладок и приятен», иногда с чуть кисловато-сладким запахом от фабричных труб хамовного по большому количеству ткацких предприятий Девичьего поля. Который я полюбил со школьной скамьи и который будоражил моё мужское воображение, навевая воспоминания о рабочей практике на фабрике им. Свердлова и первых знакомствах с цеховыми девчатами-лимитчицами на танцах в фабричном клубе им. Свердлова или сквере Девичьего поля.

ПЕРВЫЙ БОЙ 16-й ЛИТОВСКОЙ СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

Жемайтис О.Ф.

(Статья опубликована в журнале «Военно-исторический архив №6
за 2005 год)

По данным Института военной истории через командование дивизиями, участвовавшими в Великой Отечественной войне, не считая других соединений Красной Армии, прошло около 2500 офицеров старшего и высшего командного состава, что явно несоизмеримо с общим количеством дивизий на фронте, которых было раз в 10 меньше.
За всеми этими перемещениями миллионы погибших на поле боя бойцов и командиров, а также ставших калеками, не поддающееся учёту общее людское горе, миллионы тонн пришедшей в негодность техники и другого имущества. И по всем этим повышениям или разжалованиям по службе на основании архивных документов можно писать историю Великой Отечественной войны.
Здесь я попытаюсь в силу своих литературных способностей и объёму накопившегося в моём домашнем архиве материала показать всего лишь один эпизод на фронте, характерный для того сурового военного времени, не причисленный к разряду героических или блестящих достижений военной мысли. Но по количеству жертв не уступающий всем другим тактическим операциям дивизионного звена, а значит, достойный изучения в своей исторической нише советского военного искусства. Пусть хоть в качестве примера, как не надо поступать на войне с десятью с половиной тысячами человек.

КАЗАЧЬЯ СЕМЬЯ ХРИПУНОВЫХ
ВОСПОМИНАНИЯ КАЛАБИНОЙ

В.Л. ГЕНИС,
О.Ф. ЖЕМАЙТИС OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

(Статья опубликована в 11-12 номере журнала «Вопросы истории» за 1996 год)

Воспоминания дочери Усть-Медведицкого окружного атамана, записанные по просьбе её племянника (Жемайтиса О.Ф., прим. О.Ф.) в 1988 – 1992 гг), посвящены драматической судьбе представителей трёх поколений старинного казачьего рода и рассказывают о большой дружной офицерской семье Хрипуновых (чем-то напоминющих булгаковских Турбиных), которая была почти полностью уничтожена в период гражданской войны и последующими репрессиями пришедшего к власти режима.
Хотя ещё в 1677 г. некий воронежский посадский Хрипунов ссужал Степана Разина порохом и свинцом (1). Прослеживаемая по архивным документам родословная Хрипуновых начинается с жившего в первой половине 18 века казака станицы Усть-Хопёрской Герасима. Его сын Григорий дослужился до чина сотника, а внук Михаил, начав службу в 1798 г., 25 лет от роду был произведён в урядники и участвовал в сражениях с войсками Наполеона в Пруссии, в войне с Турцией, Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах русской армии. За боевые отличия во французской кампании ему присвоили звание хорунжего, а в 1823 г. – сотника. Награждённому знаком отличия военного ордена Св. Георгия и орденом Св. Анны 4-й степени Михаилу Григорьевичу Хрипунову, а также его сыну Якову и внукам Захару и Лукии было даровано дворянское достоинство (2).
Упоминаемый в воспоминаниях Калабиной её дедушка – Георгий Захарович Хрипунов (1852 – 1919), окончив Виленское училище, служил с 1879 г. в офицерских чинах в казачьих войсках и ушёл в отставку в 1905 г. в звании войскового старшины. В течение нескольких лет он состоял атаманом станицы Усть-Медведицкой, в которой жил вместе с женой Ириной Максимовной, урождённой Михеевой, и вырастил восьмерых детей. Арестованный 11 марта 1919 г. Особым отделом 9-й Красной армии «за то, что добивался расстрела местным жителям станицы Усть-Хопёрской (так в документе – В.Г.) и хранил у себя дома оперативные сводки белоказачьих войск, Георгий Захарович был расстрелян, не дожив трёх лет до своего семидесятилетия (3).
Из пятерых его сыновей наиболее яркий след в истории Донского казачества и гражданской войны в России оставили трое – Георгий (1894 – 1919), Михаил (1889 – 1983) и Василий (1874 – 1920). Первый, самый младший из братьев, окончил Донской кадетский корпус и Новочеркасское юнкерское казачье училище, из которого был выпущен в 1914 г. в чине хорунжего. Его храбрость на полях сражений Первой мировой войны была отмечена орденами Св. Анны 4-й, 3-й и 2-й степени и Св. Станислава 3-й и 2-й степени (4). Включившись после Октябрьского переворота 1917 г. в вооружённую борьбу с большевиками, есаул Г.Г. Хрипунов командовал 1-й сотней 16-го Донского казачьего полка и погиб 29 января 1919 г. в бою с красной конницей Б.М. Думенко под станицей Пичужинской (5).
Наиболее известный из братьев Хрипуновых Михаил Георгиевич по окончании кадетского корпуса и Николаевского кавалерийского училища с 1909 г. служил в Лейб-гвардии Атаманском полку, в 1913 г. был произведён в сотники, а год спустя назначен полковым адьютантом. За отличия в боях против германцев он имел ордена Св. Анны 4-й, 3-й и 2-й степени, Св. Станислава 3-й и 2-й степени и Св. Владимира 4-й и 3-й степени. На параде в Царском Селе 23 ноября 1915 г. Николай 2-й пожаловал Михаила Хрипунова званием своего флигель-адьютанта.
Участник «Степного похода» белоказачьих партизанских отрядов под командованием походного атамана П.Х. Попова по Задонским степям М.Г. Хрипунов состоял с мая 1918 г. помощником командира Атаманского полка, в июле получил чин войскового старшины, а в декабре полковника. С октября 1919 г. он уже командовал Атаманским полком, и в ноябре ему было присвоено звание генерал-майора.
После поражения Белой армии в Крыму Хрипунов с казаками оказался в лагере для интернированных на пустынном греческом острове Лемносе. И в связи с реорганизацией полка в январе 1921 г. был назначен командиром Атаманского дивизиона. В июне дивизион перебазируется в Королевство сербов, хорватов и словенцев, где генерал был вынужден служить в должности прапорщика пограничной стражи (6). А в середине 20-х годов вместе со своими казаками он переезжает во Францию и, обосновавшись в Каннах, работает управляющим имения у одной состоятельной англичанки, одновременно возглавляя созданное в 1929 г. Общество атаманцев (его почётным председателем был Великий князь Борис Владимирович).
С началом Второй мировой войны Хрипунов с женой переселяются в Ирландию, а в 1955 г. – в Женеву, где его как человека глубоко религиозного возводят в чтецы православного собора Воздвижения Креста Господня. Четыре года спустя Михаил Георгиевич был избран членом Палестинского православного, бывшего Императорского, общества и переехал в Иерусалим в Гефсиманскую обитель. Ежедневно в течение 20 лет старый генерал ревностно выполнял обязанности чтеца в храме Марии Магдалины и пел басом в хоре. «Он был прекрасного характера», - вспоминает одна из сестёр монастыря, - «добродушный, весёлый, простой, не лишённый доброго юмора. Любил декламировать стихи, читал наизусть из Чехова, на собраниях выступал с речью очень искусной и прочувствованной». В 1968 г. он был назначен председателем Палестинского общества. Скончался Михаил Георгиевич в возрасте 94 лет и похоронен на Гефсиманском кладбище (7).
Старший из братьев Хрипуновых, Василий Георгиевич, получив юридическое образование, до 1906 г. служил секретарём гражданского отделения Усть-Медведицкого окружного суда, а затем судебным следователем в Варшаве, имел чин надворного советника. Когда началась Первая мировая война, он был зачислен «охотником» (вольноопределяющимся) в Атаманский полк в звании старшего урядника, но уже в декабре 1914 г. Николай 2-й произвёл его в хорунжии, а в мае 1916 г. последовало очередное повышение – чин сотника.
Полный Георгиевский кавалер, награждённый, помимо крестов, тремя боевыми орденами, почётный мировой судья Усть-Медведицкого округа, Василий Хрипунов также принял деятельное участие в ожесточённой борьбе с красными на Дону и после освобождения весной 1918 г. родной станицы осуществлял гражданское управление округом. Приказом по Всевеликому Войску Донскому от 24 июня 1918 г. генерал П.Н. Краснов утвердил Василия Георгиевича атаманом и командующим войсками Усть-Медведицкого округа, а вскоре от станицы его избрали в состав Большого войскового круга. Взятый в плен красными под станицей Шапсугской (около 70 км от Новороссийска) в марте 1920 г., войсковой старшина В.Г. Хрипунов был расстрелян.
Его старший сын Георгий (1898 – 1937) учился в Варшавской гимназии, а затем – в Донском кадетском корпусе и в Михайловском артиллерийском училище; в 1918 г. служил прапорщиком в запасной батарее в Новочеркасске. Потом – в артиллерийском управлении. При отступлении деникинских войск Георгий вместе с отцом и братом попал в плен к красным и был отконвоирован через Екатеринодар и Москву в Тульский концлагерь, откуда его направили преподавать на артиллерийские курсы в Пермь. После демобилизации в 1922 г. он поступил на службу в сельхозтехникум. Последнее место его работы – отдел исследований и изысканий Камгэсстроя.
Младший брат Георгия, Николай Хрипунов (1901 – 1937), после окончания кадетского корпуса и полугодовой учёбы в Новочеркасском казачьем училище в декабре 1919 г. в чине хорунжего был зачислен в Атаманский полк.
Оказавшись в плену у красных, Николай в Москве попал в госпиталь, откуда его выслали домой, в Усть-Медведицкую. Но поскольку по настоянию бабушки он скрыл своё воинское звание, в августе 1922 г. его мобилизовали для прохождения службы во 2-ом Балтийском флотском экипаже, и в связи с отказом служить на флоте направили в распоряжение Петроградского губвоенкомата в качестве «писарского ученика». В итоге осенью 1923 г. бывший хорунжий получил назначение писарем в 15-й железнодорожный батальон в м. Стрельна, и уже в феврале 1924 г., не выдержав, рассказал политруку правду о себе, вследствие чего был приговорён к полутора годам принудительных работ с конфискацией имущества. Амнистированный в день суда, Николай служил делопроизводителем в райнефтеторге в Перми и в Свердловскве, счетоводом в санатории, старшим бухгалтером строительства Ирбитской фабрики игрушек и культтоваров (8).
Обоих братьев Хрипуновых арестовали в июле 1937 г. В ходе следствия им было предъявлено обвинение, что они, «будучи офицерами в армии Деникина, боролись против Красной Армии и имели постоянную письменную связь с родственниками, эмигрировавшими из СССР, в письмах к которым клеветали на политику партии и советского правительства». По постановлению «тройки» при Управлении НКВД по Свердловской области 14 сентября Георгий и Николай были расстреляны. Вместе с другими казнёнными их похоронили в общей могиле на 12-ом километре автодороги Свердловск – Первоуральск (9).
Несколько слов о человеке, породнившемся с семьёй Хрипуновых, - Андрее Андреевиче Гордееве (1886 – 1977). Уроженец хутора Большой Усть-Медведицкого округа, выпускник Виленского военного училища, Гордеев во время Первой мировой войны, помимо шести орденов, был удостоен высшей офицерской награды – Георгиевского золотого оружия. В «высочайшем приказе» о его награждении говорилось, что сотник 37-го Донского казачьего полка Гордеев «с полусотней казаков сдерживал превосходящие силы противника и, будучи атакован с обоих флангов неприятельской конницей, во главе полусотни контратаками, доведёнными до удара холодным оружием, остановил наступление» (10).
Вернувшись со своим полком на Дон, подъесаул Гордеев в мае 1918 г. возглавил повстанческий белоказачий отряд; с июля состоял помощником командира, а с октября – командиром 16-го Донского казачьего полка, имел чин войскового старшины. После ранения его назначили штаб-офицером для поручений в Усть-Медведицкое окружное управление, и он выполнял обязанности помощника атамана округа, а с августа 1919 г. командовал Усть-Медведицкой сводной бригадой. 29 сентября был произведён в полковники. В январе 1920 г. Андрей Андреевич назначается командиром 17-го, позже – 4-го Назаровского казачьего полка, во главе которого сражается с красными в Крыму, а после ранения и эвакуации оказывается, как и М.Г. Хрипунов, в лагере на Лемносе. Прожив несколько лет в Болгарии, где он входил в состав офицерской сотни 3-го Донского казачьего полка и избирался членом суда чести, Гордеев с женой в 1923 г. перебрался в Париж. Здесь он получил диплом землемера-топографа и окончил высшие военно-научные курсы генерала Н.Н. Головина, писал статьи о казачестве и истории домонгольской Руси, опубликовал свою «Историю казаков» в четырёх книгах, переизданную в 1992 г. в России. Полковник А.А. Гордеев скончался в возрасте 91 года, на 9 лет пережив свою жену Лидию Георгиевну, урождённую Хрипунову, и похоронен рядом с ней на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (11).
Сама Евгения Васильевна Калабина прожила долгую и трудную жизнь. Её единственный сын погиб на фронте в 1943 г. Рукописи её воспоминаний хранятся частично в Музее истории Донского казачества в Новочеркасске, частично – в семейном архиве. Публикация подготовлена В.Л. ГЕНИСОМ и О.Ф. ЖЕМАЙТИСОМ, предисловие и литературная обработка – В.Л. Гениса.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. ГОРДЕЕВ А.А. «История казаков»,
ч. 2. М. 1992 г. с. 222.

2. Государственный архив Ростовской области
(ГАРО), ф. 341, оп. 1,
д. 125; ф. 344, оп. 1, д. 310, л. 245, 250.

3. Справка Управления КГБ СССР по
Волгоградской обл. от 6 марта 1990 г.

4. Российский государственный военно-исторический
архив (РГВИА), ф. 725, оп. 48, д. 122, лл. 16-17;
оп. 49, д. 1069, лл. 29 – 30.

5. Российский государственный военный архив (РГВА),
ф. 40091, оп. 1, д. 1, приказы №№ 155, 160, 163;
генерал-майор ГОЛУБИНЦЕВ «Русская Вандея».

6. Очерки гражданской войны на Дону. 1917-1920 гг.
Орёл, 1995 г.

7. Государственный архив Российской Федерации
(ГА РФ), ф. 6711, оп. 3, д. 57, л. 122.

8. Православная Русь, 1983, № 8, с. 13.

9. РГВИА, ф. 3611, оп. 1, д. 909, л. 17; д. 910, л. 19;
ГА РФ, ф. 1317, оп. 1, д. 7, л. 65.

10. Справки Управления КГБ СССР по Свердловской
обл. от 19 июня 1989 г. и 6 сентября 1993 г.

11. РГВИА, ф. 400, оп. 12, д. 26990, лл. 394-398.

12. РГВА, ф. 5383, оп. 1, д. 1, л. 42, 58, 78, 91, 93, 265,
280; ф. 6711, оп. 3, д. 55, ч. 1, л. 710;
д. 62, л. 106, 107, 155 об., 180.

Какой-то наш предок (Мих. Григ. Хрипунов, О.Ф.) отличился ещё в войне с Наполеоном и получил потомственное дворянство. Военное образование имели все Хрипуновы, кроме моего папы – Василия Георгиевича, но и он как казак, несмотря на то, что окончил юридический факультет Киевского университета, должен был отбыть воинскую повинность. Позже он работал в окружном суде в родной станице Усть-Медведицкой, а затем в Варшаве. Когда в 1914 г. началась война с немцами, папа пошёл добровольцем на фронт и был зачислен в лейб-гвардии Атаманский Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полк, шефом которого состоял сын Николая 2-го Алексей Романов. В рядах этого полка папа храбро воевал, получил 4 Георгиевских креста и был ранен, после чего лежал в госпитале в Петрограде. Помню, он рассказывал, как в 1916 г. императрица Александра Фёдоровна поздравляла офицеров Атаманского полка с Пасхой, и они подходили по очереди и целовали ей руку, а она каждому дарила по «писанке».
В то время во главе полка стоял Великий князь Борис Владимирович, а последним командиром атаманцев, уже в период гражданской войны был родной брат папы Михаил Георгиевич Хрипунов, или, как мы его называли, дядя Миша.
В начале сентября 1916 г. меня определили в младший приготовительный класс петроградского Екатерининского института благородный девиц. Поскольку мама Евгения Николаевна и моя старшая сестра Женя (моя мама, прим. О.Ф.) уехали в Елисаветград (родители уже давно были в разводе, и мама второй раз вышла замуж), в институт меня проводила прислуга одного из папиных братьев, служивших в столице. После обязательного купания и переодевания в казённую институтскую форму меня привели в класс – большую комнату на первом этаже здания, окно которой выходило в обширный сад; посторонних в сад не пускали, и девочки чинно, не каждый день гуляли там в сопровождении классной дамы. В комнате, оборудованной десятью партами и длинным столом со скамейками, сидели одиннадцать девочек и наша классная дама Надежда Николаевна Хитрово, преподававшая воспитанницам арифметику, русский и французский языки. Она ласково расспросила меня о моих познаниях, а я, надо признаться, очень отставала по французскому.
Перед сном мы пошли в столовую пить чай и как самые маленькие пили его одни, другие классы приходили позже; к чаю обычно подавали булочку с маслом и кусок сахара. Потом классная дама повела нас в дортуар – в комнату, в которой воспитанницы спали, и где за ширмой был устроен уголок для дортуарной девушки. Её звали Аннушкой, она была немолода и казалась злой.
Мне объяснили, как повесить платье и как подойти к классной даме и по-французски пожелать ей спокойной ночи. Полагалось несколько раз сделать реверанс, классная дама целовала каждую из нас в лоб, и мы после этого шли спать. Направляясь к кровати, я нечаянно перевернула свою тумбочку, чем навлекла на себя гнев Аннушки, сердито отчитавшей меня. Это довершило горестные впечатления от новой обстановки и расставания с мамой и сестрой. В комнате потушили свет, горел только синий ночник, Надежда Николаевна ушла, Аннушка тоже, а я горько плакала, укрывшись с головой одеялом, чтобы никто не слышал. Но утром хитрая Сусанна, одна из девочек, глядя на меня, сказала: «кто-то вчера плакал». Желая скрыть свои рыдания, я ответила: «Да, я тоже слышала, как кто-то плакал». Конечно, мы обе знали правду.
Понемногу я привыкла к жизни в институте, где всё было подчинено строгому распорядку и определённым правилам. По утрам мы поднимались в 7 часов, умывались, причёсывались и к восьми шли в столовую пить чай. Затем до 10 час. были уроки, после которых нам приносили по стакану молока с куском чёрного хлеба. В 12 час. подавали завтрак из двух блюд (винегрет, иногда пироги и т.д.). Затем в 3 часа нас кормили кашей или ещё чем-либо, а в 5 часов звали на обед, который часто был вкусным. Особенно мы любили котлеты, и хотя дома наша няня Варвара тоже их делала, и из хорошего мяса, такие аппетитные котлеты, как в институте, у неё не получались.
Приём родных и знакомых был по четвергам после обеда и в воскресенье и другие праздники с часу дня. О начале приёма мы узнавали по запаху дорогих духов, которыми душились классные дамы. Поскольку Атаманский полк стоял тогда в Петрограде, с папой мы виделись часто. Он приходил ко мне в институт с дядей Мишей, который, не порывая с полком, состоял флигель-адьютантом императора Николая 2-го. В то время в Питере были ещё два папиных брата – Григорий, подполковник, и Виктор, кажется, капитан, которые служили в Главном артиллерийском управлении и тоже оба часто навещали меня. Самые лучшие конфеты приносил дядя Витя; когда по какой-либо причине он не мог сам зайти ко мне, оставлял их у швейцара. Всё, что приносили девочкам посетители, укладывалось в корзину, и после завтрака нам разрешали брать из неё конфеты, фрукты или печенье (в класс и в дортуар еду носить запрещалось). Особыми праздниками были дни рождения и именины членов царской семьи. Так как мы не занимались, нас посещали родные и знакомые и за обедом на десерт подавали мороженое, а к чаю, кроме булочки, - кусок торта.
Целый день с утра до вечера с нами проводила время одна из классных дам, – Надежда Николаевна Хитрово или Елена Александровна Гирс, через день сменявшие друг друга. С девочками они говорили по-французски и, помимо этого, Гирс преподавала нам немецкий язык. Начальницу Екатерининского института, вечно больную Елену Николаевну Ершову, мы почти не видели. Зато инспектриса младших классов Любовь Петровна, высокая, худая, с гладко зачёсанными седыми волосами, часто бывала у нас на уроках. А инспектриса старших классов Елена Михайловна всегда присутствовала на занятиях пения и танцев. Были ещё учитель рисования и священник, преподававший Закон Божий.
Отдыхая от уроков, мы гуляли по саду или занимались гимнастикой, часто подходили к окнам, где у каждой девочки рос в горшочке свой цветок, - Надежда Николаевна покупала за наши деньги всё необходимое, и мы сами сажали луковицы, поливали землю и гадали, какого цвета будут наши гиацинты. Был и аквариум с рыбками. Вечером после обеда мы часто сидели за общим столом и играли во французское лото или что-либо шили для приюта, над которым шефствовала Великая княжна Татьяна (её благодарность висела в рамке на стене).
Надо сказать, что институтские нравы отличались своеобразным демократизмом. Несмотря на то, что в моём классе, состоявшем из 12 человек, учились княжна, графиня и две баронессы, мы обязаны были всю свою почту представлять классной даме в распечатанных конвертах, дабы она могла прочесть наши письма. Потом она сама заклеивала конверты и отправляла их по почте. Так же поступали с письмами, адресованными девочкам: сначала классная дама сама всё читала, затем давала читать нам, и всё это делалось совершенно открыто. Надежда Николаевна просто не выносила, когда на конверте писали: «Её сиятельству» или «Её светлости», далее шли фамилия и имя. Такие конверты она в сердцах рвала и, отдавая письмо, сердито говорила: «Безобразие, девчонке писать «Её светлости»! Это к вашим родителям так надо обращаться, а не к вам».
Помню также случай, когда была наказана баронесса Катя Крузенштерн: её мама позвонила в институт, так как «бэби», то есть Катя, забыла, что ей задано на дом. Вернувшись от телефона, Надежда Николаевна с негодованием говорила, что как это так – девочка посмела забыть задание, и её мама (!) вынуждена беспокоиться из-за этого. В то же время классная дама учила нас, что нельзя допускать фамильярности с прислугой, с которой всегда следует держать себя на дистанции.
В нашем огромном двухэтажном с колоннами актовом зале висел большой портрет шефствовавшей над Екатерининским институтом матери последнего царя Марии Фёдоровны. На шее у вдовствующей императрицы было изображено жемчужное ожерелье, и старшие девочки говорили, что если прийти в актовый зал в полночь, то вместо жемчуга видна одна верёвка. В декабре 1916 г. Мария Фёдоровна собиралась приехать в институт, и несмотря на то, что я была хоть и из дворян, но не такая родовитая, как другие воспитанницы, меня – беленькую и самую маленькую по росту – назначили говорить ей по-французски приветственное стихотворение. Помню из него только несколько слов: «Мы чувствуем всегда вашу материнскую нежность…» Каждый вечер после обеда я репетировала с Надеждой Николаевной, изображавшей императрицу, как должна подойти к ней, прочесть стихи и поцеловать ей руку. Мне объяснили, что я не должна тянуть руку Марии Фёдоровны к себе, а наоборот, сама тянуться к ней, не сжимать её пальцы, а подложить под них свои, как должна ответить на могущие возникнуть вопросы и отойти, не поворачиваясь спиной, а пятясь назад, лицом к императрице и т.д. Весь институт должен был присутствовать на этой церемонии. Так я репетировала каждый день, но внезапно наши занятия прекратились. Позже я узнала, что в ночь на 17 декабря убили Распутина, и Мария Фёдоровна, почувствовав недоброе, спешно уехала в Англию к своей сестре, которая была замужем за королём Георгом 5-ым, а потом – в Данию. До того, как на ней женился Александр 3-ий, она была датской принцессой Дагмарой.
В святки, с 23 декабря по 6 января 1917 г. я гостила у папиного брата, дяди Гриши, купившего мне зимнее пальто, шапку и другую тёплую одежду. Он жил на Дворянской улице вместе с женой Татьяной Иустиновной, урождённой Городецкой и сыном Серёжей четырёх-пяти лет, и в праздники Рождества и Крещения все Хрипуновы собирались обычно у них. Приходил мой брат Зёка (Георгий), учившийся в то время в Петрограде в Михайловском артиллерийском училище, две сестры тёти Тани – Галя и Оля, папина сестра Лидия и дядя Витя. Святки прошли весело, и когда я вернулась в институт, жизнь потекла по заведённому порядку.
Революция началась стрельбой, и старших девочек, спавших в комнатах с окнами, выходящими на Фонтанку, переселили в дортуары со стороны сада, что внесло какое-то разнообразие и оживление в наш быт. Раньше, когда мы иногда возвращались из столовой в класс без Надежды Николаевны, проходя через актовый зал, всегда бросались к окнам и с упоением наблюдали, как на катке, устроенном на льду Фонтанки, кружатся под музыку одинокие фигуры и пары. А теперь каток не работал и, боясь шальной пули, мы скорее пробегали через тёмный зал в наш дортуар. Хотя я, как и другие девочки, была воспитана в монархическом духе, свержение и отречение Николая 2-го от трона было воспринято мною спокойно, без сожаления, так как даже мы, дети, слышали разговоры старших о Распутине и его влиянии на царскую семью. Тогда было много вымыслов о причастности Романовых к афёрам «святого старца».
В эти беспокойные февральские дни те, кто хотел, мог идти к родным, и меня опять взял к себе дядя Гриша. Погостив у него меньше недели, я вернулась в институт, но вскоре заболела, и меня поместили в лазарет, дали касторку, хину и дело быстро пошло на поправку. В лазарете меня навестили папа и дядя Миша. Свидание проходило в общем салоне всех выздоравливающих и Михаил Георгиевич, ещё недавно блестящий флигель-адъютант императора, молодой и красивый, произвёл большое впечатление на старших девочек.
Жизнь в Екатерининском институте шла своим чередом и, надо сказать, мало в чём изменилась, во всяком случае, в первые месяцы революции. Масленница была, как обычно, с блинами, затем – предпасхальное говение и службы в церкви. Мы как самые маленькие стояли ближе всех к алтарю и уходили из церкви раньше других. Перед самой Пасхой мой брат Зёка получил в Михайловском училище отпуск, забрал меня из института и увёз в Елисаветград к маме. Осенью она уже не отправила меня в Петроград, так как там начинался голод, и были беспорядки, поэтому в Елисаветграде я поступила в гимназию.
Тогда на Украине было много банд, время от времени захватывающих города, и однажды наш Елисаветград занял отряд Маруськи Никифоровой. Я видела её верхом на лошади, и атаманша показалась мне некрасивой и слегка рябоватой. Потом Никифорова была ранена, и её лечил доктор Корб, которому бандиты пригрозили, что если она умрёт, его расстреляют. Маруська выздоровела, а вскоре банду изгнали из города.
Когда мы с Женей уже уехали из Елисаветграда, то по нему прокатилась волна еврейских погромов, устроенных не то григорьевцами, не то петлюровцами. О погромах нам позже рассказала мама, спасавшая соседей – семью Цадиковых и стариков Гольденбергов, которым она помогла забраться на чердак (вход на него был из нашего на чёрной лестнице). Няня пыталась отговорить маму: «Что вы, барыня, делаете? Ведь убьют и вас, и их!». Но мама ответила: «Иначе я не могу. Будь что будет, но когда они плачут от страха, у меня нет другой мысли, как только, как помочь им». Бандиты попадались «добрые» и, поверя на слово, прошли мимо.
Хуже было у податного инспектора Платонова, у которого мама служила в канцелярии, находившейся при его квартире. Поскольку Платонов жил в районе, где было полно евреев, многие из них пришли к нему с просьбой спасти их, ибо его дом, мол, русский, и бандиты никого не тронут. Они плакали и умоляли о помощи. В конце концов Платонов пустил евреев в канцелярию и запер её на ключ, но когда пришли погромщики, они, пройдя по всем комнатам, остановились перед запертой дверью. Хотя Платонов убеждал их, что это его канцелярия, ключ от которой находится у не работающей в связи с беспорядками в городе конторщицы, бандиты начали ломать замок штыком и вскоре открыли комнату. Увидя их, евреи подняли крик и ужасный плач, а Платонов стал просить погромщиков не трогать несчастных. В результате бандиты забрали только ценности и золотые вещи, и ушли, сказав напоследок Платонову: «Вам должно быть стыдно: русский, а спасаете евреев!».
В конце 1918 г. папа прислал нам пропуска в станицу Усть-Медведицкую, в которой он был окружным атаманом. Один казачий поэт, кажется, Ф.Д. Крюков, с любовью писал о нашей станице: «Как ласка матери, как нежный зов её, над колыбелью… Родимый край… Под горой монастырь, тихий угол молитвенных вздохов…». Как сейчас, помню этот считавшийся тогда гордостью станицы монастырь – под горой недалеко от Дона. У папиной мамы, бабушки Ариши, была икона Божьей Матери, написанная кем-то из монашек, очень красивая, а игуменья монастыря Святослава присылала папе как окружному атаману просвиру.
Мой папа был умным и честным человеком. Всех нас – трёх сыновей и двух дочерей – он нежно и сильно любил, заботился, чтобы мы ни в чём не нуждались и занимались музыкой, иностранными языками и вообще хорошо учились. Воспитанный в патриархальной семье дедушки Георгия Захаровича, бывшего станичного атамана, и бабушки Ирины Максимовны, у которых было восемь детей – пятеро сыновей и три дочери, папа сам стремился создать настоящую семью, но то война, то революции, то гражданское побоище мешали ему. Он хотел, чтобы я и Женя больше знали об истории казачьего рода Хрипуновых, но по-настоящему этим интересовался только мой старший брат Зёка, расстрелянный при Сталине. Как бы я хотела сейчас побыть с папой, поговорить с ним!
Обычно по воскресеньям он брал меня к дедушке и бабушке, которые жили на другом конце станицы, и мы шли к ним пешком. Встречаясь, папа и дедушка обсуждали станичные и домашние дела. Папа хотел тогда купить дом для семьи, и брал меня и старшую сестру Женю смотреть продававшиеся дома, но покупка так и не состоялась. Неужели папа не видел, что положение белых непрочно? Очевидно, нет.
В январе 1919 г. привезли в гробу убитым самого младшего брата отца – есаула Георгия Хрипунова. Горе бабушки Ариши было ужасным: ведь недавно погиб другой её сын, Григорий, у которого я жила в Петрограде на рождественские праздники; его не то убили, не то он умер от холеры, пробираясь из столицы на Дон. (Перед этим дядя Гриша успел отправить в родную станицу свою жену, очень красивую, но такую несчастную тётю Таню и сына Серёжу, с которыми позже я часто виделась в Новочеркасске, куда они переехали и где очень бедствовали).
Дедушка Георгий Захарович тоже сильно переживал гибель второго сына, но как казак и мужчина держался. Очевидно, он и рассказал папе, как зимними ночами бабушка Ариша сидела у гроба сына, который выставляли на холодную веранду, так как ждали из Новочеркасска дядю Мишу, днём же во время панихиды гроб снова вносили в комнату. На папу смерть брата и переживания бабушки произвели тяжёлое впечатление. Мог ли он знать, что уже в марте его отец будет расстрелян красными, да и ему самому, Василию Георгиевичу Хрипунову, осталось жить немногим больше года?
Вскоре после гибели дяди Георгия папа вместе с моим старшим братом Зёкой, тоже жившим тогда в Усть-Медведицкой, уехал в Новочеркасск, а меня и Женю устроил у своей сестры тёти Саши, которая была замужем за двоюродным братом застрелившегося Донского атамана А.М. Каледина. Папа говорил, что атаман покончил с собой потому, что обманулся в казаках: кто, как не казаки, жили зажиточно, и то, что большая их часть перешла в начале 1918 г. на сторону красных, было ему нестерпимо. Все предсказания Каледина с приходом большевиков сбылись, ибо они, особенно во времена Сталина, разорили и извели всё казачество. Даже те из казаков, которые в первые годы Советской власти получили солидные должности, позже всё равно были репрессированы, а большинство Сталин просто выгнал с Дона.
У тёти Саши (по возрасту она шла следом за папой) было три мальчика: Зёка (Георгий), Алёша и Коля 5-ти лет, единственный из детей похожий на отца, с большими чёрными глазами, за которые мы называли его «глазаном». Я удивляюсь теперь тёте Саше, которая с больным сердцем заботилась о пятерых детях, сама доила двух коров, делала масло, творог, каймак, часть продавала, одним словом, обслуживала такую большую семью. Если бы её муж Пётр Алексеевич Каледин не умер от сыпного тифа, он, наверное, не уехал бы за границу вместе с белыми, имея больную жену и трёх сыновей. Вернее, даже четырёх, так как у него на руках был ещё сын от его первой покойной жены – Петя, к которому тётя Саша хорошо относилась и заменила ему мать.
Когда весной в станицу пришли большевики, на постой к тёте Саше определили красных казаков. Они были очень смирные, к ним приезжали их жёны-казачки, и вечером все собирались в большой комнате и под баян танцевали польку. Моя дальняя родственница Валя по сговору со мной попросила у этих казаков лошадей, чтобы покататься верхом. Они согласились, и мы долго ездили за станицей, а потом отправились к бабушке. Увидев нас, она не удивилась, так как все мы умели ездить верхом, а их лошадь Генза была реквизирована красными, и кто-то видел, как она, плохо ухоженная, тащила тяжело нагруженную телегу. Мы побыли немного у бабушки и поехали домой, причём, по дороге нам вслед неслись недовольные голоса: «Бабы, а на военных лошадях!». Добравшись до дома, мы решили покататься ещё, но нас завернули в Особый отдел 9-й армии, приказали спешиться и составили протокол – кто мы и чьи лошади. Узнав мою фамилию, главный, кажется, это был начальник Особого отдела, спросил, не из тех ли я Хрипуновых, что и расстрелянный Георгий Захарович Хрипунов? Я ответила: «Да, это мой дедушка». Боясь за тётю Сашу и её больное сердце, мы плакали и просили вернуть нам лошадей, но получили ответ, чтобы за ними пришли их хозяева.
Вернувшись домой, мы всё рассказали нашим казакам. Не знаю, что им за это было, но больше мы у них лошадей не просили.
В июне 1919 г. станицу снова заняли белые и домой вернулись наш папа, старший брат Георгий и два других брата: Анатолий – из Донского кадетского корпуса и Николай – из казачьего училища в Новочеркасске. Папа был уже не атаманом, а согласно своему юридическому образованию и прежней должности – прокурором Усть-Медведицкого окружного суда. Вернувшись в станицу, наши родные с ужасом узнали о расстреле красными дедушки. Георгий Захарович был честным тружеником, имел большую семью и всем помогал. Я с одной девочкой ходила за станицу, где откапывали расстрелянных, надеясь разыскать дедушку, но мы его не нашли, поскольку точно не знали, в каком месте произошла его казнь. В одном раскопе были трое – двое мужчин и женщина, родные которой, наверное, знали, где её расстреляли, так как приехали с гробом. Зрелище было жуткое, поскольку этих несчастных закапывали, конечно, без гробов, и они все были испачканы землёй. Бабушка Ирина Максимовна всё надеялась, что дедушка жив, но он перед расстрелом, давая понять, что идёт на смерть, вернул подушку и снял с себя тёплую фуфайку. Всё это нам отдали, когда мы пришли о нём справиться.
Вообще, во время гражданской войны было много жестокости, как с той, так и с другой стороны, но люди всё же были милосерднее. Когда к тёте Саше Калединой определили на постой красноармейцев, они, зная, что мы из семьи белых, приносили нам в солдатских котелках кашу то из чечевицы, то из пшёнки. А тётя Саша, когда пришли белые и по улице мимо нашего двора вели пленных красноармейцев, выносила из дома хлеб и раздавала его пленным, причём, стража не препятствовала этому. Помню, помогая тёте Саше, я видела, как один пленный грыз какую-то кость, на которой ничего мясного уже не было. Вряд ли пленных кормили мясом, и, скорее всего, эту кость ему кто-то дал. Время было нелёгкое!
Я, Женя и Анатолий прожили с папой до августа 1919 г., когда к станице снова подошли красные, и папа отправил меня и сестру в Новочеркасск к своему другу Василию Макаровичу Миронову, служившему офицером в конвое атамана Войска Донского А.П. Богаевского. Должность эта не была связана с охраной атамана, и являлась скорее штабной, административной. Семья Мироновой состояла из его жены Лидии Николаевны, двух детей, младшему из которых было года два, няни Нюши и вестового Степана, жителя станицы Кривянской, расположенной недалеко от города. Папа приехал в Новочеркасск, когда Усть-Медведицу снова заняли красные. Он опять состоял окружным атаманом, хотя для белых и станица, и округ были уже потеряны навсегда.
Вскоре папа устроил меня и Женю в Смольный институт благородных девиц, находившийся тогда в Новочеркасске. Последняя начальница Смольного полная седая княгиня Голицына и её дочь – сестра милосердия, кое-кто из учительского состава, нянечек и воспитанниц жили в институте постоянно и носили его форму. Мы же с Женей были «приходящими» и ходили в своём платье, хотя инспектриса Кологривова предлагала принять нас на стационар. Зная, что смолянки постоянно голодают, мы отказались от предложения инспектрисы и, получая при белых паёк в 200 г чёрного хлеба, отдавали его тем, кто жил в институте. С приходом красных хлеб нам выдавать перестали.
Как-то Лидия Николаевна взяла меня в город за покупками. По дороге мы подошли к Атаманскому дворцу, поскольку ей нужно было повидать мужа, и увидела выходящего из дверей атамана Богаевского, которого уже ждал у подъезда запряжённый лошадьми экипаж. Атаман знал всех жён, служивших при нём офицеров, поэтому остановился перед нами, поздоровался с каждой за руку, со мной, обмолвился несколькими словами с Лидией Николаевной и только после этого сел в экипаж и уехал. Богаевский показался мне большим и массивным, держался он просто и был одет в казачий мундир без каких-либо наград – орденов или медалей, которые носил только в торжественные дни или на приёмах. Вообще, ни у кого из офицеров я не видела на груди их боевые награды. Папа в обыденной жизни никогда не носил свои кресты, но все и так знали, что он награждён четырьмя Георгиями. С ними он сфотографировался по выходе из госпиталя в Петрограде, а потом уже всю колодку с крестами – двумя золотыми и двумя серебряными – украл его вестовой, ушедший к красным.
Вечером, когда у Мироновых обычно собирались офицеры Атаманского полка, Лидия Николаевна вспоминала свою встречу с атаманом. А поскольку у одного из офицеров была любимая поговорка: «На всякий африканский случай», - кто-то из присутствующих заметил ему смеясь: «Ты смотри, не скажи это при атамане», - Богаевского звали Африкан Петрович. Приходил к Мироновым и папин брат дядя Миша, который в 30 лет был уже генералом и командиром Атаманского полка. Он подарил мне и Жене своё чудесное меховое одеяло, почти новое, которое мы повесили во дворе проветрить, и его украли.
Дядя Миша в компании часто пел песни: «Помню я ещё молодушкой была», «Гори, гори, моя звезда» и другие. Тогда почти все пели, а Василий Макарович хорошо играл на пианино.
Мой брат Николай, когда приезжал из кадетского корпуса на праздники, пел казачьи песни, а старший брат Зёка играл на пианино и как-то сочинил вальс «Ингульские волны». Папа дал отпечатать этот вальс в нотах и один экземпляр подарил капельмейстеру Атаманского полка, аранжировавшему вальс для оркестра. Когда в торжественных случаях играл полковой оркестр, капельмейстер объявлял, что сейчас будет исполнен вальс сына войскового старшины Хрипунова Василия Георгиевича. После музыкального исполнения папа благодарил капельмейстера, вручая ему деньги, а Зёке в шутку говорил: «Мне твой вальс дорого стоит». Но папа, конечно, гордился своим сыном, и, действительно, у Зёки были золотые руки, и он всё умел делать. Мне, сестре Жене, да и всей семье шил обувь, а позже в Пермском оперном театре работал сапожником-модельером, мог сшить любые сапоги, ботинки, туфли. Тогда же, в 1919 г., он сочинил про всех нас и себя самого шутливые стихи и к этим стихам придумал рисунки. К сожалению, ни то, ни другое не сохранилось.
Что касается младшего брата Анатолия, то он увлекался техникой и всё свободное время проводил в станице на купленной дедушкой мельнице, что-то там изобретал и мастерил.
В начале января 1920 г. мне и Жене пришлось снова прощаться с папой и другими нашими родными, поскольку красные наступали и 7-го числа заняли Новочеркасск. При отступлении белые повесили за мародёрство какого-то своего офицера, кажется, есаула. Он висел на тополе на Московской улице, и на груди этого офицера был приколот листок бумаги с его фамилией, званием и объяснением, за что он казнён. Красные сняли труп через день или два после занятия города.
Пока были военные действия, мы в Смольный не ходили, а когда пошли, к нам на квартиру поселили красных солдат, занявших самую большую комнату. Среди них особенно бесчинствовал один чеченец, остальные были, в общем, терпимы. После этого Лидия Николаевна со своими детьми и Женей перебрались в квартиру бывшего солдата Атаманского полка Котовского, который перешёл на сторону красных и был назначен, если не ошибаюсь, начальником уголовного розыска.
Лидия Николаевна поддерживала связь с его женой Груней, которая их и приютила. Мы же с Нюшей жили вместе с красноармейцами дня три, пока чеченец не потерял шпору. Он потерял её утром и сказал, что если к вечеру шпора не найдётся, пристрелит нас. Для него это ничего не стоило, ибо время было такое, что ему не пришлось бы за нас отвечать. В тот период красные брали в армию каких угодно подонков, а когда их власть укрепилась, начали чистку войск от всякой пены-накипи. Вычистили и нашего чеченца, и спустя сколько-то лет он зашёл к нам, ругал Советскую власть и был уже смирным. Мы, конечно, в разговоры с ним не пускались и не вспоминали о его выходке, а в то ужасное время боялись его настолько, что, когда к вечеру все красноармейцы, в том числе и он, должны были придти на квартиру, я и Нюша через окно бежали к Котовским. У меня уже начинался сыпной тиф, я чувствовала себя очень плохо, и Котовский пошёл к начальнику этих солдат, и их убрали от нас.
Мы все переболели сыпным тифом, а по выздоровлении снова попали в Смольный. При красных его положение ещё более ухудшилось. Большевики уволили начальницу этого института княгиню Голицыну (оставив, впрочем, работать её дочь), которая казалась старой и больной, но при белых часто появлялась на большой перемене в коридоре, где все гуляли в сопровождении инспектрис или кого-либо из учителей. И мы при встрече склонялись перед ней в низком реверансе. Вскоре, кажется, в июне, княгиня умерла и несмотря на то, что она уже не была начальницей, в последний путь её провожал весь Смольный. Шли пешком, хотя до кладбища было довольно далеко. Похоронили княгиню почти рядом с могилой атамана Каледина.
Поскольку я и Женя сильно отставали по французскому языку, когда мы были приняты в Смольный, папа договорился с дочерью хозяйки нашего дома Ольгой Михайловной Косоротовой, окончившей Новочеркасский институт благородных девиц, чтобы она с нами позанималась. Как-то мы разговорились с ней, и оказалось, что она училась с одной из сестёр Стёпы Черевкова, товарища нашего брата Зёки. Они вместе были в кадетском корпусе, а затем Стёпа окончил гвардейское юнкерское кавалерийское училище в Елисаветграде и, получив офицерский чин, погиб в Новочеркасске в начале 1918 г. Ольга Михайловна была на похоронах Стёпы и рассказала нам, где его могила.
Сам полковник Косоротов имел от первой жены двух детей – Ольгу и Володю, с которыми мы соседствовали, живя у Мироновых. Косоротов служил в войсковом трибунале и, со слов Мироновых, был плохим человеком, чего совсем нельзя было сказать о его детях и второй жене Елизавете Стефановне. Через некоторое время после прихода красных она вместе с детьми также переехала к Котовскому, захватив с собой ценные вещи и альбом с семейными фотографиями. Однажды этот альбом рассматривал какой-то друг Котовского и вдруг, увидя фотографию Косоротова, удивлённо воскликнул: «Этот человек приговорил меня к смерти! Кто это?». Очень испугавшись, Елизавета Стефановна еле слышным голосом пролепетала: «Это мой муж, можете меня арестовать», но получила ответ: «Мы женщинам не мстим за их мужей, а если б встретил самого Косоротова, без сожаления застрелил бы».
Хотя шла беспощадная гражданская война, встречались и милосердные люди, и не все мстили семьям своих врагов. Это потом Сталин вынул из нас душу, и мы стали жестокими и бездушными, все жили в каком-то страхе, неизвестности и неуверенности в завтрашнем дне.
Женя училась в одном классе с Ариадной Скрябиной, дочерью известного композитора, красивой и очень похожей на отца девочкой. Все мы любили музыку, и как-то Женя сказала, что Ариадна будет в дортуаре играть на рояле. Она исполняла один из вальсов Шопена, а мы, как зачарованные, слушали её. Вдруг появляется инспектриса Малиновская и говорит: «Это ты, Ариадна, так плохо играла Шопена?». Все были очень сконфужены её словами, и больше Ариадна не играла, но Женя часто о ней говорила, рассказывала, какая она смелая. Ариадна была влюблена, вернее, на иститутском языке, обожала нашу историчку, называла её «Афиной Палладой». Однажды в понедельник историчка пришла на урок и попросила девочек, чтобы они не очень шумели, так как накануне она целый день лепила из навоза кирпичи для топки (ведь Донская область – степная). Ариадна удивлённо спросила учительницу: «Вы сами лепили из навоза?», и «Афина Паллада» спокойно ответила: «Конечно, это делала я, Кто же за меня будет делать?». На это Ариадна взволнованно воскликнула: «Сказали бы мне, я пришла бы и всё сделала!».
Мы, дети из обеспеченных интеллигентных семей, в то тяжёлое время стыдились сказать вслух, что кому-то в поисках пропитания приходится, например, собирать совсем зелёные листья капусты. Будучи всегда голодной, я однажды подняла на улице с земли кем-то брошенный огрызок яблока и с удовольствием его съела, думая только о том, какой же это счастливец мог позволить себе так плохо объесть яблоко. А в то время сплошь и рядом были эпидемии тифа, холеры и других болезней. Ариадна же была готова помочь учительнице лепить кирпичи из навоза (!) и не стыдилась этого. Уже потом я узнала, что, оказавшись в эмиграции во Франции, Ариадна участвовала в движении Сопротивления и погибла в перестрелке с немцами; в Тулузе ей установлен памятник. Но всё это было много позже, а пока мы бедствовали в Новочеркасске.
Через какое-то время после прихода красных Лидию Николаевну, у которой мы жили, арестовали как жену белого офицера. Несколько недель спустя её выпустили, и она, чтобы облегчить нашу жизнь, оформила фиктивный брак с поляком Янковским (уехавшим потом в Польшу) и под новой фамилией поступила на службу к Котовскому в уголовный розыск. Летом же в Новочеркасск приехала зубной врач Зинаида Максимовна, которая последней видела папу, зашедшего к ней в Екатеринодаре. Он отступал с деникинскими войсками и под Новороссийском погиб. Два очевидца говорили разное: один – что папу на его глазах убили, другой – что он на его глазах застрелился. И то и другое могло произойти, но очевидно было одно – папы больше нет.
Несмотря на разницу в летах, я очень подружилась с Зинаидой Максимовной, которая всем нам лечила на эвакопункте зубы, а главное, она, как и все казачки, очень хорошо ездила верхом. Поскольку все военные приходили к ней лечить зубы, ей давали лошадей покататься, а она брала меня с собой. К езде верхом я имела какую-то страсть, чем доставляла неприятности Лидии Николаевне.
Примерно в то же время в Новочеркасск приехал из Петрограда папин брат дядя Витя, бывший офицер-артиллерист, но перешедший на сторону большевиков и служивший в каком-то учреждении. Через несколько месяцев его арестовали, и я ходила к нему с продуктовыми передачами, которые готовила одна женщина, хорошо знавшая семью Хрипуновых.
Помню, как я рвазыскивала дядю Витю в Новочеркасске, когда его перевели уже в Ростов. Тюрем, видимо, тогда было не так много, как впоследствии, и я пришла в какой-то частный дом, по комнатам которого сновали люди. Когда я спрашивала о судьбе дяди, меня душили слёзы, и начальник, с которым я разговаривала, видя перед собой плачущую девочку, дал указание провести меня по помещениям, где содержались заключённые. В одной из комнат - их было очень много - сопровождавший меня громко выкрикнул нашу фамилию, но дяди Вити там не оказалось. Тогда меня повели в подвал, где в полной темноте в какой-то клетушке сидел единственный арестант, вскочивший, жмурясь от света при нашем появлении. Это был ещё молодой, давно небритый мужчина, но, увы, не дядя Витя.
Разыскивая его, я поехала в Ростов, где жила на вокзале и в те часы, которые проводила не около стен тюрьмы, присматривала за чьими-то детьми, пока их родители ходили по своим делам в город. Однажды дядю Витю с другими арестованными водили в лазарет и я, упросив конвойных, шла рядом с ним в колонне, а он рассказывал мне, к кому можно обратиться в Ростове за помощью. Впрочем, из этого ничего не вышло, и я вернулась в Новочеркасск. Потом я ещё дважды ездила в Ростов, один раз с папиной сестрой тётей Клавой, но вызволить дядю Витю так и не удалось.
Много натерпевшись, он решил освободиться сам и совершил побег, когда его куда-то перевозили из Ростова. Тогда это было сравнительно нетрудно, так как не было специальных вагонов для перевозки заключённых. Ночью на всём ходу он выпрыгнул из поезда, и хотя конвойные несколько раз выстрелили ему вслед, большего они сделать не могли. Некоторое время он прятался в какой-то шахте, но его нашли рабочие, один из которых избил дядю Витю. А потом они сдали его властям. Это было уже в 1921 г., и люди встречались разные… Тем не менее вскоре дядю Витю выпустили на свободу, так как не нашли в его поступках состава преступления. Таких бродяг, как он, было много. Пожив в Новочеркасске какое-то время, он уехал в Усть-Медведицкую, и поскольку в то время был уже НЭП, ему вернули дедушкину мельницу. Я жила в Елисаветграде у мамы, и дядя Витя часто писал мне. Он оказался плохим мельником, так как никогда раньше не занимался этим делом, а с окончанием НЭПа завершилось и его недолгое предпринимательство.
Когда мама с сыновьями переехала из Елисаветграда в Пермь, её там как-то в 1932 или в начале 1933 года навестил дядя Витя, перебравшийся на Урал с одним из сыновей тёти Саши Калединой. Больше они о себе знать не давали, и дальнейшая их судьба неизвестна.
По сравнению с голодающим, неухоженным и грязным Новочеркасском станицы жили лучше, ибо привычные к труду станичники были при земле, которая их кормила. Мы, городские, постоянно ездили в близлежащие станицы менять какие-нибудь тряпки на продукты, в основном на картошку. Помню, у нас на дворе на Кавказской улице жил некто Малов со своей семьёй. Чем он занимался и где работал, никто не знал, но он был очень неприятным человеком, и все понимали, что он красный и поэтому были с ним осторожны. Тем не менее с ним и его женой мы несколько раз ездили в станицы менять вещи на продукты. Вдруг узнаём, что этот Малов смертельно ранен. Оказалось, что он сумел втереться в доверие к служившим у белых офицерам и казакам, организовав их подпольное собрание и, когда они пришли на него, по знаку Малова в помещение ворвались красные. Понимая, какой конец ждёт заговорщиков, предводитель белых прежде, чем застрелиться самому, выстрелил в Малова. Что стало с арестованными казаками, я не знаю. Малова же с почестями похоронили красные, а его семья вскоре съехала с квартиры.
Родные Степана, вестового Василия Макаровича Миронова, ушедшего с ним при отступлении белых, очень поддерживали нас и, выделив кусое земли, помогали его обрабатывать. Дни, когда мы ходили на Кривянку, были для меня и Жени настоящими праздниками. Прежде чем идти на посадки, семья Степана кормила нас. Происходило это в курене: низкий стол, низкие скамейки и в качестве еды – большая миска порезанной на куски варёной картошки с солёными огурцами и луком, заправленными постным маслом и огромные ломти серого хлеба. А потом чай, тоже с хлебом и нардеком – коричневым жидким мёдом из арбузов. Лучшей еды, казалось, не могло быть.
Иногда мы запрягали в арбу волов и ехали на обработку огородов и бахчи. Мы обрабатывали свой огород, семья Степана свой, а в полдень или чуть позже разводили костёр и варили вместе какое-то варево и опять же – чай. Помимо меня и Жени, на огороды ездили ещё две женщины и трое мужчин, все молодые. После еды мы ложились спать в тени арбы, поскольку деревьев там не было, но не так спали, как просто лежали и рассказывали всякие смешные истории. Я тогда поняла, что сытый человек – плохой работник, поэтому часа два мы отдыхали, а затем уже трудились, как говорится, не покладая рук. Домой возвращались вечером, зная, что в курене нас ожидает та же вкусная еда. Потом мы с Женей пешком шли домой в Новочеркасск, иногда везя впереди себя небольшую тележку на двух колёсах, куда складывали обменённые на тряпки продукты.
Летом семьи казаков перебирались на виноградники, которые находились далеко от станицы. Казаки уезжали с детьми, скотом и жили там до тех пор, пока не снимали весь урожай, а на зиму пригибали лозы к земле и присыпали их землёй. Донские виноградники совсем не похожи на крымские. Казаки высаживали три сорта винограда: пухляковский (деликатесный), ладанный (сладкий тёмно-красный) и цикун, шедший главным образом на вино. В это время едой нам служили кисть ладанного винограда и кусок серого хлеба. На обед казачка обрывала в котелок виноград и, перетирая его в жидкую кашицу, заправляла её мукой. Получалось что-то вроде мамалыги, которую затем ели с кислым молоком или каймаком.
Как-то в конце лета или в начале осени военный врач эвакопункта одолжил Зинаиде Максимовне на одну ночь бричку с лошадьми, и мы поехали в станицу Цимлянскую менять и покупать кое-что из продуктов. Ночь была лунная и тёплая. При въезде в станицу мы ощутили запах вина, и он был повсюду, так как в это время все жители делали вино. Казаки Цимлянской жили зажиточно, и они нас хорошо угостили, снабдили на дорогу продуктами и вином. Но всё потом, к сожалению, пришлось отдать одолжившему бричку врачу.
Вообще, надолго продуктов нам не хватало, а в магазинах купить было ничего нельзя. Надежда, что скоро вернутся наши ушедшие с белыми родные, пропала. Мы уже догадывались, что они уехали, если и не навсегда, то, во всяком случае, надолго. Надо было надеяться только на себя.
Летом я поступила рассыльной в «Подрем-21», поезд по ремонту подвижного состава, который отправлялся на Украину, - я надеялась попасть к маме в Елисаветград. Это был большой поезд с рабочими и их семьями, которые жили в вагонах. Вечером все собирались в столовой, где Зина, девушка лет пятнадцати, работавшая в поезде вместе с отцом, ставила самовар. Под вечер я и Зина шли в вагон, в котором готовили еду для рабочих, и нам там накладывали в котелки варево из тарани, немного заправленное раздавленной пшеницей. Второго блюда не полагалось, так как каша из пшеницы считалась деликатесом.
Хотя поезд направлялся на Украину, в Лисках мы получили распоряжение из Москвы следовать на Урал, кажется, в Екатеринбург. Узнав об этом, помощник начальника поезда Кандыба, слышавший, что моя мать живёт в Елисаветграде, сказал мне: «Завезём мы тебя, Женя, на Урал», - и, несмотря на данную мной подписку служить в поезде в течение двух лет, отпустил меня. Из Воронежа в Елисаветград я ехала почти месяц. Поскольку мне как мобилизованной были выданы соответствующие документы, то на станциях я получала хлеб и сахар, иногда вместо сахара выдавали сушёные фрукты. Ожидая посадки на поезд, я жила на вокзалах, где все спали на полу. Рано утром с вещами нас выгоняли на улицу – начиналась уборка. Хорошо, что всё это происходило в начале осени, и было ещё сравнительно тепло. Так добралась я до Знаменки, где узнала, что поезд в Елисаветград, до которого было ещё 48 километров, пойдёт только через три дня. Какой-то старик вызвался довести группу пассажиров до города. Мы пошли из Знаменки рано утром, а уже под вечер сердце моё радостно забилось при виде знакомых куполов елисаветградской Петропавловской церкви, рядом с которой располагалось церковное кладбище.
С введением НЭПа жить стало легче, но всё равно нас очень выручала младшая сестра мамы, которая, находясь в Швейцарии, вышла замуж за португальца Энрико Фаро и уехала с ним в Лиссабон. Туда же она вызвала свою мать Наталью Степановну Бороздину, - нашу бабушку, - и сестру Соню. Тётя Оля, по мужу Фаро, перечисляла соответствующие суммы в организацию АРА (Американская помощь голодающим России), и за эти деньги нам в Елисаветград присылали американские продуктовые посылки, которые включали 10 кг сахара, по паре банок кокосового масла и несладкого сгущённого молока, какао-порошок. Такие посылки, как продуктовые, так и промтоварные (сколько-то метров бумазеи, шерстяной или другой материи), мы получали по несколько раз в течение ряда лет.
Когда в Португалии в 1974 г. произошла революция, я решила узнать через Красный Крест о судьбе бабушки и сестёр мамы, не надеясь, конечно, застать кого-либо из них в живых. Через несколько месяцев мне сообщили, что, действительно, они умерли, но Энрико Фаро жив и был бы очень рад узнать что-либо о родственниках жены. У нас завязалась переписка на французском языке, а потом он прислал мне приглашение приехать. Несмотря на свой возраст (ему было 88 лет), он выглядел очень бодрым и даже сам вёл машину. Я пробыла у него два месяца, и как-то, разбирая бумаги бабушки и тёток, наткнулась на папину фотографию. На которой он был снят после выписки из госпиталя в военной форме с четырьмя Георгиевскими крестами и двумя значками – юридическим и Атаманского полка.
Такую же фотографию, опасаясь репрессий, я порвала на мелкие кусочки во времена сталинского произвола и позже не могла себе этого простить. Энрико, конечно, подарил мне эту фотографию…
В 1922 г. мой брат Николай приезжал в Елисаветград из Усть-Медведицкой и рассказывал нам, как рушились устои патриархальной семьи Хрипуновых. Особенно болезненно переживала изменения , произошедшие в казачьей жизни с приходом большевиков, наша бабушка Ариша. Все её сыновья и внуки относились к ней с большим уважением. Она была непререкаемым авторитетом во всех делах семьи. Когда одна из её дочерей, тётя Клава, хотела выйти замуж за офицера Андрея Гордеева, который за ней ухаживал и ей нравился, бабушка воспротивилась и решила, что дочери более подходит некто Котов. Тётя Клава не посмела ослушаться, но брак оказался несчастливым, и хорошо, что у неё не было от Котова детей. А Андрей Гордеев в 1918 или 1919 г. женился на её младшей сестре Лиде, и уже в эмиграции у них родился сын Владимир. Об этом я узнала от дяди Вити, с которым какое-то время вела переписку.
Бабушка жила с тётей Сашей Калединой, и с ухудшением условий жизни её авторитет постоянно убывал. Бабушка была глубоко верующей, и после гибели мужа и трёх сыновей считала, что их души нуждаются в молитвах. Она верила, что священники являются посредниками между ней и Богом и от их молитв зависит состояние душ как покойных, так и оставшихся в живых. А дабы эти священники усерднее молились, она отрывала от себя и тёти Саши с её детьми часть их скудного пропитания, чаще всего хлеб, которого обычно не хватало. На этой почве тётя Саша ссорилась с бабушкой, а мне было жаль их обеих.
Бабушка потом умерла от рака желудка, а тётю Сашу то ли выгнали из станицы, то ли она уехала сама. Она писала нам в Зиновьевск (так тогда именовался Елисаветград), называла меня «беляночкой», но дальнейшая её судьба мне неведома. Знаю только, что она, как и многие из нас, очень нуждалась и с больным сердцем стирала чужим людям бельё, кажется, в Борисоглебске.
О самом младшем из наших братьев, Анатолии, известно лишь то, что вместе с кадетским корпусом, в котором он учился в Новочеркасске, его эвакуировали в Турцию, затем – в Болгарию. Позже Анатолия усыновила бывшая фрейлина Надежда Николаевна Родигер, с которой он переехал сначала в Париж, а позже – в Аргентину, В Буэнос-Айрес, где работал на заводе оптических стёкол. Во время сталинщины мы также прекратили с ним переписку.
Два других наши брата – Георгий и Николай – были расстреляны в 1937 году. Сколько же людей проклятый Сталин отправил на тот свет? И за каждым из этих несчастных были его родные, близкие и друзья, которые тоже ждали ареста, и все, как от зачумлённых, отворачивались от семьи осуждённого.
Наша мама, кроткая, тихая женщина, которая всякому старалась найти какое-то оправдание, говорила мне: «Никогда не прощу этому извергу смерть моих сыновей, ведь они были порядочными, честнейшими людьми». А я просила её: «Мама, не надо, даже шёпотом – сейчас и стены имеют уши». Мама умерла в 1949 году, так и не узнав, как погибли её сыновья. Может быть, после неимоверных пыток?
Один котовец, друг первого мужа сестры Жени – героя гражданской войны, эстонца А.М. Тукса, как и его друг, награждённый двумя орденами Красного Знамени (речь идёт о Д. Симонове, О.Ф.), как-то говорил мне: «Плюньте в глаза, Женя, тому, кто вышел оттуда и сказал, что не подписал предъявленных обвинений. Я, не участвуя в тех делах, которые мне инкреминировали, подписал всё, что от меня требовали, признался во всём, хотя ничего плохого не совершал. Потому что нет такой силы, которая могла бы вынести эти пытки». Николай и Георгий были реабилитированы в 1989 году.
Как-то в сталинские времена мои сослуживцы говорили между собой про меня: «Какая Женя счастливая! У неё такая чистая биография!». Они не знали, что двух моих братьев расстреляли в тридцать седьмом году как «врагов народа», что во время гражданской войны мой отец был Окружным атаманом на Дону и погиб под Новороссийском при отступлении белых, что мой дедушка, бывший станичный атаман, казнён красными якобы за неуплату контрибуции. А многие мои родственники, выброшенные кровавой междоусобицей из родной страны, стали белоэмигрантами. Надо ли говорить под каким страхом я и Женя жили все эти ужасные годы!? Даже своим мужьям мы не рассказывали правду о наших близких, чтобы в случае, если она вдруг как-то откроется, их совесть была чиста и они, как мы надеялись, смогли бы уберечься от неминуемых репрессий.
Второй муж Жени, генерал-майор Феликс Рафаилович Балтушис-Жемайтис умер в 1957 г., так и не узнав правду о семье Жени. Я же решилась рассказать обо всём мужу (подполковнику инженерных войск Игорю Константиновичу Калабину, прим. О.Ф.) только в 1964 году, когда об этом уже можно было говорить.

ПОЧТА

Здравствуйте, Ольгерд Феликсович!

Прочитала Вашу статью «Воспоминания Калабиной». Мои предки тоже из станицы Усть-Медведицкой. Я занимаюсь своей родословной три года.
Мне было известно только, что отец моей мамы Аиды Георгиевны, Городецкий Георгий Устинович родился в этой станице. Остальные факты о нём, его родителях и предках (вплоть до 1780 г.) по линии Городецких я узнала по переписке с архивами ГАВО, Киевским и Хмельницким.
Мой прадед Городецкий Иустин Александрович, статский советник, преподаватель в Усть-Медведицком духовном училище, родился в Подольской губернии в семье священника. В 1885 г. окончил Киевскую духовную академию. Его жена Лидия Семёновна (фамилию пока не знаю) была дочерью священника. У них было 9 детей: Татьяна, 1892 г.р., Георгий, 1894 г.р. (мой дед), Ольга, 1896 г.р., Анна, 1897 г.р., Екатерина, 1899 г.р., Аркадий, 1904 г.р. и Галя, Таля, Миша, дат рождения которых я не знаю. При крещении Татьяны восприемником был брат прадеда Городецкий Никита Александрович, полковник, начальник пограничной стражи Батумского округа Кутаисской губернии (из метрической книги за 1892 г).
В рассказе Евгении Калабиной упоминаются тёти моей мамы: Татьяна Иустиновна Городецкая (жена Григория Хрипунова), Галина Иустиновна Городецкая и Ольга Иустиновна Городецкая.
Ваша тётя была свидетелем тех страшных событий и, наверное, она знала о судьбе моего прадеда и его близких. Может быть, сохранились фотографии Татьяны Иустиновны Хрипуновой и её сына Серёжи.
Ольгерд Феликсович, если Вам что-нибудь известно о Городецких, напишите мне, пожалуйста.

С уважением Говорухо Наталья Фёдоровна
Новосибирск.
Мой E – mail «malshet@yandex.ru»

21 сентября 2010 г.

Здравствуйте, Ольгерд Феликсович!

Благодарна Вам за быстрый и добрый ответ. Конечно же, я предполагала, что Вы разместили всю имеющуюся информацию о Ваших родственниках. Но оставалась надежда, а вдруг… ведь в наших, как Вы правильно заметили, исторических изысканиях нет мелочей. Незначительная зацепка, если ещё подключить интуицию и логику, может привести к важным результатам. Очень увлекательное занятие - искать свои корни: интересуешься историческими событиями, в которых принимали участие люди из твоего рода. Когда в 1988 году я поднималась по длинной лестнице к памятнику героям Шипки, перехватывало дыхание, но я даже не могла себе представить, что 100 лет тому назад поручик Городецкий Никита Александрович (брат моего прадеда) двадцатишестилетним молодым человеком участвовал в этой кампании (1877 – 78 гг) и получил медаль «За храбрость». Вот от этого, действительно, дух захватывает. Или получаешь документы, датированные 1848 годом. Вы, наверное, знаете о краеведческой коллекции ОВД. Я прочитала почти все Епархиальные ведомости – там печатали статьи и очерки моего прадеда. Однажды получилось очень забавно. Я читаю иногда рефераты диссертаций по интересующей меня теме. Прочитав одну из них, я стала просматривать литературные источники, среди которых оказались три работы моего прадеда. Сейчас работаю с Томским архивом, исследую линию Мальшед Т.А. Это мама моей мамы.
Недавно я узнала, что дед моей бабушки надворный советник Капитон Куртуков. Куртуковы – один из знаменитых сибирских родов. Первые переселенцы в Сибирь упоминаются ещё при Петре 1-ом в 1719 г. До сих пор в Кемеровской области есть село Куртуково. А по папиной линии архивы молчат. Мой дед Агафонов И.Г., уроженец Амурской области, был приговорён спецколлегией Далькрайсуда к высшей мере. Реабилитирован в 90-ом.
Архивы ссылаются на неполный комплект. Думаю, что дело не в этом.
Ольгерд Феликсович, Вы спрашиваете, есть ли у меня фотографии. К сожалению, старых фотографий нет, поскольку мамины родители были в разводе. Она жила в семье у тёти Тали, младшей из детей прадеда Городецкого Н.А. в городе Татарске Новосибирской области. Однажды я попросила маму написать о своей жизни, но когда она садилась писать, начинала плакать, и мы бросили эту затею. Это тоже одна из причин, которая заставила меня заняться генеалогией.
Конечно, я уверена, что дети моего прадеда общались между собой, так как мама кое-что помнила. Например, тётя Галя (о которой упоминала Калабина) жила в Ленинграде, она была замужем за Дукальским В.Н., капитаном 1-го ранга, сотрудником навигационного гидрографического НИИМО (в 1963 г.). С 1947 по 1956 гг. он был флагманным штурманом. Эти подробности я нашла в Интернете.
Заканчиваю своё затянувшееся письмо. Вы, конечно, меня понимаете – хочется этим делиться. Ведь если бы Вы не опубликовали свою родословную, наши родословные не столкнулись бы.
Обязательно прочитаю все Ваши статьи в Интернете.
Ольгерд Феликсович, если в процессе своих поисков найду что-нибудь о Хрипуновых (ведь был наш общий родственник Серёжа Хрипунов) обязательно Вам сообщу.
Вы спрашиваете, можно ли разместить моё письмо в статье «Воспоминания Калабиной». Конечно, можно, я буду только рада.

С уважением Говорухо Наталья Фёдоровна.

25 сентября 2010 г.

ЕКАТЕРИНА СВЯТОСЛАВОВНА ЛЕОНОВА

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

«… Лишь только память сохраняет связь
живых с миром ушедших».
Ашер Токов.

В 11-ом и 12-ом номерах журнала «Военно-исторический архив» за 2006 год и в 12-ом номере журнала «Нева» за 2007 год были опубликованы мои статьи о трудной судьбе русской женщины Екатерины Леоновой. Несправедливо осуждённой в 1938 году на долгий срок заключения, отвергнутой всеми её близкими, в том числе и родной дочерью с внуками. И с честью выдержавшей все тяжёлые испытания.
Взяться за многолетние изыскания меня вынудили появившиеся в последнее время на страницах многих центральных изданий откровенные вымыслы, неточности и явная ложь, касающиеся личной жизни маршала Тимошенко С.К и его родных.
В предлагаемой читателям статье я на основании семейных преданий, старых фотографий, обнаруженных документов и бесед из близкого окружения Леоновой и маршала Тимошенко делаю очередную попытку приблизиться к разгадке тайны первой жены прославленного полководца гражданской и Великой Отечественной войн и матери его первой дочери Екатерины Семёновны. Которая в свою очередь являлась второй женой сына И.В. Сталина Василия Сталина и матерью его детей: Светланы (1947 – 90) и Василия (1949 – 72). Красивая же легенда о турчанке Нургаиль, сбежавшей за кордон в Польшу с кем-то и оставившей на руках Семёна Константиновича дочь Катю сразу же через несколько дней после её рождения в 1923 году. Перекочёвывающая вирусом из книги Португальского с группой соавторов «Маршал Семён Тимошенко» (Москва, МОФ, «Победа – 1945 год», 1994) в другие печатные издания, в том числе и в книги уважаемых мной авторов, в интервью близких родственников вождя, не нашла никакого подтверждения.
Сколько бы я ни пытался найти хоть одно единственное документальное свидетельство в пользу версии Португальского, Торчинова, Млечина, Бурдонского и других авторов в библиотеках и архивах страны мне так и не удалось это сделать. Наоборот, встречались иные утверждения, с именами других претенденток на роль первой супруги Семёна Константиновича и матери его дочери Кати, в том числе и с подачи самого маршала, открестившегося, видимо, от своей опальной жены-зечки. Здесь я имею в виду ответ из Архивной службы Вооружённых Сил Российской Федерации, подписанный начальником этой службы полковником С. Ильенковым. В котором говорится, что «в личном деле маршала Тимошенко С.К. имеется единственная запись с упоминанием его первой жены – Тимошенко Екатерины Станиславовны (Крансденеске) и дочери Екатерины, 1923 года рождения» (№350/761 от 12 мая 2004 г).
Правда, в этом ответе ничего не сказано о родственных отношениях между Екатериной Станиславовной и Катей. Но всё же первое, что приходит на ум – речь идёт о матери и дочери.
Не обошла стороной эту тему и газета «Совершенно секретно», в которой обозреватель газеты Александр Терехов в 6-ом номере за 1996 год в статье «Грановского,3» пишет о происхождении дочери маршала Кати Тимошенко следующее:
«… Тимошенко (С.К., прим. автора) рассказывал небылицы про её мать и бабушку. Бабка была пленной турчанкой, нарожала детей от множества отцов. Дочка её, первая жена Тимошенко, слюбилась с его адьютантом и беременная сбежала с ним. Адьютанта и его возлюбленную арестовали и Катя родилась в тюрьме, росла у родственников, пока вторая жена маршала, - учительница из Белоруссии, - не разыскала и не вернула её в семью…».
Сама Екатерина Семёновна, дочь маршала, судя по ответу из Отдела внутренних дел Тверского района Центрального округа Москвы (№ вх Ж-12 от 30.09.2005 г), подписанного начальником ПВО полковником милиции Мурашовым А.М., считала именно Анастасию Михайловну Жуковскую-Тимошенко, учительницу из Белоруссии и вторую жену отца, своей матерью. Вот что сказано в документе:
«… В картотеке на выдачу паспорта на имя Тимошенко Е.С. в графе «Родители» указано: Тимошенко Семён Константинович, Анастасия Михайловна. Фамилия матери не указана».
Это утверждение подкрепляется и книгой С. Кипниса «Новодевичий мемориал» (Арт-Бизнес-Центр, Москва, 1998 г) на стр. 60.
Я бы не стал посвящать свой досуг изысканиям в области частной жизни прославленного полководца, если б другие авторы первыми не затронули эту тему. Во-вторых, речь бы шла о жизни простого офицера, пусть даже Героя Советского Союза или России. Но люди уровня маршала Тимошенко заслуживают пристального внимания историков и писателей хотя бы только для того, чтобы не рождались всякого рода небылицы из их жизни или откровенные инсинуации, ничего общего не имеющие с фактами. Поэтому недаром у всей пишущей братии существует формула их творчества: «Ты стал знаменитым – значит теперь ты наш».
Помня знаменитый афоризм вымышленного поэтом Алексеем Толстым и братьями Жемчужниковыми персонажа Козьмы Пруткова «Зри в корень» я с головой ушёл в исследование этой темы. И, чем дальше я уходил в лес библиотечных и архивных лабиринтов, тем убедительнее укреплялся в сознании правильности выбранного мной направления исследования, находя всё больше и больше прямых и косвенных доказательств в пользу версии о Леоновой Е.С., мало что имеющей общего с турчанкой Нургаиль как первой супруги маршала Тимошенко. Или просто с женщиной так коварно и жестоко поступившей не только со своим мужем, пусть даже и нелюбимым, но и с только что родившейся дочерью Катей.
Судя по книге Португальского, это бегство случилось в ночь под Новый 1924 год. «… Поиски результатов не дали, хотя к ним подключился особый отдел. Лишь спустя месяц удалось выяснить, что Нургаиль ушла за кордон, в Польшу. Мотивы её поступка так и остались невыясненными».
Здесь сами собой напрашиваются определённые романтические аналогии по книге Никулина «Мёртвая зыбь», и очень хотелось бы знать, как она одна или с кем-то пробиралась через леса и болота, а в конечном итоге через охраняемую границу, и кто помогал ей в этом деле. Единственное, что приходит на ум при разгадке этой невероятной истории – первая жена будущего маршала сбежала для выполнения какого-то сверхсекретного задания вездесущего в то время «Треста». Созданного, как известно, по личному распоряжению Председателя ОГПУ Дзержинского, чтобы взять под контроль все белогвардейские террористические подпольные организации, как на территории Советской России, так и за рубежом.
Если это действительно так, то всех нас впереди ждут такие открытия из архивов Лубянки, которые мало не покажутся любому интересующемуся историей. Ещё бы, состоявшаяся фактически сталинская близкая родственница, тёща сына Сталина и его кума, оказалась второй Мате Хари, работавшей за рубежом на СССР. Или, наоборот, перебежчицей и врагом народа, что, впрочем, у всесильного уже в то время «дедушки внуков Нургаиль» И.В. Сталина было равнозначно, ибо почти все работавшие за рубежом разведчики были либо расстреляны, либо сгинули в лагерях ГУЛАГа по его приказам.
Итак, на основании всех своих 5-летних изысканий я предлагаю на роль первой жены маршала и матери его первой дочери Леонову Екатерину Святославовну, женщину с очень трудной судьбой и выпавшими на её долю тяжёлыми испытаниями. В пользу этой версии служат неоднократные совпадения фактов из её жизни, ряд выявленных документов, многочисленные фотографии и неосведомлённость в этом вопросе всего окружения маршала Тимошенко С.К.
Если руководствоваться словами известного журналиста Юрия Фельштинского: «История – наука безумно простая. В ней всё сходится, как в кроссворде. Не сходятся концы лишь в одном случае – если историком изначально допущена ошибка…», то весь мой отгадываемый кроссворд можно представить в виде нескольких пересекающихся друг с другом линий: горизонтали – жизненные отрезки времени маршала Тимошенко С.К. (1895 – 1970), его дочери Екатерины (1923 – 1988) и Леоновой Е.С. (1905 – 1984). В этом случае пересечение вертикалей с горизонталями можно представить как события по времени в конкретных географических точках нахождения всех указанных выше персонажей.
Начертав сиё сооружение на бумаге о всех совпадениях, получается довольно любопытная картина с пересечением трёх судеб. Итак, в начале 20-х годов (по словам моих родственников, в 1921 году) Тимошенко и Леонова (в то время по моим данным Ерофеева) живут в Ростовской области. Где будущий прославленный полководец Тимошенко С.К. под руководством Будённого гоняется со своей дивизией за недобитыми отрядами белых. А его будущая жена в это время живёт в станице Екатериновке Криворожского района Донецкого округа Области Войска Донского в семье умершего в 1908 году заведующего 9-ым военно-конским участком есаула Ерофеева.
Поэтому вполне можно допустить, что именно в 1921 году произошла первая встреча 26-летнего Семёна Константиновича с 16-летней красавицей с восточными чертами лица Екатериной, как мне поведали об этом родственники и друзья Леоновой. Очевидно, с первой же встречи они прониклись друг к другу симпатиями, переросшими в любовь. И вскоре стали мужем и женой. В то время для военнослужащих командирского звена достаточно было справки по строевой части соединения, которым в то время командовал Семён Константинович, чтобы таким образом узаконить супружеские отношения, чтобы поставить свою молодую жену на положенные в таком случае виды довольствия.
В декабре 1923 года у них рождается Екатерина.
Историки Торчинов и Леонтюк в книге «Вокруг Сталина» на странице 479 пишут, что первая жена Семёна Константиновича «была турчанка из богатого рода». Если учесть, что мать есаула Ерофеева была турчанкой по утверждению моих родственников, то здесь определённое сходство позиций налицо. Вот только в отношении «богатого рода», насколько мне известно, это далеко не так. Хотя в то время, когда познакомились Семён Константинович и Катя, любого казака, имевшего в своём хозяйстве корову или даже козу, можно было обвинить в зажиточности или «выходцем из богатого рода».
С апреля 1922 по октябрь 1923-го Семён Константинович служит в 12 км от Минска в Белоруссии в должности заместителя командира 3-го кавалерийского корпуса. Очевидно, что и жена Екатерина с ним, где она впервые повстречала своего второго супруга, в то время военкома Клинцовского уезда Гомельской губернии Леонова Дмитрия Фёдоровича, ставшего в 1925 году Военным комиссаром Белорусской ССР и заместителем Уполномоченного Наркомвоенмора СССР при правительстве Белорусской ССР. Равный служебный уровень между Тимошенко С.К. и Леоновым Д.Ф. очевиден, поэтому и это знакомство в одном географическом районе могло иметь место.
А если принять во внимание, что Екатерина Святославовна или «турчанка Нургаиль» по Португальскому «сбежала от Семёна Константиновича в ночь под новый 1924 год». То можно допустить, что она действительно ушла к Леонову в 1924 или 1925 годах. Ибо располагаю фотографией, на которой изображён Семён Константинович в окружении Екатерины Святославовны, их годовалой дочери Кати, матери Е.С., Тарадиной, её сестёр Ефросиньи и Анны.
Фотография подписана, скорее всего, сестрой Е.С. Анной Мироновой и на обратной стороне стоит год – 1924-й.
Почему будущий маршал и Екатерина разошлись? По словам моих родственников, Семён Константинович был груб с Екатериной, часто унижал её при всех разного рода придирками и оскорблениями. Косвенным доказательством их постоянных ссор могут служить две фотографии, на первой из которых шестнадцатилетняя Екатерина Святославовна в 1921 году выглядит очень даже привлекательно и под стать своему цветущему молодому возрасту. На фотографии же 1924 года рядом со своим мужем и с годовалой дочерью видны те же миловидные черты лица, но заметно огрубевшие, со взглядом уставших от жизни глаз.
По версии же родственников со стороны маршала, в частности невестки Семёна Константиновича (вдовы его сына Константина) Натальи Ивановны Тимошенко, будущий маршал сам выгнал из дома Екатерину Святославовну, «узнав о её романе с кем-то».
Второй женой Семёна Константиновича и матерью его детей: Ольги (1927 – 2002) и Константина (1930 – 2004), - в 1926 году становится учительница из Минска Жуковская Анастасия Михайловна, 1904 года рождения, с которой он уже не расставался до конца своих дней.
Ещё о двух совпадениях в пользу моей версии за указанный выше отрезок времени. Леонова Е.С., как я уже писал, воспитывалась в семье есаула Ерофеева. Кстати, и Инна Наседкина, - дочь первой жены моего отца Жемайтиса Ф.Р., Ефросиньи, а значит племянница Екатерины Святославовны, и близкие друзья Леоновой Е.С. в Питере, Петрова Галина Константиновна и её старшая сестра Инна, все в один голос утверждают, что девичьей фамилией Леоновой была Ерофеева. И была она, как и все её сёстры, Ивановной до того времени, когда «неожиданно в их краях оказалась одна интеллигентная семья, выпросившая у Тарадиной Матрёны Архиповны её дочь Екатерину».
Тарадина, простая русская женщина (по моим данным она не являлась даже казачкой, не то что дворянкой по мужу) не состояла в официальном браке с есаулом Ерофеевым. И после его кончины оказалась в довольно бедственном положении. Как пишет её дочь Анна в протоколе допроса от 24.10.1944 г. (её привлекли к уголовной ответственности за работу в ресторане Сочторга в станице Белореченской в годы оккупации Краснодарского края немцами): «… Я являюсь уроженкой села Екатериновка Криворожского района Ростовской области. По социальному прошлому из зажиточных донских казаков. Мой отец Ерофеев Иван Алексеевич был казачьим есаулом, умер в 1908 году. После смерти отца всё движимое и недвижимое имущество было продано с аукциона, за исключением дома, который перешёл в наследство племяннику отца Ерофееву Борису Васильевичу. В указанном доме вместе с матерью родной я проживала до 1928 года…».
Очевидно, что Тарадина вместе со своими дочерьми: Анной, Ефросиньей и Екатериной, - живут на птичьих правах у родственника. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Матрёна Архиповна, чтобы не тратиться на лишний рот в семье, отдаёт свою дочь Екатерину в руки оказавшейся у них в станице интеллигентной семьи на воспитание. «Да и образование дадут дочке».
По другим данным Тарадина передала свою дочь родственникам своего гражданского мужа Ерофеева.
Так Екатерина, по моему предположению, из Ивановны превращается в Святославовну и начинает новую жизнь не где-нибудь в захолустье, а в самом Санкт-Петербурге, приобретая правила хорошего тона и знания в гимназии.
По одним слухам, её приёмный отец в гражданскую войну служил у белых в звании подполковника, по другим – генералом. И то ли оказался за границей после гражданской войны, то ли умер от тифа.
Кстати, до начала 80-х годов я со слов своей мамы тоже знал, что её отец и мой дед Василий Хрипунов, юрист по образованию, «умер от тифа в 1920-ом году». Пока в предперестроечное время не узнал правду: при Краснове он, войсковой старшина, занимал пост Атамана Усть-Медведицкого округа и в марте 1920-го был расстрелян красными в станице Шапсугской под Новороссийском. Годом раньше та же участь постигла и его отца станичного атамана Георгия Захаровича Хрипунова.
В 1917 году в Петербурге-Петрограде начинаются волнения, беспорядки, голод и новые родители отправляют Катю на родину – в сытую и спокойную ещё в то время Область Войска Донского, чтобы просто выжить в наступившее вдруг внезапно лихолетье и разруху.
Моё утверждение о том, что Анна, Ефросинья и Екатерина являлись сёстрами по отношению друг к другу, основано в первую очередь на ответе из Управления ФСБ по Ростовской области (№ 6/10-Ж-85 от 17.02.2004 г.).
В котором на основании архивного уголовного дела № П-6321 (Екатерина Святославовна в 1937 году была арестована вслед за своим мужем Леоновым) указан со слов Е.С. состав семьи Тарадиной Матрёны Архиповны с перечислением трёх вышеназванных дочерей.
Сам же Леонов в 1921 году являлся уездным военкомом, в том числе Ростокской и Виленской областей так называемой Белорусско-Литовской ССР, - плод бумажного воображения большевистского руководства страны вкупе с Исполкомом Коминтерна, верхушка которого, как известно, любила «делить шкуру неубитого медведя». Поэтому указанные выше области независимой Польши и были объявлены априори чиновниками кремлёвских кабинетов неотъемлемой частью будущей советской республики. Отсюда, наверное, и легенда о турчанке, сбежавшей от Семёна Константиновича в Польшу, хотя вряд ли дальше Белоруссии на запад Екатерина Святославовна куда-нибудь выезжала за всю свою жизнь.
Но при этом только что родившуюся Катю никто не оставлял на руках её отца. Превратившись, судя по документам, в Екатерину Дмитриевну (у меня нет данных, что Дмитрий Фёдорович Леонов её удочерил, очевидно, просто указывал в анкетах своё фактическое отцовство над ней) она ребёнком вместе с матерью и отчимом разъезжает по местам его службы. А конкретно по Читинской и Винницкой областям, пока в 1935 году они всей семьёй не оказываются в Ростове-на-Дону, куда был переведён Леонов на должность Начальника Облвнуторга Азово-Черноморского края.
Родилась Катя в декабре 1923 года в Старом Петергофе, где служил её отец в должности командира 4-й кавдивизии. В Петрограде в это же самое время служил мой отец, в будущем генерал-майор, Балтушис-Жемайтис Феликс Рафаилович, в должности начальника штаба 10-й стрелковой дивизии, до этого командуя полками в дивизиях Муравьёва, Блинова и Миронова. А у Будённого отец занимал должность начальника оперативного отдела штаба 1-й Конной армии. Должность по современным меркам генеральскую и к тому же в Будённовской кавалерии, откуда вышли почти все известные в стране полководцы, в том числе и Тимошенко С.К.
Да и в Инспекции кавалерии после Петрограда и Петергофа они какое-то время вместе служили. Что имеет своё подтверждение в книге маршала Жукова «Воспоминания и размышления» в разделе «В инспекции кавалерии».
Поэтому вполне можно допустить, что почти равные служебные уровни в 20-х годах между ними могли перерасти в родственные. Если к тому же учесть, что именно моего отца Нарком обороны Тимошенко С.К. в 1940-ом году своим приказом назначил на должность командующего Литовской народной армией сразу после присоединения Прибалтики к СССР.
Вот один из многих характерный для того времени и интересный по содержанию документ.

«Наркому Тимошенко

22 июля (1940 г. прим. авт) в 9-ом полку литовской армии (Новые Свенцяны) митинг, посвящённый решениям сейма об установлении в Литве советской власти и присоединении Литвы к СССР, был сорван.
По получении сведений о срыве митинга в полк выехали военный министр Виткаускас, командующий армией Жемайтис и наш работник тов. Быков. Наиболее активные зачинщики – 8 офицеров и 24 солдата арестованы и доставлены в Каунас. Назначены новый командир полка и несколько новых офицеров, заменён политрук. В полку был организован митинг, на котором с речью выступил военный министр Виткаускас. Полк единогласно принял резолюцию с одобрением решений сейма о присоединении Литвы к СССР.

Берия».

(ЦГАСА, Ф 33987, оп. 3, д. 1366, лл 33-34).

Именно в Петрограде Екатерина Святославовна и познакомила моего отца со своей сестрой – его первой женой Ефросиньей, от которой у них в 1926 году родился мой брат Станислав, двоюродный брат Екатерины Семёновны.
Помня психологический постулат, что «женщины любят и познают мир ушами, а мужчины глазами», чтобы найти подтверждение словам своих уважаемых родственников я взялся за поиск документов. И, как показало время, выявленные по разным архивам бумаги лишь подтверждали и дополняли мою изначальную версию, основанную на словах и фотографиях в семейных альбомах.
Но вернёмся в Ростов, оказавшийся для всех главных героев моего повествования городом, круто изменившим их судьбы.
Итак, Леонов, Екатерина Святославовна и её 12-летняя дочь Катя с 1935 года начали новую, вполне обеспеченную жизнь в Ростове до рокового 1937 года. По иронии судьбы именно в 1937 году, с июля по сентябрь, в Ростове-на-Дону в должности Командующего войсками Северо-Кавказского военного округа служит Тимошенко С.К.
Скорее всего, это чисто случайное совпадение. Возможно также, что Семён Константинович вообще не садился в кресло этой высокой должности, а все два месяца войсками округа командовал какой-нибудь ВРИД. Но как объяснить тогда тот факт, что перед самым началом репрессий и ареста всей верхушки края. За один месяц до ареста Леонова Д.Ф. и за два месяца до ареста его первой жены Екатерины Святославовны, Тимошенко С.К. вдруг срочно, не дав ему вникнуть в суть дела на новой должности (случай довольно редкий в то время для военачальников такого уровня) перебрасывают на командование равнозначным Харьковским военным округом?
На ум приходит только одна причина такой внезапной рокировки – кто-то с самого верха подстраховал пользовавшегося у Сталина и Ворошилова доверием перспективного командарма, чтобы не впутывать его в дела родственников – «вредителей и врагов народа».
Тимошенко подавал большие надежды и был на хорошем счету у вождя, имевшего, очевидно, свои виды на дальнейшее его использование. А факт его «вражеских родственных связей» мог быть использован Сталиным в любое время как дополнительный аргумент для устрашения своего выдвиженца угрозой ареста. Все мы знаем, как Сталин держал в напряжении всех своих непосредственных подчинённых: Молотова, Кагановича, Микояна. Поскребышева, Калинина, Будённого и т.д., близкие родственники которых были репрессированы.
Среди нагромождения «всех этих случайностей» заслуживает внимания ещё один момент из биографии Екатерины Семёновны. После ареста её матери в ноябре 1937 года как «члена семьи изменника родины» тогда ещё Екатерина Дмитриевна Леонова становится в одночасье «КАТЕЙ ТИМОШЕНКО, 1923 ГОДА РОЖДЕНИЯ». И едет не куда-нибудь в другой город или село, которым несть числа на карте бывшего Советского Союза, а как явствует из материалов упомянутого уже выше архивного уголовного дела, «к отцу в Харьков», в котором её настоящий отец в то время командовал Харьковским военным округом. Что подтверждается автобиографией маршала, хранящейся в РГАСПИ, в которой он упоминает Катю как свою дочь.
Довольно любопытная анкетная несуразица и в то же время совпадение с пересечением жизненных путей! И вот одна из главных причин, почему Семён Константинович и его дочь Катя напрочь вычеркнули Екатерину Святославовну из всех своих документов и биографий. Да ещё так, что факт прохождения службы Семёном Константиновичем в Петергофе с октября 1923 по июнь 1924 годов в должности командира 4-ой кавдивизии я нашёл только в Российском государственном военном архиве, в личном деле маршала.
Почему он ничего не написал в своей биографии об этом 8-месячном периоде службы, в то время, как о полуторамесячной его службе в Ростове всем известно? Можно лишь догадываться, что тем самым он хотел полностью вычеркнуть из своей жизни Екатерину Святославовну, ставшую в 37-ом году «членом семьи изменника родины», женой расстрелянного врага народа и зечкой.
Нельзя было в то время в анкетах указывать имена осуждённых родственников, да ещё и по 58-ой статье УК. Тем более будущему маршалу и будущему родственнику вождя. Это правило сохранялось вплоть до 1991 года для всех, кто хотел получить вес в обществе и довольствоваться тем минимумом, который не позволял бы испытывать ежедневно чувства голода и холода «в самой передовой социалистической стране мира».
В то время в биографиях всех кандидатов на ту или иную должность в первую очередь обращалось внимание на пролетарское происхождение и на не порочащие его честь и достоинства родственные связи.
Хотя, судя по утверждениям моих родственников, Семён Константинович до конца своих дней хранил в памяти свою первую любовь к Екатерине Святославовне и к восточным чертам её молодого лица. А такое разве можно вообще когда-нибудь забыть!
Как известно, Леонов Д.Ф. 17 июня 1938 года выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда СССР по обвинению в участии в антисоветской террористической организации и вредительстве в торговле был приговорён к расстрелу с конфискацией имущества и приговор в тот же день был приведён в исполнение.
На 5 лет лагерей была приговорена и его жена Екатерина Святославовна. Таким образом, с ноября 1937 года пути её с дочерью разошлись и, как показало время, навсегда с той лишь существенной разницей, что Екатерину Святославовну как простую зечку повезли по этапу, а её дочь из детского дома отправили в Харьков как дочь уже довольно крупного в то время военачальника.
К сожалению, в ростовских уголовных делах Леоновых, хранящихся в УФСБ по Ростовской области нет точной даты рождения Кати Тимошенко. В результате этой, казалось бы, мелочи невозможно идентифицировать по датам рождения ростовскую Катю Тимошенко, 1923 года рождения, с московской Екатериной Семёновной, прах которой покоится вместе с останками её детей на Сталинско-Аллилуевском участке захоронения Новодевичьего кладбища Москвы, на надгробной плите которой указана дата её рождения – 21.12.1923 года (умерла 12.06.1988 года). Поэтому задача моя осложнилась, и надо было идти другим путём, чтобы как можно ближе приблизиться к этой разгадке.
С арестом мужа Екатерину Святославовну заключают под стражу как «члена семьи изменника родины» и отправляют в знаменитый Акмолинский лагерь жён изменников родины, получивший прозвище по первым буквам своего названия АЛЖИР. Через который в 30-х годах прошли многие женщины СССР и родственники знаменитых осуждённых по 58-й статье. Достаточно вспомнить:
Лию Соломянскую, бывшую жену писателя Аркадия Гайдара и мать их сына Тимура;
Рахиль Мессерер, мать знаменитой балерины Майи Плисецкой;
Марию Лисициан, советского тренера по художественной гимнастике, основоположника советской школы этого вида спорта;
Киру Андроникашвили, жену известного писателя Бориса Пильняка;
и других.
После одного года заключения в АЛЖИРе, Екатерина Святославовна вместе со своей близкой подругой Гайлит работает оставшиеся 4 года в Соликамске Пермской области в Соликамскбумстрое. Вот тут настало время ввести ещё несколько персонажей в моё повествование, без которых вся моя работа над биографией Леоновой была бы не полной и не привязанной ко многим конкретным свидетелям в подтверждение моей версии.
В 1938 году вместе с Леоновыми в Ростове-на-Дону была осуждена ещё одна пара, находившаяся в дружеских отношениях с ними. Это начальник Финансового управления Азово-Черноморского края Гайлит Евгений Андреевич и его жена Гайлит Евгения Андреевна, 1907 года рождения, урождённая Кудрявцева.
Её питерское происхождение очень поможет мне в дальнейшем выйти на друзей Леоновой, хоронивших её прах в 1984 году, и заполучить весь её незамысловатый архив в виде двух писем, вырезок из газет начала 50-х годов о Василии Сталине и нескольких фотографий. Этими друзьями окажутся две племянницы Гайлит-Бутковой Е.А., Галина и Инна, встреча с которыми в 2005 году очень помогла мне в моих изысканиях.
Судьба Гайлитов, как две капли воды, окажется похожей на судьбу Леоновых – мужей по приговору суда 17 июня 1938 года расстреливают как врагов народа, жёны отправляются в АЛЖИР и затем Соликамск на 5 лет заключения. В 1956 году всех четверых реабилитируют, двоих мужчин посмертно, обе женщины кончают свои жизни в Ленинграде и будут похоронены на Шуваловском кладбище в одной могиле в виде урн с пеплом. Обе не имели детей от своих расстрелянных мужей.
Надо сказать, что фамилию Гайлит я встречал и раньше в разного рода печатных изданиях. В книге Н.С. Черушева «Коменданты Кремля в лабиринтах власти» на стр. 166 упоминается Гайлит Я.П. – командир латышского отряда в Пензе в 1919 году и, как потом выяснил, в 1937 году находившийся в должности Командующего войсками Сибирского военного округа.
Двое каких-то Гайлитов похоронены на новой территории Новодевичьего кладбища (к сожалению, я так и не нашёл их захоронение, несмотря на то, что Кипнис в своей книге указал координаты их могилы).
Брат Евгения Андреевича, Андрей Андреевич Гайлит являлся крупным специалистом, учёным и организатором всей алюминиевой промышленности СССР, занимавший к тому же в самые тяжёлые для страны 1941 – 43 годы пост Начальника Наркомцветмета. Алюминий, как известно, самым тесным образом связан с авиацией и ракетостроением, поэтому столь высокий пост, да ещё в судьбоносные годы войны первому встречному не доверили б.
Андрей Андреевич являлся лауреатом Государственных премий СССР 3-ей и 2-й степеней. А если перечислять все его награды, полученные им в основном в годы сталинского правления, уйдёт много времени. А ведь известно, Иосиф Виссарионович был не очень щедр на награды, звания и премии не в пример Леониду Ильичу.
Не имея учёной степени, он являлся автором научных трудов. В общем, личность незаурядная и внёсшая большой вклад в укрепление обороноспособности страны.
Как потом выяснилось, Андрей Андреевич и его мать Елена Давидовна поддерживали дружеские соседские отношения с Екатериной Семёновной. Когда она со своими детьми жила на улице Горького в Москве в доме № 19, а в соседнем, через Пушкинскую площадь, в 17-ом доме жили Гайлиты в квартире № 69, где, кроме матери и сына, жили ещё: жена Андрея Андреевича, Морозова Татьяна Ивановна, их дочь Татьяна Андреевна и внучка Брагинская Ольга Владимировна.
Вполне возможно, что и получить квартиру Екатерине Семёновне в престижном доме на улице Горького (дом очень красив наружно) после её развода с Василием Сталиным в середине 50-х годов помог Гайлит А.А., благодаря своему высокому положению и связям.
А знакомы они были, очевидно, ещё с ростовского житья-бытья в 30-х годах, когда в гости к своему брату приезжали Андрей Андреевич со своей матерью Еленой Давидовной.
Теперь несколько слов о Евгении Андреевиче Гайлите, муже близкой подруги Екатерины Святославовны. Вот что пишет он о себе в личном листке по учёту кадров, хранящемуся в Центре документации новейшей истории Ростовской области.
«Родился в 1897 году в Латвии. Отец был дорожный техник, мать сельской учительницей, а позднее медработником. Отец умер 30 лет тому назад (в 1905 году, авт). До 1917 года учился в реальном училище города Гатчины, где меня и застала Февральская революция. Вскоре я под влиянием ряда моих старших товарищей вступил в партию Левых эсеров – интернационалистов. Был выбран в Гатчинский совет, где совместно с большевиками в дни Октября боролся за захват власти.
В партии Левых эсеров я пробыл до их мятежа, когда, будучи не согласен с позицией, занятой руководством этой партии, из таковой вышел в июне 1918 года, продолжая работать в Гатчинском исполкоме, членом которого состоял. В дни красного террора, хорошо связанный с большевиками, я, будучи беспартийным, был направлен на работу в Гатчинскую ЧК (в августе 1918 года), а в октябре 1918-го был принят в члены РКП(б).
В январе 1919 года я добровольцем ушёл в Красную Армию. Был на Петроградском фронте в 6-й стрелковой дивизии до ликвидации Юденича вместе с группой старых питерских большевиков тт Булиным, Свешниковым, Грядинским и др.
По ликвидации Юденича был переведён в 56-ю дивизию, с которой отправился на Польский фронт, где был награждён орденом «Красного Знамени».
В 1921 году, будучи на работе в Мурманском укрепрайоне, демобилизовался и остался там на работе в должности Зам. Пред. Мурм. Губисполкома.
В 1922 году переброшен в Новгород – Зав. Губфро-член През. Губ. Исполкома.
В 1924 году переброшен в Ленинград на работу в Финотдел, где работал с перерывом до августа 1934 года. Вначале Зав. Упр. Местн. финансов, а затем Зам. Заведующего.
В конце 1929 и весь 1930 годы был Упр. Лен. Коммунальным банком и по совместительству постоянным представителем Облисполкома при ВЦИКе и СНК.
Член Лен. Совета и Облисполкома последних двух созывов.
С августа 1934 года по сиё время работаю Начальником Азово-Черноморского Крайфинуправления. Член президиума Крайисполкома.
За время пребывания в партии почти всегда был членом Бюро Коллектива, а также принимал активное участие в руководящей партийной работе в Кр. Армии в Мурманске и в Новгороде.
В Ленинграде состоял несколько лет постоянным докладчиком в М.Н.Райкоме, а последний год в Л.К.
Всё время вёл борьбу с оппозициями различных оттенков, в частности в дни т.н. «Ленинградской оппозиции» как у себя в коллективе, так и по специальному заданию выезжал в Гдов (уезд Ленингр. Губ), где провёл перевыборы оппозиц. Пварт. Руководства.
Парт. Взысканий не имею.

Подпись Гайлит

19.03.1935 г».

Вот такая характеристика с сокращениями того времени, многие из которых уже не всякому поддаются расшифровке, большевика-активиста, «борца с оппозициями различных оттенков», фронтовика, орденоносца, патриота, которая тем не менее не спасла этого искреннего в своих убеждениях коммуниста от расстрела как «террориста, вредителя и двурушника».
Его супруга Евгения Андреевна в 1938 году после расстрела мужа становится зечкой и вместе со своей подругой Леоновой проходит через все испытания сталинских лагерей в предвоенные и военные годы со всеми их нечеловеческими условиями жизни и каторжными, на износ, работами от зари до зари.
По словам родственников Евгении Андреевны, в Акмолинске их и других политзаключённых какое-то время содержали в полуразрушенной церкви. Причём, женщин в самом бывшем храме, а мужчин в подвале. Спать приходилось на наспех сколоченных из грубых досок нарах. Для обогрева приходилось пользоваться примитивными печными устройствами, а в качестве топлива использовать камыш, за которым приходилось периодически идти несколько километров по безлюдной степи. Однажды разыгралась пурга и группа женщин с Екатериной Святославовной, Евгенией Андреевной и с солдатиком-конвоиром чуть было не заблудилась и не замёрзла по дороге назад.
Дружба помогает им выжить. И в 1942 году они обе освобождаются из заключения, продолжая работать и жить на прежнем месте до тех пор, пока их обеих на поселении в Соликамске не посетил давнишний приятель Евгении Андреевны по Ленинграду Бутков Яков Фёдорович. Который тут же, без промедления, оформляет брак с Евгенией Андреевной и увозит её с собой в Ленинград.
Так Гайлит, урождённая Кудрявцева, становится Бутковой и получает ленинградскую прописку в квартире по адресу: улица Марата,80, кв.3. Квартира однокомнатная, коммунальная, но тем не менее и для Леоновой в ней всегда находится угол в дни её приездов в Северную Столицу. Большей частью по пути из Латвии с чемоданами дефицитной в то время шерсти для выгодной её перепродажи у себя в Ростове. За что в 1961 году её привлекают к уголовной ответственности. Дело по каким-то причинам быстро закрывают и дают ей возможность обменять свою благоустроенную квартиру в Ростове (после реабилитации в 1956 году ей возвращают все её жилищные права) на коммунальную однокомнатную в Ленинграде. Ибо Екатерина Святославовна с детства полюбила город на Неве. Где к тому же живут её близкие друзья, Евгения Андреевна и Яков Фёдорович. И в котором она могла часами ходить по его прямым, как при параде, улицам и площадям. Обрамлённым домами давно ушедшей эпохи с массивными балконами, пилястрами и изящными бельведерами на крышах зданий. К тому же жизнь в однокомнатной коммунальной тесноте на две семьи её нисколько не пугала, ибо приходилось за годы заключения жить, перефразируя слова Высоцкого, в условиях, в которых «на 38 узничек – всего один лишь нужничек».
Наверное, радуясь в душе за свою подругу и завидуя ей, так удачно устроившей жизнь в Ленинграде, Леонова ещё в Соликамске перед переездом в Ростов пытается связаться со своей дочерью, зная при этом, что она уже замужем за Василием Сталиным. Вскоре на её адрес приходит письмо.

«Мамочка родная моя!

Только подумать сколько мы с тобой не виделись! Мне было очень тяжело читать твоё письмо. Как ты только могла написать мне подобные слова: «… а если ты меня забыла и не хочешь знать…» Это очень жестоко с твоей стороны. Имей в виду, что дочь не может забыть свою мать.
Ну ладно, не будем больше говорить об этом. Каждый человек волен думать то, что ему угодно. Надеюсь, что ты теперь, после моего письма переменишь своё мнение. Не в силах передать тебе то состояние, в котором пишу тебе это письмо. Очень, очень много лет прошло с тех пор, как мы расстались с тобой. Но несмотря на такой большой промежуток времени, я помню всё, в особенности наше расставание. Всё это мучительно тяжело вспоминать. Сейчас мне уже 20 лет, я уже взрослый человек, и всю свою жизнь я была сиротой, если это не очень громко сказано. Вначале была мать, но не было отца, теперь уже наоборот. Моя «мамаша», ты, конечно, понимаешь о ком я говорю, ничего хорошего и порядочного собой не представляет, от неё я терплю только неприятности. Ей уже 43 года, есть свои дети. Вообще, оставим её в покое, так как противно даже и вспоминать о ней. Первое твоё письмо передала мне Е.Д. Гайлит, за что я ей очень благодарна. Мамулечка, ответь мне поскорее. Теперь мы можем быть с тобой счастливы, так как вновь обрели связь друг с другом.
Кончаю письмо, так как всего не передать на бумаге.
Целую тебя, моя родная, дорогая и единственная.
П.С. Пиши мне на адрес Е.Д. Гайлит, а она передаст мне.

Целую тебя ещё раз. Твоя Катеринка».

Из письма, которое, судя по указанному возрасту Жуковской – 43 года, написано было в 1947 году (свой же возраст Екатерина Семёновна, очевидно, занизила умышленно на 4 года), видно, что родственные отношения между матерью и дочерью до конца не разрушены. Осталась память о счастливом детстве и ласковой доброй маме, но тем не менее Екатерина Семёновна в анкетах указывает своей матерью свою «мамашу, которая ничего хорошего из себя не представляет».
В этом можно винить только время, в котором жили героини моего повествования. Когда материнские и отцовские чувства должны были уходить на второй план во имя «светлого будущего» для чего необходимо было оградить своих детей от их тяжёлого исторического наследия в стране с жёсткой диктатурой пролетариата, которая, как учил Сталин, «есть власть революционная, опирающаяся на насилие над буржуазией». То есть над такими, как Екатерина Святославовна и вся её родня. В стране выращивалась новая порода людей на основе биомассы рабочего класса и трудового крестьянства, а значит без буржуазных и помещичьих предрассудков в сознании людей и мещанского образа мыслей. Это был своего рода расизм, направленный против независимо мыслящих и творческих людей в такой жёсткой системе координат, где даже чиновники-бюрократы, поставленные на руководящие посты, чувствовали дыхание смерти в свои затылки и раболепно выполняли то, что им приказывали делать. А что не приказывалось, естественно, не делалось и загонялось внутрь до неопределённого будущего.
Опасно для жизни и здоровья было кому бы то ни было говорить и тем более писать правду о своих родственниках, далёкую от передовиц журналов и газет, на обложках которых с чарующей улыбкой красовались знатные стахановцы, механизаторы, доярки, чабаны, комбайнёры, шахтёры и т.д. Многие из которых «имели мужество» откреститься, отказаться и даже заклеймить позором на многочисленных митингах и собраниях всех своих дедов, бабушек, отцов, матерей, сестёр, братьев, оказавшихся в годы репрессий «двурушниками», «вредителями», «иностранными шпионами», кулаками или просто «врагами народа». Такая была система, убившая, судя по выявленным в настоящее время документам, и её основателя Иосифа Виссарионовича Сталина. Ибо, как утверждает известный российский историк Николай Добрюха, работавший по особому разрешению с засекреченным архивом Сталина, в документе клинической лаборатории Лечебно-санитарного управления Кремля, составленной сразу же после смерти вождя, как явствует в найденном им документе, в крови Сталина был обнаружен «яд внешнего происхождения». Введённый, скорее всего, в него медсестрой путём инъекции по приказу кого-то из близкого окружения вождя после его первого инсульта 1 марта 1953 года, когда все должности в руководстве страны были уже распределены и живой Сталин Берии, Маленкову и Хрущёву был уже не нужен.
Эпиграфом бы на его могиле подошли бы хорошо слова знаменитого поэта Осипа Мандельштама, умершего от тифа в пересыльном владивостокском лагере Владперпункт 27 декабря 1938 года (реабилитирован в 1956-ом), которого чекисты осудили за дерзкую эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны»:

Тиран душой, сапожник родом
Воздвиг себя на пьедестал
И стал народ врагом народа,
А он один народом стал

В Ростов Леонова вернулась из заключения в 1948 г, жила у родственников, а с 1951 г вместе с сестрой Ефросиньей и её дочерью Инной проживала уже по адресу: Ростовская обл. Аксайский район, п. Александровка, ул. Серафимовича,4.
Не получая больше ни весточки на все свои обращения к дочери, Леонова пишет письмо непосредственно её мужу Василию Сталину с просьбой помочь наладить отношения с Екатериной. Ответ не замедлил себя ждать в виде ангелоподобного военного самолёта с приглашением белозубого молодого лётчика слетать с ним в Москву на свидание с дочерью и внуками. Через несколько часов она уже сидит в просторном кабинете дачи сына вождя на Рублёвке, где впервые в жизни, возможно, видит своих внуков Светлану и Васю, а также дочь Екатерину, с которой не виделась со дня ареста, т.е. с 11 ноября 1937 года. Их беседа затянулась до утра следующего дня, и о чём говорили тогда мать и дочь мы уже никогда не узнаем. Только рано утром Леонову опять посадили в тот же самолёт и благополучно доставили в Ростов.
Впрочем, есть и другая версия. По словам Валентины Миненко, соседки Екатерины Святославовны по квартире дома Набережной реки Фонтанки, Леонова, приехав с аэродрома на дачу Василия Сталина, где в то время жила её дочь Екатерина, бесцельно прождав несколько часов свидания с ней и внуками, попросила лётчика доставить её обратно в Ростов. Что и было незамедлительно исполнено.
Об этой встрече Леоновой с дочерью я узнал от трёх независимых друг от друга источников: от дочери Ефросиньи Ивановны, Наседкиной Инны, от питерских племянниц Бутковой Е.А.: Галины Константиновны Петровой и её старшей сестры Инны, - и от Валентины Миненко, которая «подолгу в кухне по вечерам беседовала с Леоновой».
Несколько слов о втором муже первой жены моего отца Ефросиньи, которая на равных паях купила с Леоновой дом в Ростове. Бригадный комиссар Наседкин Николай Александрович на момент ареста в декабре 1937 года являлся заместителем начальника политотдела Особого корпуса железнодорожных войск РККА на Дальнем Востоке. В 1938 году по надуманным обвинениям был осуждён и расстрелян.
Ефросинье удалось избежать участи своей сестры Екатерины Святославовны, благодаря мудрому совету своего супруга, который за несколько дней до ареста отправил её и их годовалую дочь Инну на Кубань к жившей уже там их матери и бабушке Тарадиной М.А.
Сына Станислава от брака с моим отцом она ещё в годы войны отправила к нам в Москву на воспитание, где он в 1943 году поступил в военное училище и в июне 1945 года участвовал в знаменитом Параде Победы в составе офицеров и курсантов Московского Краснознамённого военно-инженерного училища, находившееся в Волоколамске Московской области.
Но как доказать, что приведённое выше письмо, переданное мне Галиной и Инной, принадлежит руке Екатерины Семёновны? Надо было искать образцы её почерка в 40-е годы. В результате мне удалось это сделать, заполучить на руки ксерокопию заявления о приёме в Московский институт иностранных языков для обучения на первом курсе, написанное рукой Екатерины Семёновны в 1942 году. Я не специалист в вопросе почерковедения, поэтому не могу утверждать об идентичности письма и заявления. Почерки, на мой взгляд, имеют что-то общее и в то же время разнятся. Но если учесть, что заявление было написано в 1942 году, а письмо в 1947-ом, то можно пока только предположить, что и то и другое было написано одной рукой с поправкой на изменчивость почерка за 5-летний срок.
При этом почерк в записке Кати Тимошенко в 1937 году на имя некого Баранова о «возврате ей наручных часов, забранных при обыске» и хранящаяся в уголовном деле Леоновой в УФСБ по Ростовской области, по стилю написания имеет очевидное сходство с почерком письма 1947 года.
Важно другое. Поиски образцов почерка дочери маршала позволили мне познакомиться с людьми из близкого окружения Тимошенко С.К. Это в первую очередь его внук Капалкин Александр Сергеевич (сын Ольги Семёновны и дипломата генерал-майора авиации Капалкина Сергея Васильевича) и вдова сына маршала Константина, Наталья Ивановна Тимошенко. Благодаря им мой домашний архив пополнился новыми фактами из жизни Екатерины Семёновны и её детей, и новыми фотографиями.
Не получив взаимности от дочери, Леонова ищет поддержку у своего бывшего первого мужа, уже известного в стране полководца, маршала.
В книге Лины Павловны Тарховой «Заложники Кремля» (М. «АСТ-ПРЕСС», 1998 г) приводится диалог автора с сыном Василия Сталина Бурдонским А.В. Вот небольшая выдержка из этой беседы, напрямую касающаяся первой жены маршала Тимошенко. Уж кто-кто, а именно Бурдонский ближе всех из ныне живущих в 40-х – 50-х годах находился к Екатерине Семёновне, своей мачехе.
«… На роскошной даче мы умирали с голода. Вылезли как-то ночью, это ещё до Германии было, маленькие дети (он и его сестра Надя, авт), где овощи лежат, набрали себе в штаны и зубами чистили свёклу, немытую грызли в темноте. Просто сцена из фильма ужасов. Это в царском доме! Няньку, которую Екатерина (Семёновна, авт) поймала на том, что та нас подкармливала, выгнала. Прислуге запрещалось кормить нас сверх того, что позволяла Екатерина.

- Откуда такое зверство в молодой благополучной (дочь маршала), красивой женщине?
- Видимо, тоже из детства. Екатерина, та материнской ласки не знала вовсе. МАТЬ ЕЁ БЫЛА ТУРЧАНКА ИЗ БОГАТОГО РОДА, В РЕВОЛЮЦИЮ ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА БЕЗЗВЕСТНОГО ТОГДА ТИМОШЕНКО, БРОСИЛА НА НЕГО ЕКАТЕРИНУ И СМЫЛАСЬ С КЕМ-ТО (выделено автором). Много лет спустя, Тимошенко уже был маршалом, позвонила, чтобы чем-то помог. Тот, видимо, очень её любил, затрепетал, заволновался и сразу начал о дочери:

- Знаешь, Катя…
- Кто это?
- Наша дочь.
- Это меня не интересует…

И, может быть, эта травма у бедной Кати не заживала. А может в генах что-то передалось…».
Как видно из приведённого отрывка, Бурдонский уже немного ближе придвинулся к моей версии. Ибо не утверждает, что первая жена маршала сбежала в Польшу. Довольно проблематично было бы беглянке, жившей в Польше, после прихода в эту страну в 1945 году Советской Армии выжить в условиях всевозможных чисток и к тому же узнать номер телефона своего первого мужа маршала и скомпрометировать его своим звонком из-за границы. Но по Бурдонскому она, как и у других авторов, «турчанка, смывшаяся с кем-то и оставившая на руках мужа свою только что родившуюся дочь» и не пожелавшая ничего знать о ней в разговоре с Тимошенко С.К.
Если моя версия верна, то в этом отрывке 50% неправды, если вообще состоялся этот телефонный разговор. Хотя, кто знает… Ибо после этого разговора у Леоновой, по словам моих уважаемых родственников, появились деньги на покупку деревенского дома под Ростовом.
Я обращался письменно за помощью к Александру Васильевичу Бурдонскому на адрес его театра Российской Армии, в котором он уже много лет работает режиссёром, но не получил никакого ответа. Значит, придётся одному докапываться до правды.
Далее Бурдонский продолжает:

«… Жизнь Екатерины (Семёновны, авт) с отцом – сплошные скандалы. Я думаю, он её не любил. Когда надирался, сразу в неё чем-нибудь запускал и начинался мордобой. Екатерина была сильного характера женщина, но отца боялась. Скорее всего, чувств особых не было с обеих сторон. Очень расчётливая, она, как и всё в своей жизни, просто просчитывала этот брак (с Василием Сталиным, авт)…

- Чем она занималась, расставшись с отцом?
- Ничем. Разве что вещички распродавала. Жила, запершись в роскошной квартире в центре Москвы, шумной компании не терпела. Её любимое занятие было сидеть с кем-нибудь на кухне за разговорами всю ночь. Я как-то пришёл к ней днём, в три часа, а ушёл в 12 следующего дня. Это был странный одинокий человек. От неё шло ощущение жестокости и холода. Это ощущение всего моего детства. Даже когда появилась Капитолина (предпоследняя жена Василия Сталина), совсем другой, разумный, нормальный человек, всё равно не было чувства, что дом – тёплый…».

Здесь можно только пожалеть Екатерину Семёновну, женщину, мало знавшую материнскую ласку, и о тяжёлом характере которой поведал мне мой сводный брат Станислав. Однажды в троллейбусе на улице Горького он увидел её, свою двоюродную сестру, с которой часто до войны летом жил у своей бабки Тарадиной в станице Белореченской Краснодарского края (сохранилась фотография, на которой он изображён рядом с Катей и другими своими родственниками). Она узнала его, не ответила на приветствие и вскоре вышла на остановке, чтобы дождаться следующего троллейбуса.
Что это? Гордыня от сознания к принадлежности к сталинской семье или демонстрация забвения своего детства в преступном окружении врагов народа и их детей? А ведь являлись близкими родственниками.
Что же касается мора голодом Екатериной пасынка и падчерицы, мне вспоминаются 50-е годы моего московского детства. Когда в интеллигентных семьях началось повальное увлечение диетой на западный образец во благо здоровому образу жизни и сохранения фигуры. Не исключено, что и Екатерина Семёновна была подвержена этому веянию времени. И совершенно искренне, наверное, считала, что, ограничивая в питании своих приёмных детей, делает это во благо их здоровью и внешности.
Но как же доказать мою версию, если я взялся уже опровергнуть утверждения самого внука И.В. Сталина, Бурдонского А.В.?
В пользу моего предположения, что Екатерина Семёновна являлась дочерью Екатерины Святославовны и маршала Тимошенко служит ответ из Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Ростовской области (№ 6/18-Ж-735 от 7.09.2006 г). В котором в частности говорится:

«… 18 мая 1953 года Черновым П.Ф. был допрошен в качестве свидетеля Самоглазов Анисим Миронович, 1880 года рождения, работавший в 1937 году Управляющим эксплуатационного отдела Азово-Черноморского крайисполкома, а затем Ростовского Облисполкома. Который показал, что «когда была арестована жена Леонова, то их оставшуюся дочь, как впоследствии выяснилось, это дочь Маршала Тимошенко, я отвёз её в детский приёмник (л.д. 45).
Других упоминаний о Тимошенко С.К. в материалах дела № 11-7036 и № Б-6321 не имеется.

Начальник отдела подпись Призов».

Что в этом ответе речь идёт именно о Кате Тимошенко, свидетельствует ещё и копия записки, написанная её рукой 15 декабря 1937 года, о которой я уже упоминал. Где она называет себя Катей Тимошенко.
Может быть, две самозванки с богатой фантазией, одна 32-летняя, другая 14-летняя порознь друг от друга выдавали себя за бывшую жену и дочь уже довольно известного военачальника и при своём аресте стали чекистам гнать пургу в надежде на смягчение своей участи? Вряд ли. С сотрудниками НКВД в то время шутки были плохи. И если Катя Тимошенко в УНКВД по Ростовской области расписывалась как Тимошенко, а не Леонова, значит, в первую очередь у чиновников этого ведомства были на то все основания.
Имея на руках оригинал письма Екатерины Семёновны 1947 года написания пока что только предположительно в адрес своей мамы, т.е. Екатерины Святославовны, как я уже писал, мне нужен был образец её почерка, желательно 40-х годов, для идентификации. С этой целью я также решил идти по линии Гайлитов, живших в доме № 17 по улице Горького, угловая башенная ротонда которого в 40-х – 50-х годах была украшена фигурой балерины Лепешинской до полного разрушения этой скульптуры в 1962 году. По стечению обстоятельств в год, когда внезапно скончался супруг балерины генерал армии Антонов, как поведала об этом сама Лепешинская.
Дом сам по себе настолько знаменит, что о нём и его знаменитых жильцах можно говорить и говорить. Достаточно назвать только одного пианиста Гольденвейзера, в квартире № 119 которого организован музей пианиста.
В этом же доме в квартире № 69 и жила семья Гайлит.
Теплилась надежда, что кто-то из них продолжает жить по этому адресу и поможет мне не только сохранившимися письмами, записками, надписями в книгах, фотографиями и т.д., но и воспоминаниями о Екатерине Семёновне и её детях.
В результате поисков я узнал номер телефона этой квартиры, но на другом конце провода несколько дней подряд раздавались только длинные гудки.
Тогда я стал искать место захоронения Гайлита А.А., чтобы уже через контору кладбища узнать номер телефона старшего участка захоронения.
Не буду подробно останавливаться на всех своих мытарствах по инстанциям, но в конце концов я узнал, что Гайлит А.А. и его мать Елена Давидовна (по другим данным Давыдовна) похоронены на Химкинском кладбище г. Москвы.
Нашёл их участок захоронения - № 121 (рег. № 238 и № 959). И вот что я прочёл на могильном камне:

Гайлит Андрей Андреевич – 1905 - 1986
Гайлит Елена Давыдовна – 1883 - 1967
Гайлит Татьяна Андреевна – 1932 - 1986
Морозова Татьяна Ивановна – 1906 – 1987

Я понял, что мне мало что светит по линии Гайлитов, ибо никого, кто, возможно, общался с Екатериной Семёновной, уже нет в живых. Оставалась ещё, правда, внучка Андрея Андреевича и дочь Татьяны Андреевны, Брагинская Ольга Владимировна, 1956 года рождения.
В конторе кладбища я узнал номер её телефона и адрес на проспекте Вернадского. Но вскоре оказалось, что по указанному адресу она уже давно не проживает и живёт где-то в посёлке «Сокол» в районе станции метро «Сокол».
Упорство моё было вознаграждено, и я по телефону связался с Брагинской О.В., которая внимательно отнеслась к моему звонку, но тут же разочаровала, сообщив, что, к сожалению, ничем мне помочь не может, ибо никогда ничего не слышала про Екатерину Семёновну – дочь маршала Тимошенко и вторую жену Василия Сталина.
Фотографии у неё есть, но на них все узнаваемые лица. Что она знает про расстрелянного как враг народа в 1938 году ростовского Гайлита Е.А.? Почти ничего. Никаких писем, записок из оставшихся ей от умерших родных у неё нет.
В общем, тупик и досада, что зря бесцельно потратил много времени. Когда-нибудь и про меня будут так же говорить мои внуки:

«Да, слышали что-то про него. С утра до вечера сидел сначала за пишущей машинкой, затем за компьютером. Но кем он был и чем занимался, мы не знаем».

Забегая вперёд, должен сказать, что когда вышли две мои статьи о Леоновой в журнале «Военно-исторический архив» (№№ 11-12 за 2006 г) и в журнале «Нева» (№ 12 за 2007 г). В которых говорится также и о родственниках Ольги Владимировны, я опять с ней связался по телефону и предложил принять от меня подарок в виде трёх журналов в надежде заинтересовать её фактами из жизни её деда и его брата и, возможно, узнать что-нибудь ценное для своего исследования. Несколько раз Ольга Владимировна соглашалась со мной встретиться на станции метро недалеко от её дома. Я приходил, ждал, опять звонил. Она извинялась, называла причины, по которым не смогла и не может со мной пока встретиться, и вскоре по мобильнику мне пришлось извиниться перед ней за свою назойливость и пожелать ей всего хорошего.
И меня вдруг осенило. Выражаясь словами Чичикова из поэмы «Мёртвые души»: «Эх, я, Аким-простота, ищу рукавицы, а обе за поясом». Ведь что мне стоит позвонить на квартиру маршала Тимошенко, где совсем недавно жила его покойная дочь Ольга Семёновна (она скончалась в 2002 году), с которой я разговаривал по телефону в 1995 году. И все почерковедческие доказательства у меня будут в руках. Ведь, насколько мне было известно, в этой квартире живёт внук маршала Александр Капалкин, и наверняка у него хоть что-нибудь осталось из открыток, писем или записок от его тёти.
Так я познакомился с Александром Сергеевичем Капалкиным, внуком знаменитого полководца, предпринимателем. И уже на следующий день я сидел в мягком удобном кресле его просторной квартиры в знаменитом на всю Москву «Маршальском доме» в переулке Сивцев Вражек Арбата.
Несмотря на то, что в его домашнем архиве не оказалось ничего, что было бы написано рукой его тёти, я уходил, унося с собой несколько ценных ксерокопий документов и копий фотографий Екатерины Семёновны и её детей.
От Александра Сергеевича я узнал номер телефона вдовы сына маршала Константина, Натальи Ивановны Тимошенко, жившей тоже в «Маршальском доме», но уже в Романовском переулке.
Но на все мои звонки телефон её несколько дней молчал. Тогда через давнюю свою подругу Матюхину Наталью Александровну, дочь легендарного героя Сталинграда генерал-полковника Родимцева А.И. (наши отцы и матери в 40-х – 50-х годах дружили) я узнал номер телефона скульптора Александра Васильевича Чуйкова. Он сын тоже героя Сталинграда, маршала Чуйкова В.И. (сестра Александра Васильевича, Неля Чуйкова, какое-то время была замужем за Константином Тимошенко, от которого имеет сына Василия, внука двух маршалов). И уже от него я узнал номер телефона Натальи Ивановны Тимошенко, которая временно жила у своей сестры на Осенней улице в Крылатском.
На следующий день мы встретились, и я увидел за рулём шикарной иномарки красивую яркую брюнетку средних лет, и в салоне её машины где-то в течение получаса мы с пользой для дела обменялись информацией.
У неё тоже не оказалось никаких записей от руки Екатерины Семёновны, а от своего умершего мужа слышала, что якобы первая жена маршала Тимошенко, ушла от Семёна Константиновича с кем-то, устроив вскоре свою дочь Катю в детский дом. Именно из него по настоянию второй супруги маршала, Жуковской, она и перебралась к отцу в его новую семью.
Узнал также, что очень плохие отношения сложились у Екатерины Семёновны со всеми её родственниками, включая и дочь Светлану, с рождения больную девочку, которую она даже не раз выгоняла из дома, и та вынуждена была просить крова у Константина и Натальи Ивановны.
Сын Екатерины Семёновны, Василий, во время его учёбы в Тбилисском госуниверситете (поступил в сентябре 1968 года) на филологическом факультете, без материнской опеки пристрастился к алкоголю и наркотикам. И матери посоветовали забрать его из Тбилиси, где многие грузины жаждали выпить вместе с внуком его великого грузинского деда, что Екатерина тут же и сделала. Вскоре по возвращении в Москву Василий умер. Есть версия, что он покончил собой.
В общем, чем больше я узнавал, тем загадочнее для меня становилась Екатерина Семёновна, противоречивые сведения о которой и её матери могли бы побить все рекорды.
Загадочными оказались и кончины Екатерины Семёновны и её дочери Светланы. Пролежав в 1988 году больше месяца в пустой квартире № 47 дома № 19 по улице Горького (Светлана уже несколько лет не жила с матерью) Екатерину Семёновну обнаружила мёртвой её сводная сестра Ольга Семёновна. Всё ценное в квартире оказалось похищенным. А через два года пришлось опять Ольге Семёновне хоронить и свою племянницу Светлану. Которую также нашли мёртвой в двухкомнатной 488-й квартире Дома правительства на улице Серафимовича,2, где она жила на полном гособеспечении (в 1990-ом году действовала ещё старая система льгот для жильцов этого знаменитого «Дома на набережной»). Питание, смена белья и коммунальные услуги были бесплатными, а пенсии по инвалидности (Светлана с детства страдала щитовидкой) хватало на мелкие расходы.
В этом Доме правительства Светлана жила с 1982 года после серии скандалов со своей матерью, как мне поведала об этом главный хранитель Музея «Дома на набережной» Татьяна Ивановна Шмидт, обратившись к книге Тер-Егиазарян Тамары Андреевны о жильцах 25-го подъезда этого дома.
Светлане была предоставлена эта двушка сразу же после её ремонта «по рекомендации врачей, на первом этаже дома по причине болезни».
В поисках образцов почерка Екатерины Семёновны мне пришлось обращаться в различные инстанции. И мне так и не удалось узнать, где работала Екатерина Семёновна или получала пенсию. В Федеральной миграционной службе (бывшем Паспортном столе) по месту прописки Екатерины и её детей мне наотрез отказались предоставить ксерокопии анкет, заполненных её рукой, ссылаясь на статью Закона, защищающего частную жизнь граждан. Тот же самый ответ прозвучал для меня и в архиве ГорЗАГСа.
Я подумал, что возможно через учителей Светланы, где она училась, мне удастся что-либо раздобыть. А для начала, зная о том, что она последние 8 лет своей жизни жила в Доме правительства, я отправился в Музей этого дома с надеждой, что в их фондах найдётся хоть какая-нибудь расписка или записка матери Светланы. Директора Музея Ольги Романовны Трифоновой (вдовы знаменитого писателя Трифонова) на месте не оказалось, и я разговорился с главным хранителем Музея Татьяной Ивановной Шмидт, с которой уже был знаком. Ничего из имущества и тем более из бумаг Светлана после себя не оставила. Квартира, в которой она жила, находится на первом этаже и до неё в этой квартире жила обслуга дома и самыми ближайшими соседями, живущими до сих пор этажом выше, являлась семья Тер-Егиазарянов. Я тут же вспомнил, что несколько месяцев назад разговаривал по телефону с бывшей директрисой Музея этого дома по фамилии Тер-Егиазарян (она умерла в 2008 году в весьма почтенном возрасте), которая почти ничего не знала о своей великородной соседке. Возможно, она просто не хотела быть со мной откровенной, ибо кое-какие скупые сведения о Светлане она сообщила в своей книге.
Теплилась надежда, что, возможно, сама Ольга Романовна что-нибудь знает и сможет мне помочь. Тем более после того, как она совсем недавно опубликовала книгу «Надежда» про жену И.В. Сталина Надежду Аллилуеву.
Я оставил в Музее свои координаты, и вскоре Ольга Романовна мне позвонила домой и пообещала помочь. Но так больше и не позвонила.
В 122-й средней школе в Малом Палашевском переулке. Недалеко от дома № 19, где Светлана жила с матерью до 1982 года (об учёбе Василия в этой школе я узнал из Объединённого архива учреждений системы образования Москвы, а вот об учёбе Светланы в 122-й школе у них данных не оказалось) мне тоже ничем не смогли помочь. Директриса школы обещала связаться с бывшими учителями Василия, но на этом наши контакты закончились.
Где же училась Светлана? Или учёба у неё не ладилась из-за её болезни, и ей приходилось подолгу и часто лежать в Центральной клинической больнице на улице имени её деда Маршала Тимошенко?
Я и в архив этого самого элитного в стране лечебного заведения обращался. И даже разговаривал по телефону с директором архива с просьбой об образцах почерка Екатерины Семёновны. Ответ был очень лаконичным, отрезвляющим и, естественно, отрицательным, и тоже в духе Закона об охране частной жизни граждан.
Вообще, из всех персонажей моего исследования, пожалуй, самой загадочной предстаёт Светлана и вся её короткая жизнь. Даже Файвишевская в своей статье «Вася, внук Иосифа», опубликованной в газете «Аргументы и факты» (№ 51 за 1995 год) ни словом не упоминает про Светлану. Хотя довольно продолжительное время занималась репетиторством по истории с Васей в 1967 году, и пишет, что, беседуя с его матерью у них в квартире на улице Горького, «часто во время занятий мне казалось, что в соседней комнате кто-то стоит и слушает, о чём я говорю».
Уж не Светлана ли стояла и тогда почему Екатерина Семёновна не показала её Файвишевской? Ведь тогда Светлана ещё жила с матерью на улице Горького.
Вот что о Светлане говорит Бурдонский в интервью Тарховой в её книге «Заложники Кремля».
«Жизнь детей Екатерины Тимошенко укоротила дурная наследственность и в прямом и в переносном смысле. Учительница Светланы и Васи вспоминает, что оба эти ребёнка были крайне болезненными, часто пропускали уроки. Тогда приходилось звонить им домой. Но там чаще всего никто не подходил к телефону. Светлана объясняла:

- Мать не снимает трубку, т.к. очень много звонков с угрозами от людей, вышедших из лагерей и тюрем.

Это было уже после знаменитого 20-го съезда КПСС, разоблачившего культ личности Сталина, и Светлана остро переживала его последствия.
Как-то класс пошёл на экскурсию в Музей Революции, а гид, как нарочно, весь свой рассказ построил на материалах о репрессиях. Учительница с тревогой наблюдала за маленькой Светой. Казалось, девочка вот-вот упадёт в обморок…».
Значит, росла она нормальным в психическом отношении ребёнком, адекватным к окружающему её миру, вопреки молве на этот счёт. Возможно, чересчур чувствительной к сообщениям о насилии и репрессиям по вине её всемогущего деда, что для девочек школьного возраста вполне естественно. И училась она, судя по всему, в школе вместе с братом в классах с двухлетней возрастной разницей лет. Странно только, что про учёбу её брата сведения есть, а вот про неё почему-то нет.
Она умерла так же загадочно, как и её мать. Квартиру вскрыли через несколько дней после её кончины, обратив внимание, что газеты и журналы долгое время не вынимаются из почтового ящика. Поэтому слухи о последних днях 43-летней Светланы стали, как снежный ком, обрастать разного рода вымыслами. Ведь речь шла не о каком-нибудь простом смертном, а о внучке самого «отца всех народов».
Всё наследство Светланы после её кончины заключалось в казённой вешалке с инвентарным номером АХО Дома правительства, перешедшей в разряд экспонатов Музея при этом доме, да ещё одной фотографии, на которой она изображена с бусами на шее.
Вот так закончила свои дни Светлана, названная матерью в честь её тёти Светланы Аллилуевой, сбежавшей из СССР на Запад в 1967 году, последний представитель ветки Василия Сталина и его жены Тимошенко Екатерины, самого знаменитого в стране Сталинско-Аллилуевского рода. Все ростки которого после себя оставили одни только загадки и вопросы, относившиеся при их жизни к категории «особой важности», за семью печатями, и которые по прошествии нескольких десятков лет после их кончины с каждым годом всё труднее и труднее отгадывать из-за ежегодного ухода в мир иной обладателей ценной для историков информации.
Во время поездки в Санкт-Петербург и встречи с племянницами Гайлит-Бутковой мне стало известно, что Леонова в Городе на Неве проживала в разное время в двух однокомнатных коммунальных квартирах, если не считать однокомнатную на улице Марата, в которой она в гостях у Евгении Андреевны Бутковой была прописана несколько дней.
Жила же она постоянно в доме по улице Братьев Грибакиных и набережной реки Фонтанки. Вскоре мне удалось узнать точные адреса этих домов, время проживания в них Екатерины Святославовны и номера квартир.
С 1962 по 1973 годы она была прописана в 4-й квартире дома № 5 по улице Братьев Грибакиных. А с 1973 по день своей кончины в 1984 году по адресу: набережная реки Фонтанки,68, кв.52.
Из ответа из Управления федеральной миграционной службы по Санкт-Петербургу также стало известно, что дом № 5 по улице Братьев Грибакиных принадлежал к спецкомендатуре города, «в котором проживали граждане, осуждённые на обязательные работы». Казалось, что я в двух шагах от разгадки, если не всех, то большинства загадок Леоновой. Ведь только в нашей стране, наверное, как ни в какой другой стране мира, умеют так бережно хранить уголовные дела осуждённых за какие-либо правонарушения, чтобы в случае повторного свидания следователя с подозреваемым в совершении уголовного преступления иметь под рукой на него досье. Поэтому зная, что Леонову, по словам моих родственников, в начале 60-х годов привлекли к уголовной ответственности за спекуляцию шерстью, нетрудно будет вычислить местонахождение её очередного уголовного дела со всеми её биографическими данными (все мои попытки в Ростове найти это закрытое уголовное дело Леоновой ни к чему не привели). Поиски по линии МВД и Министерства юстиции не дали никаких результатов. А вот в ответе из Жилищного агентства Невского района Санкт-Петербурга мне сообщили два сегодняшних адреса соседей Леоновой по дому № 5 улицы Братьев Грибакиных. Откликнулась Козырева Валентина Михайловна, которая поведала в письме, что не знала никакой Леоновой, тем более первой жены маршала Тимошенко, дочь которых была замужем за Василием Сталиным, ибо жила в другой квартире. Но зато от неё я узнал адреса ещё трёх соседей, в том числе и Ивановой Лидии Владимировны, которая жила в одной квартире с Леоновой и которая в дальнейшем поделилась со мной своими воспоминаниями о Екатерине Святославовне в личной беседе.
От Козыревой я также узнал, что этот дом № 5 был построен в 1936 году специально для работников Трамвайного парка имени Володарского и имел 5 этажей с 3-мя подъездами. Первые два этажа занимало общежитие коридорного типа. На 3-ем, 4-ом и 5-ом этажах находились 2-х и 3-хкомнатные коммунальные квартиры для семей руководящего состава Парка, его инженерно-технического персонала и служащих. В 1972 году всех жильцов расселили и дом передали Управлению внутренних дел города под спецкомендатуру, просуществовавшую до начала 90-х годов, когда всех заключённых перевели в другое место. И бесхозный дом, в котором поселились бомжи и гастарбайтеры, стал постепенно приходить в упадок из-за частых пожаров и хищений стройматериалов.
В августе 2006 года дом был снесён. Я понял, что Леонова к этой спецкомендатуре никакого отношения не имела.
Не сохранился и дом № 68 по набережной реки Фонтанки. Строители было хотели его реконструировать, но во время работ рухнула несущая стена и было принято решение о его сносе и строительстве на его месте современного здания.
В этой связи мне подумалось, что какой-то злой рок преследует после смерти Екатерину Святославовну, напрочь уничтожая всё, что связано с жизнью и трагической судьбой этой простой русской женщины, стойко переносившей тяжёлые удары судьбы. Какие-то вандалы на могиле Шуваловского кладбища Санкт-Петербурга, где лежат её останки в виде пепла, сорвали табличку с её фотокарточкой, именем и годами жизни. И, вообще, имя этой женщины, близкой родственницы вождя нигде не встречалось в журналах и книгах. Но память о ней сохранилась, ибо о достойных и честных людях она сама пробьёт дорогу в сердца людей.
Поэтому в доказательство своей версии в этой статье привожу два документа, которые если и не ставят все точки над «i», то хотя бы заслуживают пристального внимания тех, кто интересуется происхождением и судьбой этой достойной всяческой похвалы сильной духом женщины.

«МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ О.Ф. ЖЕМАЙТИСУ
УЧРЕЖДЕНИЕ
ИНСТИТУТ
ВОЕННОЙ ИСТОРИИ
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
г. Москва, 119330
Университетский проспект, д.14
20 сентября 2006 г. № 247/531

Уважаемый Ольгерд Феликсович!

Институт военной истории в своей работе использует информацию из официальных документов, перечень которых мы Вам сообщали в ответе № 247/395 от 6 июля 2006 г. Если Вас интересуют архивные источники, то Вам необходимо обратиться в Центральный архив Министерства обороны, расположенный по адресу: г. Подольск Московской области, ул. Кирова, 74.
(Этот Архив не обладают никакой информацией о Леоновой, прим. авт).
Вместе с тем выражаем Вам глубокую признательность за то, что Вы подняли в письме ряд интересных вопросов, требующих корректировки текста книги «Маршал Семён Тимошенко».
К сожалению, во время работы над монографией и подготовки её к изданию авторы не располагали достоверными источниками по большинству вопросов, которые Вы оспариваете. Если будет возможность переиздания работы, все Ваши рекомендации будут учтены.

С уважением ВРИО Начальника Института полковник И. Басик».

Ответ очень обтекаемый, ничего конкретного, но кое в чём военные историки со мной согласны. И на том спасибо.

А вот уже ответ, как говорится, не в бровь, а в глаз.

«ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
АРХИВ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ (ЦГА СПб)
Варфоломеевская ул, д 15
Санкт-Петербург, 192171
Тел. 560-68-64
АРХИВНАЯ СПРАВКА
22.11.2006 г, № Ж-3326
О рождении Тимошенко Е.С.
Жемайтису Ольгерду Феликсовичу

В документах архивного фонда – коллекции «Акты гражданского состояния г. Ленинграда и Ленинградской губернии», в книге регистрации рождений по городу Петергофу Петроградской губернии за 1924 год в актовой записи № 4 от 7 января 1924 года значится:
ТИМОШЕНКО ЕКАТЕРИНА (отчество не указано) родилась 21 декабря 1923 года. Город Петергоф.
Отец: ТИМОШЕНКО СЕМЁН (отчество не указано) 28 лет.
Мать: ТИМОШЕНКО ЕКАТЕРИНА (отчество не указано) 19 лет.
Основание: ф. 6143, оп. 4, д. 218, л. 4

Зам директора архива подпись И.В. Румянцева.
Зав. Отделом использования документов по социально-правовым вопросам
подпись О.Г. Белокурова».

По Юрию Фельштинскому всё сходится в очередной раз по всем четырём пунктам:
- место рождения – г. Петергоф,
- имена отца и матери Екатерины Семёновны, Семён и Екатерина,
- их возрасты: соответственно 28 и 19 лет на 1923 год,
- дата рождения Екатерины Семёновны в метрике: 21 декабря 1923 года, - совпадает с датой рождения на надгробной плите захоронения Екатерины Семёновны и её детей на Сталинско-Аллилуевском участке Новодевичьего кладбища в Москве.
Вряд ли здесь речь идёт о мифической Крансденеске Екатерине Станиславовне как матери Екатерины Семёновны, упомянутой мной в начале статьи. О существовании этой женщины не нашлось никаких свидетельств. Видимо, маршал не хотел, да и не мог назвать в своём личном деле реальное имя своей первой жены – зечки. А чтобы хоть как-то свести концы с концами, - ведь Катя родилась в 1923 году, а на Анастасии Жуковской он женился в 1926 году, - указал в качестве своей первой жены некую даму с непонятным статусом в отношении его первой дочери Кати. Придумал это женское имя, как говорится «от фонаря».
Эта моя догадка подтверждается и ответом внука брата маршала, Тимошенко Дмитрием Михайловичем, проживающим в Одессе и откликнувшимся на моё письмо. Ведь где ещё, как не на родине маршала искать сведения о женщине с молдавской фамилией. Семён Константинович родился 6 (18) февраля 1895 года в селе Фурманке бывшей Бессарабской губернии, Измаильского уезда. Ныне село Фурмановка Килийского района Одесской области.
Из письма внучатого племянника маршала я понял, что их село Фурманка под Одессой, где родился и жил до призыва в армию в 1915 году его знаменитый двоюродный дед, было интернациональным. Вместе с украинцами и русскими жили в нём и молдаване. Многие молодые молдаванки заглядывались на статного и сильного в кулачных боях Семёна, возглавлявшего в то время украинскую молодёжную часть села против молдавской. И он молдаванкам отвечал взаимностью. Поэтому с подачи самого маршала и возникла эта таинственная незнакомка в его биографии, возможно, и существовавшая реально, но не имевшая никакого отношения к рождению Кати в 1923 году. Ибо все приведённые выше и ниже документы и фотографии работают в пользу версии о Екатерине Святославовне как первой жене маршала и матери его дочери Екатерины Семёновны.
Буду рад выслушать и противоположное мнение. В любом случае историческая справедливость гораздо важнее слухов и сплетен или чьих-то амбиций. К тому же любой здравомыслящий исследователь не может быть уверен в своих итоговых заключениях на все 100%.
И ещё один любопытный факт. В справке из ЦГА Санкт-Петербурга не указаны отчества ни Тимошенко С.К., ни его жены Екатерины Святославовны.
В ответе из Прокуратуры Ростовской области №13-348р-03 от 25.05.2004 года дочь Леоновой Е.С. упоминается как Тимошенко Екатерина Дмитриевна, 1923 года рождения (а не Семёновна по своему биологическому отцу), которая после ареста матери из детского приёмника «уехала к отцу в Харьков» под именем Кати Тимошенко.
Я уже писал выше, что после ареста матери она официально называла себя дочерью второй жены маршала Тимошенко, Анастасии Жуковской. Ибо нельзя было с её статусом невестки самого вождя всех времён и народов Сталина И.В. иметь мать члена семьи изменника родины вкупе с сестрой Леоновой, Анной. Приходящейся ей тёткой и приговорённой советским судом к 10 годам заключения за «сотрудничество с немцами в годы оккупации ими Краснодарского края и умершей в тюремной больнице.
Такая свободная манипуляция отчествами и именами родителей в годы революционного перелома и сталинских репрессий с вытравливанием из сознания людей всего, что хоть как-то напоминало о родстве с дореволюционным офицерством или врагами народа в то время было обычным явлением. Поэтому и объясняет отчество первой жены маршала понравившейся, очевидно, Леоновой СВЯТОСЛАВОВНОЙ, а не Ивановной, как у её родных сестёр, не открестившихся от своего биологического отца. В противном случае с началом совместной жизни в 1921 году ещё Ерофеевой Екатерины Ивановны с перспективным командиром дивизии Тимошенко. Гонявшимся со своей дивизией за недобитыми отрядами белых, отчество Ивановна могло вместе с другими фактами из её биографии привести компетентные органы к неприятным выводам по родству её мужа Семёна с есаулом Ерофеевым. Хоть и давно умершего, но в то время, по словам Бурдонского А.В., «из богатого рода». Поэтому и не упоминаемого в ростовском уголовном деле Леоновой при молчаливом, очевидно, согласии допрашивавшего следователя, что явилось для неё благом, ибо в противном случае она могла ещё стать и «дочерью извечного врага пролетариата – казачьего офицера, да ещё и дворянина», что явно бы играло не в её пользу на суде.
Поэтому есаул Ерофеев как гражданский муж её матери Матрёны не мог по правилам безопасности являться официально её отцом. Как и сестрой её сестёр: Ефросиньи и Анны. Поэтому на всякий случай лучше было не называться Ивановной. Ведь начиналась новая счастливая для всех жизнь, когда ломалось всё старое и возводилось новое светлое будущее всего человечества. Да и звучит отчество очень даже красиво и не в пример деревенской Ивановне. Хотя, как я уже писал, в том же ростовском уголовном деле, Леонова не побоялась указать своими родными сёстрами Ефросинью и Анну.
Вполне возможно, что Леонова, как и многие её сверстницы, могла бы стать даже не Святославовной, а Видленовной (великие идеи Ленина), Марленовной (Маркс и Ленин), Ревмарковной (революционный марксизм) и т.д. Такое было абсурдное по нашим современным понятиям поветрие того времени с отказом от всего старорежимного и мужицкого в сознании людей во благо новому и модному - футуристическому.
Возвращаясь к архитектурной теме своего повествования, считаю, что я не зря посетил Комитет по культурному наследию города Москвы (Пятницкая ул.,19). Где вот что мне удалось узнать про знаменитый дом № 7 по Гоголевскому, бывшему Пречистенскому бульвару (Шифр 20 162/Г.7). В котором Василий Сталин проживал со второй женой Екатериной Семёновной и третьей своей женой Капитолиной Васильевной в конце 40-х – начале 50-х годов. Ибо Екатерина Семёновна вскоре после замужества в 1945 году за Василия Сталина в результате частых ссор с мужем предпочла жить от него отдельно, на даче Рублёвского шоссе до самого с ним развода.
Этот жилой кирпичный одноэтажный с полуподвалом и мезонином особняк на Гоголевском бульваре был построен в 1925 году, как вскоре я узнал, неким Миримановым Г.Ф. Имел жилую общую площадь 196 квадратных метров. Объём – 1196 кубических метров. Автор проекта – сам Мириманов. В 1930 году этот особняк с землёй перешёл в собственность Наркомата внутренних дел. И куда делся Мириманов, можно только догадываться - был репрессирован.
До Василия Сталина в нём жил до своего ареста и опалы начальник личной охраны И.В. Сталина генерал-лейтенант Власик.
С 1980 года особняк принадлежит Министерству обороны.
С 1994 года особняк является спецквартирой Минобороны.
Дом известен ещё и тем, что в нём будущий знаменитый советский детский писатель Сергей Владимирович Михалков получил свой первый литературный гонорар – 3 рубля за «Сказку про медведя». Вот как об этом пишет Лев Колодный в газете «Московский комсомолец» от 1.11.2007 года.
«…К крёстному отцу (генералу Джунковскому, авт.) тогда ещё не высланному из Москвы, двенадцатилетний Сергей (если учесть, что Михалков 1913 года рождения, то это случилось в 1925 году, авт.) пришёл со «Сказкой про медведя». Джунковскому сочинение понравилось. Он, по словам Сергея Владимировича, «рекомендовал меня издателю детских книг Мириманову».
Почему именно ему? В бытность губернатором Джунковский возглавлял попечительство о народной трезвости. Тем же делом увлекался до революции полковник Гаврила Фомич Мириманов.
При советской власти в годы НЭПа бывший полковник основал небольшое частное издательство под названием «На помощь деревне и школе».
На Пречистенском бульваре,7, бывший дом диакона (?) заполнили столы и печатные машины. Под крышей особняка выпускали дешёвые «книжки-малышки», «книжки-картинки», книги для крестьян, серию сочинений классиков «Библиотека школьника».
Волнуясь, - пишет Михалков, - вошёл я, двенадцатилетний мальчишка, в помещение, в котором приятно пахло типографской краской. Меня провели к самому главному. Маленький щуплый старичок с козлиной бородкой, в толстовке, принял меня уважительно, как настоящего автора. Он предложил мне сесть, мельком просмотрел рукопись и попросил оставить её на несколько дней. На прощание протянул мне три рубля. Это был первый литературный гонорар. Через неделю рукопись вернулась автору с доброжелательным и убедительным отказом.
Почему издатель дал три рубля мальчику, хотя с первого взгляда увидел её слабость? Потому что хотел порадовать крестника бывшего генерал-губернатора, которого, как все коренные москвичи, помнил и чтил…»
Во-вторых, почему Михалков пришёл «в бывший дом диакона», когда по документам Комитета по культурному наследию города дом был построен в 1925 году по проекту самого Мириманова и какому-то диакону сразу после строительства вряд ли мог принадлежать? Хотя все соседние здания, очевидно, принадлежали священнослужителям снесённой через 4 года после этого посещения, в 1929 году, церкви Ржевской Божьей Матери. Ответа нет.
Однако возвращаюсь к теме моей родной и близкой Леоновой. Привожу письмо соседки Екатерины Святославовны, Ивановой Лидии Владимировны, жившей со своей матерью и отцом в одной коммунальной квартире № 4 с Екатериной Святославовной в доме № 5 по улице Братьев Грибакиных в Ленинграде. Письмо было получено мной в конце марта 2007 года.

«Добрый день, Ольгерд Феликсович!

Прежде всего хочу поблагодарить Вас за журналы. Прочла статью с большим интересом и села писать Вам письмо, но совсем другое, чем хотела сначала. Практически добавить мне почти нечего. Я только пожалела, что Вы не вышли на меня раньше. Потому что я очень хорошо знала Евгению Андреевну и Якова Фёдоровича (друзья Екатерины Святославовны, авт). Очень хорошо помню всех, кто каждый год приходил к Екатерине Святославовне на день рожденья, который она отмечала в нашей комнате, а вся квартира предоставлялась в их распоряжение. В старом телефонном справочнике нашей семьи есть все фамилии, адреса и телефоны друзей Е.С., которые могли бы Вам помочь в поисках. Дело в том, что телефон был не общий, а папин служебный (он был главным инженером Трамвайно-троллейбусного управления) и соединялся с городом через коммутатор. Получилось так, что и телефонная книжка у нас с ней была общая. Если Вы захотите узнать телефоны и адреса этих людей, я непременно сообщу. Правда, это были всё люди её возраста. Самыми молодыми были племянница Евгении Андреевны – Ирина и её муж Константин. По-видимому, Галя и Инна их дочери. Они никогда не приезжали с родителями, но я слышала их имена неоднократно. Кем была Ира, я не знаю, но Костя преподавал в ЛИТМО (Институт точной механики и оптики). Я это хорошо запомнила, потому что когда собралась поступать в Военмех, он меня отговаривал и звал в свой институт, но я его не послушала.
Ещё когда мы жили с Е.С., Костю разбил паралич.
Что может быть Вам ещё интересно? Думаю, то, что очень многое из Вашей статьи я знала лично от Е.С. Возможно, не так хронологически верно. Знала, что она из донских казачек, что С.К. Тимошенко был её первым мужем, а их дочь – женой Василия Сталина. Что дочь с репрессированной матерью отношений не поддерживала, а двух её детей Е.С. практически не знала.
Е.С. появилась в нашей квартире в 1961 году в конце то ли лета, то ли сентября, в результате обмена с нашей соседкой, у которой были родственники в Ростове. Это был год, когда бывшим репрессированным разрешили жить в Москве и Ленинграде. Прошло очень мало времени, и наша семья настолько сблизилась с Е.С., что мы будто жили вместе. Двери наших комнат никогда не запирались. У моих папы и мамы было много братьев и сестёр. И когда все они приходили, то Е.С. очень быстро со всеми находила общий язык и всегда сидела с нами за столом. Семья у нас была очень музыкальная, почти все играли на фортепиано. Одна мамина сестра являлась профессиональной певицей, и была женой известного у нас в Питере дирижёра Донияхи Т.А. Он работал в Малом оперном театре, Театре музыкальной комедии и руководил оркестром народных инструментов им. Андреева.
Е.С. очень любила, когда все собирались, пели, музицировали и с удовольствием ходила на все спектакли и концерты, куда её приглашали.
Зимой и весной она редко куда-нибудь ездила в гости, сидела дома и очень много вязала. Я ничего не знаю о том, как она была обеспечена материально со стороны государства, но к лету она навязывала огромное количество джемперов, шапочек и других вещей из самой хорошей промышленной шерсти. Качество вязки было великолепное. С чемоданами этих вещей в июне месяце мы провожали её на вокзал, откуда она уезжала в Сухуми или в Очамчир к Нателле Константиновне и Гарри Константиновичу Ахубе. Там она жила до октября-декабря месяца, каждый год по-разному. Как она рассказывала, её вещи, связанные зимой, раскупались там нарасхват. Для неё это, наверное, была хорошая материальная поддержка.
У Ахубы в Сухуми была квартира, а море далековато, а в Очамчире большой старинный дом и море через дорогу. Люди они были прекрасные! Мы с ними потом тоже познакомились, когда они по приезде в Ленинград останавливались у Е.С.
Она любила жить в Очамчире, каждый день ходила на море и заканчивала последний купальный сезон в конце ноября – начале декабря. В этом городе жил Кантария, тот самый, который водрузил флаг над Рейхстагом. Однажды он тоже приехал в Ленинград и остановился у Е.С.
Возвращалась она с юга загорелая, довольная, с чемоданом фруктов, которые мы вместе ели целую неделю, и кучей заказов по вязке.
Вязала она всегда полулёжа на диване, неизменно покрывая ноги медвежьей шкурой на подкладке. Про эту шкуру она рассказывала вот что.
Когда её пришли арестовывать, на вешалке висела доха мужа (Леонова), в которой он объезжал область зимой. Офицер пожалел Е.С., снял доху и бросил её ей на руки. Эта доха помогла ей выжить. Они с Евгенией Андреевной спали в обнимку прямо на снегу, завернувшись в эту доху. Привезли их на место, сбросили машину досок и велели строить бараки. Все жёны офицеров высокого ранга, секретарей Обкомов и Горкомов, изнеженные и избалованные дамочки. Кто не смог быстро адаптироваться – болели и умирали. В 90-х годах про всё это появилось много литературы, документальной и художественной. Когда Е.С. рассказывала в середине 60-х годов нам о своих злоключениях, мы с мамой приходили в ужас, граничащий с недоверием. Помогло ещё ей выжить и то, что она понравилась снабженцу хлебом. Ведь она была очень красивой, яркой женщиной. Он брал её с собой в рейсы и подкармливал. За что, конечно, приходилось расплачиваться.
Из того, что потом осталось от дохи, она сделала что-то вроде мехового небольшого покрывала.
Несмотря на то, что ей пришлось пережить, она была всегда очень оптимистичным человеком с большим чувством юмора. Никогда не ныла и ни на что не жаловалась.
Мой папа коллекционировал юмор, всех нас развлекал анекдотами и разными шутками-прибаутками. Я помню, как Е.С. смеялась на грассирующее «р» заливисто и звонко. Когда я училась в институте, она звала меня в свою комнату готовиться к экзаменам.
Много рассказывала о своей жизни, и это часто были смешные истории, которые с ней случались. Однажды она отдыхала в Астрахани со своей знакомой Софой. Когда собрались возвращаться, накупили у рыбаков браконьерской чёрной икры по целым сумкам, а на вокзал опаздывали. Так они остановили милицейскую патрульную машину, сказали милиционерам, что опаздывают на поезд в Ленинград. А те их пожалели, и мало того, что довезли до вокзала, так ещё и сумки донесли до вагона.
Я очень любила её дни рождения. Моя мама была замечательным кулинаром и помогала Е.С. готовить стол. Целую неделю пекли очень вкусные торты, мейчалы (это, по-моему, татарское лакомство из хвороста, орехов и мёда), хотя, возможно, я неправильно называю это кушанье. Мы всегда готовили очень вкусные блюда. Все гости Е.С. были её возраста и старше (кроме Иры и Кости). Собиралась компания очень весёлых интеллигентных людей, которые умели красиво веселиться. Мужчины были очень изобретательны на шутки и розыгрыши. Несмотря на разницу в возрасте, я никогда с ними не скучала. Е.С. очень нравился Яков Фёдорович Бутков и она этого не скрывала. Её приятельница Хвалько Марина Матвеевна потом стала другом нашей семьи. А с другими знакомыми мы общались по телефону.
Е.С. была красивая, может быть, излишне полная, но очень женственная женщина. У неё были прекрасные и очень густые волосы, но совсем седые. Мы с мамой периодически дома красили ей волосы «гаммой» (была такая краска) в цвет вороного крыла. Одевалась она всегда со вкусом, не шикарно, а просто имела всё самое необходимое.
Как я Вам уже говорила, в 70-ом году папе дали двухкомнатную квартиру от работы. Е.С. хотела сдать свою комнату, чтобы папа попросил 3-комнатную, чтобы жить всем вместе. Но, думая о будущем, мы понимали, что при этом варианте можем оказаться с подселением вместе с Е.С. и отказались что-либо менять.
Через год или два наш дом на Грибакиных начали расселять. Е.С. не захотела ехать в тот новый район, где всем жильцам давали квартиры. Попросила комнату в старом фонде в центре Ленинграда и вскоре её просьба была удовлетворена. До января 80-го года мы с ней периодически общались. Особенно, конечно, мама. Но мама скоропостижно скончалась на следующий день после смерти своей любимой сестры. Наша жизнь с папой осложнилась всякими обстоятельствами, связанными в основном с обменами квартир и переездами. И мы Е.С. как-то потеряли из вида.
В 1984 году, по-моему, в июле месяце я приехала после выходных с дачи и застала у нас Нателлу Константиновну Ахуба, которую Евгения Андреевна вызвала на похороны Е.С. К тому времени её уже кремировали. Нателла пожила у нас с неделю. Рассказывала, что Е.С. так и ездила к ним на юг всё время. А летом 1983 года подарила мужу Нателлы, Гарри Константиновичу, старинные золотые часы с тремя крышками, т.к. очень любила их семью.
Ольгерд Феликсович, посылаю Вам одну, как я и предупреждала по телефону, очень некачественную любительскую фотографию. На ней мамины сёстры, папа, я и моя мама рядом с Е.С. (крайняя справа). К сожалению, это всё, что у меня есть. Если Вас что-то ещё заинтересует, звоните, пишите. Возможно, Вы своими вопросами натолкнёте меня на какие-то воспоминания. Извините, что долго не отвечала. Это всё связано с семейными обстоятельствами.

С уважением Лидия Владимировна».

Даты нет.

В ноябре 2005 года я посетил захоронение Екатерины Святославовны на Шуваловском кладбище Санкт-Петербурга. Где её прах лежит в могиле её друзей по сталинским лагерям и жизни в Ленинграде супружеской четы Бутковых, Якова Фёдоровича и Евгении Андреевны.
Красивый вид на озеро, осенняя листва на фоне скромной стелы со следами от болтов двух табличек с её именем и фотокарточкой, сорванных какими-то недоумками, привели меня к мысли, что уж слишком жестоко обошлась с ней жизнь. Почему-то упорно стремящаяся и сегодня, через много лет после её смерти, вытравить всё, что связано с её именем. Впрочем, таких леоновых, даже с более трудными судьбами, начиная с 20-х годов, в нашей стране, десятки миллионов. С той лишь существенной разницей, что далеко не все они имели дочерей, вышедших замуж за сыновей И.В. Сталина, главного центра исторической гравитации 20-го века, и имели общих с вождём внуков.
Поэтому пусть эта скромная статья хоть как-то послужит барьером
на пути разрушительного течения времени. И тонкая нить памяти о
ней со временем превратится в не рвущееся связующее звено
между её ярким и жестоким в отношении неё советским прошлым и
нашим российским не менее сложным и трудным настоящим на
благо исторической справедливости, с надеждой на будущее.
Екатерина Святославовна, верная супруга и скромная женщина, не познавшая до конца счастья материнства и гордости за внуков, всей своей яркой жизнью заслуживает уважения к своей памяти.
И последнее. Прежде чем закончить своё повествование, хочу внести в него одну ремарку, касающуюся захоронения Тимошенко Е.С. и её детей на Сталинско-Аллилуевском участке, когда воочию видишь материализацию философского изречения, что и «у могилы есть будущее».
В первых числах сентября 2007 года на этом участке появилась табличка с именем Галины Яковлевны Джугашвили, 1938 года рождения, скончавшейся в августе того же года. Это дочь первого сына И.В. Сталина, Якова Джугашвили и Юлии Мельцер. Яков, как известно, погиб в плену у немцев в 1943 году, а Юлия после извещения о без вести пропавшем муже была репрессирована и в1956 реабилитирована. Умерла в 1967 году.
И вот через год к моему удовлетворению на каменной плите рядом с именами Тимошенко Е.С. и её сына Василия появилось, наконец, и имя Светланы Сталиной (1947 – 1990). А рядом стела с именем Галины Джугашвили.
Значит, есть надежда, что и на могиле бабушки Светланы появится имя Екатерины Леоновой с фотокарточкой этой сильной духом и красивейшей женщины, оставившей после себя вместе с дочерью и внуками много интересных загадок и фактов из своей биографии.
Да упокоятся их души с миром!

30.08.2011 г.

ПОСТСКРИПТУМ

Благодаря размещённому в Интернете фильму «Трудная дочь маршала Тимошенко», в котором я наравне с родственниками маршала рассказываю о трудной судьбе ЛЕОНОВОЙ, в мае 2015 года ко мне на мой электронный адрес пришло письмо от ЛЕОНОВА СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВИЧА, заместителя Генерального директора ЗАО «ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ», проживающего в Москве. Как оказалось, правнука ЛЕОНОВА Д.Ф. с документальными подтверждениями его родства с мужем ЕКАТЕРИНЫ СВЯТОСЛАВОВНЫ, которая приходилась его деду мачехой. И с просьбой прислать фотографии прадеда, которые за давностью лет были в его семье утеряны. Завязалась переписка и вот что мне стало известно.
У ДМИТРИЯ ФЁДОРОВИЧА ЛЕОНОВА до знакомства с ЕКАТЕРИНОЙ СВЯТОСЛАВОВНОЙ была гражданская жена ЗУБОВСКАЯ ЛИДИЯ ПЕТРОВНА, от которой в 1922 году в Москве на свет появился ЛЕОНОВ СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ, в будущем полковник, участник Великой Отечественной войны. Освобождал Белоруссию, Польшу, во время боёв в Берлине был тяжело контужен, лишился глаза. В 1977 году уволился в запас. Умер в 2011 году, похоронен на Кузьминском кладбище столицы.
ДМИТРИЙ ФЁДОРОВИЧ ЛЕОНОВ помогал своей московской семье материально и встречался с бывшей женой и сыном во время приездов в Москву по служебным делам вплоть до ареста в 1937 году.
У СЕРГЕЯ ДМИТРИЕВИЧА в 1951 году родился сын МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ, на сегодняшний день доктор технических наук, Заслуженный конструктор РФ, главный конструктор федерального государственного унитарного предприятия "Научно-производственное предприятие - Всероссийский научно-исследовательский институт электромеханики с заводом имени А.Г. Иосифьяна". Отец ЛЕОНОВА СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВИЧА.
Теперь о ЗУБОВСКОЙ ЛИДИИ ПЕТРОВНЕ, первой жене ЛЕОНОВА Д.Ф..
Родилась 5 марта 1899 года в Белорусском г. Быхове в семье иерея местного православного храма, имевшего 9 детей. Училась в гимназии, получила профессию медсестры. В 1922 году по приезде в Москву стала работать сначала педагогом, потом медсестрой в различных мед учреждениях Москвы. В середине 30-х годов вышла замуж за НИКОЛАЯ ЖИРОВА. По профессии он был певцом в хоре. Погиб на фронте ВОВ. От ЖИРОВА у ЗУБОВСКОЙ было двое детей – ФЕЛИКС и ОКСАНА (1937 и 1939 годов рождения соответственно). Умерла ЗУБОВСКАЯ Л.П. в ноябре 1974 года, похоронена на Кузьминском кладбище вместе с сыном.
Как говорится: «Жизнь мне ставит точку, а я ей запятую», - и я очень рад, что хоть по линии ЛЕОНОВЫХ есть боковое продолжение рода главной героини моего повествования, ЕКАТЕРИНЫ СВЯТОСЛАВОВНЫ. А значит, есть кому помянуть и помнить свою родственницу, её окружение и её необычную судьбу. Тем более что у СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВИЧА растут и учатся в школе двое сыновой, НИКОЛАЙ И АЛЕКСАНДР (одни мужики у Леоновых!!!)
А посему, воодушевлённый новыми данными по своей теме, я обратился во все военные архивы Москвы с просьбой об информации о полковнике ЛЕОНОВЕ СЕРГЕЕ ДМИТРИЕВИЧЕ, пасынке ЕКАТЕРИНЫ СВЯТОСЛАВОВНЫ. Откликнулся только Горвоенкомат, сотрудница которого Любовь Андреевна передала мне 20 листов копий его послужного списка. Вот что пишет в автобиографии этот фронтовик, мужественный человек, проживший очень яркую и интересную жизнь.
«Я, ЛЕОНОВ СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ, родился в Москве 31 августа 1922 года в семье служащей (педагога-дошкольника) ЗУБОВСКОЙ ЛИДИИ ПЕТРОВНЫ, уроженки города Быхова Могилёвской области БССР, рождения 1899 года.
Отец – ЛЕОНОВ ДМИТРИЙ ФЁДОРОВИЧ, уроженец деревни Малятичи Могилёвской области БССР, рождения 1898 года, зарегистрирован с матерью не был и с нами не жил. До 1937 года он присылал нам алименты по суду, пока мать не вышла замуж за ЖИРОВА НИКОЛАЯ РОМАНОВИЧА, рождения 1909 года, уроженца города Бийска Алтайского края. До мобилизации в Красную Армию ЖИРОВ работал в Профсоюзном ансамбле ВЦСПС солистом-хористом. Погиб на Ленинградском фронте в 1941 году. От него у матери остались дети: сын ФЕЛИКС НИКОЛАЕВИЧ ЗУБОВСКИЙ, рождения 1937 года и дочь ОКСАНА НИКОЛАЕВНА ЖИРОВА, рождения 1939 года (оба родились в Москве). В настоящее время школьники.
В 1941 году мать с детьми эвакуировалась в г. Инсар Мордовской АССР, где работала по специальности и одновременно окончила школу медсестёр при госпитале. В 1943 году вернулась в Москву и поступила на работу в детскую консультацию №13 Октябрьского района г. Москвы медсестрой. Сейчас работает в стационаре для нервнобольных.
В семье репрессиям и суду никто не подвергался. В настоящее время мать и сестра проживают по адресу: Москва, Тихвинский пер., дом 10/12, кв. 315.
В 1930 году я поступил в школу-десятилетку №203 Октябрьского района Москвы, которую окончил в 1940 году. В 1939 году вступил в ряды ВЛКСМ. С октября 1940 года Октябрьским РВК Москвы был призван в ряды Красной Армии, где служил до октября 1945 года, сначала на ДВК (?) в 81 ОАД (?) 102 УР разведчиком и радистом до декабря 1943 года, а потом на 1-ом Белорусском фронте в 8-й мотострелковой бригаде 9 ТК старшим радиотелеграфистом.
В марте 1943 года Политотделом 8 мотострелковой бригады был принят кандидатом в члены, а в марте 1945 года –в члены КПСС (№ партийного билета 01756690).
В конце 1944 года был контужен, в результате чего сначала потерял зрение правого глаза, а впоследствии и сам глаз.
Награждён орденом «Красная Звезда» и медалями: «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией», - а также 16-ю сталинскими благодарностями.
После демобилизации, в октябре 1945 года, был принят в МИСИ им. В.В. Куйбышева, который окончил в июне 1951 года с присвоением квалификации инженера-строителя (диплом № Г- 958989). После защиты диплома Учёным советом института был рекомендован в аспирантуру, но в сентябре 1951 года был призван в кадры Советской Армии с присвоением звания инженер-лейтенанта Приказом Военного Министра Союза ССР №03249 от 23 августа 1951 года и направлен для прохождения службы в ЦНИЛ-3 ГВСУ МО на должность начальника конструкторского отдела.
Приказом Начальника Главного военно-строительного управления ВМ № 0257 от 23 октября 1952 года назначен начальником отдела организации строительства ЦНИЛ-3. Приказом Зам. Военного Министра СССР по строительству №0308 от 31 декабря 1952 года присвоено звание старший инженер-лейтенант.
В июне 1950 года женился на Герасимовой Галине Александровне, теперь Леоновой, рождения 1927 года, уроженке г. Минска БССР. В феврале 1951 года она закончила МИСИ им. В.В. Куйбышева и в настоящее время работает инженером-строителем института «Теплоэлектропроект». Родители жены проживают в Мордовской АССР (ст. Зубова поляна). Отец – Герасимов Александр Сергеевич, 1894 года рождения, начальник Планового отдела Райисполкома. Мать Герасимова Лидия Павловна, 1894 года рождения, домашняя хозяйка. Суду и репрессиям не подвергались.
В 1951 году у нас с женой родился сын Михаил.
Свою фамилию, имя и отчество не менял. В плену не был. Суду и репрессиям не подвергался. Партийных взысканий нет. Выполняя партийные и комсомольские поручения, был редактором стенной газеты и боевого листка, парторгом группы, председателем Студенческого научного общества факультета, агитатором. В настоящее время член партийного бюро парторганизации ЦНИЛ-3 ГВСУ МО.

Начальник НИО-4 ЦНИЛ-3 ГВСУ МО подпись Леонов

Нестыковки незначительные, в частности место рождения ДМИТРИЙ ФЁДОРОВИЧ в анкете, хранящейся в РГАСПИ, пишет – деревня БЕРЕЖИСТОЕ КРИЧЕВСКОГО РАЙОНА БЕЛОРУССКОЙ ССР, а его сын СЕРГЕЙ указывает деревню МАЛЯТИЧИ БССР.
А о расстрелянных родственниках - врагах народа нельзя было в сталинское время писать в заполняемых документах. Поэтому он и написал на третьей странице горвоенкоматовской анкеты, что «об отце ничего не знает», хотя правильно указал его год рождения и то, что он родом из Белоруссии.
В свидетельстве о рождении СЕРГЕЯ ДМИТРИЕВИЧА, копию которого я получил по электронной почте, указан его отец, именно ЛЕОНОВ ДМИТРИЙ ФЁДОРОВИЧ.
Плюс ко всему на почтовой карточке от 2.02.1938 года, полученной ЗУБОВСКОЙ из Уголовного розыска Ростова-на-Дону по поводу её запроса в отношении невыплаты алиментов с октября 1937 года ЛЕОНОВЫМ Д.Ф. ей сообщили:
«… на Ваш запрос о розыске неплательщика алиментов гражданина ЛЕОНОВА ДМИТРИЯ ФЁДОРОВИЧА сообщаем, что последний проживал в г. Ростове н/Д по ВОРОШИЛОВСКОМУ ПРОСПЕКТУ, дом № 8, кв. 40, и 26.10.1937 г выбыл неизвестно куда».
Теперь мы знаем, что он был расстрелян.
Сходятся и адреса проживания, ибо в ответе на моё имя из Управления ФСБ по Ростовской области от 23.03.2005 года № 6/10 Ж-169 в анкете арестованного ЛЕОНОВА Д.Ф. указан адрес его проживания с женой ЕКАТЕРИНОЙ: Ростов н/Д, Ворошиловский проспект, дом 8, кв. 40. Что ставит жирную точку в идентификации - речь идёт об одном и том же человеке.
И в заключение: в ноябре месяце 2019 года СЕРГЕЙ ЛЕОНОВ во время очередной командировки в Санкт-Петербург с разрешения родственников БУТКОВЫХ договорился с рабочими Шуваловского кладбища в Санкт-Петербурге о воссоздании таблички с данными о рождении и смерти ЛЕОНОВОЙ на общей стеле захоронения с годами жизни её друзей БУТКОВЫХ. И безымянная капсула с пеплом, покоящаяся в земле Шуваловского кладбища, наконец-то обрела своё имя. Имя человека, красивой женщины с трудной судьбой и твёрдым характером, жизнь которой сложилась интереснее любого вымысла и достойна интереснейшего романа.
На очереди – обновлённая табличка БУТКОВЫХ. Их жизнь также очень поучительна и интересна!

12.11.2019 г

ЧЕХОСЛОВАКИЯ
(1968 – 1972 гг.)

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

В самом начале декабря 1968 г. я прибыл в чешский город Френштат под Радгоштем, чтобы продолжить службу в 1047-ом артиллерийском полку 31-й танковой дивизии только что созданной Центральной группы войск (ЦГВ). Моему приезду предшествовала утомительная и продолжительная поездка из Вильнюса, где я проходил службу, по территории Белоруссии и Западной Украины до Ужгорода. В котором я с несколькими сотнями других младших офицеров, собранных из всех внутрисоюзных военных округов на сборном пункте под городом, ждал оформления документов и прибытия спецэшелона для отправки в Чехословакию.
Когда все формальности, в том числе и таможенные, были соблюдены, а офицеры размещены по маленьким чешским вагончикам с сидячими местами, мы тронулись в путь.

(Полный текст статьи во вложенном файле!)

ВОЗВРАЩЕНИЕ
ВОЛОГДА

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

В октябре 1989 года мне наконец-то исполнилось 45 лет, - предельный возраст для службы в армии в звании подполковника, - за плечами остались 26 лет календарной выслуги, 16 из которых пришлись на службу в Туркестанском военном округе. И только последние 2 года на Вологодский гарнизон Ленинградского военного округа. Для меня увольнение в запас и переход к мирной гражданской жизни имели очень большое значение из-за далеко не располагающих к службе в армии особенностей моего характера, зависимого в первую очередь от наделённого меня Всевышним флегматическим темпераментом с присущим ему чисто внешним спокойствием и не самой быстрой реакцией в работе. Московской с детства избалованностью с её стремлением к комфорту, столичным привилегиям и развлечениям. И являло собой именно тот случай на моём жизненном пути, когда с гордостью можно было заявить во всеуслышание словами популярного киноактёра и певца Вахтанга Кикабидзе: «Мои года – моё богатство!». Нажитыми после честной и безупречной службы горбом и чистыми руками.

(полный текст статьи во вложенном файле)

ВИЛЬНЮС, 1966 – 68 гг

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Для всех без исключения офицеров-командиров первые два года лейтенантской службы всегда наиболее трудны. И в то же время определяющие всю их дальнейшую жизнь, ибо являют собой резкий переход от учебной скамьи к ответственности за состояние дел в подразделении и за дисциплину, вверенных им по службе солдат и сержантов. Приходится терпеть трудности армейского быта, жилищной неустроенности после относительного училищно-казарменного комфорта с его вполне достаточным обеспечением всем необходимым для нормального существования и привычным ритмом жизни.

Полный текст статьи во вложенном файле.

ДНЕВНИК «ТЕРМЕЗ»

27.10.86.

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Позавчера встретил жену где-то в 8 утра, и с вещами поехали в гостиницу КЭЧ на улицу Малика Кахарова. В моей 306-ой комнате оказались Миша, Олег и какой-то прапорщик.
Миша сразу же починил мои часы «200 метров под водой», Вера угостила всех пирогами с мясом и вскоре мы с ней пошли на базар за покупками на ул. Карпова (возле Крепости).
Вера, как и все домохозяйки, не может жить без магазинов и базаров.
На базаре я ей купил в подарок духи производства «Париж-Москва» «Тет-а-тет», и, сделав ещё кое-какие покупки, поехали с ней на Центральный рынок.
Вера сразу определила, что хурма здесь стоит дешевле, чем в Самарканде: здесь она стоит 1- 1,5 рубля за 1 кг, а в Самарканде 4-5 рублей; гранаты здесь по 1 – 2 рубля за 1 кг, в Самарканде по 5 рублей. Наверное, потому, что Термез закрытый приграничный город и для приезда сюда Веры мне пришлось в штабе полка оформлять пропуск для пограничников.

Полный текст статьи во вложенном файле.

ДНЕВНИК. ЛЕНИНГРАД

ЖЕМАЙТИС О.Ф.

12.05.87.

Вот я и в Москве. Испытываю чувства нормального человек, возвратившегося к родным пенатам. Сегодня прошёлся по центру, по Арбату, посетил могилу отца, брата и мамы.
Вчера был у Калабиных. Видел дядю Игоря. Он совсем плох из-за рака горла. А ведь ему всего 72 года! Не такой уж и старик.
Завтра в 21.30. еду в Ленинград.

15.05.87.

Эти строки пишу уже на занятиях в ЦАОКе (Центральные артиллерийские офицерские курсы).
Вчера в 6.20. утра приехал в Ленинград. Сдал чемоданы в камеру хранения, в парикмахерской вокзала постригся, побрился и поехал к своей двоюродной сестре Лёле на улицу Подвойского. Она и её муж генерал-майор в отставке Мозгунов Алексей Васильевич встретили меня очень хорошо.
Погостив у них часа 2, поехал на ЦАОК, расположенный на Литейном проспекте, дом 3.
Оформился в строевой части Курсов и вскоре представился начальнику 3-го курса полковнику Бенесюку. Он, как только увидел красный околыш моей фуражки и красные петлицы, сразу замахал руками и заявил, что я, очевидно, ошибся адресом. Но, проверив мои документы, стал звонить в отдел кадров, надеясь, что произошла какая-то ошибка, курс уже сформирован, и он не нуждается в пехотном 43-летнем подполковнике - артиллеристе.
Долго шла беседа по телефону, и я уже смирился с мыслью возвращения в свой тифозно-желтушный Термез, но тут Бенесюк, наконец, положил трубку и сообщил, что я буду учиться все 5 месяцев в 37-ом отделении. Я вздохнул с облегчением.
Узнал, что Начальником ЦАОКа является москвич, генерал-лейтенант Захаров Вадим Михайлович, 1930 года рождения.
Его заместитель генерал-майор Козеев.
Устроившись в гостинице на площади Мужества, поехал опять к Мозгуновым.

18.05.87.

Вчера было воскресенье, и я утром посетил Петропавловскую крепость. Вода в Неве возле крепости показалась чистой, не то, что в Москве-реке. Видел много рыболовов, которые довольно часто вытаскивали из воды окуней и ершей.
После Крепости был в гостях у дочери Алексея Васильевича и Лёли, Алёны и её мужа Вадима Махотько. Их сына Алёшу забирают в армию, и Алёна очень боится, что он попадёт в Афганистан. Я её заверил, что о службе в Афганистане не может быть и речи, ибо все призывники, предназначенные для отправки в Афган, попадают либо к нам в учебку в Термезе, либо в такой же учебный полк в Иолотани Туркестанского военного округа для прохождения 5-месячных курсов молодого бойца. Курсантов в эти учебные части уже набрали, поэтому бояться, что Алёша попадёт в ДРА, не стоит. Алёна успокоилась.
Второго, младшего сына Алёны и Вадима, зовут Митей.
Очень хорошо почаёвничали.
На занятиях от преподавателя-звукомметриста подполковника Кривоносенко впервые услышал о родоначальнике инструментальной разведки в артиллерии, учёном-артиллеристе Бенуа, который впервые в начале 20-го века предложил засечку орудийных выстрелов по секундомеру, а затем изобрёл звукомметрический прибор. Ходил с ним к Петропавловской крепости и определял расстояние до гаубицы, которая, начиная с времён Петра 1-го каждый день ровно в 12 часов дня производит холостой выстрел.
Когда Бенуа со своими приборами приходил к набережной реки Невы, то его постоянно прогонял городовой, ибо своими опытами он собирал толпу зевак.
В 1937 году Бенуа по доносу был арестован, - его обвинили в продаже (дело было до революции) за границу своего изобретения с разрешения царского правительства, - и умер в 1944 году в Казахстане. В 20 километрах юго-западнее Алма-Аты есть кладбище, где он похоронен.
После разработок Бенуа в России первый разведывательный артиллерийский дивизион был сформирован в 1923 году (40 радн). Сегодня на вооружении Советской Армии находятся АЗК-7 (артиллерийско-звуковой комплекс).
В годы ВОВ, в блокадном Ленинграде, звукомметрическую разведку возглавлял полковник Одинцов, который затем стал маршалом. В годы ВОВ в Ленинграде на вооружении у артиллеристов имелись 13 батарей звуковой разведки.
Немцы во время обстрела города использовали плоты на озёрах, на которые устанавливали орудия, и звукомметрическая разведка была уже здесь бессильна, ибо огневые позиции на воде менялись ежеминутно, и подавить их по данным разведки было крайне сложно.
Благодаря звукомметрической разведке и дежурным батареям, немцы могли безнаказанно из своих орудий, установленных на новых огневых позициях, производить только по 2 – 3 выстрела. Если расход снарядов увеличивался, следовал огневой налёт нашей артиллерии по обнаруженным по звуку огневым позициям немцев.
Узнал про события на острове Даманском в марте 1969 года. Во время вооружённого конфликта между советскими пограничниками и китайскими военнослужащими в срочном порядке потребовались офицеры-звукомметристы. Стали всех их в срочном порядке чуть ли не из всех округов доставлять самолётами в район боевых действий. Но одни либо не умели работать на имеющихся станциях, другие не имели достаточного опыта работы. В результате две станции были сожжены, и это в то время, когда вёлся интенсивный обстрел советской территории на Дальнем Востоке.
Вызвали ещё одну звукомметрическую батерею, но из-а ошибки в топопривязке на 3 километра и она оказалась бессильной для разведки.
Поднимали в воздух вертолёт-разведчик, который тоже ничем не смог помочь.
Вызвали батарею из Уссурийска во главе с неким Филимоновым. Определение прямоугольных координат нашей батареи проводил уже топогеодезический отряд Дальневосточного округа. Всё шло хорошо и запись, наконец, пошла, но по данным станции выходило, что из орудий стреляет пол-Китая. А телефон не умолкал, и военачальники в генеральских погонах с матюгами требовали координаты стреляющих огневых позиций китайцев. А у Филимонова выходило, что этих огневых позиций у китайцев с полтысячи.
Тогда Филимонов, как говорит преподаватель ЦАОКа, принял в этой ситуации единственно правильное решение – отключил все радиостанции и телефонные аппараты от своих начальников. Наблюдая визуально и по звуку за выстрелами с китайской территории и по звуку разрывов снарядов на советской территории, он пришёл к выводу, что китайцы во многих местах у себя просто рвут динамит, что создаёт у станции ложное наличие огневых позиций противника.
Разобравшись в ситуации, Филимонов наладил работу станции, которая, наконец, стала давать реальные координаты стреляющих батарей китайцев. А уже затем несколько залпов наших батарей «ГРАД» заставили прекратить обстрел советской территории.
По-моему, всё это очень сомнительно!
Узнал, что демаскирующими признаками стреляющего орудия является не только звук, но и сейсмичность с электромагнитными колебаниями.
Узнал, что такое шрайки. Это самонаводящиеся на РЛС ракеты. У американских лётчиков во Вьетнаме с нажатием пусковой кнопки сходил снаряд и через 20 секунд, после раскручивания гироскопа, снаряд шёл на РЛС. В результате уничтожалась станция.
Вьетнамцы стали огораживать свои огневые позиции и РЛС бамбуками и лианами в расчёте на то, что снаряды, взрыватели которых у американцев установлены на осколочное действие, будут разрываться преждевременно, при встрече с этими хлипкими заграждениями.
Американцы, узнав про такую хитрость, стали устанавливать свои взрыватели на замедленное действие.
Советские советники нашли противоядие и этому. Основную станцию стали включать на 20 секунд работы, затем она выключалась и в работу вступала ложная РЛС, на которую и летел снаряд, выпущенный с американского самолёта.
Прочёл хорошее изречение из «Апологии сумасшедшего» Чаадаева: «Прекрасная вещь – любовь к Отечеству, но есть нечто более прекрасное – это любовь к Истине. Любовь к Отечеству рождает героев, любовь к Истине создаёт мудрецов, благодетелей человечества».
Не потому ли вся наша страна с армией разваливаются, что все стали мудрецами и благодетелями человечества? А правящая элита в своей внутренней политике судорожно стала делать ставку якобы на развитие демократии в стране, ибо кризис власти на глазах вдруг прозревшей и философствующей интеллигенции уж очень стал очевиден, ибо люди, ощущая «заботливую руку» государства в своём кармане, начинают рассуждать не в пользу этого государства.
Но как я могу в таком случае любить своё Отечество, в котором геноцид русского народа является «заботой о нём», где «бедность была и остаётся пока никакой не бедностью, а духовным подвигом советского народа, добровольно отказывающегося от западного общества потребления ради величия страны?». Но о котором все судят по уровню жизни его среднего класса, и который, как оказалось, явно выше, чем в нашей стране?
А о крепостной зависимости с пресловутой пропиской и невозможностью вернуться на свою родину уже надоело рассуждать, ибо до сих пор считается, что пустыни Каракум и Кызылкум тоже есть моё Отечество. Но это явный бред сивой кобылы! Моя Родина Москва, а у меня согласно глупым законам страны нет никакой возможности вернуться домой даже после безупречной 25-летней армейской службы, за которую в дореволюционной России в ряде случаев полагалось пожизненное дворянство. А сегодня мне и моим детям реально грозит ассимиляция с народами, которые не имеют никакого отношения ни к моей культуре, ни к языку, ни, наконец, к религии моих предков. Ибо «мудрая кремлёвская политика» из-за проблем жилья обрекает меня, как и сотни тысяч офицерских семей на жизнь после армии в республиках, имеющих к России лишь иждивенческие отношения.
При таком подходе к развитию страны удивительно, что вся наша Советская империя до сих пор не рухнула. Впрочем, что можно ожидать от страны, население которой в любое советское лихолетье довольствовалось всегда малым при заученной со школьной скамьи фразе «лишь бы войны не было». Представляя себе, что всё кремлёвское Политбюро денно и нощно работает над проблемой, как обуздать зарвавшуюся военщину США и их сателлитов, и уберечь народы СССР и всего мира от Третьей мировой термоядерной войны. А для этой благородной цели вынуждено почти все средства направлять на помощь братским республикам и слаборазвитым странам и укрепление военной мощи СССР – оплота мира на всей Земле.
А если учесть, что весь прирост населения в стране идёт за счёт народов среднеазиатских и кавказских республик, то в скором времени все русские в стране вымрут, как мамонты, ибо благодаря жертвенной политике России и СССР половина государств планеты получили независимость и обрели государственность в ущерб России и СССР. Можно ли это хоть как-то отрицать? Вопрос в другом: как долго эта лабудень из всех утюгов будет литься?
Но я оптимист и верю словам Наполеона Бонапарта, что «последнее слово всегда остаётся за общественным мнением». И оно заметно меняется прямо на глазах.
Вся эта меланхолия пришла мне в голову после очередного занятия по политподготовке, на котором я также узнал, что 51% Сухопутных войск составляют военнослужащие нерусской национальности.
Узнал, что в 1959 – 60-ом годах все отделения на ЦАОКе стали ракетными. Развитие артиллерии прекратилось. Что резко уменьшило боеготовность всех Сухопутных войск, а значит и престиж советских Вооружённых Сил в горячих точках планеты, где использовались наши артиллерийские системы и так называемые «советники», а по сути подразделения советских офицеров - артиллеристов.

25.05.87.

Вчера с Алёной, Митей, сестрой Алёны Иры и с её сыном Васей посетили Петропавловскую крепость на торжествах, посвящённых Дню основания Ленинграда. Было очень холодно, дул сильный ветер и шёл дождь.
Назад вернулись к Ире, пообедали, и затем друг Иры Дима повёз всю нашу компанию уже без Алёны и Мити в Сестрорецк, где мы посетили кладбище, на котором у Димы похоронены отец и бабушка.
На этом кладбище видели могилу моего любимого писателя Зощенко. Вместе с ним в ней похоронены сын и отец писателя.
Надгробие очень скромное.
Мы с моей женой Верой всегда смеялись от души при чтении рассказов Зощенко.

28.05.87.

Сегодня весь день была самоподготовка – завтра семинар по политической работе.
В Ленинграде 9 градусов тепла. Сплю ночью в свитере и тренировочных брюках.
Ребята по курсу и общежитию на меня обижены – не пью с ними, веду уединённый образ жизни.
Нельзя, все они моложе меня больше чем на 10 лет и им нечего опасаться увольнения из армии за какую-нибудь провинность. На меня же малейший донос в полк – и вся моя 24-летняя службу коту под хвост. Ведь в армии как: молодых офицеров, которые хотят уволиться из армии, не увольняют, а тех, которым до пенсии осталось служить несколько лет или даже дней, наоборот, за малейшую провинность выбрасывают, как щенков, на улицу.
Ибо в армии соблюдается простое безжалостное правило, которое мне вдалбливали с первых же шагов офицерской службы: чем хуже твоим подчинённым, тем лучше тебе для карьерного роста.

29.05.87.

Сижу на семинаре, обсуждаем наболевшие в армии вопросы. Только что выступал наш сокурсник командир полка подполковник Макаров. Он для улучшения дел в армии предложил:
- призывать молодёжь в армию, только достигшую 20-летнего возраста, а не 18-летнего, как сегодня;
- срок отбытия наказания на гауптвахте не засчитывать в срок службы в армии;
- ввести полковые сержантские школы, существовавшие в армии до 60-х годов, и которые потом отменили, введя учебные части, куда стали набирать всех подряд и получать в свои части сержантов, которые из-за деловых качеств и свойств характера совершенно не пригодны для командирской работы;
создание таких школ позволит самим офицерам отбирать на учёбу достойных кандидатов на командирские должности в полку;
- если за время службы в армии солдат не стал специалистом, продлить ему срок службы на полгода.
На мой взгляд, всё это полумеры. Пока в армии не будут служить те, кто заинтересован в службе, - квартира на гражданке, бесплатная учёба в ВУЗе после службы, солидное денежное содержание, приобретение гражданской специальности и т.д., порядка в армии не будет. Одним только страхом армию от развала не удержать.
На политзанятиях иногда разыгрываются интересные сценки. Как только при обсуждении какого-либо злободневного вопроса страсти накаляются, и преподаватели не могут ответить на поставленные жизнью вопросы, одни делают впереди себя крест руками, показывая тем самым, что дискуссия окончена, и нужно переходить к отработке другой темы. Другие же политработники бросаются в наступление и прекращают это свободомыслие замечанием типа: «Только не надо с ехидцей в голосе задавать мне провокационные вопросы?»,- отбивая всякую охоту у группы к продолжению обсуждения.
Прямо по Лебону: «Разум создаёт сознание, чувства движут историю», - пресекая в корне любое свободомыслие, порождая тем самым ответные негативные реакции у людей.
А вопросов у офицеров, родившихся в большинстве своём в глухих провинциях и служащих в захолустных гарнизонах с сопутствующим им ростом жилищных и снабженческих проблем, нехваткой даже простой пресной воды, а то и чистого воздуха на фоне относительного и заметно уже тоже ухудшающегося ленинградского благополучия, накопилось много.
Задавали, например, такие вопросы: почему вся наша экономика развивается на научно обоснованном марксистско-ленинском учении, а жизнь людей в СССР только ухудшается. В то время, когда в капиталистических странах с ненаучным и «анархо-саморегулирующимся хозяйствованием» граждане живут гораздо лучше и даже пенсионеры и безработные имеют возможность путешествовать, в том числе и по Советскому Союзу. Чай живём сегодня не в каком-нибудь захолустье, а в самом Ленинграде, где полно иностранных туристов. И все они отнюдь не толстые дяди с сигарами в зубах и с долларовыми во всю физиономию звериными оскалами, как их часто рисуют наши карикатуристы. А такие же люди, как и все мы. И все они отнюдь не в восторге от нашей советской действительности.
Преподаватели не могут ответить на многие вопросы слушателей.
На семинаре узнал, что в настоящее время партийная прослойка в армии составляет 20%. Для примера, в 1945 году в армии служило 25% коммунистов. Например, в нашей самаркандской бумажной 114-й мсд несколько старших офицеров не члены партии. Знаю майора Аникеева и подполковника Некрашевича. Есть они и в других частях.
Не свидетельствует ли это о падении популярности среди военнослужащих коммунистических идей? И, вообще, может, действительно, любая идеология на государственном уровне – чума 20 века?
О какой идейности в армии может идти речь, если в партию в армии вступали и вступают в основном для продвижения по службе. Чтобы получить своего рода хлебную карточку к общему государственному пирогу.
Глупо вообще заикаться о какой-либо партийной убеждённости коммунистов. Возможно, немного лучше обстояло дело в 1945 году, когда после победного для Советского Союза завершения ВОВ, люди во второй и последний раз после 1917 года поверили в правоту идей марксизма-ленинизма.
Но всё течёт, всё меняется. Не меняются только дураки, покойники и марксизм-ленинизм с его ленинским социалистическим соревнованием во всех сферах жизни.

1.06.87.

Вчера до 11 вечера бродил по Ленинграду. Прокатился на катере по Неве. Посетил Артиллерийский музей и собор в Петропавловской крепости. Видел уже во второй раз надгробия русских царей и членов императорской фамилии.
Как хорошо, что все эти захоронения не вскрывались и не грабились с согласия воинствующих атеистов и просто мракобесов от ВКП/б (хотя по слухам какие-то захоронения всё же вскрывались большевиками в поисках золота). Ведь это всё наша история с набирающими в ней весом старыми, проверенными жизнью духовными ценностями. А что может быть значимее и сильнее для всех нас наша великая Российская история с её яркими личностями и примерами для патриотизма?

3.06.87.

Три дня назад в СССР Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачёв своим указом снял с должности Министра обороны маршала Советского Союза Соколова за то, что при нём наши доблестные певеошники пропустили гражданский, спортивный одномоторный самолёт, управляемый немцем Матиасом Рустом. Который пролетев из Исландии над Европой и европейской частью СССР, благополучно приземлился на Красной площади у стен Кремля.
Дай Бог, чтобы теперь все предстоящие проверки в войсках коснулись только войск ПВО.

5.06.87.

Интересно проходило занятие по топогеодезии. Полковник Маслов всё занятие нам рассказывал о своей службе в Ракетных войсках стратегического назначения. До основного предмета в течение двух лекционных часов мы так и не дошли.

8.06.87.

Вчера ездил в Петергоф на открытие фонтанов. Впечатлений море. Бродил часов 6 по парку, видел много финских туристов.
Даже не верится, что всё это великолепие с дворцом и фонтанами было сразу же после войны восстановлено из руин.
Повсюду играли духовые оркестры. Было весело и празднично на душе.

12.06.87.

В газете «Правда» прочёл интересную статью, в которой автор пытается защитить Ленина с его учением и представить дело так, что все наши советские руководители, конечно же, до Горбачёва, неправильно применяли ленинизм на практике, что и вылилось в разброд и шатания по всей стране. Вот что пишет автор:
«Формально трактовалось ленинское положение о том, что коммунизм можно построить не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, на личном интересе, на личной заинтересованности каждого (см Т.44, стр.151). Всё чаще «работе на себя» придавался смысл предосудительный, за этой формулировкой однозначно вырисовывалась фигура своекорыстного, не способного к жертвам и благородным поступкам человека».
Интересно, а автор сможет ответить на вопрос: что такое коммунизм? Ведь ни у Маркса, ни у Ленина об этом так называемом «грядущем после социализма строе» ничего не сказано, кроме того, что это бесклассовое общество, в котором будет осуществлён принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям».
Беда русского человека, что всё, что на Западе – гипотеза, в России – аксиома. Вот и стараются разного рода авантюристы и карьеристы, вешая людям лапшу на уши, отхватывать более жирные куски у всеобщего пирога союзной кормушки. Защищают диссертации, выступают на конференциях и съездах, откровенно дурача людей. При этом прекрасно понимая, что в 1917 году народ пошёл не за Лениным и большевиками, а за их лозунгами, оказавшимися вскоре обыкновенным обманом. Ни мира народам, ни фабрики и заводы рабочим, оказавшихся вдруг в руках временщиков-бюрократов, ни землю крестьянам никто ничего не получил. Вся жизнь людей приняла уродливые формы, в которой господствовали не материальная заинтересованность, а боязнь лишиться жизни или ссылки в Сибирь за какую-нибудь провинность. И сам Ленин во всех своих произведениях оперировал не личностями с их недостатками и достоинствами, а «массами», только что прошедшими курс «ликбеза», для воплощения в жизнь его очередной интернациональной авантюры.

16.06.87.

Читал, что несколько дней назад на Исакиевской площади Ленинграда евреи устроили демонстрацию протеста по поводу смерти своего соотечественника по Земле Обетованной, которому долго не давали визу для выезда в Вену, и который вскоре после её получения умер в дороге.
Группа где-то в 15 человек устроила пикетирование. Всех их повязала милиция.
Зачем? Почему? Евреи в СССР своего рода барометр погоды в здании советской общаги. Недаром всё правительство при Ленине-Бланке состояло на 90% из евреев.
А теперь все они бегут из созданного ими же «рая».
Уж если вы, господа хорошие, построили всем нам это коммунальное уёбище, то и переделывайте его теперь под нормальное жильё. А не бегите на Запад, как крысы, с тонущего корабля.
Вспомнился один еврейский анекдот. Спрашивают у еврея:
« - Как так, зовут тебя Соломон Израилевич Абрамсон, а по паспорту ты русский?
- В Ленинграде есть Исакиевский собор, так вы думаете, что это синагога?»
Анекдот про меня. Фамилия, имя, отчество литовские, а по паспорту я русский. Ибо отец был литовцем из крестьян Ковенской губернии, умер, когда мне было 12 полных лет, мать – донская дворянка из Усть-Медведицкой станицы, литовского языка и культуры никогда не знал и не знаю. О чём очень жалею.

17.06.87.

Ну и ночь была! Ильюк обмывал присвоение майора, а Григорьев завалился в комнату часа в 2 ночи в дым пьяный. Долго орал, разговаривал сам с собой, падал с кровати, только под утро, обоссавшись с ног до головы, успокоился и захрапел.
Весь день ужасно болит голова.

29.06.87.

Вчера был на Волковском кладбище. Очень интересно!
Сегодня на политзанятиях нам обещали: за 15 грядущих лет национальный доход должен вырасти в 2 раза. В прошлом же пятилетии он составлял всего 2,1% в то время, когда для нормального развития любого государства нужно, чтобы эта цифра была не менее 4.
На сберкнижках у населения скопилось 260 миллиардов рублей и ещё 60 миллиардов в чулках, т.е. неучтённых.
В Москве 25% жителей живут в коммунальных квартирах. В Ленинграде – каждый третий.
Доля ручного труда в стране составляет 40%.
Средняя продолжительность жизни у мужчин 63 года, у женщин 72.

3.07.87.

Вместе с курсом нахожусь в Луге под Ленинградом. Завтра открытие лагеря.

9.07.87.

Сижу на занятиях по стрельбе и управлению огнём. Преподаватель – мой бывший начальник штаба артиллерии 114 мотострелковой дивизии в Самарканде полковник Руденко.
Тепло поздоровались с ним, и он долго расспрашивал меня про Самарканд и нашу 114-ю дивизию.

15.07.87.

По денежной ведомости получил на руки 377 рублей 35 копеек. 40 рублей алиментов в Чехословакию для дочери не удержали. За 5 месяцев удержат в Термезе.
Жене в Самарканд отправил 120 рублей.

16.07.87.

Преподаватель тактики полковник Сопов Борис Павлович производит впечатление знающего своё дело преподавателя. До ЦАОКа служил в должности командира полка.
Приятный собеседник и явно не горлохват. Такие в войсках на командных должностях в условиях лжи, репрессий и головотяпства долго не задерживаются.
Познакомились с начальником цикла разведки полковником Нетаврованным.
Завтра семинар по курсу партии.

28.07.87.

Только что с выступления певицы Рубины Калантарян. Очень обаятельная, симпатичная женщина. Её пение мне очень понравилось!
Вся концертная программа с ансамблем «Экспромт» была на высоте.

17.08.87.

Вчера был у Мозгуновых. Оказывается, шесть дней назад умер дядя Игорь Калабин.
Мне его искренне жаль.
В прошлом фронтовик, подполковник-инженер, преподаватель Военно-инженерной академии им. Куйбышева, он в 1960 году попал под знаменитое хрущёвское сокращение Вооружённых Сил и был уволен из армии на 30% пенсии.
Превосходный семьянин, ценивший домашний уют, любящий свою дочь Таню, он отказался от предложения перед самым увольнение уехать, кажется, в Дальневосточный военный округ из Москвы для продолжения службы. Выбрал семью.
Дядя Игорь всегда приходил на помощь нашей семье, когда нужно было заняться оформлением бумаг после кончины отца или моего брата Фели. Разбираясь в бюрократических тонкостях, он находил подходы к чиновникам и быстро решал все возникающие проблемы.
Последние годы он являлся заместителем директора общеобразовательной средней школы с производственным обучением, и все ученики его очень любили, ибо он для них каждый год устраивал поездки в Болгарию, на Черноморское побережье или ещё куда-нибудь в увлекательное путешествие.
Очень жаль, что его не стало.
Мир праху его!

25.09.87.

Сдал последний экзамен по тактике. И грустно и радостно. Грустно потому, что предстоит разлука с Ленинградом, радостно – скоро увижу Веру и Яника.
Спасибо всем преподавателям ЦАОКа за учёбу и положительные оценки:
звукомметристам полковнику Шуляченко и подполковнику Кривоносенко,
преподавателям стрельбы и управления огнём полковнику Руденко и подполковнику Дикареву,
преподавтелю топогеодезии полковнику Маслову,
преподавателю радиолокации полковнику Мельнику,
преподавателю тактики полковнику Сопову и другим.
И прощайте товарищи по учёбе:
Майор Янюк, капитан Симонов, майор Ильюк, майор Герман, майор Тюриков, капитан Сухинин, майор Дробязгин, майор Яцук, майор Калохин, подполковник Макаров, майор Захаренков, майор Григорьев, майор Несмелый, старший лейтенант Рузанов, капитан Курлыков, майор Борисов, капитан Морозов, майор Загоняйко, капитан Крутов, капитан Белоножкин, майор Коваленко, майор Андрианов.

16.10.2009г.

ПУТЕШЕСТВИЯ В КОЛОМНУ В ПИСЬМАХ

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

В КОЛОМЕНСКОМ ОРДЕНА ЛЕНИНА КРАСНОЗНАМЁННОМ АРТИЛЛЕРИЙСКОМ УЧИЛИЩЕ МЫ УЧИЛИСЬ С 1963 по 1966 ГОДЫ

ДОРОГОЙ ВИТЯ! (Пенской, прим.авт.)

Посылаю тебе фотографии нашей встречи в Москве. На них видно, что я по сравнению с тобой за прошедшие 40 лет с времён нашей учёбы в Коломенском артиллерийском училище изменился больше. Ты в свои 57 выглядишь молодцом. Я же за эти десятилетия в этом же возрасте стал толстым, неуклюжим и ленивым то ли из-за врождённой наследственности, то ли из-за размеренного и спокойного образа жизни после 8 лет работы в Музее Кремля. То ли ещё почему.
Под впечатлением встречи с тобой и от нахлынувших в последние дни воспоминаний, имеющих особенность делаться со временем, как вино, только крепче и вкуснее, я позавчера съездил в Коломну. И до сих пор хожу под впечатлением как о путешествии в юность или о чём-то самом родном и дорогом на свете.
Итак, всё по порядку.
На Казанском вокзале я сел в электричку с отправлением в 9.57. и вскоре в окнах вагона замелькали названия знакомых платформ: Выхино, Люберцы, Фаустово, Виноградово, Воскресенск, Пески, Хорошово, Пл. 113-й км и др. И, наконец, Коломна, расположенная где-то на 115 километре от Москвы, а не на 101-ом, как ты мне пытался доказать.
Здание станции то же, что и 40 лет назад, - одноэтажный каменный барак с радующей глаз формой. Он расположен намного ниже уровня платформы и, наверное, дореволюционной ещё постройки, когда не было перрона и пассажиры вынуждены были с чемоданами и баулами взбираться в вагоны по их высоким ступеням.
Да, забыл написать, что поезд прибыл на станцию в 12.20. и, значит, в пути я находился 2 часа 23 минуты. Как видишь, скорости те же, что и раньше.
Сама станция и её окрестности тоже не претерпели серьёзных изменений, если не считать трамвайного круга, пути которого пересекаются со старой рельсовой веткой линии в районе заброшенного в наше время кладбища, а теперь мемориала, посвящённого всем погибшим в годы гражданской и Великой Отечественной войн.
Сойдя с поезда, я пешком дошёл до нашего родного, теперь уже бывшего, Коломенского ордена Ленина Краснознамённого артиллерийского училища (КОЛКАУ), на воротах которого прочёл «Михайловский военный артиллерийский университет». Всё это название уходит своими корнями в прошлое, когда в Санкт-Петербурге существовало Михайловское артиллерийское училище, в котором, кстати, до революции учились многие мои родственники по линии мамы. Тут же вспомнил, что на Знамени нашего училища сохранился старый логотип, наверное, ещё с ранних послереволюционных лет «ЛАУ-2», т.е. «2-е Ленинградское артиллерийское училище», перебазировавшееся в Коломну, по-моему, в начале 50-х годов из Северной Столицы и выпускавшее долгое время офицеров-артиллеристов наземной артиллерии. Пока с 1960 года не стало выпускать ракетчиков оперативно-тактических ракет. В 1968 году, через 2 года после нашего выпуска и 8-летнего перерыва состоялся первый выпуск офицеров опять по прежней артиллерийской специальности. Как тогда говорили, если экскаватор не может заменить лопату при землеройных работах, то и ракеты с ядерными боеголовками не могут решить все тактические задачи современного локального боя на чьей-нибудь чужой территории или даже сражения с применением оружия массового поражения. Поэтому в войсках после ряда поражений армий стран Африки и Ближнего Востока, зависимых в военном отношении от СССР, стали усиленно готовить специалистов классической ствольной наземной артиллерии, попутно создавая новые образцы артиллерийского вооружения.
Расположенные рядом с воротами университета дома гражданского медицинского училища на месте. Все нуждаются в ремонте, хотя бы в косметическом. Здание общежития, в котором я встречался с одной студенткой, закрыто наглухо. Не помню, существовал ли у ворот нашего училища фонтан со скульптурной композицией «Играющие дети», созданный наподобие скульптур 30-х годов прошлого столетия типа «Девушка с веслом», «…с мячом», «Барабанщик», «Горнист» и т.д. Но сегодня фонтан есть и он в довольно хорошем состоянии.
Стадион, что находится рядом с училищем, и на котором мы занимались спортом, закрыт со всех сторон глухим забором от посторонних, и, как я понял, теперь он существует только для курсантов училища или, как их теперь называют, студентов. Городскую баню, в которой мы один раз в неделю мылись, недавно отремонтировали и она в настоящее время работает. Изменилось в ней только внутренне расположение кабинетов, - на месте буфета, в котором мы украдкой от начальства после мытья потягивали пиво, теперь расположена директорская. А вот знаменитый кабак «Старая лошадь», в котором мы проводили часы увольнений за стаканом вина или водки с пивом, я так и не нашёл. Видимо, этот трактир давно уже прекратил своё существование.
На Арбатской улице, недалеко от бани, видел деревянную избу, в которой жил дважды Герой Советского Союза лётчик-истребитель в годы ВОВ полковник Зайцев. По-моему, мы часто по утрам пробегали мимо неё, занимаясь кроссовой подготовкой. Я эту избу узнал по табличке с надписью на её фасаде. Бюст этого знаменитого лётчика так и стоит на прежнем месте недалеко от памятника Ленину, возле которого по старой традиции висят портреты знаменитых коломчан с их краткими биографиями. Чтобы показать всем приезжим, что местным жителям есть кем и чем гордиться. Правда, почти все эти ударники труда из нашего советского прошлого. Как и вся история Коломны, до сих пор существующая, видимо, по скудным данным из времён нашей с тобой учёбы. Я об этом сужу по отсутствию книг в магазинах по истории этого старинного поселения, ставшего городом в 1781 году, его особенностях, географии и природных условиях. На прилавках магазинов видел только книги с жизнеописаниями передовиков производства и брошюры по истории Коломенского кремля. Не было в продаже схемы или карты города.
Надо сказать, что старая Коломна мало изменилась, наверное, за прошедшие 100 – 150 лет. Те же улочки меж деревянными и каменными домами жителей с редко нарушающими их покой проезжающими повозками и автомобилями. То же медленное ленивое течение времени, когда очень хочется думать, что оно на самом деле стоит на месте с несущейся в бесконечную неизвестность Землёй. Во всём чувствуется русская патриархальность с её устоявшимся старинным бытом, и какая-то нега от сознания того, что, мол, некуда куда-то спешить и к чему-то стремиться, ибо вокруг и так ничего не меняется, что, может быть, даже и к лучшему. Везде видна почившая в бозе старорежимная Русь с её вековыми устоями, однотипной деревянной архитектурой и неухоженностью. Так и кажется, что зайдя в любой дом, увидишь на никелированных панцирных кроватях с массивными шарами по углам гору разнокалиберных подушек, слоников на полках рядом с несколькими книгами, на стене фотографии родных и близких с чепчиками и фуражками на головах и ходики с гирями с зыркающими глазами кота или медведя. А окунувшись чуток в почти неизменную здесь смесь прошлого с настоящим, ещё иконку с лампадой, рукомойник в углу и керосиновую лампу на столе с белоснежной скатертью.
Всё дерево на избах почернело от времени, на камне облезла штукатурка. И тем не менее все эти домики по-своему притягательны и невольно рождают в душе уважение к их жильцам, испокон веков славящихся своим гостеприимством, радушием и добротой к гостям.
Несколько особняков «новых русских» из красного кирпича и такого же цвета крепостных заборов я всё же видел. Но до полного их господства над всей территорией этого городского заповедника ещё ой как далеко, что внушает определённый оптимизм в деле сохранения старины и всего необычного в духе русского, не изменившегося образа жизни и культорежимного сознания. Ведь, как сегодня говорят вопреки утверждениям Маркса, не бытиё определяет сознание, а именно сознание создаёт всю окружающую нас действительность. В противном случае мы бы до сих пор ходили в шкурах убитых животных и жили в пещерах.
В общем, старая Коломна – это город для всех ностальгирующих по прошлому горожан, вроде меня, а также для разного рода художников, кинематографистов, историков, фотографов и т.д. Несмотря даже на то, что таких мест на Руси до сих пор уйма, как грибов после дождя. И чтобы увидеть 18-й или 19-й век не обязательно даже уезжать куда-нибудь из Москвы – достаточно пройтись по её Солнцевскому району, где я живу. Мимо местных, в черте города сёл и деревень. Таких, как: Лукино, Чоботы, Лазенки, Переделкино, Рассказовка, Говорово и др. И увидишь те же чёрные покосившиеся деревянные или полудеревянные избы с резными наличниками на окнах, дым из труб, деревянные колодцы и кучи навоза на скотных дворах. Не надо, как в Японии, искать чудом сохранившиеся старые деревни, чтобы обносить их стеклянными колпаками для будущих потомков как свидетельство истории и уклада жизни их предков.
Посетил я и знаменитый на всю Московскую область Кремль. В одной из башен которого, в «Маринкиной», провела по преданию какое-то время в заточении, если верить городской молве, знаменитая полячка смутного времени начала 17 века на Руси, жена двух Лжедмитриев Марина Мнишек. Хотя на сей счёт существует у историков другое мнение. Есть вполне обоснованная документами версия, что в сей башне в начале 18 века содержалась некая Марина Поликарпова, числившаяся в бегах, гермафродит от природы, женатая на некой Прасковье, уроженке Тульской оружейной слободы. Из этой башни - новоделу, ибо старая не дошла до наших дней, долгое время часто можно было слышать вопли и крики этой Марины. Остаток своих дней она провела в монастыре. Но за коломчанами, не искушёнными в вопросах истории; у которых на слуху было имя только знаменитой Марины Мнишек, закрепилось это старое предание, и название башни по содержащейся в ней Марине Поликарповой.
Кремль восстанавливается, ибо за годы советской власти пришёл в запустение и был даже поделён на две части шоссейной дорогой. Кремль был построен около 500 лет назад для защиты юго-восточных рубежей Москвы. Ему удалось избежать разрушений от времени и от набегов завоевателей и сохранившийся к 1917 году. Он не устоял под натиском равнодушия и забвения за последние 70 лет и, если б не экстренные меры местных властей, сохранился бы только в памяти местных жителей. Судя по вывеске, Коломенский кремль в настоящее время «реконструируется и музеефицируется». В нём действует уже женский монастырь, что невольно вызывает уважение к местным жителям, вспомнившим, наконец, своё прошлое. Ведь когда-то этот Кремль по своей красоте мог сравниться даже с Московским Кремлём, если верить пояснению к схеме. Сохранилось восторженное описание его сирийским путешественником Павлом Алеппским, который назвал эту крепость, «построенной, доведённой до совершенства и достойной удивления зрителей».
После посещения Кремля я снова вернулся в старый город и по сохранившемуся с наших дней понтонному мосту перешёл через Москву-реку на её левый берег и вскоре дошёл до известного тебе села Бобренева с его знаменитым монастырём (мы сдавали возле этого монастыря спортивные нормативы по военно-спортивному комплексу, в частности по кроссу на 3 км и лыжам на 10 км; ещё оно для нас знаменито тем, что наш командир взвода старший лейтенант Макутчев был женат на жительнице этого села). Обошёл вокруг весь монастырь, оказавшийся закрытым для прохода внутрь, но, как я понял, ныне действующий. Главная калитка оказалась запертой. Звонить в звонок на двери я не решился. Не видел я никаких табличек возле монастыря или плакатов с изложением истории этой обители. Встретил возле стен только женщину средних лет, которая на мои вопросы промычала что-то нечленораздельное, дыхнув на меня винным перегаром. Да двух алкашей, выпросивших у меня чирик на опохмелку.
Вскоре тем же обратным путём через понтонный мост и старый город я отправился в обратный путь и на станции успел к рязанской электричке, отходившей на Москву через несколько минут. Через два часа без пяти минут был уже на Казанском вокзале.
Вот и всё путешествие. Как видишь, впечатлений много. Время было потрачено отнюдь не зря. Думаю, продолжить эти поездки в Коломну, чтобы до конца насытиться энергетикой прошлого, которая вопреки всем законам жизни позволяет нам совершать путешествия по времени. Планирую посетить теперь уже новый город с Голутвином и его знаменитым монастырём. А также Щурово и родину великого русского поэта Есенина село Константиново, возле которого находились наши летние лагеря, и в музее-избе которого мне так и не довелось побывать.
Надеюсь, что когда-нибудь мы вместе совершим это увлекательное путешествие.
На этом заканчиваю. Пиши. Привет жене и сыну.
Твой друг Гера.
7 июня 2002 г.
------------------------------------------------------------------------------------------

ДРУГ ВИТЯ!

Вчера я опять ездил в Коломну, ибо желание снова увидеть этот город, встретиться с его прошлым и настоящим, воскресить в памяти былое и дополнить своё представление о нём пересилили всё остальное. Задумано – сделано и вот я уже в Голутвине в половине первого дня.
Где-то я слышал или вычитал, сейчас не помню, одну интересную, на мой взгляд, фразу: «Только русский человек способен тосковать по Родине, не покидая её». Счастье, что у меня, русского человека, несмотря на литовскую фамилию, вся история России под боком в многочисленных московских музеях; и нет необходимости тратиться на дорогостоящие путешествия с поездками, чтобы свидеться с близкими и милыми местами. Ведь свобода заключается не в самом факте предоставления её нам, а в том, можешь ли мы пользоваться её плодами. Поэтому я и испытываю определённый душевный комфорт, имея возможность бесплатно и практически ежедневно погружаться в образы и видения прошлого в своём, не отягощённом пока ещё тяжёлой прозой жизни и старостью, сознании. В этом я типичный совок, в чём сознаюсь без утайки, ибо не имея ни желания, ни сил заниматься материальной стороной жизни, уповаю на её духовную, более доступную для меня составляющую.
В Голутвине мне пришла в голову мысль посетить сначала те места, в которых я раньше никогда не был. И с этой целью отправился пешком по улице Октябрьской революции в сторону, противоположную центру города. Дойдя до автобусной остановки «Бачманово», я сел в какой-то автобус и, проехав одну остановку через мост, оказался на правом берегу реки Оки.
Увидев запущенный, но остававшийся красивым в своём гордом архитектурном величии, храм, направился в его сторону и вскоре любовался им с близкого расстояния. На фасаде прочёл: «Храм этот назван в честь Пресвятой Троицы в Щурове. Строительство его было начато в 1892 году. В 1900 – 1907 годах он расписывался, а в 1929 году уже был разграблен и осквернён. Настоятель храма отец Сергей Модестов был арестован и осуждён на 10 лет, а в помещениях храма властями города были устроены гаражи и склады. В 1991 году храм был возвращён Русской православной церкви». И кое-что уже сделано по его возрождению, в чём я смог убедиться, зайдя внутрь. Иконостас, иконы на стенах, свечи с лампадами, ящики для пожертвования на восстановление храма – всё это уже имеется, но до полного его восстановления ещё очень далеко.
Потом я спустился к берегу реки Оки, где увидел мальчика лет 9 – 10, копошившегося возле воды. Разговорились с ним, и вскоре я узнал, что зовут его Игорем, что сам он из Москвы и приехал сюда на каникулы к бабушке. Здесь же, на берегу, он продемонстрировал мне нехитрый способ ловли вьюнов, годных в пищу разве что только кошкам, вытаскивая их на берег с зелёной массой тины. Как он мне поведал, в этой речной массе иногда встречаются и раки.
От своего собеседника узнал, что чтобы попасть на левый берег реки надо дойти до шоссейного моста, ибо ближайший, железнодорожный, закрыт для пешеходов. Попрощавшись с Игорем и пожелав ему удачи в рыбалке, я вскоре убедился в правоте его слов, т.к. увидел, что все подходы к железнодорожному мосту опутаны колючей проволокой, а на самом мосту имелся какой-то пост с охранниками.
Пришлось идти к шоссейному мосту, который я благополучно пересёк и двинулся в сторону Голутвинского монастыря. Дошёл до его полуразрушенных стен и узнал из прочитанного на вывеске, что в нём в настоящее время расположена духовная семинария, и почему-то ни слова, в каком веке монастырь основан, его первоначальное назначение и его история.
Выйдя из монастыря через запасные ворота, я спустился к реке Москве и по её берегу дошёл до места, где эта столичная река впадает в Оку. Там я увидел пляж, несколько легковых машин на берегу и купающихся людей. Постоял недолго, любуясь этим географическим местом, где столичные воды впадают в приток Волги и затем двинулся в сторону города, к его центральной части. Дойдя до трамвайной остановки, сел в первый же подошедший трамвай и доехал до знакомого нам с тобой Дворца культуры, а точнее до «Культурно-спортивного комплекса «Коломзавод», как было написано на его фасаде. Прочёл также, что «в этом здании в годы Великой Отечественной войны размещался госпиталь для раненых воинов Советской Армии». В период нашей с тобой учёбы в училище мы иногда по субботам и воскресеньям похаживали в этот дворец на танцы, очень хорошо там проводили время, знакомясь с девчатами – коломчанками, назначая им свидания в следующие выходные дни или праздники. Наверное, и теперь в нём так же, как и 39 лет назад по выходным играет музыка и проводятся вечера танцев.
Постояв немного в раздумье возле стен дворца, я вскоре двинулся дальше. Дошёл до мемориала, посвящённого всем погибшим в годы гражданской и Великой Отечественной войн. Постоял какое-то время возле памятника знаменитому конструктору миномётов Шавырину. Возле вечного огня разговорился с одной пожилой коломчанкой, и узнал, что на месте этого мемориала до 1940 года находилось старинное городское кладбище, «купеческое», как его окрестили местные жители за его старорежимные захоронения. В 1940 году по решению местных властей кладбище было закрыто и пустовало до 1967 года, до начала строительства мемориала, открытие которого состоялось в 1972 году. Во времена нашей с тобой учёбы, т.е. в 1963 – 66 годах, на нём не было уже, по-моему, ни одного могильного холмика, что лишний раз только свидетельствует о послушании и преданности русского народа пусть хоть даже самой преступной власти с её командным стилем управления экономикой и страной в целом. Стоило только кому-то из начальства приказать не хоронить никого, как жители любого российского города спешили выполнить это указание сверху, попутно забывая об уже захороненных в могилах кладбища своих близких и друзей. Как говорится, «в Москве стригут ногти, а в провинции уже режут пальцы». И никто не протестовал, открыто не возмущался очередной директивой сверху, боясь, наверное, угодить в разряд врагов народа. Не исключаю, что смельчаки какие-нибудь всё же находились, что не меняло в целом общую картину безропотности горожан.
От этой женщины я также узнал, что умерших коломчан теперь хоронят на кладбищах сёл Городищево и Протопопово, что находятся недалеко от города.
Потом на автобусе я доехал до центра старого города и снова оказался у стен Кремля. Возле легендарной Маринкиной башни прочёл:
«В августе 1380 года Коломна стала местом сбора русских войск, направлявшихся под командованием великого князя Дмитрия Московского для сражения с полчищами Мамая».
Мимо стен Кремля по главной дороге дошёл до реки Коломенки и не узнал её. Запруда сделала эту неширокую и мелкую речку похожей на большое озеро. Долго искал Дивизион боевого обеспечения нашего Коломенского артучилища, куда все мы, абитуриенты, первоначально прибыли где-то в конце июня 1963 года для сдачи вступительных экзаменов и где мы все жили в армейских палатках. Мы с тобой, по-моему, жили в одной палатке и вместе с нами ещё Германович, Новомейский, Зюбин, Щербицкий и ещё кто-то. Где-то месяц мы дружно жили в таких полевых условиях и вскоре меня, наивного московского юношу, до нитки ограбили. Да так, что пришлось отпрашиваться у начальства, и в одолженном у кого-то трико и рубашке съездить срочно домой за одеждой и попутно сняться с комсомольского учёта.
После успешной сдачи экзаменов мы где-то почти весь август работали в Сельцах под Рязанью по подготовке лагеря к осеннему и зимнему периодам. И только в самом конце этого месяца приехали все в училище для подготовки к началу нового учебного года. Потом на протяжении всей нашей 3-годичной учёбы мы где-то 1 – 2 раза в месяц несли в этом дивизионе караульную службу по охране складов, хранилищ и техники. В шутку мы ещё называли этот дивизион ДБО (дивизион боевого обеспечения) «дикой бандой Олефира» по фамилии командира этого дивизиона подполковника Олефира и его солдат – почти всех выходцев из Средней Азии. Олефир славился в училище тем, что был очень крут на расправу,- наказания так и сыпались от него за малейшую провинность, - и ещё за то, что был не сдержан на язык. По мнению многих, у него были налицо признаки психической неуравновешенности, и даже мания величия. Из-за окурка в неположенном месте или за неаккуратную причёску он мог до получаса с вытаращенными глазами криком произносить монологи с примерами из Великой Отечественной войны, когда «только гвардейцам, попавшим под кинжальный огонь врага при прорыве обороны, и потерявших добрую половину людей специальным постановлением ГКО разрешалось носить усы и бакенбарды, что расценивалось в то время как высшая награда за боевые подвиги» и т.д.
Про Олефира ходили легенды. В летних лагерях я как-то видел его дочку. Ходила она наклонившись всем корпусом, и я узнал, что из-за какой-то болезни она носила медицинский корсет-панцирь.
Знали мы этот дивизион также по большому количеству в нём сверхсрочников, которых называли в то время «кусками», «макаронниками», «портупейщиками» и, возможно, как-нибудь по-другому. Уже не помню. А кто-то ещё придумал двустишие:
«Папа служит в ДБО
Шея – во и морда – во!».
Впрочем, после окончания училища, уже в войсках я слышал то же самое про офицеров и сверхсрочников войск противовоздушной обороны, ПВО.
Я всё это пишу, чтобы освежить мою и твою память о тех наших счастливых юношеских временах, когда мы совершенно ещё не знали жизни, а тем более суровости всей службы и, как девочки задолго до свадьбы, были наивны и простодушны. А также с надеждой, что ты со своей стороны добавишь какой-нибудь забытый мной эпизод, чтобы полнее окунуться в воспоминания нашего с тобой времени становления как личностей пока что в условиях совсем не суровой училищной армейщины.
Я этот дивизион так и не нашёл. Или его уже нет на старом месте или его закрыли со всех сторон домами.
В обратном направлении к центру города шёл по улице Луговой. Видел центр экологии, туризма и краеведения Коломны.
В старой Коломне на улице Яна Грунта на фасаде дома №1 прочёл: «В этом доме жил педагог-просветитель Андрей Павлович Радищев (1911 – 97).
В половине 10-го вечера был уже дома.

Пиши. Гера.

12 июня 2002 г.
------------------------------------------------------------------------------------------

Дорогой Витя!

Впервые в этом году снова поехал в Коломну. Главной целью поездки у меня была посещение Краеведческого музея города, в котором, к своему стыду, ни разу не был. На Казанском вокзале, как всегда, сел в электричку с отправлением в 9.33. и в 11.35. был уже на станции «Голутвин». По пешеходному мосту пошёл не направо, куда ринулись все нормальные пассажиры со своими баулами и чемоданами, а налево по ходу движения поезда с желанием увидеть своими глазами знаменитый Коломенский тепловозостроительный завод, о котором был много наслышан и читал, а вот любоваться им с близкого расстояния так и не довелось.
Спустившись с моста на землю, я вскоре стоял уже перед заводоуправлением. День был воскресным, и людского оживления возле двух корпусов завода не было. И не было никакой возможности узнать, как завод чувствует себя в наше безалаберное перестроечно-базарное время. Рентабелен ли он и, вообще, выпускает ли он тепловозы, как встарь. Или перешёл на выпуск более ликвидной продукции типа ночных горшков, утюгов или ещё чего-нибудь в этом роде, когда доход от реализации подобных изделий сиюминутен.
Постояв недолго в раздумье возле проходной управления, я опять поднялся на пешеходный мост и вскоре на фасаде здания вокзала прочёл:
«Вечером 18 декабря 1905 года карательной экспедицией Семёновского полка у станции «Голутвин» расстреляны 27 человек, в том числе:
Д.А.Зайцев – Председатель Совета рабочих депо,
А.И.Сапожков – студент, член РСДРП/б (почему с окончанием на «б»?),
В.А.Тарарыков – адвокат, член РСДРП/б,
В.С.Дорф – служащий Коломзавода,
А.И.Надежин – начальник станции,
П.Ф.Варламов – машинист,
Стопчик – рабочий Коломзавода,
Ильичёв - фельдфебель
И др.»
Да упокоятся их души с миром! И да всплывёт пусть вскоре правда о том расстреле, о котором мы пока что знаем по табличке советских времён и, может быть, из книг советского прошлого с густой лакировкой событий в пользу «победившего» в 1917 году «гегемона».
Ведь, как известно теперь из нашей истории, не было расстрела мирной демонстрации 9 января 1905 года рабочих и жителей Санкт-Петербурга, нёсших к Зимнему дворцу иконы, хоругви и царские знамёна, чтобы «выпросить у царя улучшения жизни». Была тщательно спланированная эсерами акция, когда боевики из толпы открыли из всех имевшихся при них стволов огонь по солдатам в шеренге. Ответным огнём солдаты разогнали толпу. Имелись убитые и раненые, как среди военных, так и среди демонстрантов.
Может быть, когда-нибудь мы узнаем правду и об этом расстреле в Коломне 18 декабря 1905 года.
На трамвае, идущем в центр города, увидел табличку с обозначением его конечного пункта на маршруте: «Дворец спорта», - и не раздумывая сел в него – ведь этот трамвай вёз меня в июль 1966 года, на выпускной вечер нашего Коломенского артиллерийского училища, когда и солнце для нас сияло ярче, и трава была зеленее, и бабы любили нас крепче. Тогда же в том знаменитом на весь город Дворце Шавырина, как называли ещё Дворец спорта, для нас были накрыты столы, приглашены артисты. Но, как говорится, «благими намерениями устлана дорога в ад». И весь тот вечер, как ты, наверное, помнишь, превратился для большинства выпускников в грандиозную пьянку с освобождением в пьяном угаре от той избыточной энергии, которая давно просилась наружу в обманчивом предвкушении предстоящей свободы после 3-х лет казарменного бытия. С сопутствующими ей муштрой, изнуряющими 30-километровыми марш-бросками с полной выкладкой, тактическими учениями на 40-градусном морозе и т.д.
Тем не менее сегодня, с высоты нашего возраста мы уже по-другому смотрим на прошлое и считаем, что годы, проведённые в стенах училища, были, пожалуй, самыми счастливыми в нашей молодости, закалившие всех нас как физически, так и духовно для последующей службы.
А тогда в предвкушении выпускного вечера души наши пели перед переходом в другую ипостась с более свободным передвижением в пространстве, уже без выклянчивания у своих отцов-командиров увольнений в город, разносов за плохо убранную койку, передвижений строем по территории училища и т.д. К тому же будущая относительно свободная жизнь должна была сопровождаться повышенным денежным доходом по сравнению с гражданскими сверстниками, квартирным обеспечением, что делало нас в глазах прекрасного пола достойными женихами и любовниками. В то время не было ещё созревшего к 2000-ому году класса менеджеров, офисных клерков, предпринимателей и просто спекулянтов, не говоря уже об олигархах, банкирах и акулах бизнеса, ставших реальными конкурентами в амурных делах всем военным, включая и генералов. А тогда, когда многочисленное поколение фронтовиков, пережившее Великую Отечественную войну, ещё работало и здравствовало на скромные зарплату и пенсию, офицеры были самыми выгодными женихами и почётными гостями на любом застолье. Как теперь всё изменилось, и как наивно нам представлялось будущее! Хотя кое-какие сомнения в моей душе всё же были, и не зря в военных семьях говорилось, что «офицеры, как правило, долго не живут». Но мы в большинстве своём и не хотели доживать до глубокой старости, совершенно не представляя себя малоподвижными и немощными старцами. Молодость потому прекрасна и оптимистична, что она не вечна. В противном случае она являла бы собой унылое и малоприятное прозябание.
Но я отвлёкся.
И вот я на конечной остановке трамвая, но не видно никакого дворца. Видны стены какой-то зоны, забор, обнесённый сверху витками колючей проволоки. Стал спрашивать дорогу у прохожих и один мужчина показал мне рукой в бесконечную даль, на горизонте которой высились башенные краны, что свидетельствовало о каком-то строительстве. Я пошёл в указанном направлении и вскоре оказался перед большой огороженной под строительные работы площадкой. От местных жителей узнал, что строится Ледовый дворец, а старый Дворец спорта готовится к сносу, т.к. в нём «всё уже поржавело, осыпалось, и нет никакой возможности привести его в порядок». Через дыру в ограждении оказался на строительной территории. Вскоре увидел до боли знакомый подъезд и фасад. Само здание стояло уже в урезанном виде, т.е. частично разрушенным, и имело довольно плачевный вид. Через стеклянные стены фасада виднелись какие-то висячие тряпки. Около подъезда толпились рабочие – несмотря на воскресенье, работы шли полным ходом, хотя особого энтузиазма на стройке я не наблюдал. Сам остаток здания Дворца использовался, наверное, как управление. Вокруг стояли бетономешалки, везде царила грязь и строительная неразбериха с курганами песка и мусора. Зато сохранилась лестница с многочисленными ступенями, которые помнят наши с тобой спуски к Дворцу, стоящему в низине, на ещё довольно крепких ногах и подъём без оной крепости.
Жаль, что здание подлежит сносу. Ведь оно ещё сравнительно молодо, построено было где-то в середине 60-х годов прошлого века и, как я слышал, на личные сбережения знаменитого конструктора миномётов Шавырина. Сама же лестница тоже имеет следы разрушения. Ступеньки оббиты и заросли травой, и нет в них уже той торжественности, с которой они встречали нас на выпускной вечер. Теперь надежда на её возрождение связана со строительством нового Дворца.
Краеведческий музей, находящийся в центре города в каком-то старинном храме, оказался закрытым. Я сначала подумал, что меня неправильно сориентировали, т.к. на здании храма, который я обошёл кругом, не было никаких вывесок с пояснениями, что именно здесь находится музей. Висели только амбарные замки с щеколдами и пломбами на них. Но, переспросив несколько раз прохожих, понял, что я у цели. Видимо, посетителей нет – вот он и закрыт. А как хотелось побродить по его залам и узнать более подробно историю города, в котором мы с тобой провели 3 года из своей молодой жизни!
Недалеко от здания музея, у ворот какой-то стены я увидел вывеску: «Свято-Троицкий Ново-Голутвинский женский монастырь». А когда он был построен, что в нём находилось в годы советской власти, ни слова. Зашёл внутрь. Поднялся на второй этаж какого-то здания и оказался в церкви. Постоял, помолился, как умею, перед образами и вскоре спустился вниз. Во дворе монастыря увидел двугорбого верблюда в окружении молодых монашек. Хотел подойти поближе к животному, чтобы засвидетельствовать сей исторический факт фотоаппаратом – наверное, первого верблюда в истории Коломны, но монашки не разрешили мне этого сделать.
Вообще, верблюды в Подмосковье уже не новость. В одном только Волоколамском районе их живёт уже целое стадо.
Не разрешили мне пройтись и по внутреннему периметру монастыря, перегороженному в некоторых местах строительным мусором и досками. В общем, как в старые добрые времена, кругом одни запреты и сплошное убожество в стадии бесконечного ремонта или реконструкции. Отсюда стал понятен смысл выражения писателя Эдварда Радзинского: «В России всё секрет и ничего не тайна!». Кроме меня и ещё трёх человек из посетителей, в монастыре никого не было.
Потом я оказался у стен нашего с тобой родного училища. Вспомнились дни и годы, проведённые в нём. Преподаватели, давшие нам путёвку в жизнь. Перечислю здесь всех, кто остался в моей памяти.
Начальник училища генерал-майор Голиков Андрей Алексеевич;
зам. начальника училища полковник Климанов;
зам. начальника училища по тылу полковник Суслов;
преподаватель автодела майор Козлов;
преподаватель теоретической механики служащий Розенштейн; преподаватель металловедения полковник Портман;
обаятельная и всегда элегантная преподавательница математики служащая Карх;
особист Козлов;
преподаватель стрельбы и управления огнём подполковник Васильев; преподаватель материальной части подполковник Маслов;
преподаватели наземного оборудования подполковники Колоколов, Михеев и майор Павлов (трагически погиб через год после нашего выпуска); преподаватель электротехники майор Батанов;
преподаватель топографии подполковник Мурашов;
преподаватель защиты от оружия массового поражения подполковник Дунаев;
преподаватели тактики полковник Лащивер, подполковники Галдюк и Сычёв, майор Афанасьев;
преподаватель по приборам майор Вашуков, его жена Вашукова преподавала нам английский язык;
преподаватели по 5-й схеме майоры Шум, Есаулов и Блинов, капитан Голанцев;
преподаватель психологии подполковник Соборнов;
преподаватель партийно-политической работы полковник Гвоздев; преподаватель истории КПСС подполковник Карпов;
преподаватель военно-инженерного дела подполковник Сидоренко; преподаватели физподготовки майоры Берзин и Чежегов. А также наши непосредственные воспитатели:
командир 2-го дивизиона полковник Кучерявенко, командир 4-й батареи майор Черноштан, командир нашего 24-го взвода старший лейтенант Макутчев, командир 14-го взвода старший лейтенант Картамышев, командир 34-го взвода старший лейтенант Назаров и сменивший его старший лейтенант Перепеляк, командир 44-го взвода старший лейтенант Сердюков и сменивший его старший лейтенант Гунявый.
Из начальников служб вспомнились: начальник вещевой службы капитан Верёвкин, начальник медицинской службы майор Подушкин. А из соседнего 1-го дивизиона помню только командира дивизиона подполковника Пестова и командира батареи майора Стрижака, рано умершего, по-моему из-за онкологии и которого мы хоронили в 1965 году.
Вспомнились ребята нашего взвода.
Егоров, Захаров Н.Г., Абызов, Медведев, Назаров, Игнатьев, Уральцев, Кузовков, Тимохин, Новомейский, Барабанов, Иванов, Порхов, Силантьев, Захаров В.Н., Максимов, Касперович, Пенталь, Петухов, Дивяшов, Силенок, Германович, Лесных, Тихонов, Зюбин, Гололобов.
На башне, что возле понтонного моста, прочёл только: «Памятник архитектуры, охраняется государством» и ни слова больше. Странно! Неужели никто в городе не знает, откуда взялась эта башня, для каких целей была построена и в каком веке?
В центре города сел на 3-й трамвай с необычными для Москвы вагончиками. На котором и сделал почётный круг через районы Нового города. Кружным путём на этом же трамвае я доехал до вокзала в Голутвине. В 18.05. был уже на Казанском вокзале столицы.

4 августа 2007 г.
------------------------------------------------------------------------------------------

ДОРОГОЙ ВИТЯ!

Спешу поделиться с тобой впечатлениями от поездки в Коломну 8 сентября и встреч с нашими однокашниками, ибо знаю, что ты интересуешься судьбами всех наших товарищей по училищу.
Во-первых, изменился сам облик Коломны, что сразу бросается в глаза после остановки «113-й километр» на ж/д мосту через реку Москву. В живописную панораму церквушек, монастырей, деревенских домов и понтонного моста старого города неудачно, на мой взгляд, вписалась железобетонная коробка Ледового дворца, построенного рядом с Шавыринским. Он, как на корове седло, уродует патриархальный вид города с его деревянными домами с дворами и золотыми куполами соборов с лениво протекающей мимо рекой Москвой.
На станции «Коломна» я был уже где-то около 12 утра (выехал в 9.07.) и на 10-ом трамвае доехал до остановки «Девичье поле», где в доме на улице с тем же названием живёт Валера Кузовков. Его адрес, как и адрес полковника Черноштана, я узнал года два назад из ответа работников Горвоенкомата Коломны. Обоим послал открытки, но ни на одну из них не получил ответа. Поэтому и решил в отпуске съездить и незвано заявиться в гости к Кузовкову, единственному пока человеку с координатами из нашей с тобой учёбы в военном училище в 1963 – 66 годах.
Дверь открыла жена Валеры, и вскоре я увидел только что сменившегося на дежурстве потолстевшего Кузовкова, обрадовавшегося моему неожиданному визиту. Оказалось, что он мою открытку получил и передал её Юре Полуэктову (в настоящее время полковник, учился с нами в 34-ом взводе), который занимается вопросами ветеранства и розыска выпускников 1966 года. А тот её куда-то заныкал. Черноштан же не смог ответить по самой банальной на этом свете причине – вот уже с 1993 года он покоится на городском кладбище, и странно, что военкоматовские работники этого не знали.
От Валеры узнал, что в Коломне живут также Зюбин Саня (закончил службу в военкомате подполковником), Захаров Коля, Новомейский Эдик, Дивяшов Слава. Ульянцев Толик пошёл по линии ФСБ и до сих пор где-то служит. Ещё о знакомых нам с тобой товарищах: Егоров Володя – осел в Белоруссии (вместе с Германовичем Володей по твоей информации), на Украине где-то живёт Порхов Боря. О Николае Васильевиче Макутчеве, Гунявом, Картамышеве, Назарове (твоём курсантском друге), Борисе Петухове и других ничего не известно. Умер бывший командир 44-го взвода Сердюков «на руках у Коли Захарова». О Лесных Вите известно только, что он со своей женой-коломчанкой, дочерью милиционера, развёлся и куда-то исчез. Сам Валера Кузовков с 1973 года служил в Байрам-Али Туркестанского военного округа командиром батареи. Уволился майором. После увольнения в запас в 1990 году он ещё 4 года продолжал жить по последнему месту службы. Но после обретения Туркменией независимости и вывода из этой республики наших войск обратился к мэру Коломны за помощью и в течение нескольких месяцев получил благоустроенную квартиру в новом доме нового района Коломны. Валера говорил, что все офицеры нашего выпуска, в том числе и неколомчане, изъявившие желание жить в этом подмосковном городе, получили квартиры без всяких проволочек. А ещё в 1990 году, когда я увольнялся, Коломна, как и всё Подмосковье со столицей, была закрытым для прописки городом. Вот бы тебе перебраться с семьёй к Москве поближе. Я думаю, Коломна при любом раскладе лучше Белгорода. Впрочем, возможно я ошибаюсь.
Немного побеседовав, выпив по рюмке чачи за встречу и попрощавшись с женой и матерью Валеры, мы с ним направились к Захарову Николаю, загодя созвонившись с ним по телефону. Он в это время дежурил в Конструкторском бюро машиностроения как сменный электрик. Вскоре я увидел выходящего из ворот прежнего Колю с чуть постаревшим лицом, но с той же загадочной улыбкой, с теми же морщинами на затылке и с почти не изменившейся комплекцией. У нас было два фуфыря с закуской, Коля принёс два стакана и немного колбаски с хлебом. Рядом с этим бюро на железнодорожных рельсах мы и отметили нашу встречу. Узнал, что Коля последние годы служил начальником службы горюче-смазочных материалов на Дальнем Востоке. Уволился в звании капитана с пенсией в 4 тысячи рублей. На работе получает 14 тысяч. Так что, по его словам, на жизнь и благоустройство дачи вполне хватает. Женился он, по-моему, сразу же после выпуска на медсестре из Щурова.
Уговорив втроём две бутылки водки и попрощавшись с Колей, мы с Валерой поехали к Юре Полуэктову, дежурившему в отделении МЧС. С ним ещё немного выпили. От него я узнал адреса и телефоны наших товарищей, которые передаю тебе с этим письмом.
Валера проводил меня до станции, где я купил в дорогу ещё чекушку водки и совершенно «тёпленьким» заявился домой к «радости» своих домочадцев. На всё ушло где-то 11 или 12 часов.
Вот всё, что мне удалось узнать. Как видишь, информация о наших товарищах крайне скудная и нужно работать в этом направлении дальше.
Каждый год 9 мая все выпускники КОЛКАУ в 10 – 11 часов утра собираются в Мемориальном парке Победы, о котором я тебе уже как-то писал, на месте бывшего старого кладбища. Ты, наверное, помнишь его долго висевший кумачовый плакат с тремя словами «Путь к коммунизму».
С этим письмом посылаю тебе в подарок свою последнюю работу в журнале «Военно-исторический архив.
Пиши, звони.

Твой друг Гера Жемайтис.

10 сентября 2007 г».
------------------------------------------------------------------------------------------

Дорогой Витя!

В новогодние праздники несколько раз пытался дозвониться к тебе в Белгород, но безрезультатно. Или у тебя изменился абонентский номер или линия в прошедшие пьяные дни была перегружена.
Во всяком случае, поздравляю тебя и всё твоё семейство с наступившим 2008 годом и от всей души желаю Вам мира и покоя в доме, здоровья и успехов во всём.
Есть новости. Сегодня получил письмо от Володи Егорова, которое посылаю тебе в копии. Ибо знаю, что ты, как и я, интересуешься судьбами наших ребят по КАУ, и это письмо даёт хоть и скудную, но всё же информацию о них.
А до него мне неожиданно позвонил Пенталь из Тирасполя Приднестровья, где он в звании полковника руководит республиканским ДОСААФом. Пенсию он получает около 500 баксов США в месяц, и в самое ближайшее время собирается переехать к себе на родину – в город Дзержинск под Минском.
Говорил с Зюбиным по телефону. Он живёт в Коломне, а работает в охране с режимом «сутки-трое» в Москве в какой-то фирме возле Японского посольства. От него я узнал, что Макутчева после нашего выпуска перевели в отдел кадров училища на какую-то второстепенную должность. Он предлагал и Сане перейти на вакансию в этом отделе. Тот отказался. Сам же Николай Васильевич за какие-то дела загремел в Тамбов на должность командира батареи, где вскоре и умер. Царство ему небесное! Умерли также начальник училища генерал-майор Голиков, наш бывший командир дивизиона полковник Кучерявенко, бывший нач. мед. службы майор Подушкин, Черноштан и ещё кто-то. Царство им всем небесное!
Кое-что прояснилось с Витей Лесных (Жорой Хлястиком). В Симферополе после 15 лет службы его отправили в запас (от Зюбина узнал, что за такую выслугу в настоящее время дают пенсию в 40%). С Зюбиным я разговаривал по телефону на Рождество, и он мне поведал, что у него в гостях находится бывшая жена Вити. По её словам её бывший муж отрастил бороду и ведёт богемный образ жизни. Ты в курсе о его неравнодушии к поэзии Есенина и как он любил читать стихи этого великого крестьянского поэта в училищном клубе на праздничных мероприятиях. Правда, часто забывал текст, но упорно не покидал сцену, силясь вспомнить продолжение. А также он участвовал в комическом боксе на пару с Ульянцевым под недовольный свист собравшихся курсантов. Ибо бокс этот затягивался по времени и уже начинал всех раздражать своим однообразием. При этом Витя чуть ли не до ушей улыбался в твёрдой уверенности, что и всем смешно от их шуточного слабого мордобития боксёрскими перчатками. Представь себе Чарли Чаплина, улыбающегося своим шуткам! Возможно, Витя и сам теперь что-нибудь сочиняет. Помню, как он читал мне и Петухову собственного сочинения рассказы. И ты знаешь, на мой взгляд, они не были лишены литературного и художественного смысла. Не исключено, что он стал своего рода украинским кобзарём, освоив в совершенстве «самую смачную и самую выразительную в мире украинскую мову». Так же, как и Володя Егоров с Пенталем, наверное, сидят над букварями языка «великого батьки Лукашенко».
Всё же какими мы все оказались космополитами! Наверное, отчасти потому, что грубости, несправедливости и хамства в армии нахватались в избытке. В том числе и в училище. Жили в гарнизонах, как бомжи, изображали службу из-под палки, втирая очки всем проверяющим, с потолка перенося в ведомости и журналы списки «выращенных отличников, классных специалистов, и спортсменов – разрядников». Боясь в то же время кого-нибудь из этих «передовиков воинской службы» оставить без присмотра, чтобы они не дай Бог кого-нибудь не изнасиловали, не ограбили или не отправили на тот свет.
Водкой заливали свои горевшие пожаром оскорблённые и неуравновешенные от бытовой неустроенности, тяжёлой службы, начальствующего крика и мата души. Вот и обрадовались развалу Союза с иллюзией об очередном светлом будущем, которая в переломные для страны моменты всегда одерживает верх над унылой и серой повседневностью.
А жизнь не обманешь. Ведь, когда в семье вырастает младший брат, он сам создаёт семью, ибо ему надоедает жить на подачки от главы семейства. Когда он твёрдо знает, что может жить гораздо лучше и достойнее, благодаря своим молодым силам и природным дарованиям, затребовав при этом и ещё положенное ему наследство.
Странно, что находятся ещё люди, даже на самом верху, которые спят и видят возродившийся из пепла СССР. Как говорится, «поезд ушёл» и как бы теперь не прозевать с очередным экспрессом Россию, оставшись на перроне вокзала с одной только Московией. Похоже, что всё к этому и идёт.
На этом кончаю философствовать.
Пиши. Звони.

Твой друг Гера.

17.01.2008.
------------------------------------------------------------------------------------------

Володя, здравствуй! (Егоров, прим. авт.)

Получил твоё письмо и с большим интересом прочёл всё, что касается нашего выпуска КАУ в 1966 году. Как много белых пятен в нашей памяти! О многих наших товарищах мы совершенно ничего не знаем. А хотелось бы. Хотелось бы встретиться со всеми и вспомнить былое. Ведь всем нам было тогда по 18 – 20 лет и наши головы как старые архивы до сих пор помнят всё основное до мелочей, хотя что-то уже выпало из памяти, нуждаясь в обновлении или в пополнении новой, неизвестной доселе информацией. После 1966 года я единственный раз за всю службу встретился только с Эдиком Новомейским и Валерой Кузовковым в Вильнюсе, где я с 1966 по 1968 годы проходил службу в артиллерийском полку 31 мотострелковой дивизии. Они приезжали к нам в гарнизон из Калиниградской области в командировку. А в Казанджике ТуркВо, куда я попал в 1972 году после службы в ЦГВ, встретился с Игорем Абрамовым из 34 взвода. С ним же я учился и на ЦАОКе в 1966 году в Ленинграде вместе с Епифановым, Кудлаем, Забираном и ещё с кем-то из нашей 4 батареи. После ЦАОКа я по протекции друзей отца попал в Вильнюс, а они все были направлены в ТуркВО.
После ЦАОКа в Бикрове (под Ашхабадом) встречался 2 раза с Епифановым, - я к нему ездил в отпуск из Вильнюса, чтобы получить лишние 10 суток на дорогу по ж/д, сам же летал самолётом туда и обратно. И затем в 73 или 74 году встретился опять с ним в Ашхабаде, в котором я служил после Казанджика в должности командира батареи. Он приехал к нам в 55-й армейский артиллерийский полк в составе комиссии из Москвы для инспекторской проверки. Валера закончил академию, остался в Москве, где он родился и вырос, и служил в какой-то военной редакции. Недавно мы с ним говорили по телефону.
С Пенским переписываюсь и перезваниваюсь. Он тоже закончил академию (заочно Военно-политическую в Москве) и после службы в Сумах Украины осел в родном Белгороде. В 2002 году он приезжал в Москву, и мы встретились с ним у меня дома. Закончил эту академию, по словам Пенского, и Вадим Медведев. Живёт теперь тоже где-то в столице.
Знаю, что в Ленинградской артиллерийской академии то ли учился, то ли поступал в неё, Захаров В.Н. Один мой товарищ из ЦГВ провалился там на экзаменах при поступлении и познакомился с ним, а по приезде сообщил мне об этой встрече.
Ну, а про других ребят, осевших в Коломне и живущих в ней до училища, ты всё уже, наверное, знаешь. Куда-то исчез только из поля зрения Назаров Миша.
Со мной в 114 мотострелковой дивизии в Самарканде служил ещё один наш выпускник 1966 года (из 1-й батареи) по фамилии Свинцов Валентин в должности командира ракетного дивизиона кадра. Он из тех, кто прибыл к нам в училище в 65-ом году из Томска после расформирования в этом городе артиллерийского училища. Кузовков его знает, ибо служил с ним вместе в Байрам-Али. Я со Свинцовым конфликтовал на службе, и мы не разговаривали.
Недавно звонил Пенталь из Молдавии. Очень мило поговорили.
Помню, что я от тебя получал письма в Чехословакии, когда ты служил в Кременчуге. Ты меня ещё в одном из них в году 69-ом спрашивал, правда ли, что у нас два отпуска в году за вредность, вернее, «вредных чехов, не дающих нам покоя ни днём, ни ночью своими постоянными контрреволюционными выступлениями». И ещё ты писал, что Министром обороны стал маршал Гречко, и «теперь всех нас закормят этой кашей». Это всё, что я помню из твоих писем.
Сразу же после разговора с тобой по телефону по твоей просьбе залезли с сыном в Интернет и ничего про твоего дядю, политрука Егорова Ивана Петровича, 1919 г.р., уроженца деревни Остапово Арсешевского района Тульской области, не нашли. Есть только один Егоров Иван Петрович, профессор, 1915 г.р.
Вот и все новости. Пиши.

Твой друг Гера.

25.01.2008.
------------------------------------------------------------------------------------------

Привет, Володя!

Большое спасибо за подробное письмо и поздравление с Днём защитника Отечества. Я твоим письмом обрадовал по телефону Пенского и обещал выслать ему в Белгород его ксерокопию – мы с ним постоянно обмениваемся информацией о судьбах всех наших однокашников.
С сыном мы опять вошли в Интернет и на сайте «Победители, солдаты Великой Отечественной войны» нашли Егорова Ивана Петровича, 20.11.1923 г.р. Других Егоровых мы не обнаружили. Телефон твоего двоюродного брата в Москве молчит, как партизан, - всё время в трубке слышны короткие гудки.
Работать в самом Подольском архиве по поиску сведений о твоём дяде – не реально. По своему опыту знаю, что это большая трудоёмкая работа. Дадут тебе 10 – 20 томов подшивок всевозможных приказов и других документов и будешь изучать каждую бумажку в поисках хоть каких-нибудь сведений о родственнике.
Скорее всего, он погиб. Но не исключено, что попал в плен к немцам и после них, если не погиб, затерялся в просторах нашей необъятной страны. Попробуй обратиться в архив ФСБ на Лубянке в Москве (почтовый индекс 101000). Шанс на благоприятный ответ небольшой, но всё же. Не исключено, что где-нибудь в списках у них он значится.
Привет Пете Касперовичу.
Улица Лукинская в Москве находится на юго-западе Москвы за МКАД в районе Солнцева.
Пиши. До свидания.

Твой друг Гера.

26.02.2008.
------------------------------------------------------------------------------------------

Привет, Володя!

Получил твоё письмо со штампом на конверте – 13.03.2008. Но сразу ответить не смог, ибо был занят встречей отца моей приёмной дочери Наташи, объявившегося внезапно в Израиле. Он по Интернету узнал о нашем существовании, и вот таким образом через 34 года приехал в Москву. Мы встретились, и он, наконец, увидел своих дочь и внуков после долгой разлуки. При Туркменбаши ему пришлось посидеть полгода за что-то с конфискацией имущества и только в 2002 году за 18 тысяч баксов удалось вырваться из тюрьмы КГБ и из Ашхабада со всей своей многочисленной роднёй на Землю Обетованную.
Теперь о твоём деле. Вряд ли имеет смысл именно мне обращаться в МО в отношении дислокации воинских частей в Спитаке Армянской ССР в 1939 г, – шансов на положительный ответ мало. Я это знаю по опыту, ибо с самого своего увольнения из армии в запас в 1990 году по сей день занят историческими изысканиями, благодаря чему мной в московских и питерских центральных журналах и газетах к сегодняшнему дню опубликовано уже 12 моих работ. Одну из них посылаю тебе в подарок.
Ответы, в основном, отрицательные, приходится ждать месяцами, а то и в течение года. То ли потому, что я всему Министерству с его архивными работниками надоел до чёртиков, то ли потому, что сотрудники ЦАМО перегружены ветеранскими делами. Не знаю. К тому же и фамилия моя далеко не Егоров. Гораздо легче иметь дело с гражданскими учреждениями. Наверное, не мешало бы тебе решить свой вопрос о розыске сведений на дядю через свой военкомат по месту прописки. Мы ж всё-таки живём с тобой в союзном государстве России и Белоруссии. Параллельно попробуй сам сделать запрос в Подольск или в Российский государственный военный архив на улицу Адмирала Макарова,29, Москва, 125212. У них имеются данные на гарнизоны и военнослужащих до 1941 г. К тому же все заказы, в отличие от ЦАМО, они года три назад выполняли за умеренную плату. Я в прошлом не раз обращался к их услугам и всегда находил поддержку. Подключи к этому делу своего двоюродного брата Савочкина Александра Сергеевича. Его номер телефона я сегодня узнал через справочную службу... Даже говорил с ним по телефону. Будет лучше, если он сам поедет в РГВА с паспортом и поработает в читальном зале, перед этим проконсультировавшись со специалистом. В этом архиве имеются данные на всех военнослужащих, награждённых советскими орденами до 1941 г., а также приказы НКО о назначении офицеров на должности. Народу в нём всегда немного – мало сейчас кто интересуется своей историей.
А я, Володя, живу в Москве за МКАД, метро у нас нет, автобусы подолгу стоят в пробках, и я со своей 120-килограммовой тушей, больным сердцем и с артритными ногами редко выезжаю в центр. Чтобы добраться до Садового кольца мне и моим родным приходится тратить только в один конец в лучшем случае 2 часа. Силы уже не те, чтобы стоять подолгу в перегруженном транспорте, да ещё потом рыться в архивной пыли. Поэтому извини, старик, что не могу плотно заняться твоими делами. Если б хотя бы лет 5 назад ты мне написал о своих проблемах, я бы помог тебе.
Привет тебе от Зюбина. Недавно мы с ним встретились и мило поговорили. Его сотовый номер... Он живёт в Коломне, а работает в Москве в Комитете по предпринимательству Моск. области охранником за 12 тысяч рублей в месяц (четверо суток дежурит, двое отдыхает). Он мало изменился, если не считать седых волос на голове и укрощённого за долгие годы военкоматовской службы гонора. Такой же битюг с хитрым прищуром глаз, выдающимися вперёд мясистыми скулами и с не изменившейся нисколько «пляжной», как он сам выражался когда-то, «фигурой».
От Сани узнал, что Дивяшов в звании подполковника в отставке тоже живёт в Коломне. В Коломне живёт и Полищук из 44 взвода.
С Барабановым он встречался в Тбилиси сразу после окончания училища.
Пришли свои фото.
Удачи тебе в твоих поисках.

Твой друг Гера Жемайтис.

2.04.2008.
------------------------------------------------------------------------------------------

Привет, Володя!

Большое спасибо за письмо и фотографию твоей семьи. (Кстати, ты упорно не пишешь дату, от чего приходится гадать, сколько же письмо находилось в пути, ибо почтовые штемпеля часто оказываются смазанными).
Я понял, что вверху с усами стоишь ты рядом с тремя своими сыновьями. Ребята у тебя прямо олимпийцы, богатыри! Представляю, какие у тебя внуки! Ты счастливый человек!
У меня тоже есть внуки и внучки: Стёпа и Женя от моей приёмной дочери Наташи, соответственно 92 и 86 г.р. И три родных мне человека (незаживающая боль моей души): дочь Соня,1971 г.р. с двумя внучками, - Кристиной, 1995 г.р. и Боженой, 1991 г.р. Необычность ситуации в том, что они все трое – граждане Чехии, где я служил и женился на чешке, имея уже от неё годовалую дочь. Перед этим в срочном порядке разведясь со своей бездетной женой-москвичкой. После свадьбы тут же загремел в ТуркВО на 16 лет, ибо оставшиеся на службе друзья отца, которые могли мне помочь с переводом в Москву или с поступлением в академию сразу от меня отвернулись.
Жена-чешка не очень рвалась в Среднюю Азию. Да и меня вдруг, очнувшегося от любовного дурмана, озарило, что мне с ней не по пути, ибо рано или поздно она с дочерью уедет от меня. В общем, с 1972 года я ни чешскую жену, ни нашу с ней дочь не видел. Разводился 1 год, создав уже в Ашхабаде третью, последнюю семью. Чешский суд присудил мне алименты в размере 35 рублей ежемесячно на дочь (в Чехословакии алименты намного гуманнее по сравнению с советскими или российскими, ибо основную нагрузку по содержанию детей брало и берёт на себя государство). С увольнением в запас я все алименты со своего денежного содержания через финуправление Минобороны до копеечки выплатил.
Получив же квартиру в Москве, стал налаживать отношения со своими заграничными родственниками. Вроде бы дело пошло на лад, стал переписываться с дочерью, узнал о рождении внучек. Как вдруг, громом среди ясного неба последовала просьба от Сони: «Папа, помоги нам с мужем и детьми улучшить наши жилищные условия за 60 тысяч баксов». После моего ответа, что мой постоянный доход в виде пенсии равен чуть больше 100 баксов в месяц, письма и телефонные звонки из Чехии сразу прекратились. И вот уже несколько лет я ничего не знаю о детях.
В Чехии, наверное, считают, что российские подполковники, даже уволенные в отставку, гребут доллары лопатами. А я и квартиру-то в Москве получил только благодаря тому, что письменно попросил Горбачёва разрешить мне с семьёй выезд на постоянное жительство в тогдашнюю Чехословакию, ибо «в СССР мне жить негде после 27 лет безупречной службы» (семья в то время жила в Самарканде, откуда уже началась массовая миграция всех русских). А в Вологде, где у меня закончилась служба, я жил один в холостяцком общежитии. К заказному письму на Ильинку приложил все имевшиеся при мне копии документов для придания законности просьбы.
После этого вопрос с переводом меня в Москву и с получением квартиры в ней был решён в течение одного года. Тогда, к счастью, ещё существовала показуха советского образа жизни. И возникавшие подобные конфликтные ситуации тут же властями решались положительно, – не дай Бог на Западе появится какая-нибудь статья в печати о том, что советский подполковник и его дочь-чешка не могут встретиться в течение вот уже 20 лет и только потому, что советскому подполковнику негде жить в «Совдепии». А в Чехию его не пускают, потому что не вышел ещё 5-летний срок после службы, чтобы за границей он не смог по пьянке разболтать военные секреты с критикой советского образа жизни.
Меньше чем через год после всей этой моей «Куликовской битвы» с бюрократами, когда всем стало очевидно, что СССР вот-вот рухнет (какая уж тут показуха советского «облика морале»!), меня и всю мою семью, не задумываясь, отправили бы в никуда начинать жить с нуля, «удовлетворив мою просьбу выехать в Чехию». Или в лучшем случае послали бы на три буквы, поставив в общую очередь на получение жилья в Вологде, по последнему моему месту службы. Ибо Москва в то время являлась и до сих пор является закрытым для прописки (сейчас регистрации) городом.
В общем, и смех и грех. И слава Богу, что вовремя закончилась моя военная тягомотина. А то жил бы сейчас с семьёй где-нибудь на окраине Вологды в хрущёбе с протекающей крышей, гнилыми стенами, и всеми удобствами во дворе.

Сын мой надумал жениться. Может, доживу, наконец, до внуков третьего порядка, принадлежащих только нам с женой и матушке России. И больше никому!
Адрес Вити Пенского…
Пиши.

Твой друг Гера.

24.05.08.
------------------------------------------------------------------------------------------

Дорогой Витя! (Пенской)

С Нового года несколько раз пытался связаться с тобой по телефону – результат ноль. У меня записано два твоих номера телефона и по всем одни короткие гудки. Да и ты куда-то пропал – не звонишь, не пишешь. Забыл, наверное, старого друга.
21 июня я был на последнем выпуске нашего славного КВАКУ (КАУ, КОЛКАУ, Михайловского военного института). Очень жаль, что старейшее в стране артиллерийское военно-учебное заведение прекратило своё существование!
И что теперь будет на его территории – одному Богу известно.
Получил большое удовольствие, пройдясь по улицам нашей «альма-матер» и наблюдая незначительные архитектурные изменения в планировке. Наше помещение 4 батареи в казарме оказалось на ремонте, поэтому в нём нечего было смотреть. Вход в столовую оказался уже со стороны плаца, а не в его торце. Видел новый корпус десантуры. Наше «ТХ» сиротливо пустовало. Стадион, как ты, наверное, уже знаешь, находится на территории училища. Как памятники былому ракетному прошлому училища, возвышались две ракеты на постаменте
Народу на выпуске было очень много. Прямо на территории продавались горячительные и прохладительные напитки.
Видел торжественное построение курсантов и молодых офицеров, играл оркестр. Встретился с нашими ребятами: Кузовковым, Пенталем (приехал специально из Приднестровья) Зюбиным, Швабским, Кривошеевым и через какое-то время после неоднократных звонков Кузовкова по телефону с Колей Захаровым (он, видимо, с трудом вырвался от жены). Почему-то не было Дивяшова, Полищука, Новомейского и др. Посидели за столом под навесом, выпили немного коньячку, помянули ушедших уже из жизни товарищей и воспитателей, вспомнили нашу учёбу. Узнал, что наш преподаватель, который безжалостно ставил мне «двойки» по тактике, полковник Лащивер уже давно с семьёй благоденствует в Израиле. Ну, а про других преподавателей и наших ребят-выпускников, о которых мне удалось разузнать в прошлый свой приезд в Коломну, ты уже знаешь.
Второе событие в моей жизни – мой сын, наконец, женился в 30 лет. Жена, 25-летняя Надя, имеет высшее университетское МВД образование, старший лейтенант милиции. Сейчас молодые отдыхают на Крите. Через три дня приезжают домой. Свадьба прошла в ресторане «Лакомка» в районе Измайлово с большой концертной программой, «лимузином», кавалькадой разукрашенных разными безделушками машин, гостями, численностью где-то в 50 человек, профессинальными операторами и фотографом. Тебе посылаю свои любительские фотографии, «профи» ещё не готовы.
Третье событие – сын поступил в университет МВД. С 1 сентября начало учёбы на заочном отделении.
Переписывюсь с Егоровым. Я ему сообщил твой адрес и ты, наверное, уже в курсе всех его дел.
Посылаю тебе свою очередную статью с небольшим антисоветским уклоном. С надеждой, что она тебе всё же понравится, хоть и знаю, что ты коммунист до мозга костей, что свидетельствует о постоянстве твоих убеждений и делает тебе чести. Я же никогда не считал себя убеждённым сторонником советской власти. А в партию в 34 года вступил ради семейного благополучия и приобретения веса в обществе, когда меня выдвинули на должность командира артиллерийского дивизиона, как и подавляющее большинство из 19-миллионного «отряда» советских коммунистов. Наверное, поэтому легким движением трёх пальцев одного человека, то бишь великого Бориса Николаевича Ельцина в 1991 году весь наш «семидесятичетырёхлетний рейх» в одночасье развалился. Развалился без всяких «крейсеров потёмкиных» и «очаковых» с их лейтенантами шмидтами, засуличами, перовскими и прочим «революционным» сбродом. Но, наверное, фантазируя в своём воображении, я как всегда переборщил. История сама разберётся в этом деле и, что бы мы с тобой и со всем населением Земли ни делали, она работает только на разрушение. В этом вся её чарующая таинственность и привлекательность.
На этой оптимистической ноте заканчиваю своё повествование.
Привет жене и сыновьям.

Твой друг Гера.

4.08.2008.

ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕРАФИМОВИЧ, 2004 ГОД

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Помня о том, как моя мама мечтала до самой своей кончины в 1984 году посетить родную Усть-Медведицкую станицу, я решил сам съездить в неё (ныне это город Серафимович Волгоградской области). Тем более, что я уже несколько лет вёл переписку с сотрудниками Музея Усть-Медведицкого казачества, ибо мой дед Василий Георгиевич Хрипунов в 1918 году являлся окружным атаманом Усть_Медведицкого округа, и я передал в этот музей кое-какие документы, связанные с историей моего рода.
Много позже про Серафимович я узнал, что
«По свидетельствам современников станица Усть-Медведицкая до революции своими постройками и уютными двориками производила самое благоприятное впечатление и в чём-то превосходила многие уездные и даже некоторые губернские города России.
В начале 20-го века в станице Усть-Медведицкой в приёмной семье в младенчестве жила (незаконнорожденная?) дочь великого князя Михаила, т.е. племянница императора Николая 2-го Клавдия Михайловна Аверина.
На территории станицы работали две типографии, водокачка, электростанция и почтовая контора. Находилось немало магазинов, лавок, ремесленных мастерских.
Из органов местного самоуправления функционировали:
- Управление Окружного атамана;
- станичное правление;
- окружное казначейство.
На страже правопорядка в станице стояли
- окружное дежурство военного округа;
- окружная тюрьма на 80 человек.
В станице размещались гарнизонные казармы, функционировали:
- три клуба – дворянский для офицеров, купеческий и всесловный.
Имелась даже такая экзотика как свой театр и первый на Среднем Дону синематограф.
В станице действовали
- три мельницы, винокуренный, кожевенный и кирпичный заводы, винные склады, амбулаторная окружная больница на 25 кроватей, аптека.
Здесь по сей день сохранилась своеобразная архитектура. Основную часть зданий составляют одно-двухэтажные кирпичные дома, многие из которых построены ещё в 19-ом веке.
Станица являлась центром Усть-Медведицкого округа Войска Донского. Дома в станице казаки строили достаточно большие, многие были выкрашены в яркие цвета с красивой затейливой деревянной резьбой.
Музей истории Усть-Медведицкого казачества, в котором можно ознакомиться с различными предметами быта донских казаков, достоин всяческой похвалы. Среди экспонатов музея подлинные образцы вооружения, орудий труда, документы, картины и фотографии конца 19-го – начала 20-го веков. Все экспонаты располагаются в пяти просторных комнатах музея и наглядно дают представление о бытовом колорите казачьей жизни.
Наиболее древним каменным архитектурным строением станицы является церковь Вознесения Господня с приделом Николая Чудотворца. Церковь была возведена в камне ещё в 1782 году.
В подворье церкви находится могила наказного атамана Войска Донского , генерала от кавалерии, героя Отечественной войны 1812 года ВЛАСОВА МАКСИМА ГРИГОРЬЕВИЧА.
МАКСИМ ГРИГОРЬЕВИЧ родился в станице Раздорской 13 августа 1767 года в семье казака. Начал военную службу рядовым казаком в Новочеркасске. После окончания училища был зачислен в полк Грекова. Генерал Власов участвовал в Польской кампании и в Русско-Турецкой войне.
Усть-Медведицкий Спасо-Преображенский монастырь. Момент его возведения ориентировочно датируется 1652-ым годом и связан с благословением Св. Патриарха Иоакима.
В 1670-ом году атаман Степан Разин посетил Усть-Медведицкий монастырь.
История монастыря тесно переплетается с историей здешних краёв и столь же богата событиями, многие из которых подчас очень трагичны. Но всегда в любые времена и эпохи Усть-Медведицкий монастырь имел большое значение для казачества. Служа оплотом Православия и защиты Отечества на окраине Донской земли, он оставался надёжным прибежищем для людских душ.
15-летний казак из Усть-Медведицы ИВАН КАЗАКОВ несколько раз отличился в боях с немцами: отбил пулемёт, спас прапорщика Юницкого, ходил в разведку. В одной из вылазок обнаружил батарею противника, которая вскоре была захвачена казаками. Грудь юноши гордо украшали три Георгиевских креста и три Георгиевские медали, а плечи – погоны унтер-офицера.
КУЗЬМА КРЮЧКОВ родился в 1890-ом году на хуторе Нижне-Калмыковском Усть-Хопёрской станицы Усть-Медведицкого округа Войска Донского в семье коренного казака-старовера ФИРСА ЛАРИОНОВИЧА КРЮЧКОВА.
Отучившись в станичной школе Кузьма в 1911-ом году был призван на действительную военную службу в Третий Донской казачий имени Ермака Тимофеевича полк. К началу войны он уже имел чин приказного, что соответствовало ефрейтору, и считался опытным бойцом.
КУЗЬМА КРЮЧКОВ (1890 – 1919) был первым казаком, награждённым в Первую мировую войну Георгиевским крестом. В гражданскую войну он участвовал на стороне белых.
СВЕЧНИКОВ МИХАИЛ СТЕПАНОВИЧ (1881 – 1938) – из дворян Войска Донского, подполковник Русской императорской армии, военный историк и теоретик, комбриг (1935 год).
КРЮКОВ ФЁДОР ДМИТРИЕВИЧ (1870 – 1920), казак, окончил Петербургский историко-филологический институт, статский советник, один из идеологов Белого движения, секретарь Войскового круга, писатель.
Усть-Медведицкая земля славится ещё своими такими земляками, как: МИРОНОВ, БЛИНОВ, НЕДОРУБОВ, КАЛЕДИН, СЕРАФИМОВИЧ, генерал армии ПОПОВ М.М. и др.»
Итак, дневник поездки.

1 сентября 2004

Я в поезде «Москва-Волгоград». Едем вдвоём с полковником запаса, авиатором, в четырёхместном купе. После увольнения из ГИМа (Государственного исторического музея) решил немного развеяться и посетить родные места мамы и тёти Жени Калабиной, о которых много слышал и которые они до конца своих дней собирались посетить, да так и не собрались.
Из Москвы выезжал под грохот терактов. Террористы привели в действие взрывное устройство сначала на Каширском шоссе возле автобусной остановки – погибли несколько человек. А вчера возле станции метро «Рижская» 9 человек погибли, 14 находятся в тяжёлом состоянии и тоже в результате теракта. А до этого несколько дней назад две террористки-смертницы проникли на борта двух самолётов ТУ-154 и ТУ-134, летевших из Москвы в Волгоград и Ростов-на-Дону и на высоте 12 тысяч метров привели в действие взрывные устройства. В общей сложности погибли 90 человек.
В Ираке и Израиле гремят взрывы. Неужели действительно началась Третья мировая война?
Сосед – полковник едет домой в Волгоград из Минска, где он устраивается на работу лётчиком. Говорит, что в Белоруссии средняя зарплата рабочих и служащих около 200 баксов, но очень дорогие продукты питания. Президента Белоруссии Александра Лукашенко белорусская интеллигенция не поддерживает. Если б не простой народ, крестьяне, не быть бы ему во главе государства столь долгий срок. Колхозы в республике все убыточные и к тому же прикреплены за экономически сильными предприятиями.
До Волгограда езды 19 часов. Сосед предупредил меня, чтобы я никак не реагировал на подбрасываемые мне под ноги в Волгограде свёртки с деньгами. Местные мошенники таким образом ищут лохов и выманивают у них всю наличность из карманов.
В Москве на Павелецком вокзале я уже имел возможность убедиться в подобной охоте московских жуликов. Увидев меня с вещами в руках, несколько человек, в том числе и женщин с микрофонами в руках и с сумками, набитыми какими-то коробками, предъявив удостоверение сотрудников Телевидения НТВ, спрашивали: люблю ли я НТВ? Я уже знал, что если я с ними вступлю в разговор, то они мне в качестве подарка предложат японскую аппаратуру на «несколько тысяч баксов». Если я соглашался принять такой щедрый подарок, то они просили только оплатить стоимость налога за подарок в размере нескольких тысяч рублей. Заплатив этот «налог» и раскрыв коробки, я тут же убеждался, что держу в руках никому не нужный хлам. С этим видом мошенничества я сталкивался ещё работая в Государственном историческом музее, когда прямо на Красной площади жулики мне предлагали подарки от НТВ.
Завтра в 9 утра буду уже в Волгограде. Никогда не был в этом городе, хотя Таня Кривенко, дочь моего крёстного, часто приглашала к себе в гости в Волгоград. Я ей не сообщил о поездке. Свалюсь, как снег на голову. О своём приезде я никого не предупредил и в Серафимовиче – не хочу создавать людям дополнительные проблемы в наше и так хлопотливое время.
Узнал от своего соседа, что Волгоград имеет две длинные улицы вдоль Волги с набережной где-то в 900 метров, и что в городе проживает чуть больше одного миллиона человек.

2 сентября 2004

В 9.30. приехал в Волгоград. Распрощавшись с полковником, отправился с вещами через мост на автовокзал. Действительно, как и предупреждал сосед, на ступеньках лестницы мне подбросили куклу с деньгами. Я никак не отреагировал, и сзади идущий мужчина поднял свёрток и пошёл дальше, не сказав ни слова.
Купил билет на микроавтобус «газель» с отъездом в 13.00. за 156 рублей. Узнал, что расстояние от Волгограда до Серафимовича 270 км.
Времени до отъезда оставалось много, поэтому, сдав вещи на автовокзале в камеру хранения, прошёлся по близлежащим улицам. Убедился, что цены на продукты питания ненамного ниже, чем в Москве.
Сидя в автобусе по дороге на Серафимович по радио в кабине водителя узнал, что в Северной Осетии 15 террористов захватили здание школы и держат в заложниках большое количество детей, выдвигая для их освобождения политические требования.
В 16.40. в Серафимовиче вышел из автобуса возле гостиницы «Лазоревая» на Октябрьской улице. Заплатил дежурной за проживание в номере «люкс» за 4 дня 1520 рублей (по 380 рублей за сутки). Номер одноместный с телевизором, туалетом, душем с горячей и холодной водой и с широкой на двоих человек кроватью.
Положив вещи и умывшись под душем, прошёлся по улицам города. Первое впечатление, - я очутился, по крайней мере, в 50-х годах прошлого века на окраине Москвы. Дома почти везде одноэтажные, много деревянных с огородами вперемешку с каменными.
Есть, правда, и несколько современных зданий, трёх и четырёхэтажных. Все здания лет 100 как не видели ремонта. На улицах пыль и грязь.
Видел два особняка Музея истории Усть-Медведицкого казачества, которые оказались уже закрытыми из-за позднего времени. Две женщины на территории музея, очевидно, сторожа, сказали мне, что завтра утром он откроется, как обычно, в 9 утра и будет работать до вечера.
Видел памятник писателю Серафимовичу. Узнал, что центральная улица города – Октябрьская, а не Серафимовича, как я думал раньше.
Видел реку Дон, а по плакату узнал, что городу Серафимович 415 лет.
Жарко, температура где-то под 27 градусов. Побродив допоздна по городу, вернулся в гостиницу. От работниц гостиницы узнал, что у них останавливаются на постой в основном автолюбители на одну ночь. Долго здесь никто не задерживается.
По телевизору только и говорят про захват боевиками школьников в Беслане Северной Осетии. Причём, информация поступает довольно противоречивая. До сих пор не известно, сколько же школьников оказалось в руках террористов.

3 сентября 2004

Утром прошёлся по городу. По Октябрьской улице спустился вниз до автовокзала. Впечатление такое, что попал в подмосковный посёлок своего детства. Базарчик на площади автовокзала с деревянными прилавками, женщины в платочках, одноэтажные, неказистые особнячки и пыль создают впечатление провинциальности и неприхотливости жителей города. До полноты картины не хватает только продавцов рулонных картин с изображением русалок, глиняных огромных копилок в виде котов, медведей, тигров, всевозможных пищалок и свистулек, предсказателя судьбы с попугаем на плече и «картотекой будущего». Вся эта лубочная картина из прошлого сохранилась, как я потом узнал, в заповедном состоянии отчасти ещё и из-за патриархального уклада жизни дореволюционной станицы, казаки которой чуть ли не силой не допустили строительства здесь железной дороги, отсутствующей и по сей день.
На автовокзале узнал расписание движения автобусов на Волгоград.
На базарчике яблоки и сливы продаются не килограммами, а вёдрами. Ведро слив (на вид мелких и зеленоватых) стоит 50 рублей (в Москве 25 рублей за килограмм). Ведро яблок (оказавшихся кислыми на вкус) тоже стоит 50 рублей (в Москве по 30 рублей за килограмм). Купил яблок килограмма 2 за 10 рублей и литровую банку малины за 15 рублей. Арбузы стоят по 2 рубля за килограмм. В Москве – по 10.
В продаже нигде не оказалось местной газеты,- хотелось узнать, чем живёт моя историческая родина сегодня, - и мне посоветовали обратиться за её покупкой прямо в редакцию, что я и сделал.
Из 4-х номеров «Усть-Медведицкой газеты» за разные даты узнал, что в Серафимовиче за минувшую неделю собрали налогов 618 тысяч рублей, тогда как нужно было собрать один миллион. Заводов и фабрик, как я понял, или совсем нет, или их очень мало. Много домов в аварийном состоянии, и есть проблемы при подготовке к отопительному сезону.
От прохожих узнал, что знаменитый Усть-Медведицкий монастырь, вернее, всё, что от него осталось после большевистского правления, находится за городом и является в настоящее время действующим. Надо будет обязательно его посетить. В монастыре ведутся восстановительные работы.
Бродя по улицам, приятно было сознавать, что по ним в начале 20-го века ходили так же моя мама, тётя Женя, дед и вся их многочисленная казачья родня. Надо будет обязательно захватить с собой в Москву немного серафимовичской земли на могилы матери и тёти.
Видя моё усердие в деле фотографирования домов и улиц города, люди стали обращать на меня внимание. Пытались даже вступать со мной в беседу, но мне не хотелось лишать себя гордого одиночества с непредсказуемым будущим. Отделывался в ответ вежливыми дежурными фразами. Мне это чем-то напомнило Москву 50-х годов. Когда на любого фотографа в центре города москвичи смотрели как на потенциального собеседника, собутыльника или шпиона, составляющего план их любимого города для прицельного бомбометания в случае Третьей мировой войны. Мог и милиционер потребовать документы для проверки.
Купил пол-литровую банку мёда за 65 рублей. Есть теперь с чем пить чай в гостинице.
Наконец пришёл к открытию Музея истории Усть-Медведицкого казачества, с директором которого веду многолетнюю переписку. Сотрудница Музея, как я вскоре узнал, Наталья Ивановна,- очень приятная симпатичная женщина средних лет,- взялась проводить меня по залам, ибо из посетителй я утром пока был в единственном числе. Как потом оказалось, и за весь день. После экскурсии я представился Наталье Ивановне. Моя фамилия ей была известна по моим письмам, и она с большой охотой представила меня всем немногочисленным сотрудникам. Все с радушием и заботой восприняли моё явление к ним в их исторический и культурный центр города. И вскоре наше первое знакомство переросло в приятную беседу, - ведь нам было о чём говорить (директора Людмилы Степановны Петровой на работе не было по причине болезни матери). Я был приятно удивлён красотой и молодостью всех сотрудниц, Зиной, Ирой и Катей, украсивших бы собой любой московский музей или офис процветающей фирмы.
Узнав, что я собираюсь посетить монастырь, мне тут же выделили экскурсовода Катю, очень красивую лет 20 с небольшим брюнетку. С ней мы сели в автобус и вскоре оказались у монастыря, при виде которого мне захотелось плакать. От всего знаменитого в прошлом на всю страну Спасо-Преображенского девичьего монастыря остался только один Иконы Божьей Матери храм (проект петербургского академика Горностаева) и несколько пристроек. Узнал, что в 20-х – 30-х годах в этом храме размещалась электростанция и, что за это не нужно никого ругать, тем более писателя Серафимовича, допустившего такое кощунство. Иначе бы и от этого храма остались одни рожки да ножки.
Внутри собора работали рабочие. Одна монашка, забыл, к сожалению, её имя, взялась провести для меня экскурсию и, надо признаться, было очень интересно её слушать. Когда-то монастырь во втором по значению и величине Области Войска Донского являлся жемчужиной всего Донского края и оказывал благотворное влияние на всё казачество. Основанный в 1785 году, он процветал до прихода в стране к власти большевиков. При них он стал приходить в упадок, и на сегодняшний день представляет довольно унылую картину, при виде которой глазами людей с богатым воображением всё же можно разглядеть следы былого могущества и великолепия всех его построек. Включая и стены монастыря, полностью исчезнувшие по кирпичику на хозяйские нужды города или домов горожан, считавших и считающих очевидно до сегодняшних дней, что «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё», включая и старорежимные духовные (ох, уж это избитое слово!) ценности.
Монашка провела нас и долго водила по пещерам, разрешив в конце экскурсии прикоснуться и поцеловать чудотворный «Богородичный» камень, о котором существуют легенды о его внеземном происхождении.
В 1928 году монастырь был закрыт, и все его обитатели были выселены. В 1991 году всё, что от него осталось, было возвращено Церкви.
А вот что я вычитал в путеводителе про чудотворный камень.
«…В пещерах, которые сохранились в монастырском храме, есть Чудесная каменная плита с отпечатками ладоней и коленей Пресвятой Девы Богородицы. По преданию, «Богородичный» камень переходил из поколения в поколение, и кто стал первым обладателем его – не известно достоверно. Дивным и непостижимым слабому уму человеческому предстаёт это чудо: как в камне, словно из воска, могли остаться столь явственные зрению и осязанию отпечатки? Верующие благоговейно преклоняются и лобызают Святыню, и часто случается, что по усердным молитвам и прошениям они получают исцеление и помощь…».
Как хорошо, что этот камень с верой людей в его внеземное происхождение не пошёл на хозяйские нужды горожан, и является сегодня божественным знамением из прошлого, укрепляя силы верующих на пути к справедливости и совершенству!!!
Где-то в половине 2-го дня мы с Катей вернулись в Музей. Я поставил на стол две бутылки шампанского, коробку шоколадных конфет и за беседой с женщинами быстро пролетело время. Девчата мне очень понравились. От них я узнал, что в городе 9 тысяч жителей, из них 5 тысяч пенсионеров. Остальные – в основном дети и бюджетники: врачи, учителя и т.д. В городе существовал один маслобойный завод, и он сейчас стоит, ибо некому инвестировать его реконструкцию. Молодёжь уезжает из города, а кто остался, подрабатывают на заготовках овощей. Пенсию старикам платят регулярно, а вот зарплату в лучшем случае раз в три месяца. Зарплата у сотрудников Музея где-то одна тысяча с небольшим рублей.
Узнал также, что самый короткий путь до Серафимовича – от железнодорожной станции «Себряково» (Михайловка), где останавливается поезд «Москва-Волгоград», от которой всего 70 километров до Серафимовича, а не 270, которые я проехал из Волгограда.
После обеда в гостинице бродил по городу. Нашёл прекрасный безлюдный пляж на реке Дон, в котором с удовольствием искупался, освятив заодно и купленный в соборе монастыря серебряный крестик. Вода оказалась тёплой, но на ветру я видимо простыл, ибо вскоре стал кашлять.
Из телепередачи узнал, что в Беслане спецназовцы штурмом взяли школу. Более 100 человек убито, много раненых, освобождено около 400 заложников. Через некоторое время стали говорить уже о 300-х убитых детях и об уничтожении 20 боевиков. Потом передали уже о 1200 заложниках детей. Бой продолжается, т.к. часть боевиков с детьми – заложниками укрылась в подвале школы.

4 сентября 2004

Уже новые цифры убитых в Беслане. Говорят о 200-ах заложниках убитыми. Убито 27 террористов, трое взято в плен. Половина из них – арабские наёмники. 18 спецназовцев получили ранения, есть среди них и убитые. Операция по освобождению школьников завершена. Прездент Путин посетил Беслан и больницу, где лежат раненые.
Вчера вечером ко мне в номер пришла директор Музея Петрова Людмила Степановна. Увидел симпатичную средних лет женщину типично русской наружности, дородную, с простыми красивыми чертами лица, типичную казачку. Очень мило поздоровались, обменявшись несколькими словами. Л.С. попросила меня быть сегодня у них в 11 часов утра.
Ровно в 11 был уже в Музее. День был выходной и, кроме Л.С. была только Катя. На столе появилась фляжка с коньяком и шоколадные конфеты. Очень мило побеседовали. Я всех пригласил в Москву, на что услышал, что им не под силу такая дорогостоящая поездка. Потом Л.С. показала мне экспозицию Музея во втором флигеле. Ругала меня, что я заранее не известил их о своём приезде. Они бы по такому случаю подключили казачество и меня встретили бы на высшем уровне, как внука их окружного в 1918 году атамана. Я подумал, что, может быть и хорошо, что я приехал неожиданно, ибо терпеть не могу чрезмерного внимания к своей персоне.
Тепло распрощавшись с Л.С.и, пообещав ей, что в будущем году опять приеду к ним в гости, я и Катя пошли бродить по городу. Катя оказалась не только очень красивой девушкой, но и приятной собеседницей. С ней я вспомнил свою молодость, а близость молодого женского тела приятно волновала меня на протяжении всего нашего пути. Я, как мог, развлекал Катю, стараясь ей понравиться, и она от души смеялась рассказываемым мной анекдотам и смешным эпизодам из моей жизни. От Кати я узнал, что в Музее мало рукописей и документов в оригинале, оставшихся от писателя Серафимовича. Почти все они хранятся в Москве. Их Музей несколько раз грабили. Украли казачью шашку, значки, медали и другие музейные предметы.
Немцы в годы ВОВ заняли их станицу в августе 1942 года и под оккупацией жители находились 5 месяцев. Вместе с немцами в станице были расквартированы итальянские и румынские части.
Катя показала мне дом моего деда и бабки со следами паровой мельницы, которой они владели, тюрьму, где содержался до расстрела прадед Георгий Захарович Хрипунов и где также содержался до отправки в Москву знаменитый полководец гражданской войны, командующий 2-й Конной армией Филипп Кузьмич Миронов. Показала мне деревянный жилой дом Миронова, в котором в настоящее время живут его потомки.
Посетили старое кладбище, на могильных плитах которого я не встретил ни одного нерусского имени. С могилы святительницы Раисы Кривошлыковой взял немного земли для могил мамы и тёти Жени. Посетили с Катей музыкальную школу, что на перекрёстке улиц Миронова и Октябрьской. Узнал также, что их Музей – бывшая дача писателя Серафимовича. Прошлись высоким берегом Дона, откуда открывался прекрасный вид на реку и прилегающую к ней местность. Но в конце концов пришлось расстаться. Тепло попрощавшись со своей очаровательной спутницей, посадив её в автобус, я отправился в гостиницу.
По телевизору узнал об уточнённых потерях в Беслане – 323 человека погибли при штурме, из них 153 дети.

5 сентября 2004

С утра резко похолодало и пошли дожди. Пришлось надеть свитер для прогулки по городу.
Прошёлся по улицам. Посетил рынок на улице Колесникова. К обеду вернулся в гостиницу. Завтра еду в Волгоград, ибо всю намеченную программу на родине предков выполнил. Впереди – два дня в Волгограде. До сих пор не могу понять это аморфное название города. Одно дело переименовать Ленинград в Санкт-Петербург, бывшую столицу Российской империи, город белых ночей, Северную Пальмиру Пушкина, Ломоносова, Радищева, Чаадаева, Державина, Сумарокова, Фонвизина, Тредиаковского, Жуковского, Достоевского, Одоевского, Гумилёва, и других не менее знаменитых людей прошлого. Можно перечислять и перечислять. Город русских царей Романовых с их 300-летним правлением и всех их приближённых с останками, покоящимися в Петропавловской крепости и в Александро-Невской лавре. Кто-то хорошо сказал, что «переименовать Петроград в Ленинград – это всё равно, что переименовать произведения Пушкина в произведения Демьяна Бедного». Другое дело - никому не известный до 1917 года Царицын в Сталинград и Волгоград. Город, ставший знаменитым всему миру по грандиозному сражению Второй мировой войны. Развернувшемуся у его стен в 1942-43 гг., когда решалась судьба не только нашей страны, но и всего мира, и после которого инициатива перешла окончательно к Советской Армии в результате разгрома 33 дивизий Вермахта. Я помню, будучи ещё школьником, где-то в 1961 или 1962 годах Сталинградскую битву в печати стали вдруг называть «Волгоградской». Но, слава Богу, недолго. По-моему, до 1964 года, когда Хрущёва в Кремле заменил Брежнев. А ведь в Александровском саду возле Кремля, на одном из камней городов героев до сих пор значится Волгоград, а не Сталинград.
Но надо быть реалистом, а это значит, что скоро я, увы, буду в Волгограде, а не в Сталинграде.
После обеда опять прошёлся по Серафимовичу, энергетикой которого всё никак не могу насытиться. Чем-то он меня пленил. Где ещё в Европе на центральной улице города встретишь обыкновенную крестьянскую избу с печным отоплением, колодцем и огородом. Здесь как бы остановилось время и в этом есть свой особый шарм и философский смысл. Ведь, как известно, любое научное открытие – это острый нож в теле земли. А вся земная цивилизация, по мнению многих скептиков, плесень, неумолимо разъедающая биосферу нашей зелёной планеты. Значит, возможно, именно здесь, вдалеке от цивилизации, витает что-то такое, что не подвластно уму современного человека. И это нечто может изменить всю нашу жизнь. И, может быть, именно здесь находится то, что в конце концов спасёт Землю от вселенской катастрофы, предрекаемую экологами, экстрасенсами и медиумами в связи с глобальным потеплением климата. Серафимович – город будущего? Очень даже может быть.
На ум приходил образ Кати и других девчат Музея Усть-Медведицкого казачества с их зарплатой в одну тысячу рублей, а также Людмилы Степановны и Натальи Ивановны. Им цены нет!!! Такие красивые женщины, девушки с их русской добротой, неприхотливостью, хлебосольством, и гостеприимством, и такой мизерный достаток! Недаром говорят, что все музейные работники – последние святые на Руси. Хотя, возможно, я и ошибаюсь и все они не такие уж бедные материально, как я их себе представляю. Работая в Храме истории своего родного города, они, несомненно, непритязательны многих москвичей или питерцев. К тому же почти все они замужем и не рвутся из Серафимовича в другие города на заработки. Я бы, наверное, тоже не рвался отсюда, имея определённый достаток, любящую жену, семью, и привычный уклад жизни. Ведь все мы живём здесь и сейчас, и не каждому хочется вылупляться из этого пространственно-временного кокона. Не каждый отважится на авантюру для изменения течения времени в свою пользу. Ибо не многим удаётся это осуществить в благоприятную для себя сторону. В конце концов, страна бы развалилась окончательно, если бы жизнь текла в соответствии со всеми запросами и мечтами людей, как у Золушки с её богатой фантазией и тыквой-каретой по мановению волшебной палочки феи.
Собрал вещи, чтобы завтра с утра не суетиться. Жалко расставаться с городом и приобретёнными друзьями, но что поделаешь!

6 сентября 2004

Я уже в Волгограде. Где-то в 11 утра приехал в этот город автобусом. Ехал 4 часа из Серафимовича. В самом Волгограде для поиска гостиницы водитель посоветовал мне выйти на остановке им.Землячки. Я вышел и от одного прохожего узнал, что этой гостиницы давно уже нет в городе. Пришлось ехать на железнодорожный вокзал. В конце концов поселился в одноместном номере гостиницы «Волгоград», в которой за два дня проживания заплатил 2440 рублей.
В Волгограде по дороге в гостиницу, куда я направлялся с большой сумкой, мне опять подбросили свёрток с деньгами. Какой-то молодой человек тут же поднял этот свёрток и, привлекая моё внимание, стал рассуждать о подвернувшемся счастье, которое не часто случается в жизни любого человека. Я промолчал и прошёл мимо. Это уже был второй подброшенный мне свёрток.
Уложив вещи в новом жилище, вскоре поехал на Мамаев курган. Великолепен памятник «Родины-матери» Вучетича. Очень красивая панорама Волги с возвышенности кургана. Посетил Пантеон, где горит «вечный огонь».
Я много слышал про этот памятник. Из одной из телепередач я знаю, что сделан он полностью из железобетона. Высота памятника 52 метра (выше статуи «Свободы» в Нью-Йорке). Первоначальный вариант Вучетича был – женщина с корзиной цветов,- который даже был утверждён на самом верху страны. Скульптор вскоре отказался от этого варианта, ибо памятник героям Сталинграда не мог по определению иметь такой вид – ведь от Сталинградской битвы до полной победы было ещё очень далеко. Пришлось опять уговаривать власти вернуться к обсуждению нового проекта, который и был реализован в нынешнем виде. Внутри памятник имеет этажную с комнатами систему и стяжку в 99 тросов, как и в Останкинской телебашне. Конструировал памятник Никитин, автор Останкинской телебашни.
Открытие мемориала произошло в 1967 году, к 50-летию Октября. Вскоре после открытия на памятнике стали появляться маленькие трещины, которые промышленными альпинистами регулярно покрывались водоотталкивающей эмульсией.
Интересна также судьба меча, первый экземпляр которого был изготовлен на авиазаводе из нержавеющей стали и титанового сплава. Вскоре после установки этого меча оказалось, что он сильно раскачивается на ветру и издаёт гул. Пришлось в срочном порядке менять его на новый с гасящей системой колебаний.
Лицо «Родины-матери» Вучетич скопировал с лица своей жены Веры и Марсельезы Франции, которая украшает Триумфальную арку Парижа.
На скульптуре с изображением полуобнажённого бойца с автоматом – лицо маршала Чуйкова.
Весь комплекс стоит на горе, где похоронены тела защитников города.
Вучетич за свою работу получил Ленинскую премию. Конструкторы же памятника, не приглашённые даже на открытие монумента, ничего.
Познакомился с волгоградским скоростным трамвайчиком. Это обыкновенный трамвай с 2-мя – 4-мя вагонами, который идёт как под землёй, так и по поверхности по главной улице города почти на всём её протяжении вдоль Волги.
Доехал на нём с пересадками до плотины. Величественное зрелище водохранилища, чем-то напоминающее подмосковное Иваньковское, с волнами, как на море, и необъятной далью противоположного берега вдохновили меня на дальнейшие путешествия по городу. Побродив с фотоаппаратом по берегу этого рукотворного озера, поехал назад. Проезжал Тракторный завод, Металлургический завод, завод «Красный Октябрь».
Из своего номера гостиницы позвонил Тане Кривенко. Оказалось, что она уехала в командировку и приедет нескоро. Очень жаль! Так хотелось с ней встретиться! Но от мужа Татьяны узнал координаты кладбища и захоронения на нём Михаила Спиридоновича Кривенко, Юлии Васильевны и их сына Юры. Завтра обязательно навещу крёстного и его родных.

7 сентября 2004

Перед уходом из гостиницы на прогулку спросил у дежурной по этажу про технологию лохотрона с подбрасыванием куклы с деньгами. Узнал, что жуликов двое, один идёт рядом с вами, другой пробегает мимо и бросает вам под ноги кошелёк или свёрток с деньгами. Сопровождающий вас поднимает его и начинает во всеуслышание радоваться свалившемуся вдруг счастью. Если вы вступаете в разговор и к тому же заинтересуетесь содержанием находки, то вам охотно передадут его в руки, чтобы вы смогли оценить свалившуюся вам под ноги удачу. Вы берёте и вскоре появляется здоровенный амбал с накачанными мышцами и спросит вас, не находили ли вы обронённый здесь свёрток с деньгами. Ваш сопровождающий тут же подтвердит сей факт, и вам ничего не остаётся, как отдать найденные деньги их владельцу. Амбал при вас тут же пересчитает всю наличность и заявит, что здесь только половина всех денег. Отпираться будет бессмысленно, т.к. их уже двое против вас одного и вам ничего не остаётся другого, как покрыть недостающую сумму из своего кармана.
Нечто подобное существовало и процветало в Москве в конце 50-х – начале 60-х годов. Но тогда на всех вокзалах и людных местах в столице дежурили оперативники в гражданской одежде и таких лохотронщиков всё же часто ловили и доводили дело до суда.
Вообще, в начале 90-х годов почти на каждом углу Москвы такие же аферисты заманивали лёгким выигрышем всех желающих разного рода «беспроигрышными лотереями», игрой в напёрстки и т.д. Если вы вступали с ними в эту игру, то плакали все ваши денежки. Сейчас таких лохотронов почти нет в столице. Правда, появились более изощрённые, и даже в солидных супермаркетах что-то по типу выигрышного билета, но перед тем, как вручить выигрыш, вам прочтут получасовую лекцию-рекламу и затем потребуют деньги за прерванное деловое время, вручив вам в итоге ничего не значащий «подарок от фирмы».
Посетил Димитриевское кладбище и его «Генеральскую аллею». Положил цветы на могилы родных и близких мне людей, Михаила Спиридоновича, Юры и Юлии Васильевны. В церкви при кладбище поставил всем свечки. Помолился, как мог, за упокой их душ.
Посетил рынок, что недалеко от гостиницы. Купил две сушёные рыбины, одну за 80, вторую за 170 рублей (потом оказалось, что они чрезмерно солёные). Видел в продаже живых раков по 80 и по 150 рублей за килограмм.
Опять катался на скоростном трамвайчике.
Сегодня и завтра в стране траур из-за трагических событий в Беслане. И сколько ещё будет таких траурных дней, ибо конца и края не видно этой войне в Чечне, которая уже, как раковая опухоль начинает давать метастазы по всей стране.

8 сентября 2004

Утром гулял в окрестностях гостиницы. Готовлюсь к отъезду.
Вышел из гостиницы ровно в 12, т.к. в противном случае пришлось бы платить дополнительно за проживание.
Когда выходил из гостиницы, загадал – подбросят мне свёрток или нет? Прошёл со своими двумя сумками почти всю дорогу от гостиницы до вокзала, и уже перед самой вокзальной площадью увидел летящий впереди меня свёрток и убегающего парня. Рядом идущий молодой человек тут же поднял его и стал выражать восхищение обнаруженным в свёртке деньгам. Я не выдержал и спросил: «Что, ребята, лохов ищете?». На что услышал: «Вы неправильно делаете ударение в слове лохов». На этом разговор закончился.
На вокзале положил вещи в камеру хранения. Времени до отправки поезда оставалось предостаточно, и я прошёлся по окрестностям вокзала. Прочёл приобретённые про Серафимович брошюры.
«…Современный Серафимович около четырёх веков назад начинался с небольшого поселения на левом берегу Дона. Заливные луга давали отличный корм для коров и лошадей, в реке было в достатке рыбы: леща, сазана, стерляди, белуги, судака. Летом скот переправлялся на правобережные пастбища. Здесь строили временные базы – огороженные загоны для защиты скота от хищников. Это название – «Базы» и сейчас сохранилось за нижней частью города. Отсюда станица разрасталась, постройки начали возводиться и на горе. Времянки сменялись капитальными сооружениями.
В 1802 году Усть-Медведицкая стала окружной станицей. Площадь Усть-Медведицкого округа Войска Донского составляла 18 тысяч квадратных километров (это в 4 раза больше площади нынешнего Серафимовичского района). На территории округа проживало около 250 тысяч жителей. Дон от верховья до устья служил настоящей транспортной артерией, связывающей станицы, хутора между собой и с центральной Россией, давал выход в Чёрное море.
Славились зимние и летние Усть-Медведицкие ярмарки. Здесь можно было купить всё, начиная от пластин для племенного скота. Здесь закупалось зерно и потом баржами отправлялось за границу. Итальянские макаронных дел мастера высоко ценили донскую твёрдую пшеницу…»
Сегодня уже далеко до того изобилия, что было раньше. И если до революции провинция кормила Питер и Москву, то теперь Москва кормит Питер и провинцию, благодаря действующей до сих пор формуле «всё забрать и разделить поровну».
Я уже в поезде. Через 10 минут отправляемся. В купе едем вчетвером. Попутчики, двое мужчин и одна девочка лет 10, не склонны к беседе за кружкой чая.

9 сентября 2004

Ночью хорошо спал. Осталось 4 часа пути.
Я уже в Москве, дома. Вера накрыла стол, посидели. В Москве на вокзале опять приставали «сотрудники НТВ» со своими «подарками».
Вот и закончилось моё путешествие.

ФРАНЦИЯ, 1994 ГОД

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Во время своих ежегодных приездов в отпуск в Москву, откуда я через Ленинский райвоенкомат в 1963 году сразу же после окончания средней школы поступил в Коломенское артиллерийское училище и, закончив его в 1966 году, на долгие годы расстался с Москвой, связав свою жизнь с армией. А закончив службу, уже с началом новой жизни в столице после 27 лет разлуки с родным городом полюбил приходить в гости к сестре моей мамы, тёте Жене Калабиной, урождённой, как и моя мама, Хрипуновой. Которая последние годы своего пребывания на этом свете жила на Ленинском проспекте в доме №52 со своей дочерью Татьяной, внуком Игорем и вторым мужем Татьяны, Серёжей Пичко (к моему большому прискорбию, ушедшему из жизни в июне 1990 года в возрасте всего 35 лет), где мы за приятной беседой и чашечками кофе хорошо проводили время.
Ещё в конце 80-х годов, заинтересовавшись своей Хрипуновской родословной, я попросил тётю Женю написать воспоминания о жизни на Дону с её сестрой, моей мамой, и их мамой, моей бабушкой, урождённой Бороздиной Евгенией Николаевной (1876 – 1949), в тяжёлые годы гражданской войны. Тётя Женя (1906 – 2001) октябрьский переворот встретила 11-летней девочкой и, обладая отличной памятью, все события, происходившие у неё на глазах, помнила до мелочей. К тому же многое я уже знал и от своей мамы, Балтушис-Жемайтис Евгении Васильевны (1905 – 1984), на год старшей тёти, но намного раньше тёти ушедшей из жизни. И мне очень хотелось заполучить документальное свидетельство очевидца тех далёких событий, о которых мы знали, в основном, по роману Шолохова «Тихий Дон», одноимённому фильму по этому роману, другим произведениям советских писателей уже в свете новых публикаций о белом движении на Дону. С нейтральной уже оценкой его борьбы с большевиками, ужасами красного и белого терроров с расказачиванием трудолюбивого, набожного и, в общем-то, мирного населения. И эта тема для всех почти без исключений советских читателей стала новой и везде обсуждаемой. А пробивающаяся с трудом информация, в основном, из-за рубежа о зверствах красных в годы гражданской войны заставляла задуматься каждого здравомыслящего человека о прошлом и искать ответы на поставленные жизнью вопросы после 70-летнего существования Советского Союза с обострившимися проблемами социального и межнационального характера. Вопрос «за что боролись наши отцы и деды» был у многих на слуху и в мыслях. Люди со всей серьёзностью дискутировали на эту тему, споря часто до хрипоты и иногда до драк, чем славился московский Арбат начала 90-х годов, где выступали молодые поэты, музыканты, рассматривались вопросы советской истории, и где кипели шекспировские страсти на фоне пустых прилавков магазинов и по всему городу возникавших барахолок и стихийных рынков.
Я любил в то время посещать Арбат, эту старинную московскую улицу с интересной историей и полюбившимися мне в детстве магазинами: букинистическим и «Восточные сладости», а также по продаже марок и открыток недалеко от ресторана «Прага», у которого в 90-е годы часто возникали большие очереди по продаже знаменитого торта «Прага». Я всегда любовался пестротой и разнообразием всего, что видели глаза и слышали уши на этой улице в те непростые для Москвы и всей России годы: шествиями представителей различных религий, православных во главе с попами с молитвами и размахивающими кадилами, буддистов в необычных белых одеяниях и барабанами в руках, адептов других конфессий, идеологических кружков и течений и т.д. Тут же продавалась советская символика: предметы военной одежды, значки, почтовые коллекционные марки, ордена и медали, монеты, пионерские галстуки, вымпелы передовиков производства и т.д. Выставлялись на продажу сборники самиздатовских произведений писателей и поэтов-диссидентов, религиозная литература с модной тогда книгой «Бхагавад-Гита», памятником древнеиндийской религиозно-философской мысли с рассуждениями о жизни и смерти в диалоге между военачальником Арджуной и его колесничим Кришной перед боем.
Картины художников, карикатуры на Ленина и Сталина, а также на Горбачёва, прославившегося в 1985 году своей знаменитой антиалкогольной кампанией, за что Генеральный секретарь ЦК КПСС превратился у народа в «Минерального секретаря».
И везде споры, споры в стихийно возникающих группах молодёжи и пожилых людей по вопросам нашего советского прошлого и затем российского настоящего, а равно и будущего, когда ещё не было Интернета и всевозможных гаджетов. Парни и девушки отвергали уже многое, что ещё недавно было незыблемым, на века и преподавалось в школах и институтах всё ещё как истина в последней инстанции. Тем самым вступив в противоречие с днём сегодняшним и понятием «советский патриотизм», благодаря которому страна одержала победу в Великой Отечественной войне и, казалось бы, добилась больших успехов во всех областях науки и техники. Но время и глаза не обманешь. То, что не развивается, дряхлеет и рушится, что надоедает людям, отвергается и забывается, превращаясь в «марширующее кладбище старых идей». Люди при виде пустых прилавков магазинов, столкнувшись с очередями за самым необходимым, бросились искать причины этого явления. А чтобы доходчивее понять суть проблем стали изучать историю, в которой содержится много примеров и ответов на жизненно важные вопросы повседневности. Хотя бы из высказывания римского императора и философа-стоика 2-го века н.э. Марка Аврелия, гордившегося тем, что он космополит, считающий, что «патриотизм и космополитизм – два клапана сердца, ритмичная работа которых обеспечивает непрерывное кровообращение культуры, позволяющее гордиться своими достижениями и творчески усваивать чужие». И всё это в пику недавнему советскому патриотизму с его «железным занавесом» на границе, изоляцией страны от всего передового и набившей оскомину «преданностью социалистическому общественному и государственному строю, социалистическому Отечеству, делу коммунизма» и т.д. с попытками перенести этот патриотизм уже на вышедшую из игры в «светлое будущее» Россию.
Народ на этом и других примерах из истории стал понимать, что не всё так однозначно в жизни, как это преподносилось раньше, белое в глазах многих почернело, чёрное побелело, а всё остальное окрасилось в разные цвета и тона радуги. И на таком фоне уже и генерал Власов стал борцом с большевизмом во временном союзе с Германией в годы Великой Отечественной войны. А сам Сталин во временном союзе со своими классовыми врагами, Англией и США, окончательно поработив Россию, воевал с русским национальным движением, беспощадно уничтожая лучших его представителей. Вожди Белого движения превратились в борцов за свободу и независимость, расстрелянная царская семья «кровавых» Романовых в Екатеринбурге в 1918 году в великомучеников, а павки корчагины и павлики морозовы в бездумных фанатиков и предателей родных отцов. У «гениального и гуманнейшего из всех гуманных на земле» Ленина, труп которого до сих пор выставлен на всеобщее обозрение на Красной площади в Москве, руки оказались по локоть в крови. Как и у многих его соратников, похороненных рядом. Появилось много новых трактовок событий прошлого, возникло много новых противоречий, нестыковок и фактов в вопросах философии бытия и нашей новейшей истории.
Поэтому отрадно было наблюдать весь этот говорливый муравейник с разными взглядами, способностями, характерами, создающий новую жизнь в стране, в которой уже каждый, кто хотел, без боязни какого-либо наказания мог свободно предлагать своё видение мира и решение проблем в соответствии со словами академика Лихачёва: «Кто не замечает, что происходит в стране, или подлец, или идиот!». А уж жизнь сама со временем разберётся, рассортирует всё предложенное по полочкам, зёрна отделит от плевел, нужное от ненужного, дельное возьмёт на вооружение, бесперспективное отринет. Ибо любое развитие – это приобретение других ценностей из совокупности всех знаний и исторических фактов. И то, что происходило на Арбате и в Москве, равно как по всей России, явилось закономерным явлением на пути переустройства общества, из состояния грубого и дикого идолопоклонства к жизненному пониманию христианства, несмотря на неприятие этого явления большинством россиян и откровенное злопыхательство многих учёных мужей, мэтров искусства и литературы по вопросу якобы возникшей анархии. Например, писателя Юрия Бондарева, выразившегося о свободе слова так: «Наша свобода – это свобода плевка в своё прошлое, настоящее и будущее, в святое, неприкосновенное, чистое». Хочется задать вопрос: что понимает писатель под словами «святое» и «плевок»? Мир развивается благодаря правильному нахождению маяков на пути к его совершенствованию и «если слепой ведёт слепого, то они оба упадут в яму» (от Мтф. 15:14). Святое, неприкосновенное и чистое надо искать в духовных сферах, делающих человека свободным на пути пророческого предчувствия новой жизни, совершенствования и очищения от грехов, готовым к борьбе за правду. Когда же родина ассоциируется у всех с государством, которому наплевать на свой народ, вытягивая из него последние соки, как паук из своих жертв, то ни одному здравомыслящему человеку не захочется верить в предложенные сверху ценности и «духовные скрепы», ибо исходят они от лжецов и плутов, наделённых неограниченной властью и думающих только о собственном обогащении. Поэтому надеяться приходилось только на свои силы и небесных ангелов-хранителей, чтобы выжить в условиях всеобщего обнищания и нещадной эксплуатации сильными слабых, горлохватами безропотных, наглыми безотказных в стране воровских разборок и сплошного криминала.
Если же вернуться к духовной сфере, то пример протестантизма, создавшего европейскую высокоразвитую цивилизацию, в которой Франция и Алжир стали только сильнее после разъединения в 50-х годах прошлого века, свидетельствует о правильном выборе вектора развития и должен быть поучителен для всех. Ибо то же самое можно сказать про Чехию и Словакию, страны бывшей Югославии, Китая, Кореи, бывшего СССР, наконец, и т.д. Я уже не вспоминаю бывшие империи, метрополии которых только выиграли после их распада. Как и их бывшие колонии. Ибо в истории постоянны только мифы, всё остальное со временем переосмысливается и переоценивается.
Тридцать одно покушение было совершено на президента Франции Шарля де Голля противниками его «космополитизма» после того, как он решил, изменив Основной Закон страны предоставить независимость Алжиру, уменьшив тем самым Францию чуть ли не в два раза (по тогдашней Конституции Франции Алжир являлся неотъемлемой частью Франции, и кто выступал за его отделение преследовался по закону вплоть до смертной казни). Кто сегодня вспоминает об этих салановцах, оасовцах, всех антидеголлистах, пытавшихся сохранить «великую Францию»? Если и вспоминает кто, то только в негативном ключе. Точно так же будут вспоминать и писателя Бондарева, политиков Проханова и Жириновского, артистов Маршала и Домогарова, пропагандонов Соловьёва и Шейнина и многих, многих других пытающихся в угоду правящему режиму и из своих корыстных побуждений сохранить болото застоя. О всех них в будущем вместе с их хозяевами вряд ли кто-нибудь скажет что-то хорошее в отличие от Немцова, Сахарова, Солженицына, Старовойтовой, Черномырдина, Гайдара и многих других, о которых в будущем будут говорить, как о реформаторах и прогрессистах, политика и дела которых после освобождения России от коммунистического ига были направлены на развитие и процветание страны. И малочисленность которых не позволила России встать в одну шеренгу с другими странами Европы.
Но уверен, что появится и у нас свой реформатор, который объединит все светлые силы и доведёт дело до ума, войдя в историю России, как Пётр Столыпин, Франклин Рузвельт, Уинстон Черчилль, Шарль де Голль, Дэн Сяопин, Чан Кайши и другие великие преобразователи мира.
Решил и я внести свою лепту в процесс всеобщего разоблачения кривды, узнав о своей белогвардейской родне, представители которой занимали далеко не последние роли в Белом движении. Теме новой, со всё ещё закрытыми архивами и ушедшими незаслуженно в никуда почти всеми её участниками и свидетелями эпохальных событий.
Обращаясь во всевозможные музеи и архивы страны, имея уже в основе своего исследования много документального и мемуарного материала, благодаря которому я подтвердил участие моего деда Василия Георгиевича Хрипунова в войне против красных в 1918 – 20 гг в различных должностях, самой значимой из которых являлась должность Атамана Усть-Медведицкого округа (в настоящее время Серафимовичского района) на самом начальном этапе восстания казаков против большевиков в мае-июне 1918 года. Тем самым я постепенно собрал пазл, позволивший мне опубликовать несколько статей в центральной печати и разместить их в Интернете.
Зная, что брат деда Михаил Георгиевич Хрипунов, генерал-майор, флигель-адъютант Николая Второго, последний командир Лейб-гвардии Атаманского полка. Который с 1920 по день своей кончины в 1983 году в возрасте 94 лет являлся довольно заметной фигурой всей белой эмиграции в Европе, решил искать сведения о нём через Красный Крест и потомков его или его товарищей по оружию. И вскоре оказалось, что Михаил Георгиевич закончил свои дни в православном Гефсиманском монастыре Иерусалима, детей у него не было. Но, к счастью, остались потомки его товарищей во Франции, и уже через них мне удалось выйти на Владимира Андреевича Гордеева, сына донского полковника-белоэмигранта, писателя Андрея Андреевича Гордеева и его жены, сестры моего деда Василия Лидии Георгиевны Хрипуновой.
Так судьба свела меня с Владимиром Андреевичем Гордеевым, 1924 года рождения, архитектором, довольно состоятельным человеком, имевшим две шикарные квартиры: одну в Париже, другую в Нанте, - и владевшим частным домом на одном из островов в Атлантике (как говорится, «кому-то остров с пальмами, а кому-то пальмовое масло»). А также с его супругой Ариадной Николаевной, 1921 года рождения, дочерью русского офицера-белоэмигранта Донцова Николая Александровича.
К моему удовлетворению сам Владимир Андреевич увлекался историей гражданской войны в России, был знаком со многими деятелями белой эмиграции и поэтому являлся ценным источником информации для моего исследования. А благодаря моей близости к центральным российским архивам, я тоже смог порадовать его ценной информацией о его отце и всех наших общих донских родственниках в России.
Так я узнал, что моя двоюродная бабка, т.е. Лидия Георгиевна, урождённая Хрипунова, ныне покоится на кладбище Сент Женевьев де Буа под Парижем вместе с её супругом Андреем Андреевичем Гордеевым, потомки которого проживают во Франции, не знают русского языка и далеки от изучения своей родословной.
В августе 1991 года Владимир Андреевич с женой, откликнувшись на моё письмо, прибыл в Москву с группой эмигрантов-соотечественников во главе с известным меценатом бароном фон Фальц-Фейном и вскоре навестил вместе со своей супругой Ариадной мою тётю Женю, помнившую хорошо его покойную мать Лидию и его отца Андрея Гордеева.
Так завязалось наше знакомство, переросшее вскоре в дружбу в доме №52 на Ленинском проспекте (за один день до путча просоветских лидеров страны под вывеской ГКЧП, с балетом «Лебединое озеро» с утра до вечера по ТВ и вводом танков на московские улицы). В 1993 и 1994 годах мы с моей женой Верой принимали у себя Ариадну Николаевну, жившую у нас по месяц в каждый свой приезд, которая всей своей православной душой стремилась к знакомству со страной её предков, так же, как и её супруг, прекрасно владея для этого русским языком и основами православной культуры её исторической родины.
Получив приглашение посетить Францию от своих родственников, я тут же согласился, ибо такая поездка могла не только расширить мой кругозор, но и позволяла дополнительно узнать много нового про русскую эмиграцию во Франции. О которой в нашей стране почти ничего не знали, ибо власти не очень-то до сих пор спешат расставаться с секретами советского прошлого из закрытых архивов, действуя, очевидно, по принципу «докопавшись до истины, трудно затем будет выбраться из ямы!». Тем более, когда тут и там стали раздаваться голоса, что Запад постепенно уходит от традиционных ценностей, создавая новую субкультуру с однополыми браками, исламизацией общества и чрезмерной идеализацией погибших столетия назад цветных рабов из-за их нещадной эксплуатации белыми с погружением всех их потомков в коллективное чувство вины с покаянием на фоне разрушения памятников рабовладельцам. Независимо от их заслуг перед своими странами и всем мировым сообществом. Так недолго и до сносов памятников полководцам Суворову, Кутузову, поэтам Пушкину, Лермонтову, Батюшкову и другим людям литературного и иного творчества только за то, что они и их близкие владели крепостными и по сути являлись рабовладельцами.
Франция интересовала меня ещё и своей яркой культурой и интересной историей, по следам которой держит путь Россия, повторяя её грандиозные свершения, шараханья из одной крайности в другую и ошибки, но уже со славянским размахом и тупой прямолинейностью. И во многих исторических личностях Франции и России прослеживаются общие черты характера: жестокость – у Робеспьера и Ленина, мания величия – у Наполеона Бонапарта и Иосифа Сталина, нерешительность – у последнего императора Франции Наполеона Третьего и Михаила Горбачёва. Шараханья от республики к монархии, от капитализма к Парижской коммуне, от империи к границам бывшей метрополии. И т.д.
В результате французам, опережая нас в своём развитии, благодаря их более продолжительному и богатому историческому опыту, удалось выйти на прогрессивный путь развития без большой крови, - не сравнить несколько тысяч французов, казнённых на гильотине при Робеспьере, и несколько десятков миллионов россиян, пострадавших от искусственных голодоморов и болезней, расстрелянных и замученных в подвалах Лубянки и концентрационных лагерях при Ленине и Сталине с их развязанными многочисленными войнами и авантюрами по всему Земному Шару и т.д. К тому же в отличие от россиян французы уже давно не воюют со своим прошлым и давно уже не делятся на роялистов и республиканцев, как русские до сих пор на белых и красных, сталинистов и либералов, коммунистов и демократов и т.д.
Посетив Францию, я вскоре убедился, что никакой русской диаспоры в ней давно нет. Вся её многочисленная колония исчезла, ассимилировавшись с местным населением, приняв в массе своей протестантизм и католицизм, отличаясь уже другим отношением к жизни и деловым подходом ко всему. Не в пример другим народам, диаспоры которых сохранили себя как этнос на протяжении тысячелетних гонений и ущемлений прав, благодаря своему языку, вероисповеданию, взаимовыручке, верности обычаям и традициям. Например, евреям, поволжским немцам, татарам, армянам, арабам, грекам и другим изгоям за пределами своих исторических родин.
В этом сравнении я до сих пор не могу найти ответа на вопрос о причинах превратности судьбы и выживаемости различных национальностей за рубежом на примере всей русской эмиграции после гражданской войны 1918 – 22 годов. Когда из России за рубеж по разным оценкам выехало от 1,5 до 3 миллионов русских, не считая нескольких миллионов последующих волн эмиграции. И за несколько десятилетий лишившихся своей национальной идентичности и сплочённости. Поэтому исчезнувшей на чужбине, как мамонты в период голоцена, а теперь русских в период новейшей истории Франции, в которой больше всех других стран осело именно русских эмигрантов. Тем более, когда этот вопрос связан с пропагандируемой со многих трибун в нашей стране о «богоизбранности Святой Руси, пользующейся покровительством самой Богородицы», а значит надёжной небесной защитницы всех её жителей, где бы они не находились. Что является одним из примеров того, как воинствующий атеизм большевиков с их разрушительным отношением к христианским святыням и реликвиям усугубил и без того глубоко укоренившееся приспособленчество в характере русских людей. Искусственно превратив на долгие десятилетия весь российский народ в покорное племя изгоев, с которыми можно делать всё, что угодно, как из пластилина любые фигурки.
К тому же и сама национальность «русский» как единственная среди других национальностей, используемая в качестве прилагательного к слову «европеец» или «азиат» по Соловьёву, приводит к выводам, что русские не нация. А русскоязычная общность людей, объединяющая многие народы европеоидной и монголоидной расы на пространстве между Атлантическим и Тихим океанами, нестойкая и подверженная влиянию ветров с Востока и Запада. Что свидетельствует о незрелости русских как нации с их неготовностью ещё самостоятельно решать вопросы управления и хозяйствования, ибо исполнять команды всегда легче, чем самому брать ответственность на себя за какую-нибудь инициативу или предприятие. Очевидно, что это объясняется тем, что русские как государствообразующая нация развивается всего пятьсот лет в противовес западноевропейским народам с тысячелетним и полуторатысячелетним развитием. По-другому говоря, в пику утверждениям полководцев, идеализирующих самих себя как победителей в войнах, против сегодняшнего очевидного, доказавшего своими многочисленными примерами, что «стадо львов во главе с бараном всё-таки сильнее баранов под предводительством льва», как в мирной жизни, так и на поле боя, а не наоборот.
То же самое относится и к запорожским казакам, нашим братьям-славянам, принудительно переселённым при Екатерине Второй с Украины на Северный Кавказ, где они основали Кубанское казачество под патронажем Санкт-Петербурга, утратив вскоре связи со своей родиной. Забыв о своей исторически сложившейся самобытности, которая помимо вероисповедания включает в себя украинскую культуру, историю и язык, не заикаясь даже о его преподавании в Краснодарском крае в учебных заведениях. Не требуя от властей открытия украинских школ для детей и печатании книг на своей исторически «рiдней мове».
Это же относится и к русскому Семиреченскому и Оренбургскому казачествам, насильственно оторванным всего лишь восемь десятилетий назад от России и сгинувшим в бескрайних степях Казахстана и Киргизстана или переселившись из них в другие страны.
А возможно, дело ещё и в этимологии самого слова «славянин» (slav – славянин и slave – раб, невольник по-ангийски, sklave – раб, невольник по-немецки, esclave – раб, невольник по-французски). А с рабами и холуями кашу не сваришь и культурную независимость за рубежом не сохранишь. Тем более после примера из истории Великой Отечественной войны, когда больше всех других военнопленных именно русские и украинцы в количестве нескольких миллионов человек щеголяли в немецкой форме.
А ведь в различии мнений людей во всём спектре их индивидуальных особенностей и уровня образованности заключается единственный путь развития народов Земли во благо прогресса и процветания. Главное, чтобы все эти отличия сохранялись и преумножались в сторону божественного пути развития, т.е. во имя добра и справедливости. Все мы клеточки Вселенной «для заполнения её, - по словам знаменитого богослова и писателя Александра Меня,- одухотворённым человечеством» с закодированной для этого информацией на генетическом уровне. И нет никакого котла по перевариванию наций. А есть набор жизненных подходов на основе индивидуальных качеств людей с их различным менталитетом, характером, темпераментом, отношением к бытию и к Богу, с самовозникающей выработкой правильного вектора направления развития всей цивилизации. Ибо как показала жизнь, нет большего рабства, чем разрушающее любые устои общества равенство всех её членов и мнимое единство взглядов под руководством таких же, как и все, многоклеточных, которые в нашей стране всегда после их отстранения от власти или смерти оказываются невежественными и авантюрными сатрапами с режимом пожизненного самовластья, «надолго задержавшими развитие нашей горячо любимой родины». В которой больше всех недовольны жизнью сытые, а не голодные. А так как последних подавляющее большинство, то и не происходит никаких изменений в стране вот уже более 100 лет, что лишний раз подтверждает общий вывод о том, что Россия – страна чудес и парадоксов, не позволяющих ей идти в ногу со временем по причине нежелания её граждан вообще куда-то двигаться.
В начале мая 1994 года, как и до этого в 1993 году, к нам в гости приезжала Ариадна Николаевна, останавливаясь у нас дома на Лукинской. Хотя именно в 1994 году на этот месяц приезда у нас с Верой были совсем другие планы. Ибо именно в мае мы ожидали приезда к нам в двухкомнатную квартиру наших детей, дочку Наташу и внуков Женю и Стёпу, в гости на месяц из Кушки Туркмении, где муж моей дочери Наташи, Василий Босый, служил в армии капитаном. Пришлось отказать в месячном приёме детям, лишив их радости общения с дедушкой и бабушкой с её пирогами и разносолами, оставив ещё на один год в голодной Туркмении ради родственницы из Франции, ибо предложенные нами другие месяцы приезда в Москву шли вразрез с графиками отпусков зятя и дочери и планами Ариадны Николаевны. Дети приедут вскоре лишь на несколько дней после отъезда А.Н. перед приездом её внучки Виолетт к нам на побывку.
Все дни месячного пребывания 73-летней Ариадны Николаевны в Москве, несмотря на её почтенный возраст, не проходили даром. Каждый день мы с ней куда-нибудь ходили. То в музеи и соборы, выстаивая в них часто многочасовые службы, то к её родственникам, жившим на улице Павла Корчагина, то к её друзьям – церковнослужащим, которым она оказывала материальную помощь. В своём Нанте она владела частной лабораторией по определению морфологии опухолей у больных онкологическими болезнями и теперь этой лабораторией заведовала её дочь Анна. В общем, независимо от мужа-архитектора, она была даже более него обеспечена и свободна в своих поступках, как и в деле благотворительности. На что мне даже как-то пожаловался Владимир Андреевич, признавшись, что его жена, связавшись с каким-то священником, похерила целый миллион долларов на какую-то сомнительную благотворительность.
К концу пребывания Ариадны Николаевны в Москве она мне помогла приобрести билеты на самолёт в Париж и обратно (я в то время был безработным). Ибо с моей ежемесячной подполковничьей пенсией с перерасчётом на инвалюту в 100 баксов США в месяц после долгих лет службы в армии, кроме как в Иваново в один конец, никуда более улететь было невозможно. А до её приезда пришлось довольно прилично помучиться с получением загранпаспорта и визы в посольстве Франции в Москве. Где всегда толпилась огромная масса народа. И сотрудники посольства, культурные, высокоодухотворённые всем передовым французы, в том числе и дамы в модных нарядах и благоухающие неповторимым ароматом знаменитых духов «Шанель», как надсмотрщики над дикарями, используя русскую ненормативную лексику, покрикивали на толпу, как им, очевидно, казалось, неорганизованно рвущуюся в ворота их цивилизованного рая. Здесь же в легковой машине, куда тоже образовалась очередь, проводилось страхование здоровья на период поездки во Францию. Хотя весь этот хаос с оформлением документов большей частью происходил по вине самих французов, вывешивающих на воротах посольства на изодранных клочках бумаги противоречивую информацию, написанную шариковой ручкой с многочисленными исправлениями и ошибками.
К тому же, как я вскоре понял, в общей очереди стояли и люди, приехавшие в Москву из разных регионов России за визами на постоянное жительство во Франции, ожидая их получения месяцами, а то и совсем не получая, и пытаясь выяснить причины задержки или отказа. Сотрудники же посольства на такие вопросы неизменно отвечали дипломатичным молчанием. Что вносило свою отрицательную лепту в дело получения документов всеми стоящими в очереди.
В общем, все формальности были соблюдены, с Верой мы кое-как собрали деньги на незамысловатые подарки для родственников, и вот я во Франции, в Париже, столице мировой культуры и моды.
Привожу свой дневник.

2.06.1994

Сегодня первый день в Париже. Впечатлений море. Встали мы с Верой в начале 6-го утра, позавтракали и поехали на аэровокзал. Долго автобуса в аэропорт там ждать не пришлось, но за короткое время ожидания уж очень надоедали таксисты со своими предложениями за 50 – 60 тысяч рублей довезти до Шереметьва-2.
Наконец, сели в автобус и заплатили 5 тысяч рублей: 4,4 тыс. за посадку и 600 рублей за багаж.
Приехали в Шереметьево-2 в начале 10-го. Вскоре попрощался с Верой, прошёл все формальности, один час проторчал в «предбаннике» и вот я уже в салоне ТУ-154 рейса №251 (Москва-Париж). Взлетели, и через 1,5 часа полёта всем пассажирам был предложен обед: на выбор – 200 г сухого вина или банка пива, или банка пепси-колы, горячее жаркое, салат из омаров с лимоном, кусочек сыра, печенье, булочка, сахар, кусочек масла и чай. Летели на высоте 10,5 тыс. метров 3,5 часа. Приземлились в 12 часов 40 мин по местному времени в аэропорту Шарля де Голля. Без проблем прошёл таможню, не заметив даже таковую и вскоре оказался в родственных объятиях Володи и Ады, с которыми давно уже был на ты. От аэропорта до дома Володя вёз нас на своей машине по Парижу. Город великолепен!
Дома у Гордеевых на улице Луиса Блерио ещё раз пообедал, и Володя нас с Адой отвёз в центр города. Прошлись с Адой по Елисейским полям. Побывали на мосту, подаренному жителям Парижа Российским Императором Александром Третьим. Любовались Эйфелевой башней, Триумфальной аркой. Дошли до Лувра и затем посетили Нотр-Дам. Красота в соборе – неописуемая с ощущением трансцендентности пространства, как будто находишься в обители Создателя и любуешься завораживающей красотой! Строгие готические формы и витражи на стенах дают ощущение холодной вечности и трепетной торжественности. Сразу начинаешь понимать значение слов, что «архитектура – это застывшая в камне музыка». Жаль, что не играл орган для полноты ощущений.
После посещения Нотр-Дама на метро поехали домой.
В парижской квартире Гордеевых 5 комнат, из окон которых видна Эйфелева башня и парижская статуя Свободы.
Поужинали с вином и шампанским, и где-то в 11 вечера я лёг спать.

3.06.1994

Ездили с Володей за покупками в город.
Вечером все втроём посетили китайский ресторан, что находится недалеко от дома Гордеевых. Ели в ресторане грецкие орехи в сахаре и рисовые лепёшки, после которых официантка принесла на закуску утиную кожуру. Причём, сама хозяйка ресторана, миловидная молодая китаянка, учила меня, как нужно заворачивать кожуру в лепёшку, потом поливать всё соусом, затем класть лук. И при этом кормила меня с рук, как малолетнего дитя. Было очень забавно. А со стороны я, наверное, выглядел безнадёжным провинциалом.
Из блюд было ещё мясо в рисовых лепёшках с капустой и соусом. В конце всей этой китайской кухни принесли нам саму утку без кожуры. Все эти деликатесы запивали китайской водкой из стаканчиков, на дне которых имелись изображения голых женщин. На десерт ели плоды манго.
А, вообще, весь день прошёл в пустых разговорах.

4.06.1994

До обеда с Адой были в музее Петит-Ралас. Такие полотна!!!
После обеда с Володей посетили Дом инвалидов, Музей армии, где я увидел большую коллекцию доспехов и оружия, и собор святого Людовика, где покоятся останки Наполеона Первого и его сына Наполеона Второго, братья императора Жозеф и Жером, Главнокомандующий Союзными войсками в Первой мировой войне Фердинанд Фош и другие.
Посетили знаменитый храм русских эмигрантов Александра Невского.
На ужин Ада приготовила мясо, бутерброды, фрукты. Пили с Володей вино. Долго беседовали.
Говорил с Верой по телефону.
В восторге от Парижа. Ходил по его улицам, как последний пацак! По словам Володи, вода в Сене чистая и в ней даже водится рыба без всяких признаков мутации, не в пример Москве-реке.

5.06.1994

Утром все втроём посетили Полит-Шанью. Прекрасные скульптуры, вид на Эйфелеву башню, красивейшие фонтаны!
В 15.25. отправились с Адой поездом в Ангулем через Орлеан и Поти. Расстояние в 440 километров поезд прошёл за 2,5 часа. На вокзалах чистота и нет многолюдья, как на московских вокзалах. В поезде тоже чистота идеальная и шёл он бесшумно.
На вокзале в Ангулеме нас встретила дочь Ады, Вероника, приехавшая на своей машине. Немного покатались по городу, который очень красив. До океана всего 100 километров.
Познакомился с мужем Вероники, Бертраном. Он работает врачом в частной клинике. Простой врач, а живёт в шикарном двухэтажном коттедже с участком земли и бассейном. Он и его неработающая жена ездят на собственных машинах. Ежедневно к ним на своей машине приезжает и домработница.
Как мне сказали, во Франции все, кто имеет высшее образование и работу по специальности, живут точно так же.
Познакомился с сыном Бертрана и Вероники, Бенуа и дочерьми: Люси, Виолетт, Натали и Элизабет. Все они учатся в школе. Очень красивые и милые девчата.
Погуляли немного с Адой по Ангулему.

6.06.1994

Утром после завтрака снова гуляли с Адой по Ангулему. Восхищался красотой и чистотой города.
Посетили одну семью, Франсуа и Мади. Хозяева на своём чердаке предоставили в моё распоряжение коробку со старыми русскими и французскими газетами и журналами с предложением забрать с собой в Москву всё, что понравится. Копаясь в бумагах нашёл один интересный документ с дореволюционными стандартными марками, и почтовым штемпелем московского почтового отделения и датой: 2.10.1898 года. Имя и адрес получателя письма некто Морис Роше, живший по адресу: Лярошфуко, Шарант. Имя и адрес отправителя – Н.Телешов, ул.Валовая, Москва. Уж не принадлежал ли этот конверт писателю Николаю Дмитриевичу Телешову, в котором он и отправил письмо своему знакомому из Франции. Выяснить через Аду как переводчицу у хозяев,- по всей вероятности кто-то из них имел русские корни, о чём они даже уже то ли забыли, то ли не знали, - что-либо про этот конверт не удалось.
Отобрал для себя стопку понравившихся мне старых газет и журналов.
Вечером играл с детьми в шахматы. Показывал им карточные фокусы.

7.06.1994

Видел за городом копию головы статуи Свободы. Подробности узнать не удалось.
Элизабет просто прелесть. Ей 5 годиков и она очень ко мне привязалась. Постоянно тянет меня за собой играть с ней в карты.
В 8 вечера пришли гости: Заславский (психолог, немного говорит по-русски), Смирнова Анна-Мария (учительница русского языка) и Мади с Франсуа.
Очень мило и скромно посидели часа 2 за столом с салатом из шампиньонов, жареным мясом, мороженым и вином. Стояла бутылка водки, и Бертран иногда наливал себе её чуть-чуть в фужер. Я, не дождавшись, когда мне предложат выпить, сам налил себе грамм 100 и тоже самостоятельно выпил. Странные у них однако законы застолья.

8.06.1994

Утром были в городе. Спустились с Адой, Люси и собакой Эллой к реке. Погуляли по берегу. Затем купили билеты на поезд в Нант.
На обед сегодня были: тёртая морковь, мясо, жареная картошка, клубника.
В 9 вечера приехали в Нант. За окнами поезда промелькнули города: Рошфор, Лярашель, Люссо, Ларошсюё. Презжали мимо побережья Атлантики. Красивейшее зрелище! Скоро буду купаться в океане.

9.06.1994

У Гордеевых и в Нанте шикарная квартира. С зеркалами и цветами в подъезде дома и молодой красивой консьержкой, похожей на фотомодель. И всё же несмотря на все эти аксессуары благополучия и солидности их квартиру несколько раз обкрадывали. Угоняли и машину.
Встретились вчера с Володей, приехавшим в Нант на машине, и за ужином с вином и фруктами провели время за разговорами. Ел красную рыбу и опять утку с рисом.
Сегодня до ужина ходил с Адой в город. Посетили лабораторию, владелицей которой и директором является дочь Ады, Анна. Раньше эту лабораторию гистологии возглавляла Ада.
Познакомился с Анной. Очень интересная женщина 40 лет. Ада и Анна представила меня своим сотрудникам. Лаборатория занимает весь 2-й этаж старинного здания 18 века.
По словам Володи, средняя зарплата рабочего во Франции 10 тысяч франков в месяц. Это где-то 1670 долларов США, если учесть, что 6 франков соответствуют 1 доллару. По сравнению с моим доходом это в 17 раз больше.
Узнал также, что живые лангусты, которыми меня потчевали за обедом мои родственники, в магазине стоят 69 франков за 1 кг, а устрицы 30 франков.
Видел очень красивую реку Луару.
В нантовской квартире Гордеевых одна большая комната и три маленьких. Этаж, который для нас считается первым, во Франции называют нулевым. Гордеевы живут на 8-ом этаже, а по нашей градации на 9-ом. Дом у них 14-этажный.
Утром познакомился с приходящей к ним каждый день домработницей Марией. Она по национальности португалка, эмигрантка. Во Франции живёт с мужем в отдельном доме, и они имеют своё хозяйство, но не имеют машины. С мужем они во Франции копят деньги, чтобы вернуться к себе на родину с капиталом и заработанной пенсией. Но для этого работать Марии, как и её мужу, приходится ежедневно в нескольких семьях с утра до вечера и без выходных.
Разговаривал с Верой по телефону. Послезавтра в Москву прилетает Наташа с детьми на несколько дней. А тут, как назло, Ада поменяла свои планы и уже собирается лететь вместе со мной в Москву, а значит, опять планирует остановиться в нашей квартире. Не знаю, что и делать, ибо Вера собирается отказать Аде в приёме. Наша квартира в 40 метров полезной площади на 7 человек проживающих в них превратится в склад человеческих тел. Да ещё при значительно увеличенной нагрузке по ведению хозяйства на работающую в Олимпийском комплексе Веру. А тут ещё и Виолет скоро будет целый месяц жить у нас дома и знакомиться с родиной своих предков, на что Вера дала своё согласие, до минимума сократив пребывание наших детей в Москве. В общем, скоро я окажусь в глупом положении, опрометчиво обнадёжив своих гостеприимных родственников. Главное, что нет выхода из этого положения. У своих родственников и друзей в Москве Аде тоже негде остановиться из-за тесноты в их всех квартирах. Предложить ей пожить несколько дней гостинице – боюсь, обидится.

10.06.1994

Были с Володей в городе. Ходили по магазинам. Узнал, что в магазине 1 кг шашлыка из баранины стоит 120 франков, из курицы – 90.
Володя запланировал мне встречу с главой общества атаманцев некой Толстой, «которой 70 лет и что её девичья фамилия Попкова». К тому же имеет отношение к знаменитому Музею Донского казачества в Париже, экспонаты которого были вывезены из России после гражданской войны офицерами Белой армии. Потомки же их, опасаясь реституции всех ценностей Музея, сделали его закрытым для всех. Директором Музея является некий Греков.

11.06.1994

Утром ходили с Адой по магазинам и на базар, работающий по субботам с 8 утра до часа дня.
На базаре 1 кг апельсин стоит 9 франков, 1 ананас – 10 франков, 1 кг мяса от 90 до 120 франков. Продавалась и конина.
Наташа с детьми уже в Москве и сегодня я с ними разговаривал по телефону.
Ездил с Володей в супермаркет. Чего там только нет!
Японские телевизоры «Самсун» стоят 1995 франков. Бутылка хорошего коньяка 80-90 долларов, почти всю мою пенсию.
Были в гостях у Анны. Он и её муж Шарли очень хорошо нас встретили. Детей зовут Гийом и Александр.

12.06.1994

Утром с Адой посетили церковь святого Василия, где происходил обряд крещения, и я узнал, что во Франции в церквях и католических храмах венчают всех христиан независимо от принадлежности жениха и невесты к той или иной христианской конфессии.
На службе, которую вслед за крещением проводил знакомый Гордеевых Ян Роберти, женщины стояли с распущенными волосами, что в московских православных храмах считается святотатством.
После службы познакомился с Роберти, который пригласил всех нас на обед, а также приехавших детей хора из подмосковной Дубны под руководством Ольги и Алёны Ёновой, муж и отец которых там же в церкви продавал русские сувениры. За обедом познакомился с Владимиром Наумовичем Залкиным. Он 1920 года рождения и родителям его пришлось вывозить из России через границу в корзине с бельём.
После обеда выступили дети. Пели они русские народные песни прекрасно!
После представления дети с подносом обходили всех присутствующих в зале для сбора пожертвований. К моему стыду у меня не оказалось и сантима.
Девочка остановилась возле меня с подносом, и я не знал куда деться от стыда в этот момент.
В Нанте есть также собор святого Петра, в котором мы тоже побывали. Видел и дом писателя-фантаста Жюля Верна. В детстве я не мог оторваться от его романов. Читал всё подряд.
Вечером заехали к Анне. Играл с Николя в шахматы.

13.06.1994

Узнал, что Ада платит в фонд пенсии их домработнице Марии ежемесячно какую-то сумму, благодаря чему эта эмигрантка у себя в Португалии будет получать пенсию после 60-летнего возраста в размере 3000 франков в месяц или 500 долларов.
Ездили в Сент-Мишель, который стоит на берегу Ла-Манша в Бретани. Видел очень красивый монастырь. Моря из-за отлива почти не было видно.
Ужинали все втроём в ресторане. Ели устриц, запивали их шампанским. На десерт было мороженое.

14.06.1994

Сегодня не было почти никаких событий.
Разговаривал с Верой и Наташей по телефону и понял, что назревает конфликт. Наташа с детьми в начале июля собирается уезжать в Кушку, чтобы освободить скудные московские метры жилья для Виолетт, и чтобы хоть немного дать Вере отдохнуть перед новыми визитами гостей. Всё было б ничего, если б не этот несогласованный заранее визит Ады в Москву. Хотя и желание Виолетт остановиться у нас тоже оказалось для нас с Верой полнейшей неожиданностью. Ведь по нашим планам дети должны были у нас гостить целый месяц, отъедаясь на московских продуктах после голодной Кушки. Но неудобно было отказать Гордеевым, тем более перед самой моей поездкой во Францию. Когда ещё мне удастся осуществить мечту свою и многих россиян!?
А теперь в этом цыганском таборе, где нам хотя бы на одну ночь поместить Аду? Чувствуется, что Вера раздражена бесконечными приёмами и размещением гостей.

15.06.1994

Ездили с Адой в Ле-Болль (160 км от Нанта). Пляжи великолепные и, по словам Ады, считаются одними из лучших в Европе. Видел много молодых француженок с полностью обнажёнными грудями. Если они красивые и, как и лицо и ноги, привлекают взгляды мужчин, почему бы их, действительно, не обнажать. Тем самым, уравнивая мужчин и женщин на пляже. Ещё, по-моему, великий художник-импрессионист Огюст Ренуар сказал: «Если б у женщин не было пышных бюстов, я бы не стал художником».
Погода стояла солнечная и жаркая, и я несколько раз искупался в океане.
Ада, несмотря на свой преклонный возраст, прекрасно водит машину.

17.06.1994

Ходили с Адой в город. С нами были Мария и красивейшая, будто кинозвезда, невестка Ады Клер. А вчера вечером очень хорошо посидели с сыном Ады Алексеем и его женой Колет. Как я понял из разговора с Гордеевыми, Алексей и Колет живут неважно и собираются разойтись.
Алексей, судя по всему, остроумный и весёлый парень со склонностью к разным мальчишеским шуткам. В своей машине он мне показывал радиостанцию, с помощью которой он разыгрывает полицейских на дорогах.
Странные какие-то шутки. Или я слишком закомплексован?

18.06.1994

Видел у Гордеевых в квартире регулятор тепла на радиаторе отопления на 15, 20 и 25 градусов и водяной счётчик. Можно самим устанавливать необходимую температуру в квартире и регулировать расход воды, а значит и оплату этих услуг.
Сегодня едем в Париж.
Вчера Володя показал мне 6 тетрадей рукописного текста с воспоминаниями его отца, Андрея Андреевича Гордеева. Обещал прислать копии. (Так он мне их и не прислал, хотя в каждом телефонном разговоре напоминал мне о своём обещании по своей инициативе. С Толстой он тоже меня не познакомил).

19.06.1994

Вчера в 20.00. уже были в Париже. Приехали на машине. По пути встречались аккуратные белые коробки – заводы. Без каких бы то ни было труб, копоти и грязи. И частные земельные владения, огороженные заборами.
В Париже ужинали в ресторане «Сан-Франциско». Это уже третий ресторан во Франции, в котором я побывал. Первый – «Китайский» в Париже, второй – «Стрекоза» в Нанте.
Ада с утра в церкви. Она довольно набожная и регулярно посещает православные службы. Володя равнодушен, на мой взгляд, к религии. Во всяком случае, к её ритуалам и канонам.
Водка «Московская» в магазине стоит 87 франков за пол-литровую бутылку. Сухое вино (0,75) – 37 франков. Володя поклонник «бордо» и пьёт его ежедневно довольно много, около 10 бутылок по 0,75, и в основном в одиночку, отправляя меня после непродолжительной беседы в другую комнату, оставаясь наедине со своим любимым напитком. А ведь ему уже за 70. И он до сих по, если верить его словам, занимается подводной охотой на острове, где у них вилла.
Посетили с Адой парк «Ситроен». Очень красивый парк, в котором люди купаются запросто в фонтанах, загорают возле них и чувствуют себя, как дома. Даже не верится, что совсем недавно здесь размещались корпуса автомобильного завода.
Володя, чтобы я не скучал в одиночестве, когда он сидит за своим письменным столом за книгой в окружении многочисленных «фугасов», дал мне почитать на досуге повесть перебежчика через советско-финскую границу в 30-х годах Ивана Солоневича «Россия в концлагере» (1936 г). Очень интересная книга!

20.06.1994

Свершилось!
Вчера Ада позвонила в Москву Вере, и та ей сказала, что не сможет принять её, ибо совершенно негде поселить в квартире ещё одного человека. Теперь Ада и Володя резко изменили ко мне своё отношение, подшучивают надо мной, намекают на бедные подарки (для них бедные, а для нас с Верой почти на последние сбережения) - хоть бы провалиться сквозь землю. Очень хочется уединиться и остаться наедине со своими мыслями. До вылета в Москву ещё 5 дней и ума не приложу, как мне изображать на лице хорошую мину при плохой игре. Я долго уговаривал Веру придумать что-нибудь, не рубить сук, на котором я сижу в данное время. Но, узнав, что из-за непрекращающейся вокзальной жизни у нас дома заболел сын Яник,- у него поднялась температура до 39 градусов,- оставил всякие попытки изменить ситуацию. В общем, за всё нужно платить. Тем более, когда имеешь дело с буржуазными родственниками, далёкими к тому же от проблем россиян.
Как никогда захотелось домой в Россию. Французы нас никогда не поймут, а мы их. Для меня Франция – это шикарно сервированный стол с немыслимыми яствами и деликатесами, обычными и вкусными для хозяев и пресными и несолёными для гостей из России. Что может быть вкуснее краюхи чёрного бородинского хлеба с селёдочкой и лучком со стаканом водки в придачу!
Вспомнилось, как в Москве в одной из передач теленовостей один француз с русскими аристократическими корнями пригласил к себе в гости труппу из гастролировавшего московского театра после выступления в Париже, и потчевал их в том числе и какими-то столетней выдержки французскими винами из своего погреба. Гости же, конечно, меры не знали и после первых бутылок опустошили за беседой несколько сот бутылок из уникальной винотеки. Так этот француз на чистом русском языке сетовал, что «мне не жалко этих стекляшек с винами, мне только обидно, что гости так и не почувствовали, что же они пили». Привыкшие к крепкой водке, служители Мельпомены, очевидно, долго «дегустировали», удивляясь, что так долго к ним не приходит состояние нужного застольного для беседы вдохновения.
Поэтому и нажрались халявного, но слабого в градусах вина.
Этот француз с русскими корнями, очевидно, думал, что гости с его исторической родины, как принято во Франции, больше двух часов не будут задерживаться в его доме. Не тут-то было. Через два часа они только вошли во вкус и проторчали за столом у него с вечера до самого утра. Не удивительно, что для французов мы все люди второго сорта.
Сегодня с Адой посетили посольство России для получения для неё визы. Поездку в Москву она не отменила и решила остановиться у своих друзей. Интересно у кого? Все они живут по-московски стеснённо и с большим количеством детей.
В отличие от посольства Франции в Москве в российском посольстве я почти совсем не встретил посетителей. Наверное, из-за того, что мало желающих посетить нашу страну.
Всё оформление визы заняло очень мало времени.
Чувствуется, что я Володю стал раздражать. Сделал мне впервые замечание, что я слишком сильно хлопнул дверью его «рено». А, вернувшись назад после прогулки с Адой по знаменитому Булонскому лесу, я увидел, что в моих вещах Володя довольно основательно похозяйничал, забрав все журналы, подаренные мне Мади и Франсуа. Услышал, что для передачи в Музей казачества в Париже. Без моего согласия и в моё отсутствие рыться в вещах – это уж слишком!
Я промолчал, но было до глубины души обидно за это вероломство. Но что поделаешь - приходится терпеть это своё униженное положение поверженного в Холодной войне недавнего по французским понятиям нищего врага. Открыто возмутиться – глупо и себе дороже.
Соскучился уже по дому. 24 дня – слишком большой срок для жизни с родственниками под одной крышей. Здесь и с ними я не чувствую себя самим собой, ибо мне здесь не комфортно.
Ада созвонилась со своей подругой писательницей Боровицкой, и та уговорила её поехать с ней в её родную Вологду на празднование юбилея писателя Шаламова. Познакомилась она с ней благодаря мне, и этому предшествовала небольшая предыстория. Гордеевы как-то у себя дома в Париже принимали гостя из России предпринимателя Мелихова В.П. из Подольска, организовавшего в своём городе Музей казачества, и подарили ему книгу Андрея Андреевича Гордеева «История казаков» на русском языке, изданную в Париже. А тот в свою очередь в Москве передал её Боровицкой и она, отредактировав, в 1991 году издала её в 4-х книгах, которые пользовались большим спросом у простых москвичей и историков, ибо впервые в них была освещена история российского казачества с точки зрения белоэмигранта-полковника. К тому же наши такие известные реформаторы всего нашего прошлого, как Носовский, Фоменко, Бушков, Поликарпов и другие в многочисленных своих трудах стали наперебой цитировать выдержки из этой книги в доказательство своей версии по пересмотру всей российской истории и дат её событий по времени.
Володя узнал об этом самовольном издании, видимо, от своих московских друзей и попросил меня связаться с Боровицкой и спросить у неё, почему она в нарушение всех авторских прав так поступила. Я тут же поехал в её офис редакции «Страстной бульвар», располагавшийся на Хорошевском шоссе в здании возле памятника Рихарду Зорге. Так я познакомился с писательницей, поэтессой Боровицкой Валентиной Николаевной, которая поведала мне, что не я первый спрашиваю её об этом. Надо сказать, что о Боровицкой я слышал ещё от тёти Жени. Через московских казаков она узнала адрес Калабиной и однажды нанесла ей визит как к дочери Окружного атамана при белых в гражданскую войну, работая над очередным своим романом «Синяя тетрадь с бронзовой застёжкой», опубликованный в 1996 году, и в котором Боровицкая использовала воспоминания тёти Жени. Она убедила меня, что ничьих прав она не нарушала и даже выдержала довольно активный прессинг от Гордеева, который через своих знакомых членов Московского казачества в довольно грубой ультимативной форме требовали от неё компенсации и извинений.
В мае 1993 года в Москву приехала Ада, и я свёл её с Боровицкой, с которой она тут же подружилась, и конфликт в какой-то степени был исчерпан. С тех пор они стали близкими подругами, несмотря на разницу в возрасте в 21 год. Не чаяли и дня прожить друг без друга, долго переговариваясь по телефону и чуть ли не ежедневно переписываясь. Хотя Володя продолжал ворчать и утверждать, что Боровицкая за счёт этого издания обогатилась и так нельзя поступать с наследником авторских прав. Я пытался убедить его, что вряд ли она получила за эту книгу большие деньги, ибо знал, что все печатные издания у нас в стране были обложены такими большими налогами, которые вообще поставили их на грань выживания. Но Володя стоял на своём.
Посетил сегодня Эйфелеву башню. Ада выделила мне ровно на стоимость билета – 53 франка. Зато теперь имею представление об этом самом знаменитом в Европе сооружении из железа.
Возвращался назад уже в сумерках и ко мне в безлюдном месте пристала какая-то подвыпившая мадам, лопоча что-то по-французски. Пришлось аккуратно обойти её, охладив её пыл словами: «ай эм рашен», - зная при этом, что многие французы знают английский язык, и что в переводе с него должно было означать: «я русский и этим всё сказано». Через несколько шагов оглянулся, и увидел, что эта мадам всё ещё смотрит мне в след с открытым ртом.
Бедные французские жрицы любви – только сравнительно недавно они стали пользоваться плодами рынка утех от сыновей и внуков бедных белоэмигрантов из России, ставших уже давно полноценными гражданами Франции. И вот теперь возникла новая проблема безденежья уже от отставных советских офицеров из той же самой всё ещё разорённой гражданской войной, как и 70 лет назад, России.
Эти жрицы любви уже давно забыли, что любовь придумали русские, потому что за неё не надо ничего платить.

21.06.1994

Все втроём посетили кладбище Сент Женевьев де Буа. В первую очередь поклонились останкам Андрея Андреевича Гордеева и его жены, моей двоюродной бабки Лидии Георгиевны.
Видел надгробные памятники писателей: Бунина, Некрасова; Донского атамана Богаевского, с которым в 1919 году за руку здоровалась моя тётя Женя Калабина; донским артиллеристам, кадетам, генерал-майору Поздееву, казакам, князю Кочубею-Богарнэ и многим другим.
Посетили кондитерский магазин «Бехтион», - самый известный в Париже, в котором всегда продаётся очень вкусное мороженое.
Видел очень красивые дома на острове Сент-Люи с памятником Людовику 13-ому. Узнал, что все дома этого острова, как памятники архитектуры, сохранились с эпохи этого знаменитого французского короля.
Сегодня день музыки. На улицах звучат знакомые и незнакомые мелодии. С умилением наблюдал, как одна молодая негритянка из оркестра с усердием выдувала на кларнете музыку «Подмосковные вечера» Соловьёва-Седого.
Определился окончательный прилёт в Москву Виолетт – 10.07. в 18.50. по московскому времени. Понравится ли ей у нас дома после жизни в просторном двухэтажно коттедже с бассейном, садом и прислугой?
Вряд ли.

22.06.1994

Утром с Володей посетили Лувр. Осмотрели Египетский зал и Зал французской живописи. Очень интересно! Видел подземную часть замка Лувра.
Недалеко от Лувра, где стоит сегодня Египетская игла, в конце 18 века знаменитый палач Сансон через гильотину приводил в исполнение смертную казнь на основании вердиктов судов революционного Конвента Франции. Многие тысячи людей были обезглавлены таким образом. Пока самим французам через 5 лет не надоела эта затянувшаяся мясорубка, и они не отправили в 1794 году своего якобинского вождя и главного идеолога массовых казней Максимилиана Робеспьера на полюбившуюся ему гильотину. А до этого отправив к праотцам руками Шарлотты Корде такого же любителя вида отрубленных голов, его близкого друга Марата. В России, чтобы понять всю бессмысленность диктатуры и террора потребовалось долгих 70 лет. Пока все советские робеспьеры и мараты, выжившие в сталинский террор 30-х – 50-х годов, не ушли в мир иной от болезней и от старости под звуки траурной музыки Шопена, пушечных залпов и откровенных слёз многочисленных провожавших их в последний путь советских родственников и друзей.
Вечером с Адой были в Гранд-Опера. Интерьер театра великолепен. Шагаловская роспись потолка превосходна. Сам балет мне не понравился. Видимо, потому, что я с детства приучен к музыке Чайковского, Хачатуряна, Стравинского и других русских композиторов. И, вообще, что может быть лучше нашего балета! Благодаря которому «вместе с ракетами мы впереди планеты всей».
Публика в театре собралась разношёрстной. Видел одного мужчину в ночной майке и многих женщин в шортах и без чулок.

23.06.1994

От Ады узнал, что в Париже есть ресторан под названием «Московские звёзды». Силился вспомнить какие-нибудь парижские или французские названия в топонимике Москвы. Кроме как старого, дореволюционного названия Патриарших прудов под именем Латинского квартала по аналогии с Латинским кварталом Парижа ничего не смог вспомнить. Ибо на Малой Бронной до 1917 года располагались самые дешёвые доходные дома в Москве, в которых могли себе позволить селиться бедные студенты.
В Москве же 19 и начала 20 века французских названий ресторанов парков и гостиниц было много. Взять к примеру сад Эрмитаж, сохранивший чудом своё название до настоящего времени.
В конце 18-го - начале 19 века весь Кузнецкий мост Москвы отдан был французским купцам, торговавшим на этой центральной улице модными товарами. О чём даже Грибоедов устами своего героя комедии «Горе от ума» Фамусова изрёк:

А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!

Там же на Кузнецком мосту в 1826 году московский купец Транкль Яр открыл свой знаменитый ресторан «Яр» с одноимённой гостиницей и французской кухней, в котором не раз обедал А.С. Пушкин, увековечивший Яра в стихотворении «Дорожные жалобы»:

Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли Яра поминать.

Гостиница «Советская» на Ленинградском проспекте с его рестораном и цыганским театром «Ромэн» считаются правопреемницей знаменитого московского «Яра», ибо вскоре после открытия он был переведён именно сюда, на Петербургское шоссе.
На Кузнецком мосту (кстати, взятого французскими войсками под охрану от пожаров в 1812 году вскоре после их занятия Москвы, чему мы обязаны сохранившимися на нём деревянными домами вплоть до 40-х годов прошлого века) находился дом декабриста Анненкова, женатого на модистке из торговых рядов, француженке Полине Гебль, отправившейся за мужем в ссылку в Сибирь после восстания полков на Сенатской площади Санкт- Петербурга в декабре 1825 года и участия в нём её мужа.
Вспомнились также по 50-ым годам французские булочки с хрустящей на зубах поджаристой корочкой, продававшиеся в московских магазинах, по-моему, по 70 копеек за штуку. Которые в один прекрасный день стали вдруг называться «московскими». Многие французские слова прочно вошли в русский язык: казарма, шантропа, шваль, моветон, шерамыжник, винегрет. Молва приписывает происхождение последнего слова Екатерине 2-й, которая за ужином, попробовав новое блюдо, приготовленное её французскими поварами, обиженно произнесла, отставив в сторону: «Ви не грет», т.е. «Вы не грели». С тех пор с подачи расторопных и не лишённых чувства юмора уже русских слуг императрицы и закрепилось именно это название за овощным кушаньем. И таких примеров в русском языке множество.
Эта тема для объёмной многотомной диссертации. Москва, как и вся Россия в целом, без Наполеона Бонапарта и многовекового влияния Франции со времён Киевского князя Ярослава Мудрого, дочь которого Анна в 1060 году стала Королевой Франции, не была бы тем, чем является в настоящее время для нас, её жителей. А для сегодняшних французов, как и для всего цивизизованного Запада, городом будущих возможностей для устройства своего бизнеса после 70-летнего железного занавеса и нескончаемого застоя в промышленности.
Был сегодня с Володей в Музее Орсэ. Нет слов! Восхищён картинами Ренуара, Клода Моне, Пауля Чезанне, Камиля Писсаро, Эдварда Моне и многих других художников-импрессионистов.
Вспомнились слова, приписываемые знаменитому психиатру П.Б. Ганнушкину:

Всё самое прекрасное в мире сделано нарциссами.
Самое интересное – шизоидами.
Невозможное – психопатами.
Здоровые почти не вносят вклад в историю

Вспомнились биографии некоторых великих: учёных Ньютона и Эйнштейна, полководца Суворова и вождя всех времён и народов Сталина, Карла Маркса и Владимира Ленина, Юлия Цезаря и Адольфа Гитлера и многих других. У всех у них были проблемы с психикой, благодаря которой история и стала такой, как она есть. Внесли свою лепту и герои, в том числе и выдержавшие пытки в разного рода застенках. Сегодня уже пишут, что нормальный человек не может выдержать адскую боль, чтобы любым путём не прекратить её. Шизоиды могут.
Примечательно, что ещё только 15 лет назад на месте этого музея стоял дебаркадер железнодорожного вокзала, который власти Парижа перенесли на окраину города. А в металлической полукруглой конструкции разместили залы с экспозициями музея. Хочется верить, что со временем та же судьба ожидает и все московские железнодорожные вокзалы, которые с ростом столицы оказались в непосредственной близости от центра города.
Видел на реке Сене пришвартованные к берегу частные баржи, украшенные цветами, в которых живут люди. В Париже любой желающий может купить за умеренную плату угол в этом плавсредстве и жить в нём.
К Гордеевым приходил в гости директор Музея Тургенева в Париже Звегильский Александр Яковлевич. Как я потом узнал, это бывший гражданин СССР, который с 1952 года живёт во Франции. Володя с его помощью хотел издать «Историю казаков» отца на французском языке, но не получилось. Вряд ли для французского читателя эта тема актуальна.
Очень мило поговорили за бутылкой вина. Звегильскому было интересно узнать, как россияне, и особенно молодёжь, относятся к творчеству Тургенева. Я сказал, что равнодушно, ибо тема философствующего русского дворянства середины и конца 19 века уже мало кого волнует. Образы Базарова и Рудина молодёжь не впечатляют. У неё уже давно свои кумиры в музыке, в спорте, в литературе. Современные молодые люди жаждут зрелищ, расслабления по полной программе, а не скучного с усиленной работой мозгов в тиши библиотек и домашнего чтения жития русских аристократов с их старинными проблемами. Чтобы в конечном итоге через скучные описания природы и характеров главных героев понять, наконец, сюжетные нити романов, не вызывающих почти никаких эмоций.
Сошлись с Александром Яковлевичем всё же на том, что Тургенев со всем своим литературным творчеством внёс большой вклад в деле сближения двух культур,- российской и французской,- а значит в деле сближения двух стран.
Позднее мне стало известно, что Музей Тургенева из-за постоянного недофинансирования был пущен с молотка, и его приобрёл какой-то предприниматель в 2005 году. До этого же Звегильского довольно часто можно было видеть на российских телевизионных экранах с призывом о помощи в деле сохранения самого музея и всех его экспонатов. Но, видимо, никто не откликнулся. И этот уголок русской культуры был навсегда для россиян утерян. То же самое произошло и с несколькими другими музеями в Париже, в том числе с музеем Ленина в Париже к радости всех приезжающих во Францию российских туристов, плативших до 1991 года добровольно-принудительно дань из своих скудных средств на его содержание.

24.06.1994

Вечером гулял один по центру Парижа. Крутился возле Эйфелевой башни и фонтанов Полит-Шанью. Гулял так долго, прощаясь с Парижем, что Володя с Адой заволновались, высказывая опасения, что я решил насовсем остаться во Франции, поселившись где-нибудь в арабском квартале, «где даже полиция боится показываться». Вообще, было б интересно, если бы всё так и произошло. На этот счёт можно фантазировать и рассуждать довольно долго. Скорее всего, меня бы в конце концов выловили с помощью тех же самых арабов и при активном участии Гордеевых отправили в Москву. Нужен я им всем! Да и мне зачем их французская жизнь, при которой негры уборщики мусора на улицах получают денег больше, чем наши генералы. Так и до суицида недалеко, потому что и дурак может выжить в таком обществе, не научившись в жизни ничему. Попробовали бы они пожить в России. Как с пенсией в 100 долларов или с ещё меньшей зарплатой сохранить здоровье, радость к жизни и любовь к родине. Когда всё существование похоже на общественную баню, в которой, по словам сатирика Шифрина, «стоишь голым и весь в мыле, а вокруг одни шайки». Мало б не показалось любому французу. Да и «бордо» с закуской из утиной кожи и устрицами мне надоело уже до чёртиков. Скорей бы уже в Москву.

26.06.1994

Вчера прилетел в Москву. В Шереметьево-2 меня встречала Вера. В аэропорту пришлось изрядно потолкаться в давке и постоять на таможенном контроле, вспоминая ещё одни сказанные кем-то слова к знаменитой песне из кинофильма «Щит и меч» «С чего начинается родина? С проверки чемодана». Москва с его «въездными воротами» уже далеко не Париж, которым я любовался всего несколько дней, но о котором, как и о всей Франции, наверняка сохраню чувство «непреодолённого восхищения». В России все живут строго под контролем и на строго отведённых квадратных метрах, несмотря на необозримые славянские просторы и широту московских улиц. Там же – вольница, свобода и тяжёлый, но хорошо оплачиваемый труд.
До станции метро добирались с Верой на 551-ом автобусе.
Перед отлётом Володя подарил мне свой старый японский ксерокс, который пришлось везти как ручную кладь, ибо я боялся, что в багаже его разобьют. С ним у меня теперь появятся новые возможности для более плодотворной графоманской деятельности и работы со своим домашним архивом. Ушли совсем недавно в прошлое те времена, когда каждый множительный аппарат в стране состоял на учёте спецслужб. До чего непонятным было наше недавнее прошлое! Копии приходилось делать под копирку на печатных машинках и на фотобумаге. А значит только в единичных экземплярах, что товарищей на Лубянке в деле выявления инакомыслия вполне устраивало, ибо любой документ мог содержать в себе крамолу и угрозу существования всему государственному строю.
Вспомнились времена подпольной самиздатовской печатной продукции политического и низкопробного художественного характера. В том числе в виде таких «перлов» народного и авторского творчества, как «Лука Мудищев». Стихи поэта Баркова. Неопубликованные официально рассказы А.Н.Толстого с описаниями откровенных сексуальных сцен в купе поезда. Как поэма Полякова о приезде в 1956 году в Москву знаменитого шансонье Ива Монтана и его очаровательной жены Симоны. И многие другие произведения, тиражируемые людьми часто с помощью карандаша и бумаги.
---------------
Вернувшись в Москву, я ещё застал дома Наташу с детьми. Но в день своего приезда не смог им уделить должное внимание, ибо заболел простудой. Но, несмотря на сильный жар и головную боль, на следующий же день после приезда был вынужден опять ехать в Шереметьево-2 встречать Аду. В аэропорту собрались всё те же её родственники и друзья. Но уже больше со скучающими, не столь радостными, как в первый её прилёт в Москву, лицами. Видимо, всем уже надоели её участившиеся прилёты, из-за которых все они терпят одни только убытки. Из аэропорта Ада уже поехала впервые не к нам с Верой, а на квартиру подруги Боровицкой, Эльзы на Комсомольский проспект. Откуда она на следующий день с Валентиной Боровицкой выехала в Вологду. Вскоре Аду опять пришлось встречать у себя дома, предварительно раньше времени отправив детей в Кушку. Несколько дней она жила у нас на Лукинской, и было заметно, что её отношение к нам с Верой изменилось. Появились капризные нотки в её голосе, нескрываемое недовольство тем или иным моим дежурным высказыванием, чтобы поддержать угасающую беседу. Тем не менее мы с ней по второму кругу обошли всех её знакомых, церковные службы и музеи. Чувствовалось, что мы оба устали – ведь уже 3-й месяц подряд, как сиамские близнецы, ходим по разным московским адресам и объектам культурного и религиозного назначения.
На следующий день после её вылета во Францию, без какой-либо передышки, мне опять пришлось ехать в Шереметьево встречать Виолетт.
Получилось прямо по выражению главного балагура российской политики премьер-министра Виктора Черномырдина: «Никогда такого не было и вот опять!».
Весь месяц её пребывания у нас для меня, жены и сына стали настоящей, ежедневной пыткой. Ибо сразу же на следующий день после приезда эта 14-летняя избалованная француженка, соприкоснувшаяся с теснотой наших комнат, подъездной серостью и однообразной унылостью наших спальных районов, запросилась назад во Францию. Ни о каких посещениях музеев и других культурных учреждений и речи не могло быть. Виолетт всё время ревела в подушку, как царевна Несмеяна. И это несмотря на выделенную ей комнату в нашей двухкомнатной небольшой квартире, когда мы все втроём стали жить стеснённо, чтобы создать ей все условия для нормальной жизни. А для этого раньше времени отправив своих детей, не покормив их как следует, в голодную Туркмению. К тому же Аде хорошо были известны наши условия проживания, а также характер её внучки, чтобы исключить такую поездку её к нам в Москву. И мы совершенно не знали, что можно предпринять в этой ситуации. Никакие наши слова её не утешали. Виолетт требовала только одного – отправить её назад домой. При этом показывала нам фотографию своего мальчика, по которому за два дня ужасно соскучилась.
Вера несколько раз брала её с собой на прогулки возле дома вместе со своей подругой Любой Киндюхиной. Мы всё-таки живём в Ново-Переделкино, где чистый воздух и красивая природа. Ничего не помогало.
Стали по телефону с Адой и Володей обсуждать возникшую проблему. Предложили Виолетт переехать в Дубну к друзьям Гордеевых, Сеннер, у которых была более просторная квартира. Но она наотрез отвергла этот вариант. Причём, объясняться с ней приходилось часто на пальцах, используя весь свой небогатый запас английских и французских слов. Несколько дней мне пришлось пробегать по трансагентствам, чтобы отправить гостью назад во Францию. Но, как назло, билетов свободных в продаже не было из-за летнего сезона, а из-под полы я не знал, у кого их спрашивать, да и можно было нарваться на обыкновенных мошенников. Всё же судьба свела меня с одним спекулянтом, который запросил с меня такую цену, за которую мне год пришлось бы расплачиваться всей своей пенсией.
В общем, с помощью отца Виолетт, поговорившего с ней по телефону чисто по-французски, и обозвавшего её в переводе на русский язык примерно «буржуазной недоумкой»; после того, как я показал ей надпись на английском языке на её авиабилете, что он обмену и возврату не подлежит, удалось кое-как её успокоить. И начались по новому кругу наши походы по Москве. Каждый день мы куда-нибудь с ней шли, или в музей или на какую-нибудь выставку. Тем не менее кислая мина не сходила с её физиономии и часто можно было видеть Виолетт на пути к музею плачущей, будто плетущейся к помосту с палачом у плахи. Воображение рисовало мне жуткие картины средневековья и в голове бурлили шекспировские страсти, хотя я никогда не подавал вида недовольства или неприязни к своей спутнице, оставаясь всегда с выражением услужливости и благожелательности на лице.
В дополнение ко всем моим бедам прибавилась ещё одна – часто во время наших с Виолетт походов у меня случались приступы сильной боли в области паха. Я весь покрывался холодным потом, и искал хоть что-нибудь, на что можно было бы присесть и прийти в себя. При этом видел словно сквозь туман помрачневшего сознания, как Виолетт с холодным детским любопытством и равнодушием рассматривает меня. Я собирал всю свою волю в кулак и, как ни в чём не бывало, брал её под руку, и мы шли дальше. Те же самые приступы, длившиеся иногда по несколько часов, случались со мной и в компании с Адой. Но уже в этих случаях я находил у неё сочувствие и иногда помощь в виде каких-нибудь таблеток, правда, не облегчавших мои страдания.
Как потом оказалось, в моём мочеточнике сидели два камня, которые иногда при своём движении по каналу причиняли мне нестерпимую боль и вскоре после отъезда Виолетт вышедшие наружу.
Несколько дней мы с Виолетт провели в окрестностях Дубны в молодёжном лагере «Диалог-оптим» под патронажем Саши и Людмилы Сеннер. С ними я познакомился благодаря Аде. Как-то Саша меня даже провёл в Институт ядерных исследований, в котором он работал научным сотрудником, и где я потрогал рукой знаменитый на весь мир синхрофазотрон. Его жена Людмила работала учительницей в средней школе. И именно выступление её учеников я видел в Нанте. Вместе с воспитанниками и своим сыном Серёжей они не один раз исколесили всю Францию. Да и дома в Дубне не теряли времени даром, устраивая всевозможные мероприятия, принимая у себя дома гостей из Франции и устраивая летние лагеря за городом, куда также приглашали детей-иностранцев. И не только из Франции, но и из США и других стран. Счастливы те школьники, у которых такие наставники, как Саша и Людмила Сеннеры, а равно и молодой директор школы, организовавшие их досуг такими яркими и познавательными мероприятиями.
С нами в Дубну поехали мой сын Янис и сын моей двоюродной сестры Татьяны, Игорь Кухалашвили. Оба ненамного старше Виолетт. Прекрасная природа, река Дубна, в которой можно было хорошо искупаться и возле которой позагорать, Московское море (Иваньковское водохранилище), чистейший воздух с ароматом соснового бора, всё это мы думали отвлечёт внимание Виолетт от тоски по дому и тяжёлых мыслей. К тому же в лагере жила она в компании своих сверстников, многие из которых свободно говорили по-французски. Но и в лагере чувствовалось, что она «не в своей тарелке» и ждёт-не дождётся, когда закончатся её мучения.
А почти в это же самое время в Париже разыгралась другая драма. Боровицкая гостила у Гордеевых, и Володя во все дни её пребывания в гостях намекал на совместное более широкое и в красивой твёрдой обложке издание «Истории казаков» на русском языке с использованием компьютера. (Володе, видимо, всё не давали покоя, доставшиеся Боровицкой лавры за труд его отца). Боровицкая же неизменно уходила от этой беседы. За день до её вылета в Москву состоялся откровенный разговор. И, получив от неё окончательное и категорическое «нет», Володя дал волю своему гневу. Да так, что Ада всю ночь провела с Валентиной в спальне, утешая ревущую в мокрую подушку с тонкой ранимой душой московскую поэтессу и свою любимую подругу, гладя её рукой по голове. Бросая при этом в лицо Володе отрывисто и с надрывом, со стариковской обидой все известные ей русские и французские выражения из ненормативной лексики. При этом, топая ногами и закатывая глаза в истерике.
За все удовольствия нужно платить, и нельзя тем более отбирать чужие деньги за чужое творчество. Это далеко уже не халявные «деревянные» рубли за «обязательный труд» в советской России. Когда ты делаешь вид, что работаешь, а начальство делает вид, что тебе платит. Во Франции это не пройдёт, и всем её жителям благополучие достаётся в жёсткой конкурентной борьбе, и счёт в каждой семье ведётся до сантима. И ничего у них бесплатным не бывает. В том числе и поездки к ним в гости. Даже их бедным русским родственникам, которые из-за широты своей души никак не могут понять такую расчётливость.
Наконец подошли к концу каникулы нашей юной мадемуазель. Я в аэропорту «Шереметьево» посадил её в самолёт и сразу же почувствовал необычайное облегчение. Казалось, что у меня вдруг выросли крылья, и я вот-вот взлечу высоко к облакам от счастья. Выше даже ТУ-154 с Виолетт на борту. Хотелось петь и плясать от радости. Не надо теперь ежедневно куда-то идти, жить в тесноте дома или в гостях чувствовать себя неуютно. Не надо принуждённо улыбаться, когда на самом деле хочется выть от свалившихся вдруг проблем. Всё теперь позади и дай Бог, чтоб это никогда в будущем не повторилось. Да так, что если мне ещё хоть раз предложат съездить во Францию по приглашению Гордеевых, я наотрез откажусь – слишком по-разному мы живём и по-разному думаем, чтобы понимать друг друга.
С отлётом Виолетт что-то вроде озарения случилось со мной. Пришло на ум, что, наверное, поэтому все русские сообщества за рубежом так быстро распадаются, что мы больше радуемся расставаниям с друзьями и родственниками, чем встречам с ними, не пытаясь даже понять друг друга. Я говорю «мы», потому что с самого рождения в Москве от русской мамы и литовца отца, умершего, когда мне было всего 12 лет, отношу себя к русской национальности со своим русским воспитанием и православным крещением. Наверное, поэтому в основном и распался Советский Союз, что все мы, как пауки в банке, на работе и дома, в магазинах и на автострадах едим друг друга поедом, не стесняясь в выражениях и угрозах и подсиживаний на работе.
К тому же не нужно сбрасывать со счетов непонимание нашего поколения молодёжью, тем более из благополучной Франции с её рациональным отношением к жизни. Со своими бы разобраться с разными подходами к видению современного мира, когда при первых звуках гимна у нас в головах проносятся слова: «Союз нерушимый республик свободных…», у наших же сыновей: «Россия, священная наша держава…». У них встречи в Москве происходят на Тверской, у нас – на улице Горького. Молодёжь не представляет уже, что прилавки магазинов могут быть пустыми, а лучший друг может написать на тебя донос в ФСБ из-за твоих антисоветских высказываний и т.д.
Всё это разновидение происходило на протяжении всей моей жизни, когда моя мама солдат называла красноармейцами, нянька тётя Оля самолёт – аэропланом, а фермеров - колхозниками. Разные взгляды у столичных жителей и провинциалов. Мои сверстники уже не представляют, что можно умереть всей деревней с голоду. А современные молодые люди часто не могут ответить, кем были Ленин, Сталин, Гитлер, Муссолини и т.д. Их это не интересует, у них конструктор космических ракет Королёв воевал с немцами, а Дзержинский был знаменитым хирургом. Книги они уже не читают, родителей терпят, при разделе наследства судятся друг с другом. Уткнувшись в свои смартфоны, они витают где-то в облаках, возвращаясь на землю, когда нужно делать уроки или готовиться к экзаменам. Единственное на что можно надеяться, что со временем к ним придёт осознание своего равнодушного понимания взрослых, и они, встретившись с жизненными трудностями, будут более благосклонны к своим близким.
Что уж говорить тогда об избалованной и чужой по духу Виолетт, для которой все русские оказались гоблинами, живущими в тесных панельных гетто и для которой поездка в Москву обернулась почти месячным заточением в одной из его изоляторов!
О таком непонимании вспомнился один анекдот про американца, который внимательно слушал русского о репрессиях, пытках и расстрелах в застенках НКВД в 30-х – 50-х годах, сочувственно кивал головой и, наконец, спросил:
- Но почему вы не обращались в полицию?
А главное, никому на Западе не понять, почему мы все живём так скверно, если можно жить намного лучше и в дружбе со своими соседями.
Загадочная русская душа в загадочной России для европейцев долго ещё будет восприниматься как мыслящая субстанция, выходящая за рамки здравого смысла и норм международного права, живущая в средневековом государстве с боярством, которое умеет только воровать и вывозить капиталы на Запад. Из-за чего Россия с её крепостными, работающими на это боярство, исключена из числа цивилизованных стран и всё больше и больше напоминает гигантскую психиатрическую лечебницу. И всё потому, что с упорством купеческой барыни бросается из одной крайности в другую, не желая учиться на своих и чужих ошибках.
В мае 1995 года Ада опять приехала в Москву на месяц, но остановилась уже не у нас, а у своей новой подруги Эльзы, живущей в двухкомнатной квартире. С Адой и Эльзой мы тогда посетили театр Вахтангова по приглашению моего двоюродного брата, артиста этого театра Александра Галевского. Спектакль «Парижские встречи», в котором он тоже играл одну из главных ролей, всем понравился. После спектакля посидели все впятером (к нам присоединилась ещё почитательница таланта моего брата Ира Романова, через несколько лет после этого рано в 40-летнем возрасте ушедшая из жизни) за скромным столом его гримёрной, отметив знакомство и удачно прошедший спектакль.
Но отношения мои с Адой стали уже другими. Исчезли искренность, открытость и понимание. Ада большую часть поездки провела с Боровицкой на севере России, где народ чествовал её с большим радушием и гостеприимством. Я, как никто другой, знал, что ей всегда было приятно принимать знаки внимания, находясь при этом в центре торжества по случаю её приезда. Выслушивать стихи на французском языке маленьких детишек в её честь, льстивые речи отцов города о родстве французской и русской культур на протяжении нескольких столетий, «о чём в настоящее время свидетельствует приезд в наш северный город Ариадны Николаевны, возобновившей одной из пока немногих взаимное обогащение двух великих мировых культур во благо прогресса и укрепления мира на всей планете» и т.д. И её можно было понять, ибо прожив долгую и однообразную жизнь во Франции, она никогда не встречала такого внимания к своей персоне. И всё это лицедейство только по единственной причине того, что Ада жила во Франции. А эта страна в умах большинства русских людей ценилась всегда очень высоко и ассоциировалось с чем-то таинственно-прекрасным, элегантным, легкомысленным, и для всех пока недоступным. Будь она из Вьетнами или Польши, на неё бы никто и внимания не обратил.
А тут целая гражданка Франции, да ещё с русскими корнями опустилась к ним на грешную землю как вестница из мира Кристиана Диора, Коко Шанель, Эдит Пиаф, Жерара Филиппа, киношных Фантомаса с комиссаром Жювом в исполнении Жана Марэ и Луи де Фюнеса и других великих французов из ещё совсем недавнего враждебного капиталистического окружения!
Боровицкая, родившаяся и выросшая на севере России и имевшая там многочисленную родню и знакомых, на полную мощь использовала все свои связи и весь свой литературный авторитет, чтобы как можно больше угодить своей любимой французской подруге, своей «Ненагладной Ласточке», как она её, по словам Володи, часто называла. Таская эту 74-летнюю «Ласточку» по северам нашей необъятной родины, живя с ней в пятизвёздочных, ещё с советских времён продуваемых всеми ветрами гостиницах. А на самом деле в чуть утеплённых бараках.
Я по телефону предупреждал Володю, что такие нагрузки на Аду с её возрастом могут оказаться губительными. Но Володя мне отвечал, что он здесь бессилен, Ада в этом вопросе не слушается его, и он ничего поделать не может.
Поездка в Россию в 1995 году была для Ады последней. В одной из гостиниц города Архангельска она серьёзно заболела воспалением лёгких и улетела в Париж совершенно больной с высокой температурой. Дома ей стало совсем плохо, но французским врачам удалось спасти ей жизнь и поставить на ноги, но, видимо, не до полного выздоровления. Ибо в каждом разговоре по телефону со мной Володя ругал Боровицкую, по вине которой его жена лишилась остатков здоровья.
Но они вдвоём, вместе и порознь продолжали звонить мне. От Ады я получил даже несколько писем. Впрочем, теперь я дружил больше с Володей, с которым меня связывала любовь к истории и общие взгляды на политику. Ему я иногда посылал бандеролями наши последние книжные новинки. А также свои опубликованные, в том числе и с его помощью, статьи в журнале «Вопросы истории» по нашей с ним общей истории рода Хрипуновых-Гордеевых (№№,11-12 за 1996 г., №2 за 1998 г., и №8 за 1999г.), за что он мне был всегда очень благодарен и в ответ посылал французские книги по истории России на русском языке. Так мне раньше многих других читателей удалось ознакомиться с «Историей Власовской армии» историка Хоффманна, предательством и выдачей союзниками по Антигитлеровской коалиции советским властям по Ялтинскому соглашению как самого генерала Власова вместе с его ближайшими соратниками, так и всех их нижних чинов в 1945 – 46 годах. Узнал я многое о белой эмиграции во Франции и в Европе. В то время в московских магазинах не было ещё книг по этим темам, и я всегда был очень рад, когда получал от Володи очередную бандероль с литературой по недоступной пока для россиян истории нашей страны. И тут же всё от корки до корки прочитывал.
Закончилось всё это наше российско-французское сотрудничество тем, что в 1998 году Ады не стало, о чём я в день её кончины узнал от Володи, сообщившем мне эту скорбную весть по телефону. Для него это явилось тяжёлой и невосполнимой потерей. А в начале 2001 года ушёл из жизни и он сам, о чём я узнал от наших московских друзей, получивших это скорбное известие от священника Роберти из Нанта. Смерть уравняла их обоих в возрасте - оба они свои земные существования закончили в возрасте 77 лет. Что для жителей Франции является далеко не предельным возрастом.
А моя поездка во Францию, которой я обязан своим французским родственникам, и масса впечатлений от увиденного намного перевесили все мои неудобства и обиды из-за испытанного унижения после некоторых проблемных ситуаций, возникших во время моей поездки. Если к тому же взять во внимание известную поговорку «Увидеть Париж и умереть!». Вот за всё это увиденное наяву 25 лет назад большое спасибо незабвенным Володе и Аде Гордеевым.
Боже, упокой и помилуй их души!

24 мая 2019 г

АШХАБАД (1972 – 75 гг)

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

В столицу Туркмении я прибыл накануне Дня Конституции, 4 декабря 1972 года, поездом из Казанджика, где проходил недолгую трёхмесячную службу.
Дежурный по 55-ому армейскому полку определил меня в полковую гостиницу, и до представления своему новому начальству у меня оставался в запасе целый день на встречу с городом, который был мне уже знаком по нескольким отпускам во время службы в Вильнюсе в 60-х годах. Когда я, чтобы прибавить к своему отпуску лишние дни на дорогу из расчёта движения скорым поездом туда и обратно, брал отпуск в Ашхабад, летел до него и обратно самолётом, и таким образом увеличивал свой отдых от опостылевшей до невозможности военной службы на целых 10 дней.
В Ашхабаде я проводил 2 – 3 дня у своего однокашника по Коломенскому артиллерийскому училищу Епифанова Валеры, в ту пора холостяка, служившего в 6 километрах от Ашхабада в Бикрове.
Проведя несколько дней с ним в походах по городу и ресторанам, сделав в военной комендатуре города отметку об использовании проездных документов, летел домой в Москву, где и проводил свой основной отпуск.
Отдохнув с дороги, хорошо выспавшись в одноместном номере гостиницы, я утром отправился осматривать город, который сразу же привлёк моё внимание своей экзотикой и восточной нарядностью, не сравнимой с казанджикской, где всё национальное туркменское было представлено уж очень провинциально, тускло и неопрятно. Достаточно вспомнить бюст какого-то знаменитого местного аксакала, постамент которого был почему-то выложен белым кафелем, как в ванной комнате.
Дойдя по проспекту Свободы (вытянувшемуся на 6 км вдоль всего города) до Русского базара, полюбовался, как и в прошлые свои приезды, на два огромных плаката, на одном из которых была изображена голова красивой женщины со скелетообразной рукой с маникюром, прикуривающей сигарету с фильтром и надписью «Куришь?».
Другой же плакат, судя по изображению картинки, срисованной с коробки из-под папирос с горами Казбек, и с падающим с лошади джигитом тоже призывал людей раз и навсегда избавиться от этой вредной привычки.
Город имел 300 тысяч жителей и сохранил кое-где следы сильнейшего землетрясения 1948 года, в результате которого несколько десятков тысяч его жителей погибло, а сам город был полностью разрушен.
По сути, Ашхабад с 1948 года был заново построен, в основном, его центр с многочисленными архитектурными излишествами и фонтанами, что придавало ему наравне с черноволосыми женщинами-туркменками в шёлковых платках и в длинных до пят разноцветных платьях с узорами на груди или с монисто вокруг шеи чисто восточный колорит. Наравне с многими мужчинами аксакалами с длинными жидкими бородами, в овечьих тёплых шапках на головах, сапогах и в длинных с густым мехом овечьих халатах, щеголяющих в тёплой одежде даже в самые жаркие месяцы года. Слышал, что в таких «скафандрах» аксакалы поддерживают температуру своего тела 36,6 градусов, ибо, если температура наружного воздуха выше этой нормальной температуры человеческого тела, то вся эта овчина защищает от нагрева, если ниже, то согревает.
Окраина же города представляла смесь деревянных лачуг с бетонными «хрущёвками» вдоль вытянутых улиц и площадей.
На окраинах города часто встречались грубо сколоченные пивные забегаловки с толпами разношёрстной публики, утоляющей жажду из наполовину пенистых кружек. Тут же жарились шашлыки по 1 рублю за один шампур с большими кусками баранины, лука и кусочками хлеба.
Продавались фитчи (варёное мясо в испечённом тесте) по 39 копеек за штуку, люля и разное другое, что придавало столичный комфортабельный вид этому южному туркменскому городу, с «московским обеспечением».
Действительно, в магазинах по государственным ценам продавались мясо, сгущёнка, колбасы, сосиски, сыры и т.д., чего в других не только туркменских, но и российских городах отродясь никогда не было в свободной продаже.
Правда, наравне со всем этим изобилием я увидел на прилавках магазинов трёхлитровые баллоны с так называемым «берёзовым соком», а по сути, как мне потом объяснили, это водопроводная кипячёная вода, выдержанная какое-то время с берёзовыми опилками, и выставленная на продажу.
В таких же трёхлитровых баллонах продавался и «искусственный мёд», который по вкусу не имел ничего общего с обыкновенным мёдом, и представлял из себя приторно сладкую коричневую тягучую массу, состряпанную из жжённого сахара с добавлением ароматизирующих веществ.
Город имел свой Туркменский государственный университет, театр, кинотеатры, институты, школы, больницы, детские сады, ясли, музеи, библиотеки, рестораны, кафе, сеть городских столовых и закусочных, заводы, фабрики и т.д.
И поневоле пришло на ум одно изречение, что «русские варвары врывались в кишлаки, аулы, стойбища, оставляя после себя города, библиотеки, университеты, театры». Ведь подавляющее большинство всех российских городов и близко не имело такого духовного и материального богатства, какое имелось только в одном Ашхабаде.
А знаменитый Каракумский канал, протянувшийся от г. Керки на реке Амударье на 1100 км на запад через Ашхабад и пустыню Каракум до Небит-Дага, на который были потрачены сотни миллиардов долларов, так и стоял, унося свои воды в пески в никуда, памятником бесхозяйственности, разгильдяйству и очередной глупости командной экономике. Медленно и верно превращаясь в зловонное ручейковое болото, принося всей стране одни только убытки в связи с его обслуживанием, ухудшением экологии, обмелением главной реки его питающей, и всего Аральского моря. Один только институт ГИПРОВОДХОЗ (Государственный институт проектирования водного хозяйства), созданный специально для обслуживания и распределения водных ресурсов этой грандиозной стройки века, приравненный по своему статусу к республиканскому министерству, тратил ежегодно огромные средства из бюджета страны впустую.
Канал небольшую часть города снабжал питьевой водой, которая имела неприятный привкус тины и в кранах текла тонкой струйкой. Например, в 6-ом микрорайоне. В тех же районах города, где вода подавалась из артезианских колодцев, она, была пресной и прохладной. В чём я смог убедиться уже в полку, находившемуся в 30-ом микрорайоне города. После солёной казанджикской мне она показалась необыкновенно вкусной.
Дойдя до знаменитого Текинского базара, убедившись, что цены на фрукты и овощи на нём такие же, как и в Москве, и побродив ещё несколько часов по городу, я вернулся в гостиницу полка, располагавшегося конце проспекта Свободы, возле кишлака Кеши и кинотеатра «Космос».
Не помню, кто был в то время командиром 61-й учебной мотострелковой дивизии и по совместительству Начальником Ашхабадского гарнизона, но через несколько месяцев им стал генерал-майор Лучинский, сын в прошлом Командующего ТуркВО генерала армии Лучинского. Вскоре на этом посту его сменит генерал-майор Дубынин.
С генералом Лучинским судьба меня сведёт в Афганистане в октябре 1986 года при разработке операции по выводу из Кундуза в Термез мотострелкового полка 201-й мотострелковой дивизии, в котором я исполнял должность начальника артиллерии. Какую должность он тогда занимал, я не помню.
Свою службу в полку я начал с представления командиру полка подполковнику Шеремету Анатолию Сергеевичу (через год он станет полковником). Как потом оказалось, это был незлопамятный, с чувством юмора добродушный командир. В порыве гнева крутой на расправу с каким-нибудь офицером нарушителем субординации или дисциплины, не стесняющийся при этом крутых русских выражений, но отходчивый и вскоре отменяющий своё наказание или забывающий о нём.
Ничего плохого я о Шеремете сказать не могу, несмотря даже на то, что он на один год задержал мне присвоение звания капитана из-за того, что я только-только прибыл в полк, и он ещё «не знал мои знания в артиллерии, моральные и деловые качества».
Где-то через полтора года, после окончания заочно Ленинградской артиллерийской академии Шеремет ушёл на должность начальника ракетных войск и артиллерии 5-й мотострелковой дивизии в Кушку против его воли. Ибо, командуя в столичном Ашхабаде артиллерийским полком окружного подчинения, подчиняясь непосредственно только Командующему округом генерал-полковнику Белоножко и командующему ракетными войсками и артиллерией Округа генерал-лейтенанту Змирлову, являясь начальником Кешинского гарнизона, чувствовал себя полновластным хозяином и мало зависящим от окружного начальства. На новой такой же полковничьей должности предстояло лишиться самостоятельности, всех привилегий с подчинением командиру дивизии со статусом ниже заместителей командира дивизии, что любому офицеру никак не могло понравиться. Но Командующий ТуркВО оказался неумолим, несмотря даже на ходатойство Змирлова, и Шеремету пришлось скрепя сердце отправляться на самую южную точку СССР, скорее с понижением, чем с повышением по службе.
Слышал, что после службы в Афганистане он стал начальником штаба Киевского военного округа и вскоре уволился на пенсию в звании генерал-майора.
На его место к нам в полк прибыл майор Татинцян. Которого я также могу характеризовать только с положительной стороны, ибо мало кто из офицеров жаловался на его чрезмерную требовательность и несправедливость в вопросах службы и дисциплинарной практики. Нет и у меня к нему никаких претензий. Но вот его армянский акцент с возникающими при этом оборотами русской речи часто в офицерской среде долго служили предметом обсуждения и улыбок. Приведу только два из них: «Ви не знает майор Татинцян. Татинцян один нога в парк, другой штаб и ни один мух не пролетит», «Кито из приписник будет замечен в разгильдяй, немедленно будет ликвидирован и предан военный трибунал». И др.
Затем уже, через несколько лет, когда он стал полковником и начальником ракетных войск и артиллерии дивизии, при встрече с ним в Келяте на сборах артиллеристов, я заметил, что в его разговоре не было уже этих идиоматических перлов.
Благодаря Татинцяну я в 1975 году получил повышение по службе и убыл в Самарканд на должность начальника штаба артиллерийского дивизиона 114-й мотострелковой дивизии кадра.
Представился зам. командира полка по строю подполковнику Негуляеву, который вскоре уйдёт на должность командира учебного артиллерийского полка 61 мотострелковой дивизии, и его место займёт майор Аскеров, служивший до этого командиром дивизиона. Аскеров уйдёт в Политехнический институт начальником кафедры, и его место займёт майор Тугуши.
Начальником штаба полка был майор Петровский, которого вскоре сменил майор Марчук. Его замом, если мне не изменяет память, был майор Дорошенко. После Марчука, ушедшего на повышение, начальником штаба полка стал майор Макаров.
Представился я и зам. командира полка по политической части подполковнику Гутову, которого вскоре сменил подполковник Нагорный. Потом его место занял подполковник Станчев.
Ничего плохого об этих политработниках я тоже сказать не могу. Все они были на своих местах, служителями нашего времени, и своей требовательностью мало кого допекали.
Станчева я иногда видел на стадионе, когда он наравне с солдатами и офицерами играл в футбол и даже забивал голы.
Помню, что он очень не любил, когда у офицеров воротники рубашек после очередной стирки своими треугольными концами торчали вверх. Он тут же доставал из кармана пластмассовые вкладыши, и сам вставлял их в воротники рубашек. А если не было у него этих пластмассовых стержней, то предлагал вставить спички.
В конце 70-х годов я встретился уже с полковником Станчевым в Дальнем лагере Самарканда, где он получил новое назначение преподавателя в Самаркандском высшем военном автомобильном командном училище.
Представился я также зам. командира полка по тылу подполковнику С., на которого за несколько дней до моего прибытия в полк завели уголовное дело за мужеложство с солдатами. Он их завлекал в гостиницу, спаивал коньяком и затем занимался любовью. Один из них написал жалобу в округ. Приехала комиссия выявила целую группу опущенных солдат, и в конце концов дело спустили на тормозах, уволив С. из армии на 30% пенсию. А опозоренных солдат разогнали по другим гарнизонам.
На место С. вскоре был назначен подполковник Плохотников, который вскоре уйдёт на пенсию и эту должность займёт командир дивизиона подполковник Чулухадзе.
На должности начальника химической службы полка стоял майор Фонов.
На должности начальника медицинской службы полка майор Сланский.
Начальником физической подготовки и спорта был старший лейтенант Борисов, он через несколько месяцев уйдёт на точно такую же, но уже майорскую должность в Самаркандское высшее военное автомобильное командное училище и его сменит капитан Фролов.
Арустамян, которого сменит вскоре капитан Иванько.
Пропагандистом полка майор Абрамсон.
Секретарём партийной организации полка был майор Тузов.
Начальником клуба капитан Дарманец.
Начальником строевой части капитан Зоярный. Вскоре его сменит старший лейтенант Дегтярь Феодосий.
Секретарём комсомольской организации был капитан Щеглов. Его брат-
близнец служил в нашем же полку в должности командира батареи кадра.
Помощником начальника штаба полка по мобилизационной работе был капитан Быков Миша.
Командиром взвода разведки полка старший лейтенант Тарасюк.
Начальником топографической службы капитан Киселёв.
Весь Кешинский гарнизон состоял из четырёх полков: нашего 55-го артиллерийского кадрированного, разведывательного артиллерийского полка кадра (командир подполковник Клоц), двух мотострелковых полков кадра учебной 61-й мотострелковой дивизии, а также окружных мастерских, гидророты и депо.
Это было брежневское доафганское время, когда во всех офицерских коллективах не было ещё острых конфликтных ситуаций. Когда округ не был фронтовым и перешедшим с декабря 1979 года на обслуживание 40-й воюющей в Афганистане армии. Из-за чего сразу же ухудшился морально-психологический климат в войсках округа в связи с резким «закручиванием гаек в разболтанном армейском механизме», увеличением дефицита всего самого необходимого в быту. И усилившимся воровством всего, что плохо лежало всеми категориями военнослужащих и гражданских, которые всё чаще и чаще стали проникать на охраняемые объекты и воровать со складов всё подряд.
Кривая преступлений и происшествий резко поползла вверх, распорядок дня по приказу командиров частей стал повсеместно нарушаться, количество построений за сутки для проверки личного состава и постановок задач увеличилось до 4 – 5 за день.
Все стали раздражительными и срывающими свою злость на своих подчинённых или сослуживцах.
Всевозможные разборки на совещаниях и партсобраниях стали повседневной реальностью, многие друг другу стали непримиримыми врагами. Увеличилось пьянство военнослужащих. А с ним и дополнительно количество всевозможных преступлений на службе, на автодорогах и в быту.
Округ, превратившись из 3-разрядного (на случай войны на его базе формировалась армия, а из нашего 55-го армейского полка артиллерийская бригада) в 1-разрядный фронтовой, стал своего рода режимной зоной со своими законами и порядками с молчаливого согласия дряхлеющего с каждым днём руководства страны.
Я думаю, не столько наши войска вошли в 1979 году в Афганистан, сколько вся наша подневольная многонациональная армия оказалась в другом, враждебном всей нашей государственной системе измерении с бездарным командованием, невысоким боевым духом, слабой подготовкой, плохим материальным обеспечением и т.д. Причин было много.
Как Наполеон Бонапарт в Москве в 1812 году и как поётся в переиначенной песне:

«Наш паровоз вперёд летит
В Кабуле остановка».

Что и ускорило развал СССР как единственной оставшейся на планете Великой Империи. Основанной сначала на одном лишь насилии «над буржуазией», а на самом деле над всеми инакомыслящими, интеллигенцией и священниками. Затем на насилии с убеждениями и психушками для тех же инакомыслящих. А перед самым развалом страны на гласности, перестройке, бригадном подряде и анархии во всех сферах жизни с резко усилившимся влиянием в обществе преследуемых ранее инакомыслящих, священников, экстрасенсов, воров в законе, авантюристов всех мастей и просто выскочек, «радеющих за Россию и благополучие её народа».
А пока до кардинальных перемен в жизни Округа оставалось ещё полных 7 лет, с относительно нормированным рабочим днём, одним-двумя выходными в неделю и нормальными, дружескими и деловыми отношениями в офицерских коллективах.
С периодическими выездами по выходным в ашхабадскую зону отдыха – Куртлинское водохранилище с его пляжами и освежающей водной прохладной. Или в высокогорные курортные оазисы Чули и Фирюзу, отвоёванные Россией кровью русских солдат у Ирана и Афганистана в 19 веке. Впрочем, как и вся территория Туркмении, на которой испокон веков проживали в основном одни только кочевники.
О тех давних временах красноречиво свидетельствуют немногие сохранившиеся со времён Скобелевских походов археологические памятники, в том числе и многочисленные туалеты на территории военных городков в виде толстостенных кирпичных круглых бойниц. Возможно, чтобы басмачи не застали наших бойцов врасплох даже во время их оправки.
Почти все архитектурные свидетельства того великого периода российской истории в Средней Азии почему-то по распоряжению советского руководства были уничтожены. Взять хотя бы, к примеру, расположенную на самой южной точке страны Кушкинскую крепость со стенами толщиной в 6 метров, укрывавшую русских солдат и население в 19 веке и особенно в годы гражданской войны от басмачей, и разрушенной по приказу Министра обороны СССР маршала Малиновского Р.Я. в 60-х годах прошлого века. Хорошо хоть остался крест в Кушке, воздвигнутый в честь 300-летия Дома Романовых, такой же, как и на всех остальных трёх оконечностях Российского государства.
Впрочем, наверняка сегодня и его уже нет.
Очевидно, что до декабря 1979 года и с началом Афганской авантюры мы, по сути, имели два разных Туркестанских военных округа с разными психологическими и моральными климатами в офицерских и солдатских коллективах. На эту тему, мне кажется, можно защитить не одну диссертацию, прибегнув к статистическим данным о росте преступлений, происшествий в округе, жалобам военнослужащих в различные инстанции страны, их письмам родным и близким и по другим свидетельствам до и после ввода советских войск на территорию Афганистана. Ведь вся наша армия особенно в 70-ые годы представляла своего рода заповедник феодализма с крепостной зависимостью всего её личного состава. Лишённого всевозможных гражданских прав и свобод ещё с петровских преобразований 18 века, что накладывало свой особый отпечаток на её боеготовность и внутренний морально-психологический климат. Время в ней будто бы остановилось, цена человеческой жизни или состояние здоровья каждой в ней личности, как и при Петре 1-ом, осталась пятак в базарный день. И люди, наконец, сами дошли до сознания, что и они имеют право на достойную жизнь, уважение и заслуживают хоть какого-нибудь внимания к своим проблемам со стороны государства. А для этого надо что-то менять и как можно скорее вылезать из этого болота, и лучше порознь, без старшего русского брата с его долговыми обязательствами за рубежом и многочисленными малолетними приёмными детьми в виде многочисленных автономий.
Ведь вся история России – это борьба невежества с несправедливостью. И если до Петра 1-го вся наша история мне представляется своего рода панихидой, то после Петра и до наших дней – сплошной уголовщиной с нарушениями самых элементарных прав человека. О которых во время моей службы в армии никто не имел понятия. А посему причислялись советскими идеологами к разряду пережитков капитализма с его классовыми и расовыми различиями и противоречиями. Заявляя во всеуслышание, что лишь при социализме человек, свободный от эксплуатации, может полностью раскрыть свои творческие и деловые способности, благодаря плановому научно обоснованному хозяйствованию, бесплатной учёбе во всех средних и высших учебных заведениях страны с обязательным средним образованием, медицинскому и курортному обеспечению, гарантированному прожиточному минимуму и т.д. А то, какого качества все эти институты социализма и так ли уж они все научно обоснованы, бесплатны, гарантированы, а граждане свободны от эксплуатации Военно-промышленным комплексом, спекулянтами всех мастей и откровенными рабовладельцами, не обращалось внимание. «Да, есть отдельные недостатки, недочёты, перегибы, но не надо искать соринок в здоровом теле социализма и позорить дело построения коммунизма в нашей стране, вынося обсуждение наших незначительных недостатков на общественный и тем более на международный суд. Партия сама во всём разберётся и наведёт порядок», - неизменно твердили апологеты советского образа жизни.
В состав полка входило несколько дивизионов: три артиллерийских, истребительно-противотанковый (командир подполковник Волков, начальник штаба капитан Нехаев) и разведывательный (командир майор Ушаков).
В каждом дивизионе имелись по одной развёрнутой батарее. Имелись ещё три дивизиона кадра.
Так началась моя служба в 3-ем артиллерийском дивизионе в 9-й батарее кадра. На вооружении которой, как и во всём дивизионе, находились 152-миллиметровые гаубицы-пушки МЛ-20. Личный состав имелся только в 7-й батарее. Командиром этой батареи был старший лейтенант Арнаутов, после него старший лейтенант Сучильников. Командиры взводов: лейтенант Алемединов, который вскоре уйдёт на повышение, а на его место прибудет из Южной группы войск лейтенант Степаненко, лейтенант Гахокидзе и лейтенант Рогозников. И старшина батареи фронтовик прапорщик Коваленко. На должности 8-й батареи кадра стоял старший лейтенант Евминов.
Командиром дивизиона у меня был майор, затем подполковник Бурденков Михаил Дмитриевич, замполитом майор Соколов, затем капитан Сушков и сменивший его приехавший из Чехословакии, из полка, где я служил, Ларионов Володя.
Начальником штаба был майор Осипов. Затем по очереди майор Сотников и капитан Жайворонок. Бурденков предлагал и мне своё содействие в повышении по службе до должности начальника штаба дивизиона, но я в ту пору грезил скорейшим увольнением из армии в звании капитана по достижении 20 лет выслуги, до которых оставалось 10 лет. И такая сравнительно необременительная работа в должности командира батареи кадра меня вполне устраивала – надо было в этих жарких заразных местах беречь здоровье для грядущей, как мне тогда казалось, своей основной жизни. Как поступали многие младшие офицеры, стоявшие на ленивых должностях рот или батарей кадра, когда «мёд есть, а пчёл нет» и ждущих достижения 40-летнего возраста. Чтобы получить квартиру или льготы на неё и законным путём уйти на гражданку с 70-рублёвой пенсией, продолжая жить в своё удовольствие, устроившись на гражданке на какой-нибудь необременительной синекуре ещё за 70 рублей в месяц. Как тогда говорили, «на хлеб мне даст армия, а на масло я всегда заработаю сам».
Но, как говорится, если ты хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Или пятилетних планах своей страны.
Многие не отказывались от предложенных майорских должностей и терпели дополнительный пятилетний срок службы. Но были и такие, которые упорно шли по пути наименьшего сопротивления, добиваясь в конце концов поставленной цели, своего комфортного минимума, становясь в 40 лет военными пенсионерами против 60 лет у гражданских.
Были и такие, которые сходили с дистанции, не дотянув года или два до необходимой выслуги, а значит и положенной пенсии, пополняя ряды бомжей и маргиналов. Для чего в то время нужно было уж очень постараться, ибо офицеров в растущей как на дрожжах армии катастрофически не хватало и всем, не слишком злоупотреблявшим спиртным и нарушающим дисциплину, давали возможность продвинуться на службе или дослужить до необходимого набора стажа.
Здесь я не говорю о тех офицерах, которые своим поведением делали всё возможное для увольнения из армии. О них разговор особый и в своих статьях я не раз затрагивал эту тему. Поэтому не буду повторяться.
С первых же шагов своей службы в Ашхабаде я был удивлён бесконтрольностью и ничегонеделанием на службе. Я мог запросто сорваться в город и бродить по его улицам, не беспокоясь, что меня ищут в полку. Или просто изображая работу, сидеть в парке возле своих тягачей АТС и гаубиц. Курить до одурения, точить лясы со своими сослуживцами-офицерами, и ждать 5 часов вечера, чтобы сорваться в свою общагу, где на койке полежать с книгой в руках или с каким-нибудь товарищем по службе попить пивка с беленькой или красненьким в ближайшем чепке.
У меня создалось такое впечатление, что все офицеры гарнизона были заняты всем, чем угодно, только не вопросами службы. В кабинетах шли шахматные турниры, многие играли в карты или в домино.
Офицеры-мотострелки двух полков с утра до вечера играли в волейбол. А мы частенько в служебное время купались в своём полковом бассейне. Вода которого в жаркие летние дни хорошо освежала. Прыгали с вышки, устраивали разного рода пари под водой до прихода какого-нибудь зама командира полка, который прогонял нас с территории бассейна в неположенное для купания время. Однажды Миша Быков из-за такого пари чуть не утонул по пьянке, захлебнувшись под водой. Офицеры вовремя вытащили его из воды и быстро откачали.
После 6 часов до самой ночи в жаркие дни года на территории полкового бассейна можно было увидеть много народа. Офицеры приходили со своими семьями, дети резвились в воде, женщины в разноцветных купальниках-бикини, величественно восседая на скамейках и тумбах, беседуя между собой, выставляли напоказ почти все свои женские прелести. Их мужья по углам соображали на троих или играли в какие-нибудь игры.
В общем, как и по всей стране, мы не были исключением из совковой формулы: «Вы делаете вид, что работаете, а мы делаем вид, что платим вам деньги».
Но часто такая идиллия прерывалась занятиями на винтовочном полигоне по стрельбе, тактическими занятиями с солдатами в поле или другими занятиями, согласно плану боевой и политической подготовки. Иногда приходилось по приказу командира полка проводить расследование происшествия, - какой-нибудь кражи, увечья солдат и т.д.
Могли также откомандировать с солдатами в другие гарнизоны на какую-нибудь стройку или отправить в командировку с различными заданиями.
Часто занятия с дивизионом проводились в пригородах Ашхабада или в Келяте на сборах артиллеристов. И мы в свободное от службы время во главе со своим командиром дивизиона подполковником Бурденковым выезжали в живописные горные места на водопады или на знаменитое Бахарденское подземное озеро с большим количеством летучих мышей и искусственным освещением, на которое мечтали хоть один раз попасть многие туристы.
Или в служебное время мы иногда под руководством Бурденкова снаряжали гонца за спиртным, запирались в штабе и отмечали какой-нибудь праздник или просто день недели, выходя после застолья по вечерам сильно навеселе и шатаясь из стороны в сторону.
После оформления алиментов на жену в размере 35 рублей, что равнялось 350 чешским кронам (таковы чешские алименты, которые мне были присуждены судом в Нови-Йичине Северной Моравии до оформления брака с чешкой Боженой, ибо Чехословакия в основном брало заботу по содержанию своих несовершеннолетних детей) я стал получать на руки 180 рублей в месяц (зарплата инженера в то время была 110 – 120 рублей). Что позволяло довольно часто расслабляться в компании друзей, из-за чего постоянно приходилось сидеть без денег недели через 2 – 3 после нескольких застолий, радуясь заступлениям в суточный наряд дежурным или помощником дежурного по полку с бесплатным питанием в солдатской столовой.
Через несколько дней жизни в гостинице меня перевели в подвальное общежитие для холостяков, в так называемый «бункер», где в одной комнате нас жило 3 офицера и прапорщик Попов, осуждённый вскоре Тамбовским военным трибуналом на 5 лет за групповое изнасилование своей школьной подруги в очередном отпуске.
Наверное, это именно тот случай, когда человека, помещая в первобытные бытовые условия, превращают в скотину, живущую по знаменитому выражению основоположника мирового коммунизма Карла Маркса: «Бытиё определяет сознание».
Условия жизни в этом бункере были ужасными. Вещи хранились навалом. Умываться по утрам приходилось в ведро, иногда в обществе крыс или жаб, периодически залезающих в подвал в жару в поисках сырости и прохлады и не боящихся при этом ни людей, ни грызунов.
А жара в этих местах часто была в зимние месяцы по 25 градусов тепла, в летние - за 40.
Кругом бегали тараканы, туалет – наверху, общественный и настолько грязный, что в нём всегда приходилось ходить на цыпочках.
Помыться в бане и постираться – проблема, ибо на территории части запрещено было офицерам и прапорщикам пользоваться солдатской баней. В результате все жильцы двух подвальных общежитий периодически подхватывали лобковых вшей либо в казармах части, либо в общественных туркменских банях, заражая друг друга в подвальном общежитии. Подхватил этих насекомых однажды и я. В аптеках города против этой заразы в продаже не было никаких средств. Идти в нашу полковую санчасть – позорно и унизительно. Поэтому пришлось обратиться к помощи мамы, чтобы она мне из Москвы выслала какие-нибудь для выведения этих тварей мази. Мама, выполняя мой заказ, в своих письмах сомневалась в том, что я заразился именно в бане, а не от какой-нибудь шлюхи. В ответных письмах приходилось её переубеждать. Ведь она и близко не могла представить себе условия, в которых мне приходилось жить.
В дальнейшем, прекратив хождения в общественные бани и имея мази в своей аптечке, я не страдал этим казарменным недугом, распространённым в основном в солдатской среде во всех гарнизонах ТуркВО и в дальнейшем в 40-й армии в Афганистане. Для чего в случае обнаружения педикулёза у солдат и возможной в связи с этим эпидемии тифа под руководством медиков срочно проводилась дезинфекция спальных помещений и прожарка одежды.
А мне, как и другим холостякам, приходилось мыться летом в душевых кабинах бассейна на территории полка, а в зимнее время – как придётся, в основном по торс под струями холодной воды артезианских колодцев.
Стираться тоже приходилось, где придётся. А питаться Бог знает, как приготовленной пищей - в грязных гражданских столовых.
В дополнение ко всем этим неудобствам по утрам можно было увидеть в подвале полковника Шеремета в качестве старшины и блюстителя нравственности с голым торсом и вываливающимся из брюк большим животом. Прогонявшего своим густым басом особ женского пола из холостяцких комнат. Попутно возмущаясь горами пустых бутылок и остатками вчерашних застолий с немытой посудой и самодельными в то время кипятильниками. Он со своей семьёй жил в этом же доме.
Вместе со мной в бункере проживали лейтенанты и старшие лейтенанты: Доценко, Посохов (с ним мы вместе служили в одном полку в Чехословакии), Зайцев, Постников, Крапивин, Рогозников, Алемединов, Степаненко, Гахокидзе, Максимов и др., фамилии которых стёрлись уже из моей памяти. О Максимове или Максе, как мы его все называли, стоит особо остановиться, ибо жизнь его закончилась трагически. Он, как и я, был москвичом, служил в дивизионе Ушакова, любил крепко выпить, и офицеры его часто использовали для сдачи пустых бутылок, чтобы на выручку приобрести что-нибудь для похмелки. Пустых бутылок в подвале всегда было много, и холостяки таким образом поправляли своё здоровье, подорванное накануне долгим застольем.
Когда в 1973 году я получил квартиру в 11-ом микрорайоне, то часто приглашал в гости к себе своих подвальных друзей. Приходил и Максимов со своей женой Ниной, с которой он недавно познакомился в общежитии Текстильного комбината, располагавшегося возле нашего полка, вскоре родила ему девочку, и он женился на ней.
Уехав в 1975 году в Самарканд, я раза 2 или 3 встречался с ним в Келяте на сборах артиллеристов, где он находился уже на капитанской должности начальника директрисы полигона.
70-е – 80-е годы в ТуркВО – годы больших возможностей для карьерного роста и часто младшие офицеры без высшего образования и чуть ли не сразу по окончании военного училища назначались на солидные должности, в том числе и полковничьи.
Там же в Келяте он получил квартиру в панельном доме. У него родился ещё один ребёнок, он бросил совсем пить, и несколько лет я о нём ничего не слышал, если не считать, что будто бы он опять стал командиром взвода, но уже в Кушкинской 5-й дивизии.
Как-то приехав в Келяту, я спросил у офицеров про Максимова и один из них сделал крест руками – нет его больше. Узнал, что в Кушке офицеры и прапорщики, лишённые по приказу Начальника гарнизона в офицерской столовой бормотушных застолий, организовали на крыше одного из панельных домов своего рода «клуб интересных встреч». И Максимов по пьяной лавочке свалился с этого клуба, разбившись насмерть. После этого случая пострадали по служебной линии несколько офицеров, в том числе и один подполковник.
Его вдова Нина, похоронив мужа, тут же схватив детей в охапку, выехала в Ташкент, добилась приёма у Командующего округом генерала армии однофамильца Максимова и после непродолжительной беседы получила возможность выехать со всем своим семейством в Подмосковье, где получила какой-то угол. Где, возможно, и проживает по сей день.
Вот так закончилась жизнь моего друга и земляка Володи Максимова.
Царство ему небесное!
Вполне естественно, что такая холостяцкая жизнь мне вскоре надоела, и я ухватился как за спасательный круг за свой брак с чешкой, от которой во Френштате под Радгоштем у меня росла третий год дочь Соня.
Все мои обращения в различные инстанции по вопросу получения разрешения на въезд семьи оставались почему-то без ответа. А однажды подполковник Негуляев вызвал меня в штаб, чтобы я расписался под телефонограммой с округа о том, чтобы я больше не беспокоил администрацию Командующего своими глупыми жалобами, ибо у чиновников слишком много работы, чтобы решать ещё и мои семейные проблемы.
Я и сам не представлял, как моя чешская вторая половина с дочерью, выросшие в цивилизованной европейской стране, будут жить здесь в этом азиатском крысином бомжатнике, в котором обитали, в том числе и женатые офицеры со своими семьями и детьми. Например, старшие лейтенанты Зайцев и Крапивин.
Я наивно надеялся, что мне из-за своих заграничных связей, сделавших меня офицером второго сорта с ограничением в доступе к секретным документам и запрете учёбы в академии, вполне осуществимо либо уволиться, наконец, из армии, либо перевестись служить в Москву на любую офицерскую должность. Где у меня имелась жилплощадь, и где жили все мои родственники и друзья.
Уж где-где, а в столице нашей родины в её столичном гарнизоне капитанских или на худой конец лейтенантских должностей должно было быть великое множество.
Ходили слухи, что даже в Министерстве обороны имелись прикольные капитанские должности начальников этажей, где им подчинялись все уборщицы и гражданские технари по обслуживанию туалетов и умывальников.
После переезда мамы, сестры и племянника в 1964 году на Севастопольский проспект в трёхкомнатную квартиру на 3-ем этаже. С предоставлением ещё одной комнаты в общей квартире двумя этажами выше (в этой комнате мама устроила склад ненужных вещей), можно было устроиться худо-бедно на первых порах в Москве на своей родине, получив назначение на одну из офицерских должностей. А там видно будет. Поэтому я всё больше и больше стал склоняться к мысли, что нужно что-то предпринять для кардинального изменения своего незавидного положения.
К тому же не представлял никак своей жизни с двумя чешками в Ашхабаде, где почти все семейные офицеры и прапорщики обитали в коммуналках на несколько семей, в лучшем случае с привозным газом или с печным отоплением. И с полным отсутствием медицинского обеспечения, а у Божены были с рождения больны почки, из-за которых она находилась под постоянным наблюдением врачей.
Итак, натерпевшись за несколько месяцев неудобств от скотской жизни в подвале. Превратившись за бутылкой вина в кругу подвальных друзей в философствующего Диогена, которому жильё вместо бочки заменяло не менее дискомфортная бетонная пещера с отсутствием, как и в пустой таре, необходимых удобств для нормального существования. Прилично заливая вином и пивом почти каждый день свою страдающую душу, решив, что мне терять в моём положении абсолютно нечего, я взял лист бумаги и написал письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева с просьбой о получении разрешения на въезд семьи и перевод в Москву. Где на первых порах у меня имелись условия для нормальной жизни.
Или в случае невозможности выполнения моей просьбы просил помочь мне уволиться из армии, ибо не видел выхода из создавшегося положения и смысла служения Отечеству.
Терять мне было нечего и в любом случае я, загнанный в тупиковый угол, только выигрывал.
В письмо на имя Брежнева я вложил заверенные нотариусом копии документов о браке с чешкой и о рождении дочери. Тем самым удостоверив свою исключительность в данном вопросе.
Как оказалось, в дальнейшем, обращение к Леониду Ильичу спасло меня от очередного какого-либо необдуманного поступка или падения в запойную бездну. Ибо кремлёвская администрация сработала на удивление очень быстро.
Потому что где-то через 2 месяца, в середине 1973 года, я получил на руки не только долгожданное разрешение на въезд семьи. Но и ордер на двухкомнатную отдельную квартиру на втором этаже с балконом в только что построенном блочном доме в 11-ом микрорайоне на окраине Ашхабада по адресу: улица Худайбердыева, 150, кв.5.
Многие жители Ашхабада всю свою жизнь до глубокой старости не могли и мечтать о таком жилье, а меня такая развязка даже разочаровала, ибо я очень надеялся на перевод в Москву или желаемое всеми фибрами души увольнение из армии, считая, что для этого у меня имеются веские основания. Ибо армейская служба мне уже до невозможности надоела, даже несмотря на первое повышение по служебной лестнице, капитанское звание и не отягощённые чрезмерно служебные обязанности с уймой свободного времени в придачу.
Квартира по тем меркам оказалась, действительно, комфортной, со всеми удобствами, с газовой плитой и постоянной горячей и холодной водой из кранов.
Прекратив застолья и купив сразу же по получении квартиры холодильник «Бирюса-2» за 200 рублей, я стал понемногу обустраивать жильё в ожидании приезда жены и дочери, выслав им ценным письмом полученное, наконец, от Командующего ТуркВО разрешение.
Но дни шли за днями, письма от Божены стали приходить всё реже и реже. Из телефонных разговоров с ней с ашхабадского переговорного пункта я ничего конкретного о переезде от неё узнать не мог, несмотря на то, что мы с ней давно уже договорились, что принимать гражданство СССР с дочерью она не будет. Узнал, что ей мэрия города предоставила однокомнатную квартиру, и она недавно переехала с виллы-коммуналки, в которой мы с ней жили до моей отправки в Союз, и теперь живёт со всеми удобствами в благоустроенной квартире.
А затем в одном из разговоров с ней по телефону она мне вдруг заявила, что хочет приехать ко мне пока одна, всего лишь на несколько дней, «чтобы посмотреть, как там».
Нельзя выразить словами состояние моей в то время души. Прошёл уже почти один год с нашего расставания. Я все эти годы хранил ей верность, ждал с нетерпением приезда, добился перевода алиментов, хотя сделать это было очень трудно в нашей насквозь пропитанной бюрократией стране, обустроил худо-бедно квартиру. Регулярно отправлял посылки с разной восточной экзотикой, типа небольших гобеленов с азиатскими узорами, безделушки и т.д. Добился, наконец, разрешения на приезд, и вот теперь такой поворот событий!
Придя немного в себя от такого удара, решив, что жизнь на этом не заканчивается, а изменить что-либо я не могу, я решил просто плыть по течению настолько, насколько мне позволяли обстоятельства и служба в Средней Азии. Ибо другого ничего не оставалось. Уволиться из армии по-хорошему, чтобы начать жизнь с нуля в 29 лет не получилось, по-плохому, т.е. путём постоянных невыходов на службу было очень сложно. Ибо военная бюрократия в то время была так устроена, что по несколько лет держала всех безнадёжных алкоголиков до полной их деградации, и только убедившись, что у человека наконец-то появились зелёные чёртики в глазах, вручала вольную с волчьим билетом в придачу и отправляла на все четыре стороны.
Служба в Ашхабаде шла своим чередом. С нарядами, командировками, занятиями. Полюбились занятия по политподготовке, проводимые майором Абрамсоном, проходившие в виде диспута по вопросам внешней и внутренней политики СССР. Все слушатели на них вели себя раскованно, свободно высказывая своё мнение, чем часто ставили в тупик своего преподавателя. За такую вольницу на армейской святая святых, политзанятиях, Абрамсона даже привлекли как-то раз к партийной ответственности. После чего занятия все стали проходить под руководством замполита полка Гутова буднично, серо, без вольных высказываний и дискуссионных обсуждений.
Из-за Гутова и моих «преступных связей с Чехословакией» меня не приняли в партию, хотя на партсобрании полка все коммунисты проголосовали за моё вступление. Голосовал за мою кандидатуру и Шеремет, в том числе и на партбюро.
В октябре 1973 года вдруг весь наш полк перевели на казарменное положение. Вскоре мы узнали, что на Ближнем Востоке разгорелся новый военный конфликт, по окончании которого наша пропаганда раструбила на весь мир о полной и безоговорочной победе арабов и советского оружия над израильтянами. Но в чём конкретно заключалась эта победа, если расстановка сил на Ближнем Востоке противоборствующих сторон оказалась без изменений, почему-то не сообщалось. Всюду царило ликование, офицеры в открытую подшучивали, а то и издевательски насмехались над главными евреями полка Абрамсоном и Сланским. Особенно усердствовал в этом вопросе капитан Арустамян, из-за чего парткомиссии пришлось разбираться в вопросе неуставных и межнациональных взаимоотношений уже между офицерами.
Спустя какое-то время эйфория прошла, и мы все узнали об очередном крупном поражении арабов, результатом которых была полная блокада армейской группировки арабов, переправившейся на противоположный берег Суэцкого канала, её бедственное положение и переговоры между Египтом и Израилем о заключении мирного договора, несмотря на явное противодействие этому советского руководства.
Сланский, очевидно, после всех этих передряг выпал в осадок, запил так, что подполковник Негуляев через скоротечный суд чести старших офицеров пытался в отсутствие Шеремета уволить его из армии на 30% пенсии. Но приехавший из командировки Шеремет отменил это ходатайство суда и позволил Сланскому отслужить в армии оставшиеся 5 месяцев.
В полку произошло несколько ЧП: сгорел дотла склад артвооружения со всем имуществом. Интересно, что во время тушения пожара подполковник Плохотников поймал одного лейтенанта с несколькими украденными биноклями в карманах. Начальником службы артвооружения в то время был, по-моему, майор Серёгин.
Покончил жизнь самоубийством прапорщик Никонов выстрелом из пистолета в голову из-за семейных неурядиц, и другие происшествия, детали которых, как и фамилии участников стёрлись из моей памяти.
А в Каттакургане, куда полк, развёрнутый до артиллерийской бригады и выведенный из Афганистана был выведен в 1980 году, произошёл один случай, типичный для того времени и характеризующий взаимоотношения между офицерами.
У капитана Поджарова был один закадычный друг по фамилии А., с которым он дружил семьями, и этот А. со своей женой часто бывал в гостях у Поджаровых, и они однажды обнаружили пропажу ключей от квартиры. Прошло несколько дней и утром, когда сам Поджаров ушёл на службу, а жена задержалась дома, опаздывая безнадёжно на работу, раздался звонок в дверь. Жена открыла дверь и увидела на пороге А., который переминаясь с ноги на ногу спросил её мужа, чтобы решить какой-то служебный вопрос. Женщина ответила, что он на службе и А. вскоре ушёл.
Придя с работы вечером, Поджаровы обнаружили пропажу всех своих денежных сбережений и золотых украшений. Тут же обратились в милицию и указали на А. как на главного подозреваемого.
На допросе он во всём признался, привёл оперативников к себе в гараж, где в присутствии понятых извлёк все золотые украшения и деньги из тайника.
С А. взяли подписку о невыезде, дело довели до суда, на котором А. изменил свои показания, заявив, что украденные украшения и деньги ему подбросили, а сам он- де признался потому, что не хотел служить в армии и таким образом через суд решил уволиться из армии.
Суд не поверил его показаниям и осудил А. на 4 года заключения, лишив его звания капитана и удовлетворив его давнюю мечту об увольнении из армии.
После отсидки А. развёлся с женой и устроился в Каттакургане в среднюю школу преподавателем военного дела.
Мне где-то в течение одного года пришлось поработать в должности внештатного помощника военного коменданта гарнизона.
До 1974 года военным комендантом был фронтовик подполковник Рогов. Это был строгий, требовательный, справедливый офицер, ушедший по возрасту на пенсию. Его сменил мотострелок из Кешинского гарнизона капитан Габидов, с которым мне пришлось поработать несколько месяцев до назначения на эту должность майора Ляхова, прибывшего в Ашхабад из Ташкента, и под начальством которого служил основное время своей командировки в комендатуру.
Квартиру в Ашхабаде Ляхов не получал, ибо не хотел терять жильё в Ташкенте, и жил всё время в старой гостинице КЭЧ, находившейся недалеко от комендатуры.
Из его помощников помню: капитана Фофанова, старших лейтенантов Антипова, Кириченко, Хисамутдинова, внештатника Стремоусова, машинистку Раису Яковлевну и других, фамилии которых уже забыл.
Работая в комендатуре, приходилось почти каждый день сталкиваться с армейскими пороками, в основном с пьянством всеми категориями военных, - от солдат до старших офицеров, которых доставляли к нам военные патрули или милиция. Попадались даже и политработники.
Иногда задержанные воины вели себя крайне агрессивно, бросаясь беспричинно с кулаками на своих конвоиров. Буянили в камерах, пытаясь выломать двери.
Утром все, как стёклышки, трезвые стояли перед комендантом и лепетали какую-то чушь.
Приходилось разбираться и в бытовых ссорах, когда жёны вызывали патрульных, чтобы забрать на гауптвахту своего разбуянившегося под действиями винных паров благоверного.
Из той службы запомнились несколько эпизодов. Например, дело начальника финансового довольствия учебного автобата старшего лейтенанта Мельникова, который находился на гарнизонной гауптвахте под следствием. Ему вменялась в вину растрата 43 тысяч казённых денег, полученных по подложным документам.
Мне иногда самому приходилось приводить его на допрос в прокуратуру, которая находилась рядом и ждать окончания допроса, чтобы отконвоировать обратно в камеру.
Его осудили на 8 лет и отправили в г. Безмеин в 16 км от Ашхабада, где вовсю дымил цементный завод, из-за чего над городом постоянно висел смог, и условия жизни не только осуждённых, но и всех жителей там были довольно тяжёлыми.
Слышал, что Мельникова вскоре на зоне убили зэки за отказ подчиниться требованиям какого-то авторитета.
Дело лейтенанта Антипенко, наделавшее много шума в гарнизоне. Он заступил дежурным по инженерно-сапёрному батальону, вечером прилично выпил, построил весь суточный наряд в одну шеренгу, из кобуры вытащил «макарова» и стал качать права дежурным, дневальным, посыльным и рабочим по кухне, обещая за плохую службу расстрел на месте. Один солдат, армянин по национальности, не выдержал долгих нотаций, театрально распахнул гимнастёрку и крикнул: «На, сука, стреляй!». И получил 9мм пулю прямо в грудь.
Солдаты его чуть живого отнесли на руках в госпиталь – благо он находился недалеко – Антипенко ворвался в операционную, открыл стрельбу в потолок, переполошив весь медперсонал, и направился в аэропорт. В гарнизоне была объявлена тревога, были перекрыты вокзал, аэропорт, шоссейные дороги, и Антипенко, встретив в аэропорту оцепление и, узнав от солдатика из оцепления, что «ищут какого-то лейтенанта, убившего солдата», направился в город. На проспекте Свободы начальник особого отдела майор Хренов с водителем, проезжая на легковой машине, притормозили. Хренов предложил ему сесть - тот повиновался. А потом протянул руку на заднее сиденье и спокойно произнёс: «Пистолет». Антипенко его тут же отдал.
Раненый солдат выжил, был комиссован, и присудили Антипенко, если мне не изменяет память, 9 лет зоны.
Запечатлелось в памяти дело солдат-строителей, которые после ухода домой офицеров из части брали власть в свои руки и начинали качать права молодым, считая, что таким образом воспитывают свою смену.
После коротких нравоучений «старики» садились на спины молодых и те на своём горбу тащили дедов до места пикника у арыка километра 2, где уже заранее были приготовлены выпивка в виде нескольких бутылок креплёного «Ашхабадского», незамысловатая закуска и ждущий с доброжелательной улыбкой во всё лицо «официант» из числа тоже молодых.
Старики спокойно пьют, закусывают, «официант» открывает для них банки с консервами и бутылки, «лошади» пасутся в стороне, ожидая окончания трапезы. Наконец, старики, погрузившись в состояние успокоения и приятной эйфории, садятся на спины своих покорных лошадок и благополучно отбывают почивать в казарму.
Второй один из многих эпизод «воспитания». Старик подзывает молодого, заставляет его поставить на стол несколько стульев до потолка. Тот покорно выполняет приказ. Затем следует команда залезть на самый верх и исполнять «дембельскую песню». Солдат поёт, «старику» не нравится, как он это делает, выбивает нижний стул, солдат падает и получает сотрясение мозга.
Третий момент, и тоже один из многих. У стариков кончаются деньги, а выпить хочется. Они подзывают молодых, надевают на них трико, ведут на пункт переливания крови, молодые сдают свою кровь, старики получают за них деньги и тут же пропивают эту кровь.
Я видел объяснительные солдат по поводу этой сдачи крови. Где на одной из них было выведено каракулями, что их «куров дед менял в магазын на кирасна бутылк вин».
Один солдат не выдержал этих издевательств и пришёл к нам в комендатуру с жалобой. Несколько солдат-стройбатовцев тут же были арестованы.
Часто и сам прокурор, задержавшись на рабочем месте, в дымину пьяный садился в машину коменданта и требовал, чтобы его отвезли в ресторан. Мне приходилось в этом случае на дежурстве по комендатуре улаживать эту конфликтную ситуацию между прокурором - подполковником и водителем уазика рядовым Кушниром, выполняя приказ коменданта никому машину не давать. Прокурор всегда оставался без ресторана.
Надо сказать, что и сам Ляхов, холостякуя у себя в гостинице на улице Атабаева, часто тоже появлялся в комендатуре в состоянии сильного подпития. Тут же разбивались шахматные или от нардов доски, за которыми скрашивали по вечерам время дежурный по караулом с помощником. Следовали нечленораздельные угрозы наказаний. Утром всё забывалось, и служба шла своим чередом.
Как-то на два месяца меня направили на подготовку детского пионерского лагеря в Чули, - горное курортное место под Ашхабадом, - где я и командир роты кадра капитан Шевченко под руководством подполковника Квицинадзе вместе с выделенными солдатами трудились по подготовке лагеря к приёму детей.
Месяца два жили в лагере в отрыве от командования.
Квицинадзе в то время находился под следствием по делу о каких-то запчастях на автомобили, которое вскоре было закрыто, сотрудники прокуратуры перед ним извинилась за причинённые неудобства и отстранение от должности в связи с расследованием уголовного дела.
Вскоре после этого Квицинадзе умер.
Царство ему небесное!
В 1974 году меня, капитана Щеглова, майора Чернышёва, старших лейтенантов Боброва, Юсова, Плескачевского, Коваля с техникой направили в Чирчик под Ташкент в полк ВДВ в распоряжение командира полка полковника Сазыкина для подготовки и участия в параде по случаю 50-летия образования Узбекской ССР.
В Чирчике были собраны солдаты с офицерами из других частей Округа. Помню старшего лейтенанта Витю Ландышева из Казанджика, приехавшего со своими БМ-21.
Вместе с десантниками мы почти каждый день тренировались на аэродроме полка в прохождении колонн. Затем генеральная репетиция в Ташкенте и сам парад. Я проезжал в БРДМе с ПТУРом мимо трибуны с памятником Ленину, на которых видел всё руководство УзССР во главе с Рашидовым и гостя из Москвы, главного идеолога страны Михаила Суслова.
Первая половина службы пролетела быстро, так же пролетит и вторая. Надо во что бы то ни стало заработать хоть минимум благополучия. И льготы на получение жилья, хотя слышал, что на родину в Москву для меня путь закрыт, согласно какому-то закрытому приказу Министра обороны, запретившему офицерам москвичам, ленинградцам, киевлянам, возвращаться в родные города и области из-за их перенаселённости даже после прохождения установленных в армии сроков службы.
Благоустроенная квартира в Ашхабаде есть, служба не особенно обременительна. Так что нужно продолжать жить и надеяться на лучшее.
В мае 1974 года я познакомился со своей будущей женой (кто-то хорошо сказал: «И встретишь ты, когда не ждёшь, и обретёшь не там, где ищешь») верной спутницей моей жизни, 26-летней Верой, с которой живу в счастливом браке вот уже 45 лет и которая в 1978 году родила мне прекрасного сына Яниса – Бог всё-таки увидел мои страдания! И если все мужики делятся на две категории по отношению к своим вторым половинам:
те, кто в семье выполняют роль папиков с отеческой любовью ухаживая за жёнами, и те, кто в положении сынков принимают от них заботу, - то Вера мне на протяжении всей нашей совместной жизни является и матерью, и женой, и любовницей и другом, с которым я всегда нахожу общий язык и с которой живу уже в любви и согласии 45 лет вместе с появившимися на свет внуками и правнуками по линии её дочери Наташи. Подтверждая тем самым слова американского писателя Стивена Кинга: «Сколько бы не было у человека друзей, он всё равно будет одинок, если рядом с ним нет того, кого он любит».
Вера приехала в Ашхабад в 1963 году из села Подгорного из-под Майкопа, ибо жизнь в сельской глуши была настолько скверной, что многие девчата срывались со своих родных мест и разъезжались по всем областям и весям Советского Союза в поисках своего счастья. Матери её уже к этому времени не было в живых, отец женился неудачно во второй и в третий раз. И в Ашхабаде, где она оказалась вместе со своими подружками-землячками, устроившись сразу же на работу на Текстильный комбинат с предоставлением койки в благоустроенном по советским меркам общежитии, всё для неё было в диковину: тёплая вода, душ, телевизор в холле, паровое отопление, приличная зарплата на комбинате и т.д. Вскоре она девчонкой вышла неудачно замуж, родила дочь Наташу, развелась, после размена жилплощади получила с Наташей однокомнатную отдельную квартиру в 6-ом микрорайоне на улице Степана Разина. И работала в дальнейшем чертёжницей в конструкторском бюро Института ГИПРОВОДХОЗ.
Несколько слов о её отце. Из архивной справки ЦАМО города Подольска Московской области (№ 9/136514 от 25 ноября 2010 г) мы с Верой узнали, что её отец, а мой тесть:
«… рядовой 20 танкового полка 10 танковой дивизии КУДЕНКО ДАНИЛ ИВАНОВИЧ, 1914 года рождения. Уроженец Орджоникидзевского края (ныне Ставропольского края), Ипатовского района (ныне Апанасенковского района), Киевки. Призван Майкопским РВК Адыгейской автономной области, попал в плен 28 августа 1941 г, находился в плену 3 года 8 месяцев, до 6 мая 1945 г. Поступил на 44 АСПП (армейский сборно-пересыльный пункт) 18 мая 1945 г…
Основание: ЦАМО, дон. № 82066с – 1945 г.
Дальнейшая судьба неизвестна.

Начальник отделения П. Капаница».

Очевидно, в плен он попал под Конотопом, ибо именно в этих числах августа 1941 года 10-я дивизия вела тяжёлые оборонительные бои на Украине. В плену выжил, вернулся на родину, где жил гражданским браком с Федосовой Федорой Николаевной, скончавшейся в 50-х годах. Имел от неё дочь Веру (мою жену) и умер в 1971 году.
По словам Веры, он был очень хозяйственным, общительным, не дурак выпить, и все сельчане его очень любили, включая и директора школы, в которой училась Вера.
Да упокоится его душа с миром! Ему я обязан верной подругой большей части своей жизни и, надо думать, до последних дней моей жизни!
Знакомству с Верой предшествовала небольшая предыстория и дружба с одним гражданским, сводным братом моего сослуживца по полку старшего лейтенанта Тарасюка, Юрой Денисюком, приехавшим из Западной Украины и работавшим с Верой инженером в одном Институте.
Дома я часто устраивал застолья и на одно из них пришли Юра с Верой.
Помню, что Вера после нескольких ашхабадских лахудр с Текстильного комбината, живших у меня по несколько дней, и которых всегда приходилось с трудом выгонять из квартиры, мне сразу же тогда вскружила голову своим умом, плотным телом сельчанки, необычайной таинственной притягательностью, красотой и свежестью. И как-то в троллейбусе со своей очередной любовницей узбечкой Ларисой, встретив её и обменявшись даже парой слов, очень хотел остаться с ней, но со мной была женщина, которую я не мог бросить.
Вскоре Лариса, учившаяся в Ашхабаде в институте, уехала в свой Ургенч. А я, не отвечая на её письма, решив прекратить с ней отношения, зайдя как-то к своему другу в Институт по какому-то вопросу и не найдя его на рабочем месте, собрался было уже уйти восвояси, как вдруг меня окликнул женский голос. Обернувшись, я увидел Веру с подругой и, как потом оказалось, соседкой по дому Галей Шимолиной, работавшей в том же институте.
Мы отошли в сторону, завязалась беседа, и я, узнав, что она уже не встречается с Денисюком, пригласил её к себе в гости. А, узнав, что у Веры есть 6-летняя дочь Наташа, пригласил их вдвоём. Тем более мой 11 микрорайон и их 6-й находились рядом.
Так завязалась наша дружба, переросшая уже через пару дней в совместную жизнь, в которой я с первых же дней нашёл наконец-то своё счастье.
Юра Денисюк, узнав о нашем гражданском браке, пытался что-то изменить, периодически в сильном подпитии осаждая квартиру Веры, где уже поселился и я, и умоляя её пустить его в дом. Даже как-то чуть было не залез на наш балкон на 2-ом этаже. Но при виде меня с массивным половником в руках ретировался вниз. Ведь мы с ним были примерно одной комплекции в борцовской тяжёлой весовой категории, и к тому же в тот момент я обладал высотным преимуществом.
А однажды, как он сам мне в этом признался, увидев меня вечером в Первом парке за руку с Наташей, очень хотел убить меня, стукнув недопитой бутылкой по голове, которую держал в это время в руке.
Но благоразумие взяло верх. К тому же он уже встречался со своей будущей женой и дочерью начальника паспортного стола милиции, и вскоре отстал от Веры, в том числе и на работе.
Начальник КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть) гарнизона, видя, что в предоставленной мне квартире как офицеру, женатому на иностранке, я живу один вот уже в течение одного года, вызвал меня на беседу и потребовал немедленно освободить жилплощадь. В противном случае обещал пожаловаться Командующему Округом.
Я не очень-то дорожил своим жильём, поэтому с лёгкостью отдал его, несмотря на прописку и законное владением жилплощадью, перевезя все свои вещи в квартиру Веры.
Дни шли за днями, и вдруг я чуть ли не каждый день стал получать письма из Чехословакии от своей законной жены с откровениями в любви и обещаниями скорого приезда ко мне в Ашхабад на постоянную жизнь. Оказалось, что Божена всё это время была занята на каких-то съёмках в кино в Праге, прислала мне даже две фотографии эпизодов и просила ещё немного потерпеть, ибо серьёзно занялась оформлением документов на выезд. Я ей ответил, что жить нам в Союзе уже негде, у меня новая семья, и чтобы она теперь уже без меня устраивала своё счастье, ибо в СССР у нас нет будущего.
Она ответила, что всё равно приедет и сделает всё возможное, чтобы мы были вместе.
Вскоре меня вызвали в Отдел виз и регистраций МВД Туркмении по заявлению Божены и спросили о моих намерениях. Я написал заявление, что не желаю приезда своей чешской семьи ко мне, и уже подал документы на развод.
Разводиться пришлось долгий год через Министерство иностранных дел, суды и консульские отделы. Причём, документы несколько раз возвращали назад из-за их неправильного оформления.
К тому же Божена подала встречный иск о ежемесячном удержании с моего жалованья пособия в размере 80 рублей дополнительно к 35 рублям алиментов на её неработоспособность из-за болезни почек. Из-за этого иска в Самарканде, где я уже проходил службу, отказывались рассматривать моё дело. По моей просьбе все бумаги перевели в Ашхабад и, воспользовавшись тем, что я в феврале 1976 года находился на сборах в Келяте, отпросился у своего начальства, съездил на пару дней в Ашхабад, развёлся, наконец, со своей чешкой. И тут же подал в ГорЗАГСе документы на брак с Верой, чтоб уже прожить с ней жизнь, как говорят в Одессее «от Мендельсона до Шопена».
Радости моей не было границ, душа моя пела и плясала, и через несколько дней по получении свидетельства о разводе, отпросившись на три дня у своего начальства по окончании сборов, 28 февраля, я заключил брак с Верой. Регистраторша, видимо, на счастье нам даже поставила дату 29 февраля.
Вскоре пришли документы из суда Нови-Йичина Чехии об отказе в иске моей уже бывшей жены о пособии.
Потом от своей сестры Эльвины, которая переписывалась с Боженой, узнал, что она вышла замуж, родила сына, они с мужем получили трёхкомнатную квартиру и жили счастливо в стране, где государство с уважением относится ко всем своим гражданам.
Из-за своей нетрудоспособности Божена получает пенсию по инвалидности от государства. Муж тоже у неё после инсульта стал нетрудоспособным и получает пособие, но денег им на житьё хватает.
В Чехии у меня растут уже две внучки.
Годы шли, я старел для 55-го гвардейского армейского артиллерийского полка, особых замечаний по службе у меня не было, и начальство стало подыскивать для меня майорскую должность.
Сначала я согласился на должность начальника директрисы в Келятинском учебном центре, забыв о всех своих планах скорейшего увольнения из армии, - кандидатура почему-то не прошла.
Потом меня стали сватать на должность преподавателя военной кафедры в Ашхабадском политехническом институте, и я прошёл даже собеседование с заместителем начальника кафедры подполковником Доренским, но в Ташкенте посчитали, что я ещё молод для такой должности и отказали мне в ней. Не исключено, что по причине моей беспартийности или моих родственных связей с Чехословакией. Ибо на любой военной кафедре института, как нигде в частях Округа, большое количество секретной и совсекретной документации и литературы.
Но представление продолжало находиться в Округе, и мне вскоре предложили вилочную должность капитана-майора - начальника штаба артиллерийского дивизиона кадра 114 мотострелковой дивизии в Самарканде. Я сначала было отказался, ибо не хотел уезжать из Ашхабада, но, немного подумав, решил не упускать свой шанс и дал добро на этот перевод, что в дальнейшем подтвердило правильность выбранного мной решения.
55-й армейский полк в январе 1980 года был развёрнут в артиллерийскую бригаду и введён на территорию Афганистана, куда в декабре 1979 года были введены наши войска. Видимо, руководство страны вспомнило старый тезис о том, что «нация в состоянии покоя – слабая нация». Чем закончилась эта авантюра хорошо всем известно, но кое-какой опыт был всё же приобретён. Артиллерийские стволы от 130 мм калибра и выше, находившиеся на вооружении бригады и которые поражают цели в основном настильным огнём и перевозятся мощными тягачами, в горной местности малоэффективны и громоздки для узких горных проходов. К тому же тягачи капризны в горах при низком атмосферном давлении и резких перепадах температуры воздуха.
Самым ходовым стволом в Афганистане был 82мм миномёт образца 1937 года, стреляющий навесным огнём, что позволяло выковыривать противника из горных расщелин и обратных скатов гор. К этому миномёту не требовались тягачи, ибо он был переносным: трубу, плиту, боеприпасы могли нести номера расчёта, если не было поблизости вьючных животных. Да и время приведения его к бою было всего несколько минут.
Не надо было долго выбирать место для огневых позиций с позволяющим для стрельбы углом укрытия, больших площадок для орудий, тягачей и т.д.
После Афганистана с июня 1980 года бригада обосновалась в городе Каттакургане Узбекской ССР.
По Интернету узнал, что в настоящее время эта бригада жива в отличие от многих частей и соединений ТуркВО и дислоцирована в Запорожье Украины.
Офицеры и прапорщики, с которыми служил в полку и фамилии которых помню.

Старшие офицеры:

Шеремет А.С., Чулухадзе, Садогурский, Юдаков, Аскеров, Волков, Нехаев, Бурденков М.Д., Страхов, Мамиченко, Тугуши, Фонов, Сотников Б.П., Соколов, Осипов, Ушаков, Абрамсон, Серёгин, Шапошников, Гутов, Нагорнов, Станчев, Дорошенко, Петровский, Макаров, Марчук, Негуляев, Плохотников, Дарманец, Сланский, Чернышёв, Тузов, Ларионов, Сосновский.

Младшие офицеры:

Старых, Плескачевский, Полющенко, Посохов, Поджаров, Доценко, Максимов, братья Щегловы, Зоярный, Позняк, Корхов, Зайцев, Алемединов, Люокайтис, Коваль, Соверченко, Рогозников, Крапивин, Постников, Гахокидзе, Сучильников, Тарасюк, Киселёв, Арнаутов, Бондаренко, Жайворонок, Евминов, Юсов, Борисов, Фролов, Быков, Шаронов, Бобров, Бобровников, Дегтярь, Муртазин, Петров, Тесленко, Клеймёнов.

Прапорщики:

Румянцев, Коростылёв, Захаров, Никонов, Коваленко, Салопаев, Победа, Попов, Цыганенко.

16.10.2009г.


Статья в с 2008 по 2014 годы была размещена мной на «Военно-историческом форуме-2» Интернета с помощью моего друга профессора МГУ Сухомлина Владимира, осуществлявшего общее руководствонад этим электронным журналом. Последовали отзывы читателей, которые я привожу здесь

«Добрый день! Пишу это письмо моему бывшему однополчанину, в то время гвардии капитану Жемайтису. Я служил в в/ч 02855, в 55-ом гвардейском Могилёвском артполку в истребительно-противотанковом дивизионе с мая 1973 – 1975 гг у майора Волкова. Был водителем тренажёра, а также ездил на других машинах. Подробнее попозднее. Мы, бывшие солдаты и офицеры, которых мы нашли, находимся в «однополчанах ру». Я читал ваши работы, которые Вы опубликовали в Интернете. Как нам с Вами связаться? Вы можете мне написать ответ на мою электронную почту. Жду. До свиданья.

Якоб Деринг».

3.02.2010.

«Уважаемый Ольгерд Феликсович! С интересом прочитал Ваши записки о службе в славном 55-ом гвардейском артиллерийском полку. Дело в том, что именно в эти годы я служил там срочную службу в истребительно-противотанковом дивизионе у Волкова и разведывательном дивизионе у Ушакова. Всех упомянутых персонажей сразу вспомнил, включая подполковника С. и незабвенного Лёву Шаронова. Ну, а о Шеремете остались самые хорошие воспоминания.
Я со многими офицерами пересекался по службе и с Вами тоже. Скорее всего, на бассейне, ибо летом 74-го года я стоял там бессменным дневальным.
В настоящее время известна судьба некоторых общих знакомых. Татинцян после развала Союза вместе с Тер-Григорянцем занимался созданием артиллерии Армении и погиб на Карабахской войне. С его сыном я поддерживаю связь. Полковник Бобров в отставке, живёт в Липецке. Полковник Плескачевский живёт в Днепропетровске. Арнаутов тоже в запасе живёт на Украине. Бобровникова с Муртазиным уже, к сожалению, нет в живых. Царство им небесное!
В настоящее время на сайте «одноклассники» сложилось «Сообщество 55-го гвардейского полка» и есть мысль создать отдельный сайт. Приглашаем Вас присоединиться. Нас уже 35 человек.
Буду благодарен за ответ.

С наилучшими пожеланиями.

Владимир Величкин»

6.02.2010.

«Ольгерд Феликсович, здравствуйте! Я был командиром 1-й батареи у Юдакова О.А., затем у Аскерова Файга Ахмедовича. Командиром взвода управления у меня был Лёва Шаронов, который родом из Туапсе, а не из Крыма. А переведён он был в мою батарею из 405-го учебного артиллерийского полка, в котором после училища был командиром расчёта СНАР (станции наземной артиллерийской разведки, прим. авт.).
Батарею мне дали после Саши Посохова, и после того, как я приехал из ГСВГ.
Старшим офицером батареи у меня был Валера Зайцев.
…
Вот вкратце и всё, чтобы напомнить Вам о себе, а то Вы в своих воспоминаниях как-то обошли меня. Ведь мы с тобой «на карьере» пили пиво вместе с Сашей Посоховым.

С наилучшими пожеланиями.
Подполковник в отставке Петров Виктор Николаевич»

19.01.2011 г.

«Уважаемый Ольгерд Феликсович! Сегодня случайно решил наугад поискать в Интернете известных мне людей. При просмотре фотографий Ашхабада попал на сайт, где кто-то просил откликнуться сослуживцев по артиллерийскому полку в Кешах. И хоть сообщение старое, я откликнулся. Неожиданно мне ответил сын командира полка полковника Татинцяна. Парой строк вспомнили и часть, и её знаменитый бассейн. Молодой Татинцян дружил в то время с сыном нашего начальника штаба дивизиона капитана Осипова, семья которого жила над ними в доме.
Вышел и наугад стал набирать, кого помню. Так я прочитал совершенно случайно Вашу заметку и окончательно удостоверился в Вашем присутствии в Сети. Годы берут своё, но Вас всё равно легко узнать – то же задумчивое лицо и и та же грузная стать. Вы, Ольгерд Феликсович, были для меня самым интеллигентным офицером. Помните ли нашего командира взвода старшего лейтенанта Степаненко? Помню Алеметдинова (подтянутого, стройного офицера) и двух командиров полка. Есть фотография, на которой я с Вами. Если найду, обязательно вышлю.
Очень рад за Вас. Здоровья Вам.

Алексей Котов».

11.02.2011 г.

«Рад, что до Вас благополучно дошли фото. Я иногда захожу на сайт «Одноклассники» (а ведь совсем недавно не знал даже о его существовании) и нашёл много работ сослуживцев, которые давно уже организовались в Сообщество ветеранов 55-го армейского артиллерийского полка. И всё благодаря советским немцам, служившим вместе с нами в полку, и после развала СССР, оказавшихся в Германии. Самый деятельный у них – Якоб Деринг, служивший водителем в истребительно-противотанковом дивизионе. Там же и полковник Плескачевский, Шадрин и много других офицеров. Из сайта узнал историю полка (дополнительно к Вашей статье в Интернете), есть фотографии территории полка, нашего бассейна и кафе, пивной возле КПП. Там же и сын нашего бывшего командира полка Ваген Татинцян, есть фотографии командиров полка. А вот фотография с Вами есть только у меня.
На сайте узнал, что Степаненко в моём дембельском 1975 году наконец-то после долгих лет мытарств уволился на гражданку. Рад за него, ибо он этого очень добивался.
Двухгодичник лейтенант Рогозников был моим первым командиром взвода. На фото, которое я Вам передал, рядом с ним изображён сержант Губаревич из Белоруссии.
Командир батареи старший лейтенант Сучильников был моим первым командиром батареи.
Майор Сотников помог мне съездить в отпуск, ибо некоторое время я работал по ремонту караульного помещения в дополнение к письму с сообщением о болезни воспитавшей меня бабушки. И хоть бабушка не входила в число близких родственников, болезнь которых или кончина служили основанием для предоставления отпуска, Сотников очень помог мне съездить домой. Большое спасибо за это Борису Петровичу.
Желаю Вам, Ольгерд Феликсович, здоровья и многих лет деятельной жизни.

С уважением Котов.

26.04.2019 г».

САМАРКАНД (1975 – 1985)

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Прибыв в Самарканд в декабре 1975 года из Ашхабада, где до этого служил, я представился исполняющему обязанности командира 114-й дивизии кадра полковнику Туровскому Владимиру Соломоновичу (слышал, что по паспорту он был Израилем Соломоновичем), бывшему в то время начальником штаба дивизии. Про Туровского я вскоре узнал, что он 20 лет прослужил в Казанджике, ибо по национальности был евреем, поэтому считался не выездным и малоперспективным с точки зрения продвижения по службе.
Наверное, поэтому, как я смог вскоре убедиться, обладал дурным характером и в карман за обидными словами не лез, когда кого-нибудь распекал за упущения по службе. С ним тяжело было иметь дело по отчёту за отработку каких-либо документов. Туровский обладал взрывным характером, и ему доставляло патологическое удовольствие унижать любого своего подчинённого в присутствии других офицеров.

Полный текст статьи во вложенном файле.

ТЕРМЕЗ, (1985 – 88 гг)

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

В Термез с новым назначением я приехал из Самарканда 30.07.1985 г.
И в штабе 4 гвардейской мотострелковой Волгоградской Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова дивизии (расформирована 31 декабря 1989 г) узнал, что зачислен в штат 367 мотострелкового полка, дислоцированного в 15 километрах от города.
До этого мне часто приходилось приезжать в Термез и его окрестности в командировки, и я уже был знаком с этим узбекским городом – речным портом на Аму-Дарье с древней историей и столь же древними памятниками архитектуры в запретной пограничной зоне.
Полк считался учебным (готовил специалистов и просто пехотинцев для 40-й армии в Афганистане), оставаясь формально полком кадра, без статуса учебного, что привело его вскоре к реорганизации после одного громкого скандала, о котором речь ниже.
Таких учебных полков в Туркестанском военном округе было два (второй в Иолотанском гарнизоне), если не считать 61-ю учебную дивизию в Ашхабаде, существовавшую до ввода войск в Афганистан в 1979 г. и готовившую специалистов для всего Округа и затем 40-й армии. И созданы были два этих учебных полка всего несколько месяцев назад. Ибо опыт боевых действий в Афганистане на начальном его этапе показал, что необученные новобранцы, только что прибывшие из Союза и сразу же вовлекавшиеся в боевые армейские операции, становились желанными целями для душманов. Поэтому процент смертности среди них по сравнению с другими солдатами был очень высок не только из-за их тактической необученности и физической невыносливости, но также и из-за незнания правил техники безопасности при обращении с оружием, боеприпасами, взрывчатыми веществами и с другими многочисленными средствами вооружения и техники. При неумелом обращении с которыми все это вооружение также часто выходило из строя.
Надо сказать, что в 1981-ом году мне в Самарканде пришлось командовать учебным батальоном перед отправкой его в Афганистан. Но где-то всего лишь в течение одного месяца. К тому же занятия почти не проводились, новобранцы были заняты на различных работах. А когда проводились, то на самом примитивном уровне, без толковых преподавателей и нормальной учебной материальной базы. Теперь же, чтобы в 40-й армии солдаты чувствовали себя более уверенно, на учёбу отводилось 5 месяцев с предоставлением добротных классов и боевой техники.
4 мотострелковая дивизия, в которой мне предстояло служить, в 1981 г прибыла из Украины (по-моему, из Ворошиловграда), сменив 108 дивизию, воевавшую в Афганистане.
Итак, со дня своего прибытия в этот узбекский город, считавшийся полюсом жары Советского Союза (в нём была зафиксирована самая высокая летняя температура страны, если мне не изменяет память, 49 градусов в тени) у меня пошло исчисление выслуги лет – один день за полтора. Что являлось нововведением с 1 января 1985 г для Термеза и всех других отдалённых гарнизонов Туркестанского военного округа, в которых многие офицеры до этого служили без всяких льгот и денежных надбавок по 10 – 15, а то и по 20 лет. Без права замены в центральные округа страны, или за границу. Теперь же после 5 лет службы в этом захолустье офицеры имели право на перевод в другой округ.
Правда, и денежная надбавка к окладу была не такой существенной, всего 15 рублей в месяц. А если учесть, что все продукты питания и одежду приходилось покупать в Узбекистане на рынках. Ибо во всех продуктовых и промтоварных магазинах продавалась продукция местных фабрик и заводов, а значит некачественная. Всё необходимое приходилось покупать лишь только у перекупщиков, и, естественно в 3 – 4 раза дороже, чем в магазинах. То и вся эта надбавка являла собой жалкую подачку, которая ни коим образом не могла хоть как-то улучшить материальное положение. Офицеры и члены их семей продолжали еле-еле сводить концы с концами. Ибо всем им (членам семей) было трудно устроиться на какую-нибудь работу из-за отсутствия оной в этом южном городе. Затрачивая к тому же большие деньги за оплату частного жилья, ибо квартирный вопрос даже на этом полюсе жары стоял очень остро. На лекарства и лечение от многочисленных южных болезней, - тифа, желтухи, дизентерии и т.д., - липучкой липнувших к чужеродным для этих мест европейским человеческим организмам тоже приходилось тратить большие деньги. А от отсутствия мохнатой лапы на самом верху, которая могла бы помочь с переводом в другую климатическую зону, хотя бы на Крайний Север, для многих менее губительный для здоровья, чем на юге, офицерам часто приходилось переселяться на мусульманские кладбища без крестов и оград. На надгробных плитах которых можно каждому высечь: «Я знал, что этим здесь кончится», - с бюрократической припиской слов чиновников на высеченных каменных, стандартных листах бумаги: «Оснований для замены нет».
Правда, с 1 января 1988 г это новое положение о прохождении службы в Туркестанском военном округе коснулось уже всех гарнизонов округа. Но я, прослуживший в ТуркВО уже 13 лет с общей выслугой в 22 года, к тому времени не подходил для преждевременной замены, ибо моя служба до Термеза проходила в основном в Ашхабаде и Самарканде. Поэтому в Термезе мне предстояло служить по полной программе, т.е. 5 лет или до достижения 45-летнего возраста в 1989 году. О чём мне дали вскоре понять дивизионные кадровики и окружные военные чиновники с золотыми погонами на плечах и лампасами на брюках, периодически наведывавшиеся к нам в гарнизон для всевозможных проверок.
Для меня все эти ответы на мои просьбы были, наверное, губительны, ибо я из-за своего излишнего веса, хронически повышенного кровяного давления, с целым букетом всевозможных сердечных и других болезней плохо переносил жару и отсутствие нормального и качественного водоснабжения. А также страдал вместе со всеми от многочисленных насекомых, не дававших покоя ни днём, ни ночью и распространявшихся роем по городу из многочисленных вонючих, со стоячей водой, арыков.
Гостиничные неудобства также влияли на общий настрой. Не мог спать, когда соседи по койке храпели во всю глотку. Хотя сам храпел по ночам и тоже кому-то мешал спать. Когда вода в гостинице в лучшем случае включалась на один час утром, на один час днём и на один час вечером. Поэтому опасался, что не смогу осилить 5-летний срок «заключения» в Термезе, ибо 10-летняя до этого служба в Самарканде с его горным, прохладным хотя бы по ночам, климатом, с благоустроенной отдельной квартирой в военном городке порядком избаловали меня. А отсутствие семейной поддержки (о переводе своей семьи в эту дыру не могло быть и речи) тоже могло сказаться не лучшим образом, если и не на здоровье, то на всей службе. Ведь мне до пенсии предстояло служить ещё неполных 5 лет. И было бы очень обидно на самом финише сойти с дистанции, лишившись окончательно либо здоровья, либо заработанного долгой службой минимальных благ с высокой по советским меркам пенсией.
В Термез меня направили против моей воли, с понижением в должности на одну ступень, через суд офицерской чести, осудивший меня за запах спиртного на учениях по развёртыванию 114 мотострелковой дивизии, в которой я проходил службу в должности командира артиллерийского дивизиона артиллерийского полка. Причём, по иронии судьбы, осудили через один месяц после присвоения звания подполковника, что свидетельствовало о явной противоречивости в оценке моих деловых и поведенческих качеств. И весь этот фарс проходил на фоне нескончаемых заседаний офицерских судов чести не только в нашей самаркандской дивизии по разбору поведения нарушителей дисциплины из числа офицеров и прапорщиков, но и по всем вооружённым силам. Ибо это понижение произошло в разгар горбачёвской перестройки и антиалкогольной кампании с возвратом в армию жуковщины. Когда за малейшую провинность офицеров, включая и из высшего состава, безжалостно увольняли из армии с минимальной пенсией. Или вообще без оной, снижали в должностях, лишали звёзд на погонах и т.д. Чего до прихода в стране Горбачёва к власти давно не практиковалось и ничто даже не предвещало о наступлении столь сурового отношения ко всему офицерскому корпусу.
И такие перемены в отношении к нарушителям дисциплины были вызваны, очевидно, в основном тем обстоятельством, что Округ считался прифронтовым. И неудачи в проведении боевых операций в Афганистане московское военное руководство объясняло слабой требовательностью к поставляемым резервам и развалом тыловых структур ТуркВО, от которого напрямую зависела боеготовность 40-й армии. Как говорится, «в Москве стригут ногти, а в Киеве режут пальцы». И командование старалось выслужиться перед Москвой и показать свою способность при помощи самых радикальных мер одержать победу в этой бесконечной партизанской борьбе с непокорным афганским народом, который никак не желал смириться с оккупацией их страны. Хотя кто вообще в истории из армейских гениев одерживал победы в партизанской войне?
Но жизнь только в очередной раз показала, как история наказывает за не выученные уроки. Ибо на смену всем этим нарушителям армейской дисциплины, уволенным из армии, пониженным в должности, разжалованным в звании или даже осуждённым за какой-нибудь проступок по статье Уголовного кодекса, за который раньше наказывали лишь в дисциплинарном порядке, приходили другие офицеры и прапорщики, ничуть не лучше своих предшественников; те же несуны, пьяницы, лоботрясы, воры или просто либералы, из-за своей мягкотелости, не справлявшиеся со своими подчинёнными, которых со времён царя Гороха в России почему-то нужно либо нещадно прилюдно пороть, либо при советской власти расстреливать. На этот счёт ещё Троцкий говорил, что «у русских нет интереса к историческим ценностям в этой вечно запоздалой стране». Поэтому они только на словах могут быть ура-патриотами. И любые мягкотелые интеллигенты и либералы явно не подходили для такой держимордовской работы, ибо воспринимались обществом всегда за слабых и неумелых управленцев не только армейскими, но и гражданскими коллективами. А посему армия обиженных офицеров в самой армии росла не по дням, а по часам. Что в конечном итоге и привело к развалу всей военной структуры и страны в целом в начале 90-х годов прошлого века. Ибо все эти разношёрстные по своему национальному составу репрессированные и ожидавшие репрессий военнослужащие стали тяготиться советским гражданством. Из-за которого они видели одни только неприятности на службе и в быту, вдруг вспомнив о своей национальной принадлежности к той или иной республике с надеждой на более справедливую и достойную в них жизнь без России. Какому русскому, украинцу, белорусу или другим нацменам понравится десятилетиями где-то гнить за тысячи километров от родного дома, в совершенно чуждых для них краях, испытывая при этом постоянную нужду в деньгах и страдая от всевозможных болезней. А в Афганистане ещё к тому же и рискуя получить пулю в лоб. И если раньше повальными расстрелами или репрессиями можно было добиться видимости благополучия в армии, загнав все армейские проблемы вглубь, то теперь в век всеобщей грамотности, открытых границ, гуманизма и гласности весь негатив в войсках всплыл наружу и потому этот сонм проблем надо было тут же решать в пожарном порядке, когда к тому же военнослужащие стали откровенно и смело роптать, не видя никаких улучшений в службе и в быту. И этот ропот проявлялся то ли в виде откровенного пренебрежения своими служебными обязанностями, чтобы во что бы то ни стало уволиться из армии, которую стали называть «страной дураков». То ли по методу «итальянской забастовки», когда создавалась только видимость работы и благополучия в подразделениях. То ли в виде бесконечных устных или письменных жалоб наверх с иллюзорной надеждой улучшить своё незавидное положение. То ли откровенных швыряний партбилетов на столы парткомов, парткомиссий или партсобраний, показывая тем самым своё пренебрежительное отношение не только к своему карьерному росту, но и ко всей однопартийной системе в стране. В которой 19-миллионная КПСС никогда не являлась партией, а скорее её силовой структурой диктатуры (скорее партийных чиновников, чем пролетариата) и выполняя с 1917 года роль своего рода Ордена, с закреплением за ней репрессивных функций при её ведущей роли, законодательно закреплённой в Конституции страны. Пусть вспомнят коммунисты, как нас всех пугали партией, т.е. разборами персональных дел, выговорами по партийной линии, исключениями из партии, что равносильно было краху всех планов на будущее, кто хоть чуть-чуть дорожил своим весом в армейском обществе.
И вся эта выявленная в период перестройки и гласности раковая опухоль, пустившая уже глубоко свои метастазы, к началу 90-х годов поразила весь армейский организм. Что и привело к его распаду. Армия и другие силовые структуры страны пальцем не пошевельнули для сохранения 74-летнего Союза.
В одной только славянской и близкой по православной культуре и духу России Украине полуторамиллионная советская группировка в составе трёх округов страны и Черноморского флота тут же вся на 100 процентов стала лояльной новому украинскому правительству, провозгласившему в конце 1991 года курс на незалежность бывшей российской окраины. За исключением отдельных военнослужащих, отказавшихся принимать украинскую присягу и изъявивших желание выехать в другие республики, в том числе и в Россию (всех этих ура-патриотов тут же направили на Дальний Восток в отдалённые гарнизоны) или продолжавших служить на базах Черноморского флота в Севастополе, оставшихся под юрисдикцией России.
Всё это произошло из-за незнания уроков истории и примеров европейских стран.
Где-то я читал, что ещё бывший государственный деятель и премьер-министр с 1905 по 1906 годы Витте в своих мемуарах писал, что «в России, вместо того, чтобы строить железные и шоссейные дороги в Средней Азии и на Дальний Восток. В основном, для переброски войск, следовало бы строить их в европейской части России для развития её промышленности и сельского хозяйства. А затем уже своим экономическим могуществом мирно, путём торговли и культурного обмена объединяться с соседями».
Если бы большевики прислушались к такому мудрому совету, наверное, не было бы сегодня бардака в стране и в армии.
По прибытии в Термез я сразу же представился командованию дивизии. Исполняющему обязанности командира дивизии полковнику Тютюнникову (читал, что в конце 80-х годов он командовал дивизией в Эстонии). Вскоре эту должность занял полковник (с 1987 г генерал-майор) Лексюткин, сменивший на этой должности генерал-майора Касымова, убывшего недоучившись из Академии Генштаба в Самарканд на полковничью должность;
начальнику штаба дивизии подполковнику Хачатрянцу (вскоре он уедет в Афганистан, где получит ранение в бою и будет направлен на преподавательскую работу);
командующему ракетными войсками и артиллерией дивизии полковнику Клоцу Михаилу Моисеевичу (мы с ним служили в Ашхабаде в 1972-75 гг); начальнику политотдела дивизии подполковнику Бондаренко;
начальнику тыла дивизии подполковнику Парафейнику и др. должностным лицам дивизии.
Хачатрянца сменит полковник Орлов, бывший до этого командиром дивизии и в отличие от большинства офицеров из дивизионного руководства, не стеснявшихся в выражениях при распекании подчинённых, знаю Орлова как тактичного вежливого офицера, не повышавшего голоса на своих подчинённых. Очевидно, поэтому он и пострадал, прибыв к нам с понижением на одну ступень в должности. Армии были нужны офицеры-горлохваты, боксёры и матерщинники, способные самыми радикальными и крутыми мерами навести порядок в страдавших от разгильдяйтва частях и подразделениях. При этом повсеместно нарушая Закон, уставные и этические требования, ибо бесполезно было делать что-либо, прибегая к статьям давно всеми забытых руководящих документов. Поэтому беззаконие в войсках процветало буйным цветом, превратившись в своего рода ветряную мельницу с замкнутым кругом, на которую смешно уже было бросаться с копьём в руке, ибо никто тебя не поддержит и никому ты не нужен со всем своим донкихотством. Как и использовать политработу в воспитательных целях, от которой тоже уже было пользы, как от козла молока.
После представления командованию дивизии я убыл в полк. Где представился исполняющему обязанности командира полка подполковнику Мир-Якубову Анвару Алиевичу, находившемуся на должности начальника штаба полка. Забегая вперёд, скажу, что вскоре на должность командира полка прибудет из Афганистана майор Бабенко, который через несколько месяцев уйдёт с повышением на должность командира Кушкинской дивизии. А на его место к нам в полк прибудет подполковник Барабаш Владимир Тимофеевич, ставший в середине 90-х годов генерал-майором и военным атташе Украины в Казахстане.
Представился заместителю командира полка майору Макарову. Замполиту полка майору Рашидову. Своему командиру дивизиона капитану Тураеву Александру Борисовичу и познакомился с замполитом дивизиона капитаном Захаровым Николаем Николаевичем.
Начальником артиллерии полка вскоре станет подполковник Пилюгин, которого можно было охарактеризовать как холеричного по темпераменту человека, службиста до мозга костей, не сидевшего ни минуты покоя и не дававшего всем нам, артиллеристам, расслабляться на службе.
Вскоре я узнал, что вся артиллерия полка сведена в один учебный дивизион, насчитывавший около 700 человек курсантов и 30 офицеров, - командиров взводов и батарей. Меня это озадачило, ибо с таким большим количеством подчинённых до этого мне никогда не приходилось работать, ибо капитан Тураев убыл в Ленинград на учёбу на ЦАОКе, и мне как его заместителю пришлось исполнять обязанности командира дивизиона. К тому же многие молодые офицеры дивизиона не желали служить в армии, часто не появлялись на службе, пьянствовали, а значит, за них приходилось дополнительно выполнять те или иные работы. Самым задаваемым вопросом от всех почти молодых офицеров был: как уволиться из армии? Я отвечал, что практически невозможно, даже если совсем не будете выходить на службу.
Жить я устроился в гостинице КЭЧ на улице Малика Кахарова, и со мной в одной комнате жили ещё два офицера: зам. командира учебного батальона капитан Степанов Евгений и лейтенант-двухгодичник Гражданкин из финотдела дивизии.
Автобус полка регулярно нас привозил рано утром в полк и отвозил обратно, очень часто ближе к полуночи. Поэтому спать приходилось мало. Ибо начальство по максимуму пыталось использовать всех офицеров и прапорщиков полка в более прохладные утро и вечер, введя в распорядок дня для солдат подъём в 5 часов утра без физзарядки и утреннего осмотра, отбой в 10 вечера, а для командного состава как придётся. На обеденный перерыв отводилось 2 часа. Поэтому все мы должны были ранним утром уже находиться на своих рабочих местах и обедать в части без какого-либо послеобеденного отдыха. Часто приходилось ночевать в полку или чуть ли не до утра следующего дня ждать у штаба полка возвращения командира полка с совещания у командира дивизии. Чтобы ещё в течение одного – двух часов получить задание от командира полка на следующий день, который уже наступил, и не было смысла возвращаться в гостиницу в Термез.
Через какое-то время после моего прибытия в полк в дивизию нагрянула комиссия из административных органов ЦК КПСС во главе с Федюниным Олегом Дмитриевичем. Какую должность он занимал в то время на Старой площади – так и осталось загадкой. Как я слышал, прибытию этой комиссии предшествовала коллективная жалоба родителей курсантов на плохое питание в солдатской столовой, из-за чего их родные чада при свиданиях с родными выглядели измождёнными и чересчур худыми. Как тогда официально выражались, «с дефицитом веса». По словам командования дивизии, причиной этого поголовного физического истощения являлось то, что наш единственный в дивизии учебный полк не имел официального статуса учебного. А значит, и питание в столовой было предусмотрено по солдатской норме. Получилась не предусмотренная никем нестыковка: курсанты лазают по горам в Шерабадском учебном центре, занимаются усиленно физподготовкой с марш-бросками, гимнастикой и кроссами, а количество получаемых с пищей калорий не соответствует затратам этих калорий на занятиях.
Трудно поверить в то, что не очевидно. Ибо ежедневный курсантский продовольственный паёк мало должен был отличаться от солдатского. Курсантам выдавались те же пшённые и перловые каши с картошкой в разных её видах как гарниры к мясу или рыбе и только сливочного масла они получали на 20 г больше с дополнительными несколькими кусочками сахара.
А повышенную пайку сливочного масла курсанты не получали. Её, якобы, клали в общий котёл с кашей после её варки. Что ни коим образом не убедило комиссию в правдивости такого заявления.
Большую роль должны были играть подсобные хозяйства в деле улучшения питания солдат. Но если всё повально разворовывалось, и в продскладах паслись все, кому не лень, то понятно, что солдаты при усиленной физической подготовке хронически недоедали и имели вид подиумных «вешалок».
Комиссия не поверила объяснениям командования дивизии, и вскоре из Москвы посыпались наказания по служебной и партийной линиях.
Генерал-майор Касымов был срочно отозван из Академии Генштаба с назначением на полковничью должность в Самарканд командиром 114-й мотострелковой дивизии кадра вместо полковника Колесника, ушедшего на генеральскую должность, - начальника Советского районного военкомата города Ашхабада.
Его замы и командование полка отделались выговорами по служебной и партийной линиям.
Во время работы комиссии, я обратился с жалобой к Федюнину. Что, мол, 13 лет служу в ТуркВО, возраст 41 год, - самый старый в гарнизоне офицер, даже командир дивизии моложе меня на три года, - ни за что, ни про что был понижен в должности с направлением в Термез. Дослужился до подполковника и теперь на утренних построениях дивизиона приходится докладывать капитану и выполнять все его поручения. Моя жалоба возымела действие. К нам в полк для проверки состояния дел прибыл начальник отдела службы войск округа генерал-лейтенант Бобров и сразу же вызвал меня на беседу. Выслушав меня, он подтвердил ошибку кадровиков округа и что нужно, конечно же, её исправлять. Ибо работа с 700-ми человек личного состава требует особого подхода к кадровому вопросу. И назначать на эту должность нужно перспективных молодых офицеров.
Вскоре я убыл в отпуск, а по приезде назад в Термез узнал о реорганизации всего нашего полка, передислоцированного в Термез напротив кинотеатра «Бахор», и получившего официальный статус учебного с курсантскими нормами продовольственного и вещевого снабжения для солдат. Узнал, что меня вывели из штата учебного дивизиона с назначением на должность заместителя командира артиллерийского дивизиона кадра в том же учебном полку. Командиром артиллерийского дивизиона у меня стал майор Козлов Фёдор Михайлович, ставший вскоре подполковником, с которым мы какое-то время служили в одном полку в Чехословакии в 1969 г.
В организационную структуру дивизиона входило отделение хранения и обслуживания техники «НЗ» дивизиона в количестве 5 солдат. В подчинении у нас также находились два командира батареи кадра, капитаны Васильев и Князь. Последний совершенно не желал служить в армии, как, впрочем, и Васильев, и их трудно было поймать, чтобы заставить хоть что-нибудь выполнить из своих обязанностей. Князь бил на увольнение из армии «за дискредитацию звания офицера», объясняя, что в Грузии у него осталась одинокая старая больная мать, за которой нужен уход. Но все его жалобы наверх оставались без внимания. А мне по приказу командира полка часто приходилось оформлять записки об аресте на этого немолодого уже капитана с содержанием его на гауптвахте. Кончилось всё тем, что Князя сплавили в Ташкент на военную кафедру Ташкентского политехнического института на преподавательскую майорскую или подполковничью должность, где он тут же забыл о своей больной матери. Вместо него в дивизион прибыл капитан Дорофеев. И мне оставалось только лишний раз удивляться офицерским метаморфозам. И таких случаев из грязи в князи я за всю свою службу видел очень много. Даже генеральские лампасы получали такие офицеры, которые по единодушному мнению офицерских коллективов, откуда их кто-то выдвигал на вышестоящие должности, ну никак не тянули даже до уровня подполковника по своим деловым и моральным качествам. Впрочем, а где их брать-то, этих высокоидейных и грамотных офицеров для выдвижения в распухающей ещё совсем недавно, как на дрожжах армии, к тому же из числа подневольных людей, а значит, как на зоне, в которой администрация ссучилась, а власть захватили паханы в генеральских погонах.
Ибо вся армейская жизнь не имела ничего общего с законами страны, её Конституцией с гарантированными правами человека, узаконенными правами на труд и отдых граждан и отстаиванием своих интересов через судебные органы. Где вся армейская верхушка жила не по законам страны, а по понятиям.
И если в каждом гражданском коллективе 70 процентов составляли бездельники и полубездельники, то для армии это считалось неприемлемым. И каждый командир части или соединения для своего служебного роста пытался использовать по максимуму данные ему от вышестоящих паханов права и возможности по воздействию на подвластные ему подразделения, чтобы показать свою работу, при этом не считаясь ни с законами страны, ни с правами человека. Отменяя выходные и праздничные дни, нарушая им же самим утверждённый распорядок дня. Чтобы как можно больше выжать из подвластных ему людей, так называемых граждан СССР, пользы для себя и своего карьерного роста. Пытаясь сделать из них в приказном порядке трудоголиков, а по сути лишённых каких бы то ни было прав безропотных существ, имитирующих служебную деятельность. Ибо в противном случае они лишатся последнего куска хлеба для себя и своей семьи.
Вскоре по распоряжению командира полка я убыл в Шерабад (100 км от Термеза) на строительство учебного центра. Мне пришлось строить КПП под непосредственным руководством полковника Тютюнникова. Сразу же столкнулся с оригинальными методами строительства этого высокого дивизионного начальника. Нехватки рабочей силы не было, курсантов – тьма. А вот со стройматериалами дело обстояло плохо. Нет крана – иди на дорогу, голосуй, привози кран за свои деньги и поднимай плиты наверх. Нет уголка или песка – бери грузовую машину, солдат, своруй где-нибудь на гражданской стройке. Нет алебастра для внутренней обработки потолка и стен – звони в США президенту Рейгану, у него наверняка алебастр есть. И вообще, какое мне дело, как ты собираешься выполнять приказ. Поставлена задача – работай, шевели мозгами. А не выполнишь поставленную задачу – «засужу судом чести в окружении цветов незабудок внутри этого недостроенного КПП с дальнейшим понижением в звании или в должности. А то и с досрочным увольнением в запас».
И обращения этого полковника к подчинённым было тоже оригинальным: «Эй, ты» или «… как там тебя, ко мне». Без звания и имени. Выжимая при этом из каждого безликого подчинённого ему офицера или солдата всё, что можно для своего карьерного роста.
С грехом пополам я закончил строительство этого КПП. Приезжал генерал армии Варенников, осмотрел КПП. Остался доволен. Как вдруг приезжает другой генерал, вызывает меня и приказывает КПП разобрать и сложить кирпичи по методу «чехословацкой кладки». При этом не объяснил, что это за метод. Я щёлкнул каблуками, ответил: «Есть». Он уехал, а меня отправили назад в полк, и больше я не занимался строительством. Наверное, вовремя, ибо Тютюнников меня чуть было не довёл до какой-нибудь грубости в отношении него с далеко идущими для меня последствиями. Ведь я был уже далеко не молодым офицером, чтобы не опасаться преждевременного увольнения из армии. Надо было терпеть ежедневные унижения.
Надо сказать, что после родительского скандала в Термез чуть ли не ежедневно к нам в полк зачастили разного рода комиссии из Округа, из Москвы и из созданной недавно Ставки Южного направления, находившейся в Баку. Зачем были созданы эти Ставки вкупе с другими Ставками по всем сторонам горизонта, одному Богу известно. Но количество генералов на порядок прибавилось, и в Термезе стало тесно от их большого количества. Что способствовало лишь повышению нервотрёпки в службе и безалаберщине в делах. Ибо каждый генерал требовал наведения порядка в соответствии со своим о нём представлением.
В мае 1987 г я был направлен в Ленинград на учёбу на Центральных артиллерийских офицерских курсах и полных 5 месяцев отдыхал от жары, безводья и армейской бестолковщины. Как белый человек, имел, выходной по воскресеньям, если не стоял в наряде по курсу (по субботам был свободен от занятий после обеда). Посетил открытие фонтанов в Петергофе, знаменитые на весь мир ленинградские музеи и выставки. Несколько раз был в Эрмитаже. Ходил в кинотеатры. Много раз навещал своих родственников, Мозгунова Алексея Васильевича, генерал-майора в отставке, и его жену (мою двоюродную сестру) Лёлю. А также семьи их дочерей Алёны и Иры. За беседами за чашкой чая быстро летело время.
Два или три месяца пришлось позаниматься и в Луге, в учебном центре ЦАОКа. Русские леса, равнины с полевыми цветами и зеркальная гладь озёр радовали глаз, ибо характер любого человека определяют природа и воспитание, полученные в детстве и юношестве. А моя многолетняя служба в пустынной и чужеродной Средней Азии, хоть и укрепила характер в желании назло всем и всему выжить и вернуться на родину на белом коне, но отнюдь не ласкала душу своей унылой повседневностью и чуждой культурой с разговорной речью и религией жителей (я вырос на православных традициях). Поэтому во время учёбы в Ленинграде и Луге я радовался, как ребёнок, видя вокруг себя на улицах русских людей с их белокожими лицами, светлыми волосами, родной речью. Созерцая на природе зелёные, вперемешку с разноцветьем от полевых цветов, поля и леса с деревьями-исполинами вдали, с их густыми зелёными кронами наверху. Зеркальные глади рек и озёр, золотые маковки церквей и монастырей. Захотелось ещё больше во что бы то ни стало вернуться сюда, если не в саму Северную столицу или Москву, где я родился, вырос, то на худой конец на эту природу с морозными и снежными зимами и жаркими летами. В не оценённую мной ранее по достоинству русскую природу с её непередаваемыми осенними «в багрец и золото одетые леса» под моросящим дождём и шелест листьев.
Быстро пролетело время на ЦАОКе и в сентябре с тяжёлым чувством пришлось возвращаться в свою Тьмутаракань.
Нет, не зря Бог создал рай и ад. Ведь только через земные, подземные и небесные испытания человек может почувствовать вкус жизни и наслаждаться ею в сравнениях. При этом, чем больше человек страдает, тем больше он умеет довольствоваться малым и малозначительным, ибо уже знает, что может быть гораздо хуже. И в этом я вижу главную задачу Господа, посылающего нам испытания в жизни через тернии и трудности к вершинам земного и небесного блаженства.
В начале 1988 года по плану боевой подготовки 4-ю дивизию развернули до штата военного времени в учебных целях (каждое соединение и часть округа с периодичностью один раз в пять лет должно пройти через развёртывание и учения с боевой стрельбой). И пришлось где-то один месяц не вылезать с полигона под Термезом. Командуя резервистами из приписанного к нам военкоматами местного населения. Готовить палаточный городок, получать и сдавать разного рода имущество.
Приписники уже были не те, что раньше. В узбеках и таджиках, как и среди солдат этих национальностей, появилось больше разболтанности, нахальства, разгильдяйства. Они всё чаще и чаще стали пререкаться со своими командирами и демонстративно не выполнять распоряжения. Помню, как в Чехословакии, где я проходил службу с 1968 по 72 гг, любой офицер желал получить солдат именно из Средней Азии, ибо нацмены из этого региона отличались трудолюбием, чинопочитанием и исполнительностью, а также нетерпимостью по своим законам Ислама к спиртным напиткам. Теперь всё изменилось, солдаты стали ходить с пряжками от ремней на яйцах, со сточенными каблуками на сапогах, с расстёгнутыми на гимнастёрках пуговицами, с копнами густых чёрных волос на головах и с шапками набекрень. Помню, как генерал-лейтенант Бобров, проезжая на машине с офицерами заметил одного такого бойца, лежащего с автоматом в яме. Подозвал его и спросил:
- Ты кто?
- Ахраннык.
- П…а ты, а не охранник.
Видимо, неспроста в элитных воздушно-десантных войсках служили одни только братья славяне. А вскоре после ввода войск в Афганистан в декабре 1979 г 40-я армия стала комплектоваться в основном только русскими, украинцами и белорусами. За исключением строительных частей.
Развёртывание и стрельбы прошли благополучно. С 1985 г я для себя ввёл сухой закон, поэтому мне уже не могли инкриминировать употребление спиртного на ответственных учениях с далеко идущими для меня последствиями. И все мы вернулись в Термез на зимние квартиры с чувством большого облегчения после проделанной работы. Лишь только предстоящие вычеты из и так скудного денежного содержания за разворованное резервистами имущество (в такой дикой орде за всеми разве уследишь?), да ещё в десятикратном и в трёхкратном размерах немного омрачали столь радостный день. А ведь я ещё до конца не рассчитался по самаркандскому имуществу за прошлое развёртывание. Из-за чего каждый месяц с моего жалованья удерживалось по 100 рублей из 300 получаемых на руки.
И я ещё, можно сказать, хорошо отделался, уплачивая всего две с половиной тысячи рублей, незаконность удержания которых с моего жалованья я пытался оспорить через органы юстиции, за что, в общем-то, и поплатился понижением в должности и ссылкой в Термез по приказу командира 114 мотострелковой дивизии полковника Колесника.
Командование 4-й дивизии за разворованные солдатами ЗИПы автомобилей и полевых кухонь на нашего начальника продовольственного снабжения полка старшего лейтенанта Перебейносова начислило недостачу в 12,5 тысяч рублей. При его ежемесячном денежном содержании в 250 рублей это явный перебор. Ибо такие удержания должен назначать только суд. Но, как говорится, «против лома нет приёма». И ему ничего не оставалось делать, как смириться и платить. В армии жаловаться некому. Ибо все военные прокуратуры грудью вставали «на защиту интересов государства». Забывая при этом, что любое государство состоит в первую очередь из граждан. Лишённых почему-то в СССР прав по защите своих интересов в соответствии с недавно изданным приказом Минобороны №85 от марта 1984 г. По которому главные виновники всех хищений в армии, солдаты, получавшие 7 рублей в месяц, практически оказались неуязвимыми для денежного наказания. Даже в случаях поимки их за руку на месте преступления. А ведь это были основные воры военной техники, ибо в условиях дефицита в стране в любом кишлаке или городе всё сворованное военное имущество, включая ложки и миски из столовой успешно продавалось или обменивалось на конфеты и самодельное вино.
Об уголовном наказании не могло быть и речи – никто из командования части или соединения не стал бы катить на себя бочку. Хотя в любом случае речь шла о явном подрыве боеготовности подразделений, - что значит хотя бы одна машина, не вышедшая по тревоге из-за отсутствия хотя бы одной детали! И ставить крест на своей карьере из-за какого-то там солдата, уличённого в краже и по поступку которого будут судить в вышестоящих штабах о «плохом политико-моральном климате в подразделениях», где служит этот солдат. Гораздо легче по новому приказу содрать три или десять шкур с офицера или прапорщика, - в 3-кратных и 10-кратных размерах от стоимости пропавшей каждой единицы учёта имущества независимо от результатов расследования. А не как это делалось до 1984 года с одноразовым 30-процентным удерживанием денег с должностных окладов начальников и командиров, что составляло в среднем до 50 рублей, при обнаружении в их хозяйстве крупной или мелкой недостачи. Исключения составляли только случаи явного воровства должностными лицами казённого имущества и его промотания. Только при этих условиях восстанавливались все исчезнувшие на кутежи или личное обогащение деньги. И только по решению судов военного трибунала. Теперь же достаточно было приказа командира полка или дивизии, и вся семья офицера оказывалась на грани голода. А если ещё офицер платил и баснословно высокие алименты (самые высокие в нашей стране) на содержание детей от прежнего брака – тогда вообще худо. Получается, как в общественной бане по Шифрину: «Стоишь голый, весь мокрый и в мыле, а вокруг одни шайки».
И благо бы за удержанные деньги выдавали запчасти на машины. Нет же, опять с приездом какой-нибудь комиссии получишь по полной программе за уже оплаченную недостачу.
Вообще, такого воровства в Советской Армии, наверное, нигде не было в мире. Когда в любых деревнях и кишлаках охотно скупалась любая запчасть от автомобиля, любая портянка, любые солдатские ботинки или предметы военной формы одежды. Только самый ленивый не брал в армии то, что плохо лежало. Воровали солдаты ещё и по приказу своих командиров и начальников, чтобы этим начальникам восстановить боеготовность своей техники и тем самым избежать неприятностей.
Туалеты везде были тёмными, потому что в них постоянно выкручивались дефицитные лампочки. В бытовых комнатах солдат не было ни дефицитных утюгов, ни дефицитных катушек с нитками. Солдаты мылись подчас без мыла даже в бане.
Я тогда задавал себе вопрос: неужели никак нельзя бороться с этим явлением? Ведь даже судя по газетам и другим печатным изданиям в самой благополучной, правовой и богатой стране мира, в США, при каком-нибудь наводнении или землетрясении сразу же появляются шайки мародёров, в основном из числа цветных эмигрантов, и начинается повальный грабёж всего уцелевшего частного или государственного имущества. Значит ли это, что наша самая передовая страна в мире «развитого социализма» всё время находится в состоянии стихийного бедствия, а все её граждане – эмигранты? Или при социализме действительно всё вокруг общее и всем всё принадлежит? Тогда почему с моей мизерной зарплаты удерживают большие деньги за чьё-то приобретение? К тому же при любом расследовании не ищут даже людей, прикарманивших себе это исчезнувшее имущество. Действуют по принципу: «Раз пропало – значит, платит тот, кто за это имущество отвечает и нечего тратить попусту время на поиск вора, укравшего, допустим, стартёр от ЗИЛ-131 или реле-распределитель или что-то другое». Хотя тот, кто за это имущество отвечает, не может следить за каждым солдатом или ежесуточно охранять свою технику. Сдавать всё имущество под ответственность другому офицеру в случае выезда из части в командировку или в отпуск – попробуй найти желающих её принять и время для сдачи (даже по приказу свыше) . Ибо сдача каждой детали навесного оборудования дивизионной или даже батарейной техники, проверка её на работоспособность займёт не один месяц времени. Поэтому многие офицеры, как чёрт от ладана, бежали от командования кадрированными и даже сокращёнными подразделениями. В которых техники и ценного оборудования много, а ответственных за неё – раз, два кадрового состава и больше никого.
В этой связи вспоминается один случай в ТуркВО, когда по тревоге подняли одну часть и когда машины с колодок встали на колёса, оказалось, что вся автотехника небоеготовна из-за проколотых солдатами-мародёрами резины, размороженных радиаторов и разворованного навесного оборудования. И таких примеров к 1984 году было очень много. Но бороться почему-то стали, по словам Жванецкого, с этим явлением в армии «не с сыростью, а с плесенью», посвятив в ранг неприкосновенных самих воров-солдат и наказывая вместо них офицеров и прапорщиков.
Всем заявлениям военных юристов, что и солдаты, попавшиеся на воровстве, будут нести денежную ответственность по приказу №85 с направлением выписки из приказа командира части или соединения в военкоматы по месту их призыва никто, конечно же, не верил. Ибо это равносильно вере в светлое будущее, а конкретно – когда этот вор окажется на гражданке. Где люди живут не по понятия или законам военных прокуратур, а по нормальным гражданским законам.
Недаром принявший мою должность командира дивизиона кадра в Самарканде капитан Богатинов Сергей после двух-трёх месяцев службы подал рапорт по команде о переводе его с понижением в развёрнутую часть. Просьбу его вскоре удовлетворили и сегодня он генерал-лейтенант, Командующий Ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск.
Уже тогда доходили до нас слухи про американскую армию. В которой солдаты с денежным содержанием дай Бог нашим генералам имели полное право покинуть боевые порядки, если по условиям договора их чем-то не обеспечивали, даже прохладной пепси-колой.
Но уж если кто-либо из них послал офицера на три буквы или совершил другой неуставной проступок, в дело вступала военная полиция и все планы на будущее с дальнейшим бесплатным обучением в ВУЗе, высоким пособием при увольнении из армии и т.д. у этого солдата рушились в одночасье.
При таком соблюдении буквы закона, очевидно, что и кражи военного имущества должны были быть сведены к минимуму.
Не исключено, что все эти слухи - результат нашего офицерского больного воображения, основанного на нашем бесправии и произволе со стороны вышестоящего командования. Ведь всем нам так хотелось жить в правовом государстве, с не нарушаемым распорядком дня, хотя бы с одним выходным днём в неделю, нормированным рабочим днём (за исключением особых случаев), отпуском хотя бы один раз в три года в летнее время и т.д. Всё строго в рамках действующих законов и Конституции страны. При которых отвечать приходится только за свои дела и поступки, а не за службу и правонарушения своих безответственных и вороватых подопечных, у которых, как у латыша – только х… да душа и никаких перспектив на будущее за тяжёлый двухгодичный солдатский труд!
В апреле 1986 г к нам в гарнизон приехал Командующий войсками округа генерал армии Попов. Таких генеральских приездов из вышестоящих штабов в Термез было очень много, в том числе и Попов не одну сотню раз навещал наш «афганский предбанник». Но только по делам службы и не вникая в нужды и проблемы личного состава дивизии. Но тут объявили офицерам и прапорщикам, что Попов будет принимать всех желающих по личным вопросам. Как в рассказе Чехова «Палата №6», когда «по больнице вдруг разнеслась весть, что палату душевнобольных собирается посетить доктор».
Вообще, за всю свою долголетнюю службу я впервые столкнулся с таким явлением в армии, как приём по личным вопросам прямо в гарнизоне, да ещё на таком высоком уровне. Во всех высоких штабах и военных объединениях для приёма военнослужащих и членов их семей существовали и существуют специально отведённые комнаты для приёма посетителей, в которых специально дежурившие подполковники или полковники внимательно выслушивают просителя, заносили его данные в специальную тетрадь. И весь этот спектакль заканчивался отфутболиванием этой устной или письменной жалобы по месту службы просителя, и часто тому, на кого он жалуется.
А тут такая новость! Сам Командующий ТуркВО будет принимать!
Я тут же ухватился за предоставленную мне возможность вырваться из этой жаркой и заразной дыры в какой-нибудь центральный округ и первым записался на приём. Затем не спал всю ночь в предвкушении завтрашней встречи с Командующим, который, конечно же, удивится моей долгой службе в округе, - ведь никто в Термезе не имеет такого стажа службы в ТуркВО, - и конечно же прикажет немедленно удовлетворить мою просьбу.
И вот торжественный день. Я первый в очереди в гарнизонном клубе. Адъютант Командующего, старший лейтенант, записывает мои данные, потом ожидание приёма часа полтора. Появляется командир дивизии полковник Лексюткин. Спрашивает меня, по какому вопросу я собираюсь обратиться к Попову. Выслушав мой ответ, молча отходит от меня и подходит к группе женщин, ожидавших, как и я, приёма. О чём шла речь, я не расслышал. Только потом услышал, как Лексюткин отчитывал этих жён офицеров: «Нет у меня квартир. Не лезьте вы к Командующему с этой глупой просьбой. Ни я, ни он не родим вам жильё. Зря вы тут стоите!».
Женщины всё же остались.
Наконец адъютант называет мою фамилию. Я вхожу в комнату и вижу сидящими за столом: в середине 55-летнего Попова, по бокам Лексюткина и начальника Управления кадров округа (фамилию не помню).
Меня внимательно выслушивают, и Попов тут же приказывает окружному кадровику немедленно включить меня в списки замены, приказав сделать так, чтобы офицеры более 5 лет не служили в округе.
Окрылённый таким поворотом событий, предвкушая уже службу где-нибудь возле Москвы или Ленинграда, я вернулся к себе в гостиницу и потом целую неделю не мог спать из-за радостного возбуждения. Часто по ночам вставал с постели и шёл на Красную (центральную) площадь Термеза, находившуюся рядом с гостиницей, и бродил, бродил по ней, строя планы на будущее, рисовавшееся мне в ярких и радужных тонах. Наконец-то скоро подойдёт к концу моя вот уже 14-летняя служба в ТуркВО, аббревиатуру которого офицеры расшифровывали так: «Только Умершим Разрешает Командующий Вернуться Обратно».
Офицеры меня поздравляют. Желают благ на новом месте службы. Проходят дни, недели, месяцы. Я пишу в округ запрос – мол, приказ Командующего о замене есть, а дело до сих пор не сдвинулось с мёртвой точки. Ответил зам. начальника управления кадров ТуркВО полковник Фролов (до этого в Самарканде он был начальником штаба дивизии, в которой я служил): « Штаб Округа возбудил ходатайство о переводе Вас в Московский военный округ, в котором вы изъявили желание служить».
Проходит один год – никаких подвижек. Я опять делаю запрос в Ташкент. Отвечает опять Фролов, что их «ходатайство о моём переводе прекращено ввиду того, что у меня нет оснований для перевода». Я отправляю письмо на имя Командующего - отвечает опять Фролов со знакомой мне формулировкой. Я опять пишу на имя Командующего.
Переписка длилась около 2-х лет, и я получал то положительные, о новом возбуждении ходатайства ответы, то отрицательные. Перспектива оставаться в Термезе ещё на 2 – 3 года меня ужасала, поэтому я настойчиво добивался перевода хоть на Крайний Север. Только бы вырваться из этой жаркой до одурения тифозно-желтушной заразы.
Кончилось тем, что я кому-то надоел в штабе Округа и, когда в 1988 году начался вывод войск из Афганистана, меня включили в общий список выводимых офицеров и прапорщиков, и я получил, наконец, назначение в Ленинградский военный округ.
Таким образом, к маю 1988 г. я прослужил в Термезе без двух месяцев 3 календарных года, набрав льготную выслугу 4 года (5-месячная учёба в Ленинграде в 1987 г. на ЦАОКе не засчиталась мне в льготном исчислении).
Закончилась моя 16-летняя служба в Туркестане. Впереди ждали новые впечатления, знакомства и жизнь среди родной зелёной растительности, возле многочисленных рек и озёр. Увижу и потрогаю рукой с детства знакомые берёзки и снег с его притягательной белизной и влажной холодностью.
Прощай, Термез, с его магазинными книжными развалами, на которых предприимчивые узбеки продавали дефицитные в России книги, напечатанные на местных полиграфических фабриках на грубой газетной бумаге. И тем не менее пользовавшиеся большим спросом у всех приезжих из России и у русскоязычного населения Республики, благодаря чему мне удалось за три года собрать хорошую библиотеку. С его недостроенной обкомовской высоткой. С его музеем Ленина под трибуной на Красной площади, в котором были собраны картинки с изображением вождя, газетные и журнальные вырезки и т.д.. С его поливальной вертушкой возле Красной площади, которая наподобие вечного двигателя с насосом от бегущей воды в арыке обеспечивала полив садовой зелени центра города. С его древними памятниками архитектуры, которые из-за колючей проволоки пограничья недоступны для экскурсий или простого осмотра. С его зоопарком, с высоты которого хорошо видна сопредельная афганская территория и афганский город Хайратон с его цельнометаллическими терминалами.
Попрощавшись с друзьями, я вскоре убыл в Самарканд к семье. Порадовался с женой и сыном новым назначением и вскоре убыл в Ленинград, чтобы получить в штабе ЛВО новое предписание и дослужить оставшиеся полтора года, как тогда казалось, бесконечной офицерской службы.
Городок 367 учебного полка после вывода наших войск из Афганистана в 1989 году какое-то время использовался для обучения афганских военнослужащих. Что находится в нём в настоящее время, мне неизвестно.



ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ

«…Когда служил в управлении 40-й армии мне тоже пришлось заниматься рядом вопросов по выводу шести полков. Термез очень хорошо знаю. Оба этапа вывода был в оперативной группе Туркво в Хайратоне. А после вывода войск три месяца был в группе округа по устранению последствий вывода на территории Термеза. Первый этап полностью контролировался оперативной группой Туркво. Все оружие и боеприпасы отбиралось в Хайратоне, проверядось по описи, складировалось в укупорку и отправлялось на соответствующие склады на территории Термезского гарнизона или если воинская часть передислоцировалась в полном составе перевозилась соответственно согласно требованиям в складированном виде. Были созданы группы которые выворачивали на изнанку каждую колонну и каждую отдельно идущую машину. Каждая группа в составе офицеров Термезкой дивизии проходила инструктаж под контролем оперативной группы Туркво, и каждой группе придавался специалист таможенник и пограничник. Применяли собак на поиск наркотиков. Результат: на территории Союза ничего не проявилось. Второй этап вывода нас от этого дела отлучили. Руководство армии полностью потребовало контроль возложить на них и на офицеров частей и подразделений. В последствии не только по Узбекистану расползалось оружие и боеприпасы. На местах расположения палаточных городков на окраине Термеза мы вывозили машинами разбросанные горы боеприпасов. Гибли и травмировались уже на территории Термеза военнослужащие. Применялось оружие против патруля и тд. и т.п. Потом было несколько подрывов детей нашедших боеприпасы. После выхода последнего советского солдата - генерала. Мы всю ночь вытаскивали из отстойника за Хайратоном поломанную технику, спрятанную от журналистов.
Конечно, при технике находились штатные водители с техническими работниками. Потом выходили пограничники. Описать правду о втором этапе вывода войск наверно еще не пришло время.

С уважением полковник Савенков Михаил Александрович"

8.07.2011 г

ПУТЕШЕСТВИЕ В ВОЛОГДУ, 2006 ГОД

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

В сентябре 2006 г. я решил навестить город последнего своего места службы, Вологду, в которой в Красных казармах на Чернышевского (в мотострелковом полку 69 мотострелковой дивизии) прослужил с 1988 по 1990 годы. И где 15 марта 1990 года был «исключён из списков части в связи с увольнением в запас по возрасту, выслуге лет и сокращению штатов» с резолюцией медиков: «В мирное время по состоянию здоровья не подлежит призыву, ограниченно годен к службе в военное время».
Город меня привлекал ещё особым колоритом провинциальной патриархальности. В котором в мою бытность сочеталось чисто советское, - памятники Ленину на каждом шагу, плакаты с изображением стахановцев, доярок и космонавтов. Бодро рапортующих о перевыполненных планах, обязательствах «ударным трудом в коммунистическое завтра» и т.д. на фоне пустых магазинных прилавков, длинных очередей вологжан за спиртным и товарами первой необходимости, облезлых многочисленных церквей и деревянных домов по соседству с покосившимися блочными «хрущёбами».
Купив билеты на поезд «с повышенной комфортностью», я вскоре разместился в своём купе, в котором мне предстояло преодолеть расстояние в 440 км от столицы за 9 часов.
В одном купе со мной ехали два предпринимателя, один из которых оказался бывшим старшим лейтенантом, ракетчиком. За беседой и сном быстро пролетело время. Повышенная же комфортность, как вскоре оказалось, заключалась в том, что бесплатными оказались коробка с ужином и постельное бельё.
В Вологду я приехал в 5 ч 45 мин утра. Было довольно холодно, но я всё же в темноте и без тёплой одежды двинулся пешком через Зосимовскую до Чернышевской улицы, где располагалась воинская часть, в которой я служил. Те же деревянные дома и те же обшарпанные каменные коробки, ставшие ещё более серыми и неопрятными. Многие деревянные дома стояли обугленными от пожаров, - или в виде руин, или с почерневшими срубами и с живущими в них людьми. Видимо, кто-то таким образом освобождал землю, чтобы её затем купить и построить на ней что-либо приносящее доход – гараж или казино. Или сами жильцы поджигали, чтобы получить статус погорельцев и вот таким способом пытались улучшить свои жилищные условия, которые столетиями почти не менялись в этом городе.
Центр совершенно не изменился. В нём только поубавилось памятников Ленину, и не было уже плакатов с призывами к ударному труду и через него к светлому будущему. На улице Чернышевского я обратил внимание, что на месте деревянного «Дома писателя Гиляровского», что стоял напротив кинотеатра «Родина», теперь красовался огороженный забором пустырь. А сам кинотеатр был весь в лесах.
Тот же Спасо-Прилуцкий монастырь, по стенам которого я любил в выходные дни бродить, и оказавшийся, судя по объявлению, закрытым из-за раннего времени.
Та же пересыльная тюрьма. Та же обновлённая краской пожарная каланча.
У ворот КПП Красных казарм с внутренней стороны увидел будку с собакой на цепи.
На территории городка не было ни души. Только какой-то мужик в камуфляже газонокосилкой стриг траву возле танка ИС-3 на постаменте.
Идя вдоль забора в сторону старого кладбища, я заблудился, и пришлось возле одного гаража спросить мужчину, возившегося возле машины, как пройти к кладбищу, ибо мне захотелось полюбоваться на памятник командарму гражданской войны Авксентьевскому, расположенный недалеко от части.
Мужик вызвался подвезти меня, и короткой дорогой мы разговорились. Мой попутчик, представившийся офицером запаса, поведал, что Вологодская область продолжает оставаться дотационной. Если б не Череповецкий металлургический комбинат «Северсталь» жизнь была бы невыносимой. Строительство жилья ведётся, но очень медленно. В городе по-прежнему перебои в водоснабжении, из-за ржавых, гниющих в земле с 30-х годов прошлого века водопроводных труб, и отсутствия водохранилища. Река Вологда обмелела и перестала быть судоходной. Часть же, где я служил, как и дивизию в целом, в начале этого года расформировали и на её территории собираются создать гостиницу для военнослужащих гарнизона.
Попрощавшись со своим попутчиком и запечатлев фотоаппаратом памятник легендарному командарму, я пошёл в сторону КПП своей части, через которое к своему удивлению прошёл беспрепятственно. Ибо слабо тявкнувшая в мою сторону дворняга возле собачьей будки никого не привлекла своим лаем, а занятый стрижкой травы мужик в камуфляже из-за шума бензопилы не обратил на меня никакого внимания.
Зайдя же на территорию городка, я стал фотографировать всё подряд. Зашёл в барак, в котором жил. Он находился в стадии ремонта со строительным мусором на полу, вёдрами и различным инструментом. Видел на бывшей кухне электроплиты, на которых я жарил яичницу с хлебом. Плиты стояли хоть и без выключателей, но в таком же затрапезном виде, что и 20 лет назад.
Выйдя из гостиницы, я направился в сторону автопарка, где возле второго КПП меня встретила с лаем другая собака на цепи. Это, однако, не помешало мне зайти внутрь автопарка и сфотографировать хранилище нашего артдивизиона, в которых стояли тягачи АТС и 85-мм пушки. Только я сделал один снимок, как будто из-под земли вырос мужик с газонокосилкой, который в довольно резкой форме спросил меня, как я здесь оказался? Я ему попытался объяснить, что служил здесь когда-то и вот теперь путешествую по старым местам службы. Он мне в ответ, что нечего шататься по режимной зоне и что ему может влететь за мои «путешествия во времени». Пришлось подчиниться и в сопровождении сторожа покинуть территорию бывшего военного городка, весь вид которого остался без изменения с 1990 года. Не было только солдат и офицеров. Хотя в бараке, где я когда-то жил, находились какие-то люди, о чём можно было сделать вывод по разговору, доносившемуся из одной комнаты.
После встречи со сторожем я отправился к центру города по улице Чернышевского и на набережной 6-й Армии увидел действующий военный госпиталь, в котором я проходил медицинское обследование на предмет увольнения из армии в запас. Увидел и действующую комендатуру гарнизона рядом с госпиталем, в которой часто приходилось нести службу дежурным по караулам.
Штаб дивизии пустовал, а на его фронтоне прочёл:
«В этом доме с 1946 по 1995 гг находился штаб 69-й мотострелковой Севской дважды Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова дивизии.
За боевые подвиги дивизия, и её части награждены 14 орденами, 52 воина удостоены звания Героя Советского Союза, 17772 награждены орденами и медалями».
Вскоре я оказался в центре города, прошёлся по центральным улицам. Дошёл до вокзала. Сел на какой-то троллейбус и проехал на нём до его конечной остановки на Ленинградской улице. Часов 6 из-за наступившего холода пришлось проторчать на вокзале в ожидании поезда «Сыктывкар-Сосногорск-Москва». Наконец сел в него, забрался на верхнюю полку и не мог до Москвы заснуть из-за духоты. В 6 утра присел к столу. Моими соседями оказались девушка и парень, врачи из Воркуты и ещё одна молоденькая девушка. В разговорах благополучно доехали до Москвы.
Приехав домой, и, получив через несколько дней фотографии, долго рассматривал казармы и здания нашей дивизии. На всех фото строения выглядели так, как и в мою бытность. Казалось, что солдаты вот-вот выйдут на улицу и построятся для следования в столовую. А из ворот покосившихся хранилищ, урча и изрыгая солярный, угарный газ, выползут тягачи.
Вспомнилась служба в Вологде в 1988 – 90 –ых годах, куда я прибыл из Самарканда.
По прибытии в штаб Ленинградского военного округа, расположенного в Ленинграде напротив Эрмитажа на Дворцовой площади, я сразу же от своего направленца – кадровика подполковника Пискарёва П.Н. узнал, что в округе офицерская безработица. С вакансиями плохо, образовалась даже очередь на должности, и он меня спросил, отгулял ли я отпуск в этом году? Я, не подумав, ляпнул, что нет, и он попросил меня зайти к нему через два дня для оформления в отпуск.
Я долго жалел, что выдал свой секрет, когда в штабе ещё не было моего личного дела. Ведь через два месяца у меня набирался календарный стаж в 25 лет службы и мне уже был бы положен отпуск не в 30 дней, а в 45 без дороги. Но, как говорится, «слово не воробей, вылетит – не поймаешь».
К тому же меня не покидала тревога по поводу назначения – ведь Ленинградский военный округ такой большой, что включает в себя арктические районы страны с тундрой, болота Карелии и даже острова Северного ледовитого океана. Из туркестанской жары попасть в такие суровые северные климатические условия – выдержит ли здоровье оставшиеся 2 года службы с её многодневными учениями в поле, жилищными неудобствами и наверняка со скверным снабжением?
Вряд ли мне найдут вакансию в самом Ленинграде или где-либо поблизости. Все тёплые места, как в самой Северной столице, так и в её пригороде, наверняка давно уже куплены и вряд ли кто-нибудь что-нибудь уступит просто за хорошие глаза.
В приёмной штаба округа слышал, как один пожилой капитан куда-то звонил по внутреннему телефону с просьбой не увольнять его из армии, просил о встрече, на которой он собирался представить собранные на себя характеристики. Но, судя по тому, с каким грустным выражением лица он выходил из будки, не добился не только продолжения службы, но даже приёма по своему личному вопросу.
Штаб Ленинградского военного округа произвёл на меня двойственное впечатление. Старое здание (строилось с 1819 по 1829 гг, архитектор Росси) с кое-как подкрашенным фасадом, со сложной системой лестниц, потайных ходов, дворов и двориков, заваленных разным хламом и хранящих историю и имена исторических личностей, оно внутри имело жалкий затрапезный вид и навевало с одной стороны гордость за причастность к великой истории России. С другой - грустные мысли по поводу упадка памятника архитектуры и истории начала 19 века и разочарование при виде грязи дворов, ветхости строений и разрухи во всём.
Пол на всех этажах был паркетный и при ходьбе издавал громкий скрип, нарушающий тишину и строгость пропускной системы. На всех этажах красовалась выписка из Приказа то ли Министра обороны, то ли Командующего округа. Привлёкшая моё внимание как москвича тем, что только те офицеры: москвичи, ленинградцы, киевляне и прошлые жители черноморского побережья, - могут рассчитывать на возвращение в свои города и области, если срок службы у них закончился за границей или в районах Крайнего Севера.
Остальным – х… от Советской власти и пожизненное наказание ссылкой вместе с семьями за безупречную службу родине, в том числе и в горячих точках.
Ведь этих столичных пижонов в армии развелось так много, что кадровикам, очевидно, надоело каждому разъяснять решение партии и правительства о лишении их права на возвращение на родину.
Хотя бы ради того, чтобы всех уравнять в правах на провинциальное уёбище. За исключением тех, кто равнее всех других равных и смог лестью и за взятки за время службы закрепиться в столицах, чтобы теперь вывешивать эти выписки на досках документации и тем самым не создавать себе конкурентов в вечном в СССР квартирном вопросе. И, вообще, чем хуже этим скотам в службе и после неё, тем лучше для страны в целом. Не надо было лезть буром в армию после окончания средней школы. Романтики захотелось? – вот и будете теперь ежедневно стоять с вёдрами возле колонок за пресной водой, и лечить нажитые в армии болячки и раны у коновалов, знахарей и юродивых.
Я впервые за всю свою долголетнюю службу увидел это положение, хотя раньше слышал о нём, но считал уткой, не стоящей внимания. Ибо походило на театр абсурда.
А ведь у меня семья в Самарканде, в котором националистические проявления усиливаются, и русские начинают уже покидать Узбекистан, ибо местные жители почувствовали наконец-то себя хозяевами своей судьбы и своей большой среднеазиатской республики. Что, в общем-то отрадно, и внушает оптимизм на будущее, ибо если младший брат в семье вырастает, он заводит свою семью для продолжения рода.
Настроение сразу же упало, но, решив про себя не падать духом – авось всё уладится – и я после двух лет службы либо вернусь на свою родину, либо уеду в эмиграцию по причине столь сурового наказания здесь, в СССР, за честную и безупречную службу. А значит – впереди либо интересная борьба с военными и гражданскими чинодралами, либо масса новых впечатлений по месту новой жизни за бугром и по вполне уважительной причине – из-за официального отказа в возвращении к родным пенатам и отеческим гробам в Москву. Соглашаться на провинцию ни за что не буду. Я родился в Москве, вырос и призывался в армию из неё и к тому же у меня есть довольно серьёзный козырь – моя дочь от второй жены чешки живёт во Френштате под Радгоштем Северной Моравии. Буду проситься со своей новой семьёй туда, в Чехословакию, где живут моя дочь со второй женой и где стоят наши войска ЦГВ, офицеры которой на моём примере увидят, какой «свободной и заботливой стране» они все служат.
Узнав, что мне по всей вероятности придётся по не зависящим от меня причинам убыть в отпуск, я пожалел, что не остановился в гостинице на площади Мужества, куда меня приглашал мой товарищ по службе в Термезе и командировке в Афганистан Алик Халилов. С которым я случайно встретился в Ленинграде, и который так же, как и я, ждал нового назначения – ведь неизвестно ещё было, как долго продлится моя безработица, а злоупотреблять гостеприимством Мозгуновых не хотелось.
Теперь нужно было думать, куда девать свои два чемодана с вещами в случае убытия в отпуск. Мозгуновы согласились оставить их у себя на месяц, хотя в генеральской двухкомнатной квартире у них, несмотря даже на то, что жили они вдвоём, было довольно тесно из-за маленького метража комнат.
Все два дня выходных я провёл у своих родственников и, явившись в указанное время к Пискарёву, узнал, что меня направляют в Вологодский гарнизон на должность начальника штаба артиллерийского дивизиона в мотострелковый полк кадрированной 69-й мотострелковой дивизии. На этой должности ещё находился капитан Климович, который ждал приказа об увольнении в запас на 30% пенсии за должностное несоответствие. А это значит, что если через два месяца не будет приказа о его увольнении, то меня выведут за штат, и мне будут платить денежное содержание только за звание (160 рублей в месяц), ибо остальные 145 должностных рублей с надбавками при занятой другим офицером должности мне не будут положены.
Вскоре Пискарёв познакомил меня со своим начальником, полковником Сухановым, при беседе с которым оказалось, что мы заканчивали оба с разницей в 3 года, - он раньше, я позже, - Коломенское артиллерийское училище. Вспомнили знакомых по училищу преподавателей и командиров учебных подразделений.
В конце беседы Суханов признался, что его смущает моё понижение в должности в 1985 году, иначе б он поставил меня на должность командира дивизиона. Я не очень этому расстроился, ибо служить в армии оставалось всего 2 года, а разница в окладе между командиром дивизиона и его замом составляла всего 5 рублей. Соответственно и пенсия назначалась с разницей в два с половиной рубля.
Вскоре, попрощавшись с Лёлей и её мужем, я отбыл в Архангельск, в штаб корпуса для представления своему новому начальству.
Время тогда было белых ночей. И по приезде в Архангельск город мне показался призраком при совершенном его безлюдье с ярко светившим ночью солнцем.
Посетил порт, полюбовался его доками, кранами и причалами. Хотел совершить экскурсию по Двине на теплоходе, но в кассе узнал, что они продают билеты только по коллективным заявкам. Видимо, такую экскурсию в приграничной зоне можно доверить только идейно выдержанным товарищам, а то ещё кто-нибудь попытается вплавь добраться до иностранного судна или даже до самой Финляндии.
В Архангельск я приехал накануне выходных, в штабе корпуса никого не оказалось, кроме дежурных офицеров и я, остановившись в гостинице, целых два дня бродил по этому северному российскому городу с интересной историей и необычной архитектурой, где современные блочные коробки соседствовали с деревянными лачугами на больших подклетях.
После долгой службы в Средней Азии приятно было видеть на улицах европейские лица женщин, слышать русскую речь, любоваться русской природой с её бескрайними лесами, зелёными лугами и медленно текущими реками. Всё было красиво, необычно, всё радовало глаз и внушало оптимизм на будущее!
Но, как потом оказалось, изобилие воды не служило гарантией регулярного водоснабжения населения. Необъятные просторы загаживались всевозможной промышленной и человеческой дрянью. Реки катастрофически мелели, превращаясь в ручейки и болота. А из-за проблем с экологией в лесах стали встречаться олени с недоразвитыми ногами и рогами, другие представители животного мира северных лесов с явной прирождённой патологией и т.д.
К тому же повсюду, как и во всей стране, ощущался острый дефицит продуктов питания и товаров первой необходимости. Везде была грязь и запущенность. Жители жаловались на некачественное жильё – стоило только пойти небольшому дождику и у них уже сырые стены в квартире блочного дома и неудержимый рост плесени, а также на некачественные продукты питания, разбиравшиеся нарасхват покупателями из-за перебоев в снабжении.
Купив в центре газету «Красную Звезду», я обратил внимание в ней на одну статью. В ней шла речь о моих проблемах с возвращением на родину. Автор возмущался существующим положением, которого нет даже в слаборазвитых африканских странах, когда офицеров, призывавшихся из столичных городов, по окончании их срока службы не пускают жить на родину.
В статье приводились факты, когда мать, имеющая солидную жилплощадь, по закону не имеет права прописать в квартире своего сына с семьёй. При этом она остаётся без опеки на старости лет. Не может она и завещать свою жилплощадь сыну.
Забегая вперёд, скажу, что месяца через два в одной из телепередач «Служу Советскому Союзу» показали генерала-москвича, бывшего командующего ракетных войск и артиллерией Уральского военного округа, прослужившего в армии около 40 лет, участника боевых действий в Афганистане, и живущего нелегально у матери в Москве без пенсии и прописки. И этот генерал даже не требовал квартиры у Моссовета, ибо его мать согласна была прописать его и его семью у себя в квартире. Но всё вопреки логике и здравому смыслу упёрлось в букву закона, и этот генерал, оказался по своему статусу ниже уголовника, вышедшего из заключения и получившего своё законное место в Москве по прежней прописке.
Это было время гласности и перестройки, поэтому в печати и на телевидении открыто стали обсуждаться проблемы страны, в том числе и армейские. Наконец-то люди поняли, что без 4-й власти (средств массовой информации) страна не может нормально развиваться.
В понедельник утром я уже был в штабе корпуса.
Командиром корпуса был генерал-майор Цапин, а его замом генерал-майор Васильев. Я же представлялся начальнику штаба РВиА корпуса полковнику Курчину.
Решив все свои дела в Архангельске, я вскоре прибыл в Вологду. До представления командованию дивизии оставались ещё сутки и я, остановившись в гостинице МВД, решил побродить по улицам этого старого русского города, в который одно время помышлял перенести из Москвы столицу «Всея Руси» царь Иван Грозный.
После Средней Азии с её бескрайними пустынями, глинобитными домами, безводьем и невыносимой жарой город мне показался раем с большим количеством церквей и рекой Вологдой. Кругом парки, деревья. Я сразу же влюбился в Вологду и был очень рад, что наконец-то я в России, в самой её глубинке.
На следующий день в приподнятом настроении пошёл представляться командованию дивизии. Штаб оказался недалеко от комендатуры, на набережной реки Вологды.
Командира дивизии полковника Терещенко не было в гарнизоне, и я представился начальнику штаба дивизии полковнику Матяшу, начальнику политотдела подполковнику Артёменко, зам по вооружению подполковнику Абрамичеву, командующему РВиА дивизии подполковнику Коптяеву и его начальнику штаба подполковнику Перлову.
В дальнейшем познакомился с начальником оперативного отделения подполковником Пироговым, начальником связи дивизии майором Власенко, начальником бронетанковой службы майором Квачом и др.
Мотострелковый полк, в котором мне предстояло служить, располагался в Красных казармах на улице Чернышевского, на которой ещё в 19 веке в деревянном доме жил мой любимый бытописатель Москвы Гиляровский.
В полку я представился командиру полка подполковнику (с 1989 г полковнику) Зубрицкому, замполиту полка майору Павлюченко, начальнику штаба полка майору Оличеву, которого вскоре сменил майор Сухотин.
Познакомился с зам по вооружению полка майором Волковым, с парторгом майором Носковым, начальником автослужбы капитаном Розумом. Которого вскоре сменил капитан Бочкарёв. С заместителем начальника штаба полка майором Зенковым, с помощником начальника штаба по мобилизационной работе капитаном Ивановым, с начальником химической службы полка капитаном Мищенко, с начальником связи полка старшим лейтенантом Лапутько.
А также познакомился с командирами батальонов: майором Банным, майором Концевым, майором Егоровым. Познакомился с пропагандистом полка майором Самсоновым, врачом капитаном Щербаковым, с подполковником Футерманом (забыл его должность), с начальником вещевого снабжения старшим лейтенантом Сизоненко и др.
Познакомился и с офицерами кадра дивизии охраны тыла: командиром дивизии полковником Киселёвым, начальником политотдела полковником Живиным. Офицерами, майорами: Сидоровым, Ильиновым, Чудаковым.
Вскоре последовало представление начальнику артиллерии полка подполковнику Гречишникову, (через год его сменит подполковник Зинченко), командиру дивизиона подполковнику Гаврикову и знакомство с командирами батарей капитанами: Кулибабой, Любцевым и Курочкиным, - и, наконец, со своим сменяемым с должности начальника штаба дивизиона капитаном Геной Климовичем.
В дивизионе также имелось отделение обслуживание в количестве 5 солдат, разбросанных по разным казарменным и полигонным местам.
Жить меня определили в гостинице на ул. Лаврова, где под конец моей службы разместили отделы штаба дивизии, а всех холостяков перевели в каменный барак Красных казарм, т.е. непосредственно на территорию полка.
Моими соседями в гостинице по ул. Лаврова оказались командир ракетного дивизиона капитан Гена Абрамов, его зам по снабжению майор Миша Лещенко. А вскоре нам составил компанию их начальник штаба дивизиона капитан Петя Чистяков.
Ребята оказались компанейскими, дружными и они мне очень помогали в службе, если надо было что-либо восстановить из украденного, выделить писаря для качественного оформления документа, или людей для каких-нибудь физических работ. Почти два года я с ними жил душа в душу, хотя ребята почти каждый день изрядно поддавали, усиленно предлагая мне составить им компанию. Но я придерживался сухого закона, и всё время приходилось отказываться от халявного угощения. А также приходилось иногда выгонять слишком шумные компании из комнаты, когда очень хотелось отдохнуть после наряда или службы.
На приём должности у Климовича мне отвели три дня. Конечно, за этот короткий срок я не мог никак уложиться, ибо сразу же был задействован в несении службы в нарядах, на сборах. А принимать надо было топопривязчик со всем его многочисленным оборудованием, и, как оказалось, полностью разукомплектованную радиолокационную станцию АРСОМ (артиллерийская станция обнаружения миномётов) на АТСе (артиллерийский тягач средний), а также документацию по мобилизационной работе.
На вооружении дивизиона находились 85-мм пушки Д-44 (вместо штатных 122 мм гаубиц Д-30) и тягачи к пушкам АТС, которые давно уже надо было списать с вооружения как позавчерашний день и отправить в народное хозяйство, что и было вскоре осуществлено.
После передачи должности из-за спешки и нервотрёпки оказалось, что не хватает нескольких узлов и деталей к топопривязчику и, главное, не оказалось прибора ночного видения, стоившего довольно дорого. Пришлось обратиться за помощью к своим друзьям ракетчикам, которые за несколько талонов на водку, выдаваемых зав гостиницей всем её жильцам, восстановили мне весь некомплект. Как говорится, «не имей 100 рублей, а имей 100 талонов на водку», стоивших в то время у спекулянтов по 15 рублей за штуку.
Конец 80-х годов в Советской Армии характеризуется началом сокращения соединений и частей и всего личного состава на 500 тысяч человек. Кончилось время тотального вооружения и господства во всех сферах военно-промышленного комплекса. Страна начала делать первые шаги в создании цивилизованного общества на западный манер, лёгкой промышленности, модернизации и конверсии тяжёлой. С привлечением к хозяйственному управлению не номенклатурных временщиков-чиновников, а подающих надежды деловых и энергичных людей. Рассчитывая, высвобождающиеся средства от сокращения армии направить в народное хозяйство.
Через несколько месяцев после моего приезда в Вологду мы все узнали, что из нашей 69-й мотострелковой дивизии собираются создать базу хранения и по новому штату в дивизионе остаётся только один командир дивизиона. Всех остальных офицеров и солдат выводили за штат с сохранением должностных окладов до их увольнения в запас или перевода в другие части. Но не так, как это делалось при сокращении армии при Хрущёве в конце 50-х годов. Когда всех офицеров огульно увольняли на гражданку, и даже тех, кому до минимальной военной пенсии оставалось всего несколько дней. Что породило в армии ропот, вылившийся в результате в отставку Хрущёва. Ибо армия в лице её Министра обороны маршала Малиновского отказалась поддержать своего Верховного в самые его судьбоносные дни нахождения на вершине власти в октябре 1964 года после очередного кремлёвского заговора.
Изменилось и Положение о прохождении службы офицерами. Вместо обязательных 25 лет общей выслуги для старших офицеров ввели 20 лет с последующим трёхпроцентным начислением пенсии от звания и должности за каждый год сверх этого срока.
В дивизии все должности были заняты. Безработица в округе росла с каждым днём. Многие капитаны с академическим образованием не могли получить должность старших офицеров. Продолжались снятия с должностей офицеров за малейшие провинности с последующей их отправкой в расформировываемые части.
Так что нужно было держаться за тот минимум, что я имел к концу службы, хотя с командиром полка полковником Зубрицким у меня с самого начала не сложились отношения. Дело в том, что он с моим прибытием в полк возлагал на меня надежды в том плане, что я со своим подполковничьим званием стану в полку чем-то вроде нештатного заместителя или, проще говоря, держимордой по наведению порядка в полку. Я же при общем падении дисциплины среди офицеров в связи с тотальным сокращением штатов не соглашался с такой ролью. К тому же из-за убытия подполковника Гаврикова в Ленинград на учёбу в ЦАОКе мне пришлось возглавить дивизион и заниматься передачей техники в народное хозяйство. Много времени отнимали постоянные сборы приписного состава, наряды и т.д. Работать сверх положенного я не мог просто физически, и на этой почве у нас возникли противоречия. Дошло до того, что Зубрицкий привлёк меня к партийной ответственности за то, что, когда я был ответственным по полку, один солдат после отбоя залез в грузовую машину, стоявшую в колонне возле нашей части и похитил из кабины машины радиоприёмник. Меня объявили крайним при живом дежурном по полку и передали дело на партсобрание с последующим исключением по ходатайству Зубрицкого из партии. Мне нужен был скандал, эпатаж, который дошёл бы с этим исключением до дивизии и округа. Поэтому я, выступив на партсобрании перед коммунистами полка, просил сам «исключить меня из партии, ибо считал всё это спектаклем по указке командира полка с целью наказания меня по максимуму за преступление солдата, за которое не могу никак нести ответственности по той простой причине, что он не мой подчинённый. Да, к тому же и должности ответственного по полку в армейских уставах не предусмотрено. И вообще, партийный билет превратился в хлебную карточку для получения более денежной работы, правительственных наград, дефицитных товаров, поездок за границу, а вся парторганизация стала своего рода орденом коммунистов со своим уставом и программой для прибежища бездарей, карьеристов и лицемеров. Терять мне нечего, своего максимума в армии я уже достиг, и я счастлив, что дожил до того времени, когда могу вместе с вами говорить то, о чём думаю. Поэтому теперь вам судить о целесообразности моего нахождения в парторганизации».
Коммунисты единогласно отвергли предложение Зубрицкого, ограничившись лишь «выговором без занесения в учётную карточку», чему я даже расстроился и не хотел сначала забирать свой партбилет из рук секретаря парторганизации.
Мне было непонятно, чего конкретно добивался от меня командир полка, если мои обязанности заместителя командира дивизиона и командира дивизиона оговорены уставами и штатными расписаниями мирного времени. Какие ещё сверхобязанности пытались мне вменить?
Но начало было положено и после моего выступления на партсобрании офицеры полка, в основном подлежащие сокращению, стали бросать свои партбилеты на стол в ответ на угрозы партийного наказания.
Ряды коммунистов полка стали катастрофически редеть. Роль парторганизации в «деле воспитания кадров» стала сходить на нет.
Но как-то Зубрицкий так меня допёк своими придирками, что пришлось писать рапорт об увольнении из армии и положить его на стол командира полка. Хотя было обидно срываться перед самым финишем и увольняться, как я предполагал, без определённых льгот и на пониженную пенсию. Но или кадровики дивизии были слишком заняты, или Зубрицкий достал их всех своими повальными наказаниями офицеров и на все его крутые меры воздействия никто уже не обращал внимания. Мой рапорт не пошёл наверх и я, к счастью, остался в полку дослуживать до 45 –летнего возраста. Это именно тот бюрократический случай, который служил во благо, а не во вред офицерской службе.
Вообще, меня удивляло, что КПСС превратилась в армии в некий карающий орган для «наведения порядка». В своего рода НКВД, который только тем и занимался, что разбирал чей-нибудь проступок или упущения по службе, влезал в личную жизнь, решая семейные конфликтные ситуации. И все партийные разборки проходили по указке командира части или соединения.
Поэтому весь этот «демократический централизм» пришёл к своему логическому завершению, ибо не может ни одна партия, собрав под свои знамёна 19 миллионов «единомышленников», не развалиться под тяжестью накопившихся проблем. Такая многочисленная парторганизация при закреплённой в Конституции страны однопартийной системе не могла не превратиться в государственную структуру и вместе с ней не подвергнуться глубокому кризису при отсутствии конструктивной оппозиции. Что и привело к развалу Советского Союза «не потому, что слишком сильны, как писал писатель Марков Н.Е., его враги, а потому, что слишком слабы были его защитники!».
Время уже работало не на коммунистов - максималистов типа Зубрицкого, а на откровенные криминальные структуры загнивающего социализма, ибо государственные чиновники с лишением их прав и привилегий не были заинтересованы в наведении порядка в стране. Мафиозная пятая власть вышла на первый план и стала наводить порядки в стране, попутно прибирая оказавшуюся бесхозной «народную» собственность, реализуя её на рынке уже по символическим бросовым ценам. И, если бы не активное участие теневого бизнеса в деле снабжения населения товарами первой необходимости, страна вообще погрузилась бы в гражданскую войну, хаос и голод.
Интересно было наблюдать офицеров на построении перед штабом. А надо сказать, что эти построения по приказу командира полка проводились 4 раза в день: утром – развод, перед обедом – построение для проверки нахождения офицеров на службе, после обеда – построение для проверки выхода на службу, и перед уходом домой вечером – тоже построение для постановки задач на следующий день. Эта система построений стала практиковаться по всем Вооружённым Силам с введением войск в Афганистан в декабре 1979 года. При этом сегодняшние постановки задач противоречили вчерашним, но главный смысл всех этих сборищ – собрать до кучи офицеров, чтобы солдаты видели – их воспитатели на месте, работают и не дадут им нарушать дисциплину.
Зубрицкий, обычно, почти на каждом совещании и построении отчитывал командира танковый роты капитана Танковита за упущения по службе, чему вызывал улыбки на лицах у всех собравшихся, когда тот всегда молча проглатывал упрёки в свой адрес. Но стоило Аркадию Алексеевичу переключиться на какого-нибудь другого офицера за плохую работу – сразу же в ответ летели ответные, грубые слова с упрёками уже в адрес самого Зубрицкого, который на каждое вымолвленное слово – в ответ слышал десять, иногда явно оскорбительных и часто не от одного, а от нескольких стоящих в строю. Ибо всем уже надоела тупая привередливость Зубрицкого, его часто несправедливые упрёки и придирки к офицерам и прапорщикам, тем более перед неизбежным всех увольнением в запас, а точнее демобилизацией по расформированию дивизии, её всех полков и отдельных подразделений в связи с основательным сокращением всей армии. Пришлось и мне пару раз поругаться с ним на этих построениях.
А однажды к концу года Зубрицкий решил наказать всех офицеров полка скопом – своим волевым решением лишил всех 13-го денежного довольствия в декабре 1989 года. Группа молодых офицеров собралась в дежурной комнате полка, и главный заводила капитан Говорун по служебной телефонной связи позвонил в кабинет Командующего ЛенВО. Трубку снял сам генерал армии Ермаков В.Ф. и Говорун от имени всех офицеров полка пожаловался на Зубрицкого за лишение 13-го денежного довольствия.
Приказ командира полка тут же был отменён, и всем офицерам выплатили всё до копейки. Получил и я положенные 400 рублей. Конфликт был улажен, а авторитет командира полка в очередной раз пошатнулся и совсем бы упал, если б не перевод Аркадия Алексеевича на военную кафедру Вологодского института на равноценную полковничью должность.
Лет 10 – 15 назад Зубрицкий своим солдафонством и бескомпромиссностью мог бы сделать хорошую карьеру в армии. Теперь же его ожидала спокойная должность начальника военной кафедры ВУЗа, а значит, с меньшим объёмом работ с последующим увольнением в запас из-за предстоящего сокращения и этих раздутых по штату кафедр.
На место Зубрицкого к нам в полк прибыл подполковник Домодыка.
Очень часто приходилось заступать в гарнизонный наряд дежурным по караулам, где в комендатуре на набережной 6-й Армии я познакомился с военным комендантом гарнизона подполковником Бизиным, начальником гауптвахты капитаном Ратных и прапорщиками комендатуры: Кашиным, Катричем и Бабичем.
С ними у меня сложились за 2 года нормальные деловые отношения.
Запомнилось одно дежурство. Ночью с поезда патруль снял и доставил в прокуратуру, находившуюся рядом с комендатурой и госпиталем, майора Павлюковца, который вместе с прапорщиком возвращался из командировки в Архангельск в армию ПВО, в которой он служил на полковничьей должности, кажется, начальником мобилизационной группы армии. Как я потом узнал, Павлюковец, 1955 года рождения, до этого случая считался перспективным офицером, и ему все прочили быстрый карьерный рост. Но в поезде случилось непредвиденное. Павлюковец с прапорщиком из-за чего-то по пьяни повздорили, и майор в упор его расстрелял из «Макарова», выпустив в многодетного прапорщика несколько пуль, отчего тот скончался на месте, и ранив одного гражданского в мягкое место, лежащего на верхней полке соседнего купе.
Мне пришлось быть понятым у прокурора гарнизона подполковника Здоровца в его кабинете при изъятии личных вещей задержанного и составлении описи. Видел красное лицо майора, сидевшего в трико и с носками на ногах без обуви, который оправдывался уже вмиг на протрезвевшую голову, и запомнились слова прокурора, что все его рассуждения о якобы необходимой самообороне гроша ломаного не стоят, и ему придётся отвечать за содеянное по максимуму.
Утром из Архангельска по этому делу приехала целая комиссия во главе с командующим армией ПВО, которая заседала где-то часов 8, допрашивая Павлюковца. А заодно и проверила, все ли секретные документы, которые вёз майор, в наличии.
Чем закончилось это дело, не знаю, ибо вскоре я уехал в столицу, но от одного следователя слышал, что в январе 90-го года Павлюковца отправили в Москву на обследование в психоневрологический диспансер имени Сербского.
В армии в это время был период разброда и шатаний. Часто во время моего дежурства по караулам вологодская милиция доставляла в комендатуру пойманных на вокзале и в аэропорту солдат и сержантов - дезертиров. Часто сами дезертиры являлись в комендатуру с повинной. А однажды привели целый взвод военных строителей-туркмен, пытавшихся поездом уехать к себе на родину.
Солдату уже нельзя было сделать замечание. В ответ можно было услышать оскорбления, а то и угрозы. Помню, как на одном из построений солдат узбек в ответ на удар по лицу схватил дрын и бросился сводить счёты со своим ротным. Сами же солдаты скрутили этого бунтаря и не дали ему наброситься на капитана, у которого явно чесались кулаки, чтобы достойно отбить нападение.
То же самое разгильдяйство царило и на сборах с приписным составом. Люди из-за ухудшения с каждым днём жизни не боялись никаких угроз, и смело посылали всех своих командиров и начальников на три буквы. Заставить кого-нибудь выполнить положенную работу (по кухне, в казарме, на полигоне и т.д.) стало очень трудно. Политработа не помогала, гауптвахта была переполнена задержанными и находящимися под арестом военнослужащими, прокуратура завалена разного рода уголовными делами. У командиров не осталось никаких рычагов воздействия на нарушителей дисциплины. К тому же почти у всех опускались руки в связи с неопределённостью в своей дальнейшей службе из-за повального сокращения армии. Дисциплина с каждым днём падала, росло количество чрезвычайных происшествий. Сия чаша не миновала и наш полк. Кого-то током убило в трансформаторной будке, кто-то застрелил своего товарища в карауле, кто-то насмерть задавил гражданского на ЗИЛе и т.д. Ни одна неделя в гарнизоне не проходила без ЧП.
Всё шло к развалу всей армейской структуры, как и страны в целом, и центробежному разбеганию её личного состава по своим национальным квартирам.
Страна развалилась даже вопреки референдуму 1991 года, на котором 75% населения страны, за несколько месяцев до развала, проголосовало за сохранение СССР.
У истории оказались свои таинственные законы развития, неподвластные воле большинства народа великой страны, о которых самые семи пядей во лбу советские марксисты-философы не могли даже и помыслить.
В этой связи мне вспомнились слова великого немецкого поэта и драматурга Шиллера: «Россию могут победить только русские».
Милиция доставляла не только дезертиров, но часто и подвыпивших офицеров и прапорщиков. При этом степень опьянения проверялась на глазок. И, если на сделанное замечание сержантом милиции по поводу неудачного броска окурка. Или во время освобождения мочевого пузыря от давившей низ тела мочи в людном месте, из уст защитника родины, иногда с майорскими или подполковничьими погонами, следовал не устроивший этого сержанта ответ, тут же к нарушителю дисциплины следовало применение силы в виде выкручивания рук и нескольких затрещин. И доставка его в комендатуру гарнизона. Хотя были случаи, когда приводили к нам на гарнизонную гауптвахту действительно очень пьяных офицеров и прапорщиков. А однажды привели целого полковника ну в очень непотребном виде. Правда, полковник этот оказался в отставке и на сборах военруков.
С этим явлением за 16 лет службы в ТуркВО мне пришлось встретиться впервые. Когда на улицах города царил милицейский произвол, и задерживались любые выпивохи, гражданские и военные, от которых можно было поживиться в виде денежного подношения за обещание не приводить в милицию или комендатуру. Либо самим изъять из карманов гуляки что-либо ценное, пополнив тем самым свою личную или семейную казну.
В Средней Азии, в местах, где я служил до Вологды и до развала Советского Союза, местные жители уважали военную форму, и местная милиция не очень связывалась с подвыпившими людьми в погонах. В комендатуру обычно приводились нарушители общественного порядка в военной форме, действительно, за какое-либо явное хулиганское дело и милиционерами, в основном, людей славянской внешности. По всем остальным случаям следовал звонок в комендатуру, и тут же по указанному адресу на дежурной машине отправлялась оперативная группа.
Как тут в этой связи не сослаться на военную структуру американских и западноевропейских стран. В которой в каждом полку имелась и имеется служба военной полиции, занимающаяся приводом нарушителей общественного порядка в комендатуру и расследованием всех происшествий в части, а также контролем соблюдения законности, как армейскими должностными лицами, так и лицами рядового состава. При которой замалчивание всего негатива в армии становится проблематичным, ибо военная полиция не подчинена командиру части или дивизии, а равно и сведён к минимуму деспотизм больших начальников с оглядкой их на своих полицейских оппонентов. Как и непрофессионализм в деле расследований преступлений и правонарушений в армии, при которых для ведения дознания по каждому факту по старинке до сих пор ещё назначаются строевые офицеры части, далёкие от юриспруденции и зависимые от воли их командиров и начальников.
Любая экономия в деле воспитания личного состава армии и соблюдения законности в ней обходится государству очень дорого, поэтому не зря уже в наши дни на самом правительственном уровне серьёзно поговаривают о введении в Российской Армии института военной полиции на западный манер.
Жизнь в Вологде с каждым днём ухудшалась. Увеличивались перебои с водоснабжением, когда её и в артезианских колонках не было. А если где-то и была, то за ней выстраивалась огромная очередь. Приходилось брать воду прямо из реки – благо она текла в конце улицы Лаврова, рядом с общежитием, в котором жили холостяки. И если в начале своей службы в Вологде я радовался возвращению к русским лесам, климату, речи и т.д., то уже где-то через год эйфория прошла, я решил не вызывать семью, пока не получу квартиру в Москве.
Наш полк с ракетным дивизионом, другими частями и автопарками располагался на окраине города рядом с кладбищем. Боже, как оно было запущено, несмотря на недавние захоронения. Небольшая часовенка в развалинах, бурьян выше человеческого роста, ни нормальных дорог, ни тропинок. А ведь это не только история города, но и концентрированный городской памятник, в котором каждый умерший – отдельный мир разных эпох, живая хроника и по жанру и по посылу. Обидно за вологжан, за их наплевательское отношение к своему прошлому, к своим предкам.
В октябре 1989 года мне исполнилось 45 лет – потолок для увольнения из армии в звании подполковника, и началась моя «битва за Москву», при которой кадровики дивизии и полка никак не хотели меня направлять для постановки на военкоматовский учёт в столицу. Пришлось писать письмо на имя Горбачёва по адресу: Москва, Кремль. В конце концов всё закончилось в мою пользу.
О всех перипетиях своего перевода в Москву я подробно написал в статье «Возвращение».
С приездом в родную Москву и с получением в ней квартиры у меня и моей семьи началась новая жизнь с её трудностями, радостями и встречами с интересными людьми. Пришлось поработать и на музейной ниве целых 8 лет в должности начальника отдела охраны, режима и музейных смотрителей Музея Кремля.
Но это уже другая история.

15.01.2010 г.

Историческая справка о Красных казармах на улице Чернышевского.
от Зои Мокрушиной

"Для Вологды здание бывших воинских казарм, больше известное как Красные казармы, – единственное в своем роде. Построено в 1910–1911 годах по проекту архитектора Михаила Васильевича Дикарёва. Первоначально именовалось Александро-Невскими казармами, так как в них до революции размещался батальон 198-го пехотного Александро-Невского полка. В первые годы после революции они именовались казармами им. Кузнецова, в настоящее время – Красными казармами. Объект с признаками объекта культурного наследия, который согласно ст. 44 Конституции РФ обязаны охранять и государство, и общество, и каждый гражданин."

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ГРЕЦОВ МИХАИЛ ДМИТРИЕВИЧ

ЖЕМАЙТИС О.Ф.

Вложение 27025

Это закадычный друг моего отца и всей нашей семьи, сосед по дому №18 пер. Хользунова и тамада всех наших застолий при жизни отца и после его кончины. Влюблённый в русскую классическую литературу, обладавший прирождённым чувством юмора и эрудицией, М.Д. был всегда в центре внимания на всех наших посиделках и годовщинах. Острослов и тонкий психолог, он сразу же завоёвывал симпатии всех собравшихся за столом своими к месту сказанными каламбурами и шутками. Не равнодушен он был и к моей маме, дворянке по рождению, которая часто услаждала его слух игрой на фортепиано, отчего М.Д. приходил в восторг и просил повторить тот или иной романс. Под влиянием моей мамы он даже как-то сел за клавиши и изобразил на нашем пианино фирмы «беккер» что-то наподобие «Лунной сонаты Бетховена» и, одухотворяясь маминой игрой, сочинял стихи в её честь и всем своим поведением оказывал ей знаки внимания при живой жене Марии Фёдоровне. При этом он как-то говорил, что в молодые годы презирал всю интеллигенцию и дворянство, а, слушая сейчас романсы из «белогвардейского репертуара» мамы, понял, что он был неправ, притесняя когда-то всех её близких по сословию. Такой признательности со стороны советского генерала, наверное, редко можно было услышать в то время, если к тому же учесть, что М.Д. вышел из самых низов общества.
Как большого ценителя женской красоты, его всегда тянуло к молодым женщинам, и с моей сестрой Эльвиной он до конца жизни был в приятельских отношениях, и на людях был всегда с ней раскованным, остроумно поддерживая всегда с ней беседу.
Со мной, подростком, М.Д. всегда был корректно вежлив и ценил моё мнение по тому или иному вопросу, тут же пытаясь переубедить меня и наставить на путь истинный так, как он понимал в то время всю действительность. При этом он никогда не прибегал к шаблонным, набившим уже в то время оскомину идеологическим штампам, находя свои оригинальные доказательства в пользу существующего строя. Хотя, обладавший большим умом, поставленный перед каким-нибудь неопровержимым фактом, часто скорее для проформы, чем с какой-либо искренностью, защищал порядки в стране и порой многозначащим молчанием соглашался с довольно радикальными высказываниями своих оппонентов. А ведь с ним за столом моя сестра Эльвина и другие наши гости могли позволить себе такие вольности и высказывания в адрес прошлой и нынешней политики наших усатых, лысатых и бровастых вождей. Что показались бы любому партийному или комсомольскому функционеру или даже активисту, с усердием защищавшему коммунистические устои, в том числе и на бытовом уровне, не только аморальными, но и даже кощунственными с определёнными последствиями для таких вольнодумцев, как на работе, так и на пенсии через домовой комитет или собрание жильцов дома.
Отца с М.Д. связывало не только застолья, но охота и рыбалка в Подмосковье, в том числе и в знаменитом Завидове. А благодаря моему отцу, литовцу по национальности, они в конце 40-х годов как-то оказались на родине моего отца в окрестностях деревни Апидимы Тельшяйского района, где чуть было не стали жертвами лесных братьев. Вознамерившихся было расправиться с двумя советскими генералами «за большие потери литовцев в годы ВОВ по вине моего отца» и «за депортацию их в районы Сибири до войны и после войны». Учитывая тот факт, что по официальным данным 305 тысяч литовцев из 2-хмиллионного населения в то время республики незаконно было депортировано из Литвы в Сибирь, их претензии к двум армейским советским чиновникам как представителям оккупационного режима в их стране вполне были обоснованы. Тогда спасла моего батю и М.Д. сестра отца Казимира, которая, узнав о приближении лесных братьев, вышла к ним навстречу и уговорила не трогать её брата и гостя, ибо «завтра же карательные органы НКВД всех жителей деревни либо выселят в Сибирь, либо кого-нибудь расстреляют для острастки». Почесав свои репы и потоптавшись на месте, литовские борцы за независимость отступили в глубь своих дремучих лесов. Чтобы опять залечь в них в своих лесных берлогах, с периодическими рейдами по местным сёлам в поисках продовольствия, самогона и оружия, попутно расправляясь с партийными и колхозными активистами и представителями органов власти. Дожидаясь 3-ей мировой войны и возлагая всё ещё надежды на западную помощь в их борьбе с советским режимом.
В то время у отца и М.Д. для охоты и рыбалки имелись стандартные деревянные коробки с ремнями для ношения их через плечо, в которых хранились разные нехитрые охотничьи и рыболовные снасти, а также бутерброды, выпивка и т.д. И вот однажды, когда они с группой таких же пенсионеров, членов охотничьего коллектива от ВВА им. Ворошилова, оказались на рыбалке возле какой-то подмосковной деревни, то одна молодуха, сидевшая на скамейке с подругами и щёлкавшая семечки, воскликнула: «Глядите, девки, к нам баянисты пожаловали».
В то время в Подмосковье на каждом шагу были запретные территории с военными и закрытыми строительными объектами, а также дачи с немереными участками земли высокопоставленных особ. И как-то отец с М.Д. со своими деревянными сундуками, опоясанные патронташами, не бритые, в замызганной одежде и с охотничьими ружьями наперевес забрели на чью-то территорию, принадлежавшую жене какого-то важного чиновника. Дама эта загорала в гамаке в неглиже и при виде их довольно подозрительных физиономий и внушительного вида комплекций, громко завизжала. Сбежалась то ли охрана, то ли домочадцы, разгорелся скандал. Лишь благодаря такту и умению убеждать М.Д., конфликт был улажен, и всё закончилось миром.
И дачи свои М.Д. и отец построили в районе ж/д станции «Трудовая», благодаря чему имели возможность общаться и летом, часто навещая друг друга и делясь опытом ведения дачного хозяйства.
Подвыпив, М.Д. часто называл меня в шутку «жмудь литовская». Я нисколько не обижался, ибо привык к его постоянным шуткам. Зная к тому же, что до застолий М.Д. всегда говорит со мной на равных, чутко прислушиваясь к моему юному мнению по различным вопросам истории и современности. А уж в недавнем прошлом, в истории ВОВ М.Д. разбирался лучше многих историков.
И недаром писатель Резун (Суворов) в своей наделавшей шума книге «Ледокол» цитировал в том числе и военного историка Грецова в пользу своей версии о намерении советского руководства первым начать войну против Германии.
Часто за столом М.Д. ставил меня в качестве примера преданности и служебной исполнительности (за что до сих пор не могу понять). Пространно рассуждая, что для выполнения какого-нибудь боевого задания в годы ВОВ взял бы не каких-нибудь там шахматистов или других эрудитов от интеллигенции, а вот таких, как я, крепких парней, преданных ему телом и душой, и не обсуждающих приказы своих командиров и начальников. Иначе задача будет невыполненной из-за «веских оснований объективного характера».
Рассказывал, как под Сталинградом он однажды провалился в какую-то снежную яму и тут же обнаружил, что в ней живут солдаты, с комфортом устроившиеся под толстым слоем снега. И он был очень поражён духу советских бойцов, приспосабливавшихся к любым условиям существования, в отличие от цивилизованных германцев, повально гибнувших в условиях суровой российской зимы.
«Доведись всем этим советским бойцам оказаться на Луне»,- говорил он,- «они бы и там не пропали, построив себе какое-нибудь убежище из подручного материала».
У нас в доме жила охотничья собака породы дратхаар Стелла. Очень добродушная и интересная псина с настоящей, как у человека, густой бородой. И вот однажды, когда на очередном застолье у нас в гостях М.Д. произносил тост во здравие хозяев дома и дошёл до слов «чтобы ни одна собака…», предполагая, очевидно, сказать: «Чтобы ни одна собака не могла нарушить покой и уют этого дома», - вдруг все гости увидели за столом возникшую бородатую морду Стеллы. Раздался громкий смех, свидетельствовавший, что тост всем очень понравился.
Необычна и вся биография М.Д. Из которой следует, что родился он в 1901 году в г. Туле в семье Дмитрия Михайловича Грецова, рабочего типографии, «умершего то ли в 1903, то ли в 1904 годах в возрасте 25 – 30 лет. И матери прачки, Надежды Николаевны, скончавшейся в 1937 году.» Отчего из-за такой неопределённости можно сделать вывод, что отношения между М.Д. и родителями были в семье далеко не безоблачными.
Своими фактическими воспитателями в детстве он называет свою тётку Просковью Григорьевну и её мужа Николая Михеевича Янтиковых, у которых он «рос и воспитывался с первого года рождения до 16 лет в селе Дедилове Богородицкого уезда Тульской губернии». Янтиков всю свою жизнь работал на Оружейном заводе города Тулы рабочим, а в свободное время трудился ещё на своём огороде в полга. Умер в 1918 году. Тётка умерла в 1932 году.
Самостоятельно М.Д. начал работать в возрасте 13 лет писцом в Дедиловском волостном правлении и дома по крестьянскому хозяйству. Во время Октябрьской революции в селе Дедилове, как он писал, «принял активное участие в создании Волостного ревкома и совета». В июле 1919 года он вступает добровольцем в ряды РККА. Затем служба на различных должностях в армии.
В 1931 году он заканчивает Академию им.Фрунзе. С 1934 по 1937 годы в этой же академии работает преподавателем. В 1937 году М.Д. в звании майора и в должности старшего преподавателя кафедры Конницы Военной Академии им. Фрунзе был исключён из членов ВКП/б «за скрытие троцкистского выступления в 1923 году, за связь с троцкистом в 1926 году и за неискренность при разборе дела.» В 1939 году он комиссией партконтроля при ЦК ВКП/б восстановлен в партии «ввиду необоснованности обвинений».
На начало Великой Отечественной войны Грецов начальник штаба 2-го кавалерийского корпуса, переименованного вскоре в 1-й под непосредственным подчинением у комкора, в то время генерал-майора Белова П.А. В своём дневнике знаменитый полководец несколько слов уделил и своему начальнику штаба.

«28 ноября 1941 года. Ступино

Штаб переехал в Ступино, а НП остался в Кашире. Сначала разместились в очень холодном неудобном доме. До сих пор нет ещё ни танковой бригады, ни танковых батальонов. Полковник Таранов даже ни о чём не доносит. Приехал Милославский, который доложил, что Таранов бездействует. Написал распоряжение об отстранении Таранова от должности и прошу командующего фронтов отдать его под суд. Вместо Таранова и одновременно командиром танкового отряда в составе двух батальонов назначаю начальника штаба корпуса полковника Грецова. Я решил, не ожидая танковой бригады, наносить фланговый удар противнику двумя танковыми батальонами и придаю этому удару очень большое значение. Требую от Грецова увязывать свои действия с соседней 9-й кд.

30 ноября 1941 года. Ступино

Связь с подчинёнными работает отлично. Танковый отряд полковника Грецова удачно атаковал танковую часть противника в Барановке. Этот удар сыграл большую роль, т.к. Барановка является тылом передовых частей противника, ведущих бой под Каширой, а именно в селе Пятница. Правда немцы последующими действиями выбили отряд Грецова из Барановки, но всё же появление наших танков в тылу у немцев продолжает оказывать своё влияние на ход событий. К тому же отряд Грецова, составленный из двух отдельных танковых батальонов, присланных т. Сталиным, всё время будет усиливаться по мере подхода наших танков из Зарайска. Когда подойдёт штаб 9 тбр, тогда танковые батальоны Грецова будут подчинены командиру бригады подполковнику Кириченко…
В ночь с 28 на 29 мои главные силы перешли в контрнаступление. Главное внимание я уделял противнику в деревне Пятница. По моим данным там находится танковый батальон противника с количеством танков около 30 штук и мотопехота. Пятница нами окружена, но немцы обороняются упорно. В этом положении удар Грецова по д. Барановки для немцев крайне невыгоден…»

Здесь уместно будет сказать и несколько слов о генерал-лейтенанте, знаменитом военачальнике, отличившемся в годы ВОВ при обороне Москвы, командуя кавалерийским корпусом, Николае Яковлевиче Кириченко, с внучкой которого, Тамарой, я в конце 50-х годов сидел за одной партой 39-й средней общеобразовательной школы пер. Хользунова. Её дед на всём протяжении нашей учёбы, как в 39-й школе, ставшей в 1960 году восьмилеткой. Так и в 35-й, одиннадцатилетке с производственным обучением по Большому Саввинскому переулку, куда мы всем классом были переведены из восьмилетки, неизменно возглавлял родительский комитет и всех нас, сынков из «генеральского дома» №18 пер. Хользунова брал всегда под свою защиту. Ибо отношение ко всей нашей гоп-компании учителей двух школ было, мягко говоря, не совсем доброжелательным. Помню, как однажды меня и ещё несколько человек, в том числе моих друзей: Володю Рябченко (сына генерал-майора Рябченко) и Сашу Климова (сына Героя Советского Союза полковника Климова),- директор школы Воробьёв за одну провинность своим приказом исключил из школы №39 на 10 дней. Кириченко к неудовольствию Воробьёва добился отмены приказа, за что ему были очень благодарны не столько мы, ибо лишились 10-дневных каникул, сколько наши мамы, забившие тревогу и объединившиеся во главе с Кириченко, который даже не являлся жильцом нашего дома, в стремлении немедленно вернуть своих чад к урокам. Стал за нас горой и своим авторитетом добился отмены решения директора школы.

В своей книге «За нами Москва» вот какую сцену описывает Белов.
«15 декабря (1941 г. Авт.), как только было освобождено Дедилово, мы с Грецовым (начальником штаба 1-го гвардейского кавалерийского корпуса) поехали туда. Михаил Дмитриевич смотрел и не узнавал знакомую улицу. По обеим сторонам её тянулись выгоревшие изнутри коробки домов. Развалины сменялись чёрными пепелищами.
- Останови,- сказал Грецов шофёру
Мы вышли из машины. Михаил Дмитриевич сделал несколько шагов и снял шапку.
- Это и есть мой дом.
Обугленные брёвна, потрескавшиеся кирпичи, да полуразрушенная русская печь – всё, что осталось от постройки. Мелкий снежок уже припорошил угли и золу. Грецов прислонился спиной к печке и на несколько секунд закрыл глаза. Глядя на него, я подумал, что возле этой печки грелся он, наверное, в те далёкие годы, когда был ещё мальчуганом.»
Белов очень хорошо показал состояние души М.Д. при виде разрушенного дома детства как памяти не только о всех близких, но и о своей малой родине. На которой он делал свои первые шаги и набивал шишки. Ведь детские впечатления и воспоминания, - наиболее яркие и запоминающиеся во всех подробностях, - остаются с любым человеком на всю жизнь, больше согревая душу приятным бальзамом, чем будоража её давнишними обидами. Ведь человеческая совестливая память и рай и ад одновременно.
После одного из конфликтов с Беловым, дошедшем до Командующего Западным фронтом генерала Г.К. Жукова, М.Д. уже на второстепенных должностях: нач. курсов младших лейтенантов, и.д. зам. начальника штаба по ВПУ Западного фронта, и.д. нач. штаба 1 Резервной армии, переименованной во 2-ю гвардейскую, воевавшей под Сталинградом, и в которой он с октября 1942 по май 1943 года служил в должности начальника оперативного отдела штаба этой армии.
И, наконец, с мая 1943 года он уже числится старшим преподавателем Высшей военной академии им. К.Е. Ворошилова в Москве. Защищает кандидатскую диссертацию, становится доцентом. С февраля 1944 года – генерал-майор. «Уволен в запас по болезни 25 августа 1954 года.» Имел награды: орден Ленина, пять орденов «Красного Знамени». Медали: «20 лет РККА», «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией». Ранений и контузий не имел. О его первой жене, Цицилии Ильиничне (урождённой Фарфиловой) и их сыне Валерии, 1924 г.р., мне ничего не известно.
Его вторая жена Мария Фёдоровна запомнилась мне добрейшей души женщиной и верной спутницей жизни М.Д.
26 июня 1970 года М.Д. не стало. Я в то время проходил службу в Центральной группе войск и не смог проводить в последний путь друга моих родителей и близкого мне по духу человека. Похоронили М.Д. на Введенском (Немецком) кладбище города Москвы. Зная номера участка и самого захоронения, в котором он давно уже лежит не только с незабвенной Марьей Фёдоровной, но и с их сыном Мишей, полковником, рано ушедшем из жизни, мне так и не удалось разыскать их могилу возле памятника французским лётчикам эскадрильи «Нормандия-Неман», чтобы отдать дань памяти и положить цветы.
Пусть земля им всем будет пухом!

1 июля 2007

P.S.

Добрый день! Хотел сказать Вам спасибо за очерк о М.Д. Грецове (нашел в интернете). Собираю любую информацию, поскольку это мой прадед. Спасибо еще раз!!!

Сергей Грецов

13.03.2010 г

Уважаемый Сергей! Спасибо за отзыв на мою статью о Вашем прадеде. Это был незаурядный человек, фронтовик, высокоэрудированный генерал и верный друг нашей семьи, которым Вы по праву можете гордиться. С удовольствием прочту Ваш материал о М.Д. в Интернете.

Удачи Вам. Жемайтис.

14.03.2010.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. Журнал «Военно-исторический архив» №2 за 2005 год.
«Походный дневник генерала Белова», стр. 51-52.
2. Белов «За нами Москва»
3. РГАСПИ, партдокументы №01829-223 (1954г).

МЭРИЯ

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX

15 марта 1990 года я наконец-то после 27 календарных лет службы был уволен из армии на пенсию по возрасту, выслуге лет и сокращению штата 69-й мотострелковой Севской дважды Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова дивизии. Просуществовавшей ещё в Вологодском гарнизоне до 1995 года в виде базы хранения техники.
За спиной остались: учёба и выпуск из Коломенского артиллерийского училища в 1966 году, затем два года службы в Вильнюсе, с 1968 по 1972 годы служба в Центральной группе войск в Чехословакии, затем 16 лет службы в войсках Туркестанского военного округа с двухмесячной командировкой в Афганистан в 1986 году. И только последние два года пришлись на службу в самой России в мотострелковом полку дивизии, располагавшемся в знаменитых в Вологде «Красных казармах» 19 века на улице Чернышевского. Уволился с должности заместителя командира артиллерийского дивизиона, что на одну ступень не соответствовало моему званию подполковника, и что характерно было для всей Советской Армии перестроечного периода, подвергшейся в правление страной Горбачёвым жесткой кадровой чистке. В результате которой впервые после сталинских и хрущёвских пертурбаций не только многие младшие и старшие офицеры были понижены в должностях, но и многие генералы оказались в полковничьих креслах или уволенными раньше времени в запас на гражданку. А то и отданными под суд за различные правонарушения с последующими отсидками в «местах не столь отдалённых». И я безмерно благодарен Всевышнему, предоставившему мне в отличие от многих других возможность в то односторонне разоруженческое время благополучно закончить службу с моим строптивым характером и залётами по причине «русской болезни», с её «эпизодическими недомоганиями». Что в конце 80-х годов на волне развёрнутой антиалкогольной кампании являлось для любого командира полка или дивизии весомым аргументом для избавления от неугодных подчинённых то ли с направлением с понижением на должности в другие гарнизоны, то ли с увольнением на гражданку раньше времени по сути без средств существования, без какой-либо гражданской специальности и высшего образования.
Получив за безупречную службу благодарственную грамоту от самого Главкома Сухопутных войск генерала армии Варенникова, пенсионную книжку, предписание встать на учёт в Ленинском райвоенкомате Москвы, 500 рублей единовременного пособия, - денежное содержание за 2 месяца, - проездные документы на переезд семьи и перевозку вещей, я остановился в столице у своей сестры Эльвины, жившей в Олимпийской деревне на улице Пельше. Ибо мама к этому времени уже 6 лет как лежала на одном из московских кладбищ вместе с отцом и братом Фелей, умершем в молодом возрасте. Поэтому, кроме сестры, из самых близких в столице у меня никого не было. И в начале 1991 года, с получением жилья в Солнцевском районе, забрав жену и сына из Самарканда, оставшихся в этом знаменитом на весь мир узбекском городе, я наконец-то после 5 лет разлуки соединился со своей семьёй и обрёл покой на своей родине. Ведь, несмотря на свою литовскую фамилию, я, родившийся от отца литовца и от мамы донской дворянки, на протяжении всей своей жизни постоянно общаясь со всей её многочисленной русско-московской роднёй, по своему русскому воспитанию и образованию считаю себя коренным москвичом и русским по национальности. Ибо отец мой, обрусевший за долгие годы службы в Советской Армии генерал-майор и литовец, умер, когда мне было всего 12 лет. И из-за большой загруженности на работе в должности старшего преподавателя Академии Генерального штаба при всём своём желании никак не мог повлиять на моё воспитание и тем более научить литовскому языку. Что в настоящее время на родине моего отца является одним из обязательных условий для предоставления гражданства.
Как мне удалось вернуться после службы в Москву и получить в ней квартиру и прописку – тема отдельного разговора. Ибо все советские офицеры, родившиеся и направлявшиеся добровольно через военкоматы из Москвы, Ленинграда, Киева и их областей, из городов Черноморского побережья Кавказа в военные училища и прослужившие верой и правдой стране положенные офицерские сроки, далеко не все могли вернуться на родину. В этом они почему-то были уравнены с крымскими татарами, калмыками, чеченцами, ингушами, балкарцами, черкессами и другими национальностями, по мнению советского руководства, активно сотрудничавшими с немцами в годы войны и оккупации, и депортированные из-за этого в конце 40-х годов целыми народами в Среднюю Азию и в Сибирь без права возвращения на свою историческую родину. То есть, согласно действовавшему Советскому военному законодательству, офицеры, отслужившие верой и правдой по 20 – 25 и более лет в армии, потерявшие здоровье и получившие ранения в Афганистане и других горячих точках, почему-то лишены были права возвращения к своим родным пенатам, будто служившие во Власовской армии. Если только эта служба у них не закончилась где-либо за границей, в районах Крайнего Севера или в местах, приравненных к ним.
Вполне естественно, что вот такое униженное положение в обществе представителей всего офицерского корпуса страны, её «золотого фонда», вкупе с обрушившимися вдруг репрессиями в конце 80-х годов, выразившимися с повальным увольнением офицеров из армии, непомерными штрафами из их и так весьма скоромных денежных довольствий за разворованную солдатами технику не могли не повлиять на развал Вооружённых Сил. Существовавшей лишь благодаря строгой вертикали власти с самой продолжительной в мире офицерской службой, многонациональным характером её личного состава и вопиющим бесправием всех её офицеров и рядовых перед установившимися законами и порядками в армии ещё с времён Петра 1-го. Иначе и быть не могло – ведь Советская Армия со дня её основания строилась на старом, трещавшем уже по швам фундаменте 18 века. С тем же царём в должности Верховного главнокомандующего, политработниками вместо попов, ленкомнатами вместо церквей, сапогами вместо ботинок, портянками вместо носков, банями не реже одного раза в 10 дней вместо душевых кабин с ежедневным мытьём, мордобитием вместо розог. С сохранением рекрутского комплектования, казарменного режима и быта, без отпусков для солдат домой и редкими увольнениями в город, другими причиндалами с признаками седой древности с полным бесправием всех нижних чинов без учёта их возросших нужд и запросов.
А запросы росли, а все советские люди уже настолько привыкли жить за счёт помощи, поддержки и подачек от государства, не создавая ничего качественного и в необходимом количестве, что не смогли войти в новую реальность, чтобы полагаться только на свои способности и свой труд. Возникли противоречия и недопонимание кризиса, и страна с её допотопным строительством армии и отсталой от передовых стран промышленностью, в основном, с ручным трудом на производстве, перестав отвечать потребностям современности, в 1991 году развалилась.
«Армия – скол общества», поэтому неудивительно, что с резким ухудшением жизни людей в стране и с первых же дней своего проживания в столице я столкнулся с революционными волнениями на её улицах и площадях, повлиявших определённым образом на распад великой 1000-летней державы с её огромной территорией и с подвластными ей некоторыми восточноевропейскими и азиатскими странами. А также с довольно внушительной военной составляющей, не принявшей никакого участия в деле сохранения великой державы. Влиявшей на протяжении 74 лет с позиции силы на многие страны мира с демонстрацией своих ядерных мускулов, отбросив при этом всякий здравый смысл и цивилизованный подход к вопросам внутренней и внешней политики вместо того, чтобы опираться на достижения экономики развитых стран, благодаря демократии и гласности. В результате весь её личный состав вполне равнодушно отнёсся к развалу Советского Союза, осознав вместе с ухудшением жизни, что «всё, что мы принимали за оргазм, оказалось астмой».
Не буду говорить о тех трудностях, сопутствовавших москвичам и всем жителям страны в начале 90-х годов. Когда все прилавки магазинов выглядели довольно уныло, а многочисленные очереди за самым необходимым воспринимались всеми как неизбежный спутник «развитого социализма». Когда все за товарами первой необходимости каждый день дышали в затылок друг другу, что явилось результатом, на мой взгляд, планового ведения хозяйствования. Когда Госплан определял, сколько человеку нужно в месяц лампочек, тюбиков зубной пасты, батонов хлеба, предметов одежды, килограммов мяса, сахара и т.д. И в соответствии с этим «научным» подходом устанавливал лимиты выпуска продукции промышленности и сельского хозяйства. В результате чего где-то на складах скапливались горы нереализованного низкокачественного товара и гнилых продуктов питания. А где-то склады были пусты из-за неразберихи в снабжении, ибо не было хозяина над всем этим госплановым бардаком, чтобы сначала превратить всю эту мутату в базар, а затем в цивилизованный рынок, потому что по Конституции всё принадлежало народу, а на самом деле коррумпированным чиновникам-временщикам, заинтересованным только в угождении начальству. Поэтому люди вынуждены были искать контрабандный или разрешённый импорт или продукцию более надёжной теневой экономики, представители которой преследовались по закону. Деньги не возвращались в казну, скапливались на счетах людей в сбербанках и в заначках, государству приходилось всё больше и больше их печатать, чтобы рассчитываться с людьми по зарплатам, пенсиям и другим статьям бюджета. Что в свою очередь вело к росту инфляции и невиданному обесцениванию денег при неизменных ценах на всё, что покупалось и продавалось в магазинах.
Поэтому, если выбирать между диктаторами, то я за испанский вариант развития страны, когда глава государства отдаёт все ресурсы и самого себя служению страны, вместо того, чтобы погрязнуть в пучине международных отношений или в интересах финансово-промышленных структур.
Это было незабываемое время, о котором очень хорошо сказал физик и поэт Андрей Грязнов в своём стихотворении «7 ноября 1987 года»

Когда-то призрак из Европы
(Не то с тоски, не то со злобы)
По русской пробежал росе.
И вот уж семь десятилетий
Мы, зубы сжав, ползём в кювете
Вдоль превосходного шоссе.

Теперь уже оказалось, что можно жить без очередей. Правда, в соответствии с теми возможностями, которые сложились в стране за долгие годы коммунистического правления, т.е. не жить, а выживать в условиях низких зарплат и пенсий.
Поселившись в Москве сначала у своей сестры Эльвины, а через несколько месяцев с получением квартиры с семьёй на Лукинской улице в Ново-Переделкине, я в перерывах между хождениями по инстанциям за пропиской и жильём полюбил посещать митинги и демонстрации в центре столицы в качестве простого наблюдателя. Ведь до этого в детстве мне приходилось иметь дело только с первомайскими в честь мира и труда или ноябрьскими в честь очередной годовщины Октябрьской революции демонстрациями москвичей. Я тогда специально пораньше просыпался, чтобы не прозевать начало движения людей и наблюдал из окна своей квартиры дома № 18, как на перекрёстке Малой Пироговской улицы и нашего переулка Хользунова, возле старинного красивого здания Высших женских курсов собирался народ. С красными флагами, флажками и транспарантами, разноцветными шарами, искусственными и живыми цветами. Помню, что полукруглый фасад этого старинного здания на праздники украшали портреты вождей: Хрущёва, Булганина, Молотова, Кагановича, какое-то время Берии и других ещё недавних соратников Сталина рядом с портретами Карла Маркса и Ленина. По вечерам все они по периметрам освещались многочисленными лампочками. Создавая тем самым эффект некой церковной таинственности, что вкупе с детской непосредственностью в душе являлось неизменным спутником прихода к нам гостей, домашнего праздничного настроения, с танцами под патефонную музыку, пирогами с орехами и с маком. И с традиционным в нашей семье тортом «наполеон» с заварным кремом, приготовляемом мамой по только ей одной известному рецепту. А также с сочным, пропитанным винным сиропом, тортом «ореховым» с причудливыми кремовыми узорами, испекаемым сестрой мамы, тётей Женей Калабиной.
Как только демонстранты начинали строиться в колонны где-то часов в 8 утра я со своими друзьями, – соседями по дому Володей Сухомлиным (будущим профессором МГУ) и Женей Бейлиным (будущим успешным предпринимателем), - подстраивались к этой движущейся массе людей в надежде, что нам удастся прорваться на Красную площадь через многочисленные оцепления солдат. И увидеть, наконец, всех наших вождей не на картинках и портретах, а наяву. Но когда перед самым центром происходило перестроение шедших людей в шеренги, нас какие-то дядьки с красными нарукавными повязками неизменно прогоняли как чужаков. И мы тогда, возвратившись назад и дождавшись на Зубовском бульваре возвращения военный техники с солдатами и офицерами с парада, проводив восхищёнными взглядами, проходившие машины и артиллерийские тягачи с прицепленными к ним орудиями, шли в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького, где отводили души по полной программе, катаясь на многочисленных аттракционах и наслаждаясь вдоволь мороженым и газировкой. Для чего хватало в то время 10 рублей (до реформы 1961 года) или 1 рубль (после денежной реформы) от родителей на каждого из нас. Ведь в то время любой аттракцион или порция мороженого стоили в размере где-то одного рубля или 10 копеек через несколько лет. Были и у нас ещё кое-какие свои личные накопления, предназначенные в основном для покупки марок на Кузнецком мосту. И которые мы ножом извлекали из глиняных копилок в виде кота или свиньи в необходимой для похода в город сумме. Чтобы тратить её также на покупку шаров, флажков, мячиков на резинках, свистулек «уди-уди» и всевозможных разноцветных вертушек из бумаги на деревянных палочках. Продававшихся на праздники в центре Москвы на каждом углу.
На улицах и площадях Девичьего поля с утра до вечера играла музыка, везде мелькали весёлые довольные лица, повсюду продавались со столов, накрытых белыми скатертями, пирожные, конфеты, различные пирожки, булочки, бублики и т.д. На крыше вестибюля крабообразного клуба завода «Каучук» выступали самодеятельные ансамбли. Что создавало свой особый колорит в этом подковном (по извилине Москвы-реки) Девичьем поле столицы, известном москвичам по лихим и весёлым народным гуляньям ещё с начала 19 века.
Теперь же необычно было наблюдать шествия людей с мрачными и ничего не выражающими лицами, с трёхцветными российскими флагами в руках, вместо полощущихся на ветру ещё совсем недавно красных. А вместо транспарантов с лозунгами типа «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», «Под руководством коммунистической партии и её Центрального Комитета вперёд к победе коммунизма» и др. можно было увидеть «Пусть живёт КПСС на Чернобыльской АЭС», «Куда ты завёл нас – не видно ни зги. Кончай, Горбачёв, полоскать нам мозги». Или другие, слегка приблатнённые:

- По ночам не сплю, Раиса
(обращение М.С.Горбачёва к своей
супруге Раисе Максимовне. Авт)
Вся Россия за Бориса (Ельцина. Авт).
- Поскорей издай указ,
Чтоб любили только нас.

За власть Советов раздавался клич.
Когда вперёд, презрев и штык и пулю,
Мы шли туда, куда нас звал Ильич.
А что в итоге получили? – дулю!

Чтобы остограммиться с утра,
Нет ни денег, ни пустой посуды.
Что ж вы, пролетарии всех стран,
Не соединяетесь, паскуды!

И это в то время, когда КПСС и её Политбюро во главе с Генеральным секретарём ЦК КПСС Горбачёвым являлась всё ещё руководящей партией в стране. Объединявшей не только 19 миллионов советских коммунистов в некий современный Орден со своим Уставом и Программой, но и большинство коммунистов всей планеты, живших ещё совсем недавно на постоянные денежные вливания из Москвы. И возмущавшихся с экранов телевизоров, что им теперь не только не на что вести борьбу в деле пропаганды коммунистических идей, но и сами их компартии находятся на грани развала из-за возникших вдруг финансовых проблем. До этого россияне даже и не подозревали, что почти все компартии мира, представителей которых делегаты очередного съезда КПСС встречали во Дворце съездов овациями, десятилетиями находились у них на иждивении.
Разрешив же экологические митинги в Москве с протестами против переброски северных рек на юг и др., власти страны и не догадывались, какого мощного джина они выпустили из бутылки и чем закончатся все эти мексиканские страсти. Ведь экология и политика нераздельны. Особенно для такой большой страны, как Советский Союз, да ещё с пустыми прилавками продовольственных магазинов. И если бы все вожди Советского Союза знали бы историю Московии, в которой все бунты черни были связаны с голодом, и проходили по формуле «обратно пропорциональной зависимости людей к доступной пище», то больше бы внимания уделяли крестьянству, приравненному большевиками, захватившими власть в стране в октябре 1917 года, к мелкой буржуазии. А значит подлежащему как класс эксплуататоров уничтожению. Пока к власти не пришли более здравомыслящие люди во главе с Хрущёвым, прекратившие огульные репрессии, разрешившие крестьянам иметь паспорта и перемещаться по стране и даже за её пределы. Тем самым окончательно ликвидировав крепостное право в России и давшие больше свобод людям. Но, видимо, не в полном необходимом объёме и слишком поздно! До сегодняшних дней все коренные земледельцы остаются на положении людей второго сорта. В основном это убелённые сединами пенсионеры, доживающие свои дни в умирающих деревнях и сёлах без всякой надежды на лучшую жизнь и достойную старость.
Как-то 1 мая, наблюдая разношёрстную толпу, двигавшуюся по Красной площади с клоунскими нарядами и лозунгами по типу приведённых выше, всё руководство страны во главе с Горбачёвым под улюлюканье собравшихся тут же покинуло трибуну мавзолея, на которой остались приветствовать демонстрантов только несколько чиновников. Обидно было и в этот раз, что мне, как и в детские годы, не удалось увидеть наших небожителей. Ведь я тогда шёл со всеми демонстрантами и уже впервые за много лет беспрепятственно прошёл на Красную площадь, ибо никаких оцеплений из солдат уже не было. А так как я шёл не в самых первых рядах пришлось довольствоваться только лицезрением Мэра Москвы Гавриила Попова, приветствовавшего демонстрантов рукой с каким-то мальчиком в районе Спасской башни Кремля. Тогда в толпе пронёсся слух, что с нами участвует в шествии и опальный в то время, но от этого только ещё более уважаемый в народе Б.Н. Ельцин.
На всех этих митингах я видел и слышал с близкого расстояния своих любимых актёров, правозащитников и политических деятелей. Видел выступавшего и набиравшего в то время популярность в стране будущего Президента России Ельцина. Правозащитников Травкина, Валерию Новодворскую, Карягина, Уражцева. Известную телеведущую Бэллу Куркову. Бывшего генерала КГБ Олега Калугина, священника Глеба Якунина, создателя театра на Таганке Юрия Любимова, актрису Марию Шукшину, и многих других известных и неизвестных в стране людей, активно выступавших за демократические преобразования и либерализацию экономики. И все эти демонстрации и митинги проходили под руководством той активной части коммунистов, значительная часть которых не могла уже управлять по-старому, а низы не хотели довольствоваться одними лишь голыми обещаниями. Иногда во время шествия между демонстрантами и милиционерами в кордонах происходили стычки, но конфликтные ситуации быстро разрешались и люди продолжали движение. Не было обоюдного озлобления, ибо все уже устали от пустых магазинных прилавков, роста цен на все товары первой необходимости и пустословия руководителей всех уровней, упражняющихся с высоких трибун в своём красноречии.
Тогда было очевидно, что народ, доселе безмолвствовавший 70 лет, наконец-то проснулся и дал всем понять, что необходимо считаться с его мнением по всем вопросам жизни и деятельности страны. А не только с мнением элитных доярок, знатных ткачих, хлопкоробов, рекордсменов-сталеваров и других представителей рабочего класса и трудового крестьянства, протиравших штаны и платья в Верховном Совете страны и скопом безропотно голосовавших за любые «эпохальные» для страны указания сверху.
Но уже много позже я понял, как непредсказуем и противоречив мир в своих благих намерениях. Страсти давно улеглись. Почти не слышно ничего о всех тех демократах, взявших в руки бразды правления страной и так и не изменивших жизнь к лучшему после провала путча ГКЧП в августе 1991 года. После которого вся Россия скукожилась до границ 17 века и, казалось, что вздохнула с облегчением, сбросив обременительный балласт в виде иждивенческих республик. Пришедшие же во власть бывшие партийные функционеры, провозгласившие себя демократами и сторонниками реформ, оказались ни на что не способными, кроме личного обогащения и многословных обещаний. По-другому и не могло быть – ведь по сути ничего не изменилось. Коммунисты, как правили страной, так и продолжили своё разрушительное действо. А весь провинциальный и почти весь столичный люд так и остался высокомерным великодержавником, потому что революции завершаются не штурмами крепостей и дворцов, а сменой понятий приоритетов в сознании людей, изменения их мировоззрения для перехода из мифологического их бытия во времени и пространстве в историческое.
26 марта 1993 года в Москве открылся внеочередной 9-й Съезд народных депутатов России, на повестке дня которого наравне с другими стоял вопрос об импичменте Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину. А 28 марта состоялся грандиозный митинг в поддержку Бориса Николаевича и проводимой им политики преобразования в стране. Я тоже примкнул к самому началу шествия людей в районе Триумфальной площади и прошёл со всеми по маршруту: Тверская – Охотный ряд – проезд Серова – площадь Ногина – Китайский проезд – Москворецкий мост. Наконец у Васильевского спуска состоялся митинг. По оценке выступившего на нём Ельцина, у храма Василия Блаженного собралось 100 тысяч человек. А по оценке правозащитника Гдляна – 300 тысяч. Мне же показалось, что народу собралось значительно больше.
На митинге выступили: вдова академика Сахарова Елена Боннэр, артист театра эстрады Минаев, актриса Федосеева-Шукшина, правозащитник Глеб Якунин, народный артист СССР Олег Басилашвили, Бэлла Куркова, Егор Гайдар, Бурбулис, Шумейко, Черниченко, священники Борис и Иннокентий и другие. Присутствовал, но не выступал Мэр Москвы Гавриил Попов. У подиума собора, откуда произносили свои речи собравшиеся, была организована продажа булочек и кондитерских изделий.
Инициаторы митинга просили всех собравшихся не расходиться по домам и принять участие в ночной вахте, когда будут подсчитываться голоса в Верховном Совете, чтобы избежать провокаций со стороны немногочисленных собравшихся недалеко демонстрантов в поддержку Хасбулатова.
Как потом оказалось, большинство депутатов не поддержали главного инициатора волнения спикера В.С. Руслана Хасбулатова, возглавлявшего оппозицию Ельцину.
А незадолго до этого митинга я получил вдруг повестку явиться в выходной день в военкомат Солнцевского района, где я состоял на учёте как офицер запаса, «для уточнения данных». И каково же было моё удивление, когда всех нас собравшихся в конференц-зале военных пенсионеров района какой-то контр-адмирал в отставке стал агитировать за поддержку Хасбулатова. Тут же поднялся шум в зале. Одни выкрикивали: «Не надо нас агитировать за этого горца, хватит для страны в прошлом и одного грузина». Другие им в ответ: «Дерьмократы, быстро же вы распрощались со своими партийными билетами, забыв чем вы все обязаны им». Принятие резолюции было сорвано, и этот контр-адмирал ушёл с подиума ни с чем, наверное, и сам сожалея в душе, что заварил всю эту кашу. Многие покидали собрание возмущённые обманом со стороны военкоматовских работников.
Вскоре кончилась поэзия митингов и в сентябре 1993 года начались московские предреволюционные будни.
21 сентября Президентом России был подписан Указ о прекращении полномочий Съезда народных депутатов и действовавшего Верховного Совета. Выборы в новый орган законодательной власти, - Федеральное Собрание,- были назначены на 11 – 12 декабря. На это у Бориса Николаевича были веские причины: все его решения и решения правительства блокировались Верховным Советом, в стране установилось даже не двоевластие, а безвластие, ибо многие субъекты федерации и автономные республики перестали подчиняться Президенту. Поэтому нужно было срочно что-то предпринять, иначе страна могла скатиться к гражданской войне. И это в стране с большими запасами ядерного оружия!
Верховный Совет не подчинился новому Указу и часть его депутатов стала усиленно готовиться к вооружённому противостоянию. Новым Президентом России ими был единогласно избран бывший Вице-Президент РФ генерал Александр Руцкой. В самом центре Москвы образовался своего рода Лихтенштейн со своим Президентом и Парламентом, развернувших усиленную агитацию среди москвичей и жителей других регионов в свою поддержку.
В Москву со всех уголков страны потянулись разного рода авантюристы и искатели приключений на халявные продовольственные пайки, спиртное и автоматы с патронами. Думаю, что если б Борис Николаевич открыл для них свои кремлёвские арсеналы, склады с ящиками водки и коробки с банками тушёнки, все эти джентльмены удачи грудью бы встали на защиту Кремля. Что свидетельствует о том, что российский народ в целом безразличен и инертен в деле участия в политической жизни страны. В противном случае в нашей стране не правили бы Генсеки по 18 и более лет, окружив себя разного рода подхалимами, льстецами, карьеристами, лизоблюдами и прочей шушерой, с которой кашу не сваришь.
Я почти каждый день навещал этот людской муравейник возле стен Белого дома, и каждый раз видел одни и те же красные знамёна, транспаранты с избитыми лозунгами, а возле них стариков и старушек, соскучившихся по дешёвым ветеранским пайкам, тёплым стульям в почётных президиумах и густым бровям, и усам генеральных секретарей.
Их можно было понять, ибо другой жизни они никогда не знали и наверняка уже никогда не узнают в этом хаосе взаимного недоверия и агрессии. Когда на их глазах рушился традиционный миропорядок, который толкал людей, в том числе и молодёжь, к поиску простых и окончательных решений. А их в принципе не может быть. История учит, что нельзя приказами, лозунгами и одними добрыми намерениями решать сложные вопросы социальной и национальной политики. Только путём диалога мнений всех и каждого можно добиться полезного для страны объединения.
Мятежными генералами создавались боевые подразделения и полки, строились баррикады, выковыривались булыжники из мостовой, чтобы в случае чего пустить их в дело против омоновцев вместе с огнестрельным оружием из арсенала Белого дома. Дымили походные кухни, по ночам горели костры, согревавшие вкупе с алкоголем гревшихся возле них мятежников. Милиция В.С. как ни в чём не бывало продолжала выполнять свои обязанности, не пропуская никого из посторонних в главный штаб восставших.
По всему было видно, что защитники В.С. серьёзно готовились к вооружённой борьбе. Среди молодёжи часто можно было видеть председателя Трудовой партии России Виктора Анпилова, призывавшего всех собравшихся не бояться омоновцев, как он выразился, «скрываюших под устрашающими шлемами и щитами свои трусливые душонки», и что «нужно смело на них нападать и бить их подряд всем, что попадётся под руку».
Несколько попиков проводили крестные ходы и молебны во здравие восставших. Возле станции метро «Баррикадная» агитаторы Руцкого и Хасбулатова разбрасывали листовки с призывом всем подняться на борьбу за воссоединение СССР (этого, по моему мнению, идеального союза волков и баранов) в его сложившихся за всю историю страны границах. И с просьбой фотографировать номера всех военных машин, подъезжающих к восставшей Пресне, чтобы после «победы над фашизмом» ни один боец, воевавший против защитников Белого дома, не ушёл от возмездия.
Этих агитаторов гоняла милиция, и всё же им большей частью удавалось разбросать и расклеить свои агитки.
Несмотря на явную коммунистическую направленность всего этого бунта, новоявленный Президент России Руцкой принимал корреспондентов в своём рабочем кабинете в Белом доме под трёхцветным российским флагом (кстати, этот же триколор веял и на крыше Белого дома), что особенно хорошо было видно во время его беседы с журналистом Невзоровым. Вокруг всего здания – одни кумачовые полотнища, а у него в кабинете – российский флаг, что не соответствовало общему настрою и духу всех его инсургентов. Очевидно, что эта несуразица и явилась основной причиной их поражения.
Москвичи в массе своей не поддержали Руцкого с Хасбулатовым, свидетельством чему служит грандиозная демонстрация и митинг 27 сентября в поддержку Указа Ельцина о роспуске В.С. Он хоть и был антиконституционным, но вынужденным и направлен был в первую очередь на предотвращение гражданской войны в России. Демонстрация состоялась сразу же после выступления на Красной площади знаменитого музыканта Мстислава Ростроповича. Многолюдное шествие по Тверской улице закончилось выступлением с трибуны возле старого здания Мэрии многих правозащитников и представителей российских областей и краёв. После такой массовой поддержки первого Президента России стало ясно, что дни защитников Белого дома сочтены. Хотя вся провинция страны с руководителями-коммунистами, не желавшая ничего менять в своей работе, поддержала В.С.
На следующий день, в понедельник, началась осада всей мятежной территории на Пресне. На всех подъездных улицах и переулках к ней были выставлены цепи омоновцев, бойцы которых никого не пропускали в Белый дом. Зато всех, пожелавших оставить его, беспрепятственно выпускали наружу. Почти весь периметр был окольцован несколькими рядами колючей проволоки. К блокаде были привлечены и многочисленные поливальные машины, кольцом окружившие территорию Белого дома.
Население Москвы разделилось на два лагеря и везде в очередях и стихийно возникавших тусовках только и были слышны споры людей, переходящие иногда в драки.
На Садовом кольце в районе Крымского моста толпа анпиловцев разгромила оцепление милиции, пытаясь тем самым спровоцировать беспорядки в столице.
Возле Смоленского гастронома была сооружена баррикада. Но провокация не удалась, и наступило 3 октября, день наивысшего по накалу страстей противостояния коммунистов Руцкого и силовиков Ельцина. День был воскресным, и сначала ничто не предвещало драмы, развернувшейся к вечеру на улицах и площадях столицы.
Я с женой смотрел французский фильм «Смертельный рейс». Где-то в 10 вечера показ картины прервался, и диктор Сорокина чуть взволнованным голосом сообщила, что только что к ним в Останкино поступило сообщение о прорыве боевиками блокады Белого дома и о завязавшейся перестрелке возле здания новой Мэрии на Пресне.
Ещё через некоторое время пришло новое сообщение о захвате боевиками под руководством мятежных генералов Ачалова и Макашова первых двух этажей Мэрии и о блокировании омоновцев в верхних этажах здания. А также о развернувшемся сражении с широкомасштабным применением огнестрельного оружия на подступах к телецентру «Останкино».
Мы с Верой немного поволновались, но всё же продолжили просмотр кинофильма. Вдруг показ опять прервался, и на экране появилась заставка со словами «Важное сообщение». Вскоре на экране опять появилась Сорокина с сообщением, что передачи 1-го канала прекращаются, т.к. телецентр интенсивно обстреливается, и на первом этаже от разрыва снаряда возник пожар.
Вскоре на экране РТР появился Егор Гайдар уже из телестудии на Шаболовке с призывом к москвичам защитить Кремль и Мэрию на Тверской,13 от возможного нападения боевиков, «ибо силы МВД деморализованы, армейские части на помощь не подходят, иметь же дело приходится с бандитами и погромщиками».
Я тут же засобирался в дорогу. Вера ни в какую не захотела меня отпускать, вцепившись в меня своими довольно сильными крестьянскими руками. Пришлось применить и мне силу, выйти на улице и пешком по Лукинской топать до станции Переделкино. Около 11 вечера я сел в электричку, и минут через 40 был уже возле здания Моссовета - Мэрии, где собралось тысяч 5 народа. Выступал Тельман Гдлян, который призывал всех собравшихся организовать вокруг Кремля и Мэрии живое кольцо.
Я подошёл к какому-то мужчине с повязкой и с мегафоном в руке. Представился офицером запаса и попросил его зачислить меня в одну из формируемых дружин в качестве кого угодно. Мужчина с мегафоном поздоровался со мной за руку, ответив, что тоже является офицером запаса, и показал на строй стоящих неподалёку людей возле памятника Юрию Долгорукому. Я без всяких церемоний занял место в строю и вскоре, оглянувшись по сторонам, заметил, что рядом со мной стоит одна молодёжь от 20 до 30 лет. Мне даже показалось, что я здесь лишний, но поздно уже было отступать и тем самым показывать свою нерешительность. Как и я, все они стояли без каких-либо рюкзаков или сумок, рассчитывая очевидно на быстрое окончание всей этой заварушки.
Нашей группе в 20 человек присвоили наименование 4-го отделения 4-й роты, хотя слово «взвод» ей бы подошло больше. Перед строем стоял, слегка покачиваясь, подвыпивший командир роты, неожиданно спросивший, есть ли в строю офицеры? Вместе со мной из строя вышли несколько человек. Оказалось, что ему нужны были бывшие десантники и подрывники. Для каких целей – не объяснил. Я, хоть и проходил в армии военно-инженерную подготовку и подрывное дело, промолчал – не хватало мне ещё в 49 лет что-то взрывать или убивать.
Через какое-то время нас строем повели на место, где мы должны были организовать пункт по охране Мэрии. Пункт этот оказался как раз возле нового здания Художественного театра на Тверском бульваре, в одном из близлежащих переулков с двумя арками, где уже стояли две машины «скорой помощи».
По прибытии на место мы сразу же получили задачу от командира нашего отделения Дякина соорудить баррикаду во дворе с задачей не пропускать никого в сторону Мэрии. За исключением жильцов прилегающих домов по предъявлении ими паспортов с пропиской. Хотя всем было ясно, что ни у кого из них, конечно же, с собой не будет этих паспортов, да ещё и ночью.
Довольно быстро из подручного материала, - досок, железных решёток, старых радиаторов, выброшенных на свалку, и другого хлама, - мы соорудили что-то лишь отдалённо напоминающее по кинофильмам о революции 1905 года две баррикады высотой от силы в один метр. Разожгли костёр и стали ждать припозднившихся прохожих, не заставивших себя долго ждать на нашем участке, и пропускаемых нами под их честное слово, что они здесь живут.
Вскоре из ближайшего дома выскочила женщина лет 30 в одном халате на голом теле и тапочках на босу ногу и стала всех нас ругать, покрывая матом, что мы не даём ей и её ребёнку спать, что она в гробу видела нашу демократию, которая довела всю страну до разрухи и нищеты. В конце своей тирады она потребовала немедленно убрать одну доску нашей баррикады, которая угрожающе надвинулась в окно её квартиры. Ребята оказались на высоте. Без всяких грубых слов и признаков недовольства они тут же убрали доску, заваленную тяжёлыми батареями и, как могли, успокоили женщину.
У костра за разговорами потекли долгие ночные часы ожидания развязки напряжённой ситуации в городе. Рядом с нами стояли две машины «скорой помощи» и в одной из них имелся приёмник, по которому всё время сообщалось о количестве убитых возле Останкинской телебашни, у новой Мэрии и здания редакции газеты «Московская правда» на Беговой. И ничего о предпринимаемых шагах правительства по подавлению мятежа.
Через какое-то время я с двумя ребятами пошёл в разведку к агентству «ИТАР-ТАСС», т.к. по радио сообщили, что вход в это агентство охраняют уже солдаты мятежного Верховного Совета. У здания ТАСС мы действительно увидели двух солдат с автоматами, в бронежилетах и в касках. Но глупо было бы спрашивать у них, чьи они и кто их сюда поставил. Не исключено, что они и сами этого не знали.
Во всём ощущалась неопределённость и растерянность властей, что особенно ощущалось по радиопередачам.
Так и не узнав ничего нового, мы возвратились к костру, сообщив своим товарищам, что на улицах полно молодёжи, ожидающей, как и мы, развития событий. А кто охраняет вход в агентство – неизвестно.
За разговорами у костра меня, как никогда и нигде раньше, потянуло на философию в связке с событиями в Москве, в которые я оказался вовлечённым по собственной воле. Захотелось соотнести себя с вечностью, космосом и суетой жизни. Попутно удивляясь превратностям судьбы, перевоплотившей меня в одночасье из завоевателя в Чехословакии в 1968-72 годах и в Афганистане в 1986-ом, функционера в прошлом двух мощнейших оккупационных советских военных группировок в виде Центральной группы войск и 40-й армии, в защитника демократии. И вот я опять в водовороте политических и военных страстей, как и много лет назад, сижу опять у первобытного костра, но уже у себя на родине, и какая меня здесь в Москве ожидает судьба завтра - неизвестно. Уж очень не хотелось оставаться безучастным в это новое смутное и тяжёлое для всех россиян время. Хотелось, как никогда раньше, жить и увидеть своими глазами ближайшее будущее родной страны.
Ребята, узнав от меня, что я подполковник и в прошлом командир артиллерийского дивизиона, как мне показалось, немного насторожились, замолчав на какое-то время. Но беседа вскоре снова продолжилась с прежней непринуждённостью, и мне даже посчастливилось услышать несколько интересных анекдотов.
По радио говорили одно и то же, что невольно порождало сомнения в душе по поводу предстоящего конечного результата продолжавшегося противостояния. Чувствовалось во всём, что власти растеряны и не знают, что предпринять.
С улицы доносились звуки выстрелов, но, как я уже убедился в разведке, вся эта трескотня являлась результатом баловства накачавшихся пивом мальчишек, толпами бродивших по улицам и взрывавших разного рода самодельные хлопушки и просто капсюли из желания поозорничать и, очевидно, накалить ещё больше обстановку в городе.
Размышлял, наверное, вместе со всеми, как поведу себя, если вдруг на наши баррикады пожалуют вооружённые боевики. Ведь кроме камней и палок у нас не было никакого оружия. И чем их встречать не приходило в голову. А прецедент уже был. Сразу же после того, как мы построили свою баррикаду, к нам на пост пожаловала довольно внушительная группа молодых людей с довольно увесистыми дубинками в руках, спросившая, за кого все мы здесь собрались воевать и, узнав, что за Ельцина, заулыбались, пожелали нам удачи и ушли. А если б пришли молодые ребята, поддерживавшие коммунистов Руцкого? Ещё Зигмунд Фрейд говорил: «В толпе даже умный человек глупеет». Тем более, когда через несколько дней после всех этих событий стало известно, что на Пушкинской площади проходил в это время сбор боевиков для похода на Кремль.
И в это же время были обстреляны солдатики, охранявшие вход в здание агентства «ИТАР-ТАСС» из проезжавшей мимо машины, и один из них был убит. Но все мы при постоянных разрывах петард и капсюлей не могли услышать выстрелы с расстояния где-то в 150 метров. Если б услышали, привлекли бы одну из машин «скорой помощи».
Костёр не мог всех согреть, и мы жались друг к другу, пытаясь таким способом не замёрзнуть окончательно.
Около 7 утра над Белым домом, от нас по прямой примерно в 2-х километрах, зависли 3 вертолёта, которые, как потом я где-то читал, выявляли снайперов на крышах домов. Вскоре затрещали автоматы, заохали пушки. Под выстрелы которых меня опять потянуло на размышления и вопросы, главным из которых был: что плохого мне, командиру в запасе, сделала советская власть, если я вот так сижу здесь в стане её врагов и спокойно ожидаю окончания расстрела последних защитников островка какого-никакого, но всё же социализма. Воспитавшего меня, давшего бесплатно образование и одарившего подполковничьими погонами с солидной по меркам сегодняшнего времени военной пенсией и московской квартирой. Несмотря на мою природную лень, рождение дочери от чешки, что расценивалось в советское время как предательство Родины, огрехи на службе и выговоры за пьянки. Когда почти вся провинция поддерживает коммунистов. Да и покойный батя мой, член КПСС с 1918 года, вряд ли одобрил бы мой поступок.
Да, я был почти 27 лет рабом в армии, которого шпыняли и гоняли все, кому не лень, но ведь благодаря этой неволе могу теперь, как самый последний лентяй, целыми днями лежать на диване и плевать в потолок.
На ум приходили разные оправдания. Вкратце все они сводились к одному аргументу: «я не равнодушен к судьбе России, поэтому пришёл сюда защищать законную власть».
Из Мэрии нам принесли бутерброды и ещё несколько бутылок «фанты». Все машины «скорой помощи» через какое-то время уехали.
Возникла проблема с туалетом, ибо поднявшееся солнце осветило углы небольшого дворика, и оправляться на виду у всех жильцов близлежащих домов было неудобно. Поэтому все мы по очереди на метро с пересадками отправлялись в ближайший туалет – в Александровский сад возле Кремля.
На Тверской появилось много народа с плакатами и российскими флагами в поддержку Б.Н. Ельцина.
С рассветом жители домов стали приносить нам еду. Появился откуда-то спирт и газетчики с записными книжками. Вышла из своего полуподвала на работу и вчерашняя наша знакомая, покрывавшая нас вчера площадной бранью за нашу сооружённую баррикаду и беспокойную ночь. Только теперь её было не узнать. Вся нарядная, накрашенная, она улыбалась, шутила и даже кокетничала с ребятами.
На утренней поверке оказалось, что ночью 6 человек нашего отделения покинули пост. Но мы нисколько не были в обиде, ибо все пребывали уже в состоянии лёгкого опьянения от спирта и от радости несомненной победы над мятежниками.
Приехал какой-то высокий чиновник из Мэрии Олег Иванович, по фамилии то ли Белоусов, то ли Беляков, проверивший нашу боеготовность и сообщивший, что расслабляться пока рано, нападение на Мэрию можно ожидать в любую минуту. Поэтому посты живого кольца будут существовать до особого распоряжения. Хотя народ на Красной площади, как нам стало известно, дежуривший всю ночь, уже разошёлся по домам.
Вскоре после посещения чиновника из Мэрии вдруг разнёсся слух, что в нашу сторону движется большая группа вооружённых боевиков, и нам поступил приказ соединиться с людьми соседней баррикады, вооружившись прутьями и булыжниками. Что и было незамедлительно исполнено. У ребят соседней баррикады оказались даже бутылки с горючей жидкостью, которые тут же были приведены в готовность №1. Прождав нападение в таком взведённом состоянии минут 15, все стали расходиться по своим местам. Но как осуществлялась связь из Мэрии с нашими постами? Ведь никаких средств связи на баррикадах я не видел. Или плохо смотрел?
Около 3 часов дня я решил, не отпрашиваясь ни у кого, съездить домой помыться. И, захватив фотоаппарат (с собой я его боялся брать, ибо люди в той неясной обстановке могли неправильно истолковать моё фотографирование) с несколькими бутылками водки из своих запасов, сначала посетить набережную Тараса Шевченко, чтобы запечатлеть на фотоплёнку столь уникальный исторический момент – разгром и пожар Белого дома. А уже после этого вернуться к ребятам не с пустыми руками, чтобы отпраздновать победу, надеясь, что пост у театра будет существовать до позднего вечера.
Вера обрадовалась моему возвращению, тут же накрыла стол. Она, бедная, всю ночь не спала, слушая информацию о перестрелках на улицах Москвы по радио и ТВ, переживая за меня.
Я тут же принял душ, попил чая, отказавшись от завтрака, ибо не был голоден, и засобирался в обратную дорогу. Вера опять попыталась не пустить меня, но не так уже рьяно, как ещё недавно перед моим уходом.
С Киевского вокзала я сразу же направился к набережной и увидел по дороге к ней множество военных машин и солдат с оружием. А на набережной Тараса Шевченко большую толпу людей, танки, обстреливавшие несколько часов назад Белый дом и солдат.
Люди залезали на эти танки и смотрели на горящее здание Верховного Совета и их защитников, стоящих уже покорно в качестве пленников на лестнице в оцеплении омоновцев и спецназовцев. Вспомнились тут же строки, переиначенные из известного со школьной скамьи стихотворения про Октябрьскую революцию:

Бежит ОМОН, бежит спецназ,
Стреляют на ходу.
Ах, как же не хватало вас
В семнадцатом году!

Трещали автоматные очереди, но, судя по тому, что подразделения и толпы зевак на набережной не обстреливались, всё ещё остававшимися в здании боевиками, можно было заключить, что это спецназовцы внутри здания проводили зачистки комнат. Или просто кто-то праздновал победу, стреляя в воздух. Ведь всего лишь одной автоматной очереди по стоящим на набережной противоположного берега Москвы-реки толпе было достаточно, чтобы кого-то задеть пулями. Потому что убойное действие пуль из автомата АК-74 или АКМ (где-то соответственно 1350 - 1500 метров) раза в два превышало расстояние от одного берега реки Москвы до другого в том районе.
Погода стояла солнечная и время, хоть и приближалось к 6 вечера, но было довольно тепло и светло для фото и киносъёмок, чем не преминули воспользоваться иностранцы, стоявшие вместе со всеми на набережной. Вместе с толпой стояли и машины с радиостанциями.
Весь верх Белого дома был чёрным от копоти, а из окон верхних этажей развевались языки пламени.
Многие омоновцы были в масках. Видел, как двое из них, заломив руки за спину, вели кого-то по Калининскому мосту в сторону Белого дома.
Израсходовав несколько фотоплёнок, я отправился к ребятам на баррикады в надежде застать их ещё на месте. Ведь за проведённую ночь у костра я с ними подружился, и хотелось продолжить нашу встречу.
На Тверской по-прежнему было многолюдно. Звучала музыка. Народ ликовал по поводу одержанной победы. День уже клонился к вечеру и, придя во двор, я уже никого не застал у баррикад, сиротливо выглядевших уже как кучи хлама. Дымил погасший костёр и возле него я увидел дворника с метлой в руках и с равнодушным лицом убиравшего за нами мусор.
Вскоре я был уже дома к радости жены и сына.
Сразу же пришлось звонить своему шефу Долину домой и объясняться с ним по поводу моего прогула. Надо было придумать какую-нибудь другую причину своего невыхода на работу. А я возьми, да и ляпни, что участвовал в «живом кольце» в центре города. Из-за этого директор завода (я в то время работал инженером на заводе «Полимерпласт» на Волгоградском проспекте в отделе капитального строительства), видимо, симпатизировавший коммунистам, при каждом удобном случае подтрунивал меня.
5 октября, т.е. на следующий день после всех этих эпохальных событий, по заданию своего шефа на работе Долина я ездил на одно предприятие в Останкино. Возле телецентра и телебашни с её иглой, о которой кто-то хорошо сказал, что «если её убрать, то люди начнут думать», увидел множество БТР-ов, солдат, военные машины, разрушенные ограждения и рекламные щиты, несколько сожжённых машин, разбитые окна телецентра.
Сделал несколько фотоснимков солдат на БТРе, рискуя, получить от них пулю в лоб. Потому что всего лишь несколько часов до моего фотографирования, как я потом узнал, кто-то из них убил по ошибке из автомата то ли фотографа, то ли дворника, показавшегося им боевиком. И это когда уже давно прекратилось сражение возле телецентра!
Возле главного входа предприятия, в котором я должен был уладить служебные дела, увидел метущегося в панике директора, на несколько минут оставившего без присмотра свою «Волгу» (ГАЗ-24) и машину угнали. От работников узнал, что несколько пуль во время боёв долетели до окон и их здания.
Уладив все дела, я отправился опять к Белому дому. Станция метро «Баррикадная» уже работала (4-го она была закрыта). У самого здания Верховного Совета через каждые 5 метров стояли военная техника, поливальные машины со спущенными колёсами, много сожжённых машин. Территория была вся окутана клубами дыма, то ли всё ещё от вчерашнего пожара, то ли от сжигаемого мусора. Кое-где лежали уже цветы в память о погибших. Близко к самому зданию омоновцы никого не подпускали. Не было уже красных флагов, транспарантов, портретов Ленина и Маркса и возле них старичков и старушек, никак не желавших расставаться со своей комсомольской и партийной молодостью, а с ней и мечтой о светлом будущем.
Народу возле оцепления стояло предостаточно. Люди подручными средствами или просто булыжниками как молотками расплющивали и отрезали себе на память куски колючей проволоки – тернового венца защитников первого Парламента России. Когда неизвестно, на чью сторону в будущем станет история. Какие-то иностранные корреспонденты с микрофонами в руках тут же спрашивали: «Зачем вы это делаете?». Спросили и меня на ломанном русском языке, на что я ответил: «На память о четвёртой революции в России». Валялись стреляные гильзы, которые люди рассовывали по карманам. Встречались и боевые автоматные патроны.
Позже я узнал, что никто из депутатов Верховного Совета в этой мясорубке не пострадал. А вот рядовых защитников дома полегло немало. Речь шла о сотнях погибших, хотя вряд ли кто может и сегодня назвать приблизительное их число, а также количество раненных и контуженных.
Из всех защитников Белого дома наиболее последовательными и даже фанатичными в своём рвении во имя коммунистических и других идеалов оказались приднестровцы, баркашовцы и анпиловцы. Они организованно оборонялись под руководством генералов Руцкого, Макашова и Очалова, и организованно отступили из Белого дома по подземным коммуникациям.
У стен всё ещё дымившегося здания гадал: каким теперь будет Парламент? Ибо ушедший в историю Верховный Совет был, как многие стали утверждать, «реликтовым порождением коммунистического зла с его уничижительным отношением к людям». То, что новая говорильня, «рождающая истину» необходима не вызывало никаких сомнений. Ведь парламентаризм в средневековой Европе зародился на основе независимых судов, решавших спорные вопросы между феодалами-землевладельцами и придворными аристократами. Зародился уже с возникновением класса буржуазии в противовес авторитаризму и монархии, доказав на протяжении многих столетий свою эффективность как гаранта стабильности и развития. Любая страна без наделённого полномочиями дублёра – всё равно, что машина с одним мотором. Сломался – всё движение вперёд останавливается.
Ясно было, что теперь высший представительный и законодательный орган страны будет другим, без знатных стахановцев и ударников сельского труда, ничего не понимающих ни в бизнесе, ни в юриспруденции, ни в банковском деле. И хоть он возникнет, по сути, на пустом месте, очень хочется верить, что со временем он станет независимым, профессиональным и состоящим из людей обеспеченных, а посему не подверженных коррупции, заинтересованных в честном предпринимательстве и понимающих, как его организовать в масштабе всей страны. А не из горлопанов и демагогов, использующих трибуну для пиара, продвижения по службе и достижения своих честолюбивых и корыстных целей.
И в заключение. На мой взгляд, кровавые события начала 90-х годов в Москве произошли, в основном, не из-за размежевания людей по национальным и религиозным признакам (в Швейцарии люди говорят на трёх языках, привержены к разным религиозным конфессиям, но и не думают выступать друг против друга и делить страну). А из-за противоречий между теми, кто хочет жить на основе проверенных временем общеевропейских ценностей: с независимым парламентом и судом, свободными СМИ, частной собственностью на средства производства, свободными всенародными выборами и т.д. А к ним с большой натяжкой (лиха беда начало) отношу Ельцина и его окружение, себя, своих товарищей по баррикадам возле Мэрии. И их противниками, кто пытается вернуть страну в СССР, к мракобесию, новому культу личности, социальной уравниловке и феодальному, приказному управлению хозяйством, чем ставится под удар всё развитие проекта под названием «Россия».
Последних, к сожалению, в стране подавляющее большинство. И, пока в людях не будет трезвого отношения к судьбе России в целом и всех её составляющих, пока не возьмут верх специалисты по компромиссам и переговорам между противоборствующими сторонами, не видать нам стабильности и порядка в России, где всегда нужно было жить долго, чтобы дождаться хоть каких-нибудь изменений. А если эти изменения вдруг происходили, как в феврале, октябре 1917 года и в августе 1991-го, в стране наступала эйфория вседозволенности, заканчивавшаяся большой, или малой кровью. Жизнь так устроена, что, либо ты умираешь в иллюзиях, либо иллюзии умирают в тебе. В конце концов, как хорошо сказал артист Алексей Серебряков: «Уж лучше искусственные улыбки Запада, чем искренняя злоба российского хама!». А пока подавляющее большинство россиян не хотят расставаться с призраком коммунизма и это нормально. Было бы гораздо хуже, если б все, как по команде, меняли свои взгляды. А это значит, что предстоит долгая дискуссионная работа по выработке общего вектора развития уже с учётом первых ростков демократии и свободного предпринимательства. Только бы не влез в этот процесс какой-нибудь диктатор, для которого все мы опять станем невидимыми и неслышимыми одноклеточными.
Поэтому будем с оптимизмом смотреть вперёд и надеяться, что теперь страна пойдёт другим путём, ибо на «марксистские диалектические законы развития общества» нет уже никакой надежды. Ведь до западной цивилизации с её высоким жизненным уровнем нашей стране с её феодально-базарными отношениями ещё ой как далеко! К тому же у нас нет опыта по переходу от социализма к капитализму, несмотря на большое количество философской литературы, научных трудов, институтов по изучению капитализма и социализма и т.д. Оказалось, что гораздо легче построить социализм из капитализма, забрав всё у всех и поделив между всеми поровну, а не создавая материальные ценности в соответствии со способностями и усидчивостью каждого. При котором, чем больше человек зарабатывает на основе Закона, частной собственности на средства производства и благодаря своему трудолюбию, таланту или простому умению, тем больше платит налогов на содержание армии, милиции и всех других дотационных и социальных структур.
А события 3 – 4 октября 1993 года в Москве показали, что, как и в октябре 1917 года, голубая мечта людей о благополучной и сытой жизни в будущем наконец-то опять пересилила прозу серых безрадостных будней. А разве можно людей лишать грёз – пока что единственной реальности в этом мире? Пока они существуют, будет и меняться жизнь в наше непростое время. А всё, что ни делается, всё к лучшему.

10.02. 1994 г

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР КОЗЫРЕВ СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Вложение 27032

Этой статьёй я продолжаю галерею участников Великой Отечественной войны из числа своих родственников и знакомых, которые своим фронтовым опытом, эрудицией, оптимизмом, знаниями, своим благожелательным отношением ко мне формировали моё мировоззрение, помогали в выработке характера и, главное, воспитывали в духе русского патриотизма, за что я им всем искренне признателен. А благодаря Интернету у меня появилась возможность донести о их земном существовании всем, кто любит российскую историю, интересуется её участниками и находит в моих работах знакомые или родственные имена, свидетельством чему служат многочисленные ответы по электронной почте на мой адрес.
Речь пойдёт о друге первого мужа моей мамы котовца Тукса Альфреда Мациевича, тоже котовце, генерал-майоре Козыреве Сергее Михайловиче. С которым прошли мои детство и юность (каждое лето мы с дядей Серёжей и тётей Катей, как я их называл, жили у нас на даче). И с которым я встречался во время своей 26-летней офицерской службы в отпусках в Москве.
К сожалению, удалось собрать лишь малую часть документального материала о его службе, и поэтому мне не придётся утомлять читателей долгим повествованием. Но и того, что есть, достаточно, чтобы получить о нём, игравшем не последнюю роли в Великой Отечественной войне, представление. И тем самым мельком взглянуть ещё и ещё раз на страницы самой кровопролитной в истории человечества Второй мировой войны, победа в которой на нашей стороне обеспечивалась, в том числе, и близкими мне по родству и дружбе с моими родителями и со мной людьми.

Итак.

РЕСПУБЛИКАНСКИЙ МУЗЕЙ
Г.И. КОТОВСКОГО И С.Г. ЛАЗО
Г. КИШИНЁВ, ул. КОМСОМОЛЬСКАЯ, 31
№ 71 от 30 марта 1990 г.
Телефон 2-11-18.

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ КОЗЫРЕВ

С.М. Козырев родился 22 сентября 1900 года в селе Раменье Костромской области. Работать начал с 12 лет. В Красной Армии с июня 1919 года. Участник гражданской войны, воевал с белополяками и врангелевцами. С 1923 по 1932 гг служил в 9-й кавдивизии, прошёл путь от помощника командира взвода до командира эскадрона, помощника начальника штаба полка. Член КПСС с 1928 года. С 1932 по 1936 гг учился в Военной воздушной академии имени Жуковского. Участвовал в сражениях Великой Отечественной войны, будучи начальником штаба корпуса.
В 1950 году окончил Высшие академические курсы при Высшей военной академии имени Ворошилова. Уволился в запас в 1955 году с поста заместителя начальника штаба воздушной армии.
Генерал-майор Козырев за многолетнюю службу в рядах Советской Армии был награждён 14 правительственными наградами.

Уважаемый товарищ Жемайтис!

В издательстве «Картя Молдованяскэ», г. Кишинёв, в 1979 году были опубликованы биографические очерки соратников Г.И. Котовского под редакцией А. Есауленко (Сб. «Котовцы»). На стр.159-161 очерк П. Герасименко, посвящённый А.М. Туксу. Это все сведения, которыми мы располагаем. В нашем музее хранится очень много вещей С.М. Козырева, некоторые из них экспонируются.
В то же время у нас нет документальных сведений биографического характера, нет воспоминаний.
Высылаем вам те сведения, которыми мы располагаем. У нас хранятся его фотографии, награды, грамоты и другие предметы.
К сожалению, это всё, что мы можем вам сообщить.
Желаем Вам успехов. С уважением к Вам зав. отделом Е.В. Кондрунина.

Уже давно нет этого музея, и где все экспонаты его – никто не знает.
Спустя 21 год через свою знакомую сотрудницу Российского государственного архива социально-политической истории Ирину Габриэловну Тер-Габриэлян, без помощи которой многие мои статьи, опубликованные в различных московских журналах и газетах, а также размещённые в Интернете, выглядели бы намного беднее и бледнее, мне удалось раздобыть материал и на Козырева.

«Автобиография.
На Начальника штаба 18 Авиационного корпуса 10 Воздушной Армии,
полковника КОЗЫРЕВА СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВИЧА.

Я, Козырев Сергей Михайлович, родился 22 сентября 1900 года в селе Раменье Корцовской волости, Солигалического уезда Костромской губернии (по старому административному делению, так как нового названия по причине потери связи с родиной с 1928 года не знаю).
Родители до Великой Октябрьской революции занимались сельским хозяйством (середняки).
Кроме того, отец был по профессии маляр и ежегодно на летний период уезжал в город Москву на сезонные работы.
Умер в городе Москве в 1915 году. Мать до 1930 года занималась сельским хозяйством. В 1930 году умерла. Хозяйство было нарушено младшим братом КОЗЫРЕВЫМ ВАСИЛИЕМ МИХАЙЛОВИЧЕМ, который в то время работал в Москве по специальности водопроводчика в ГПУ.
Я до 1912 года воспитывался при родителях в селе Раменье Корцовской волости Солигалического уезда Костромской губернии.
В 1911 году окончил церковно-приходскую школу в селе Раменье. В 1912 году был увезён отцом в город Москву и был отдан в ученье малярному делу подрядчику СКВОРЦОВУ, где и работал по октябрь-месяц 1914 года. С октября-месяца 1914 года решил переквалифицироваться и поступил на работу учеником-слесарем по отоплению к частному подрядчику Кириллову в городе Москве, где и проработал до октября-месяца 1916 года.
В октябре-месяце 1916 года по рекомендации товарища по деревне, работавшего на вагоностроительном заводе при станции Мытищи Северной железной дороги (20 км от Москвы) поступил на этот завод по специальности слесаря по отоплению, где и проработал до мая-месяца 1919 года.
14 июня 1919 года в момент нахождения в отпуске на родине в селе Раменье добровольно вступил в ряды РККА в Солигалическом военном комиссариате Костромской губернии, где и нахожусь по настоящий момент.

За время пребывания в Красной Армии служил:

Июнь-июль 1919 года в 1-ом запасном стрелковом полку Ярославского военного округа в городе Кинешме красноармейцем.
Июль-август 1919 года в 1-ом запасном стрелковом полку 14 армии в городах: Миргород и Прилуки красноармейцем.
Август-октябрь 1919 года в 33 стрелковом полку (он же 512 стрелковый полк 57 стрелковой дивизии 14 армии) красноармейцем-пулемётчиком, начальником пулемёта, помощником командира взвода.
С ноября 1919 года по 20-25 ноября 1920 года в 23 кавалерийском полку 4-й кавдивизии 1-й Конной армии красноармейцем, командиром отделения, откуда выбыл по болезни в город Харьков.
С 7 января 1921 года по июнь-месяц 1922 года учился на 13-ых Харьковских кавалерийских курсах в городе Чугуеве, откуда выбыл по расформированию в составе части на 11-ые кавалерийские курсы в городе Белая Церковь.
С июня 1922 года по сентябрь 1922 года учился на 11-ых Киевских кавалерийских курсах в г. Белая Церковь, откуда выбыл по расформированию в составе части на 1-ые Крымские кавалерийские курсы.
С сентября 1922 г по 23 сентября 1923 г учился на 1-ых Крымских кавалерийских курсах в г. Симферополе, каковые и окончил, получив звание «Краском».
С 10 ноября 1923 г (после отпуска) прибыл в 49 кав. полк 9-й Крымской кавалерийской дивизии 2-го кав. корпуса, где и служил до мая-месяца 1932 года на должностях пом. ком. взвода, старшины (в порядке стажировки), ком. взвода, пом. командира эскадрона, командира эскадрона и зам. начальника штаба полка.
С 19 мая 1932 года учился на командном факультете Военно-воздушной академии им. Жуковского, каковой и окончил по первому разряду в апреле 1936 года (Приказ НКО по личному составу армии №798 от 30.4.1936 г).
С 6 июня 1936 г по 9 февраля 1938 г служил на должности начальника оперативного отдела 5-го тяжёлого авиационного корпуса ВВС Заб. ВО в городе Нерченске.
С 9 февраля по 18 марта 1938 г занимал должность начальника штаба 73 истребительной бригады ВВС Заб. ВО г. Читы.
По расформированию 73 истребительной авиабригады, в связи с реорганизацией ВВС КА, был назначен на должность начальника штаба 8 ИАП, которую занимал с 18 марта 1938 г по 15 июля 1939 г.
С 15 июля 1939 г по 23 апреля 1940 г работал на должности начальника 2-го отдела штаба ВВС Заб. ВО г. Читы.
С 23 апреля 1940 г по 15 августа 1941 г работал на должности Начальника забайкальской школы пилотов в Улан-Уде.
С 15 августа 1941 г по 31 декабря 1941 г работал на должности нач. оперативного отдела штаба ВВС Забайкальского фронта г. Читы.
С 31 декабря 1941 г по 1 августа 1942 г работал на должности начальника штаба ВВС 17 армии в г. Баин-Тумэн МНР.
По упразднению штаба ВВС Армии с 1 августа 1942 г по 23 июля 1943 г работал на должности начальника штаба 246 истребительной авиационной дивизии 12 Воздушной армии г. Баин-Тумэн МНР.
С 25 июня 1943 г по 21 июля 1944 г работал зам. начальника штаба и врид начальника штаба 12 Воздушной армии г. Читы.
С 23 июля 1944 г по 2 декабря 1944 г работал начальником штаба 11 Воздушной армии ВВС ДВФ гор. Куйбышевка-Восточная.
По расформированию 11 Воздушной армии с 2 декабря 1944 года по настоящий момент работаю начальником штаба 18 Авиационного корпуса, сформированного на базе 11 ВА.
За период службы в Красной Армии участвовал в походах и боях в период гражданской войны с августа 1919 года по декабрь 1920 года против Деникина, поляков и Врангеля. В период 1921 г против банды Махно в районе Харькова, Днепропетровска и Купянска.
Против японских империалистов с 9 августа по 3 сентября 1945 года.
За период службы в Красной Армии награждён:

- медалью «20 лет РККА»,
- орденом «Красная Звезда»,
- орденом «Орденом Ленина»,
- двумя орденами «Красное Знамя»,
- медалью «За победу над Германией»,
- медалью «За победу над Японией»,

Ранений и контузий не имею.
В ряды ВКП (б) принят 28 июня 1928 года парторганизацией 49 кав. полка 9-й
Крымской кав. дивизии. Партийных взысканий не имею. Номер партийного
билета 1983005.
За период нахождения в рядах ВКП(б) выполнял и выполняю следующие партийные обязанности:

-1930-31 гг – член президиума эскадронной парторганизации в 49 кав. полку;
- 1937-38 гг – парторг низовой парторганизации штаба 5-го авиационного корпуса;
- 1943-44 гг – член дивизионной парт. комиссии 246 истребительной авиадивизии;
- 1944 г – член армейской парт. комиссии 12 Воздушной армии;
- 1945-46 гг – член корпусной парт. комиссии 18
авиакорпуса.

В других партиях не состоял, отклонений от Генеральной линии партии не имел.
В Белорусско-Толмачёвской антипартийной группировке не состоял.
В старой армии не служил. В плену у белых не был
Под судом и следствием не состоял.
Женат в 1926 году на Коломейчук Екатерине Григорьевне, 1902 года рождения. Жена после Октябрьской революции и до замужества жила на иждивении своих родителей.
Родители жены:

- отец – Коломейчук Григорий Степанович;
- мать – Коломейчук Дарья Андреевна, до Октябрьской революции жила в Одессе.

Отец работал слесарем мастерских «Замгор», а мать домохозяйка.
После Октябрьской революции родители жены переехали на родину в село Павловка Фрунзенского района Одесской области, где занимались сельским хозяйством.
Отец умер в 1926 году, а мать в 1928-ом. Со смертью матери хозяйство нарушено. Больше у жены близких родственников нет.
Мои родственники – брат Василий Михайлович работает бригадиром монтажников «Метростроя» в гор. Москве. В ряды Красной Армии в период Отечественной войны не призывался как находящийся на особом учёте по постройке оборонных сооружений.
Мои родственники и родственники моей жены за границей не проживали.
Моих родственников и близких родственников моей жены в плену у немецких фашистов не было, а также и на территории, оккупированной немцами, не проживали.

НАЧАЛЬНИК ШТАБА 18 АВИАЦИОННОГО КОРПУСА

ПОЛКОВНИК подпись КОЗЫРЕВ

1 августа 1946 г.

ДАННУЮ ПОДПИСЬ ПОЛКОВНИКА КОЗЫРЕВА СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВИЧА
ЗАВЕРЯЮ: ВРИД НАЧ. ОТДЕЛА КАДРОВ 18 АВИАКОРПУСА

СТ. ЛЕЙТЕНАНТ подпись КУКУШКИН».

Далее, судя по послужному списку РГАСПИ:

- с апреля 1947 г по май 1949 г Козырев начальник штаба 6 – 73 Воздушной армии;
- с мая 1949 по июнь 1950 гг слушатель Высшей военной академии им. Ворошилова;
- с июня 1950 по июнь 1953 гг начальник управления мобпланирования вооружения и авиатехнического снабжения Главного штаба ВВС;
- с июня 1953 по декабрь 1955 гг он зам начальника штаба 37 Воздушной армии и упоминается уже со званием генерал-майор;
- с декабря 1955 по сентябрь 1974 (день своей кончины) – пенсионер.

Вот такая очень интересная биография человека, который в 50-х годах вместе со своей женой Екатериной Григорьевной (тётей Катей) входил в круг наших самых близких друзей моих отца и мамы.
Помню Сергея Михайловича добрым семьянином, интересным и остроумным собеседником с феноменальной памятью. Но из-за болезни, полученной во время службы в Забайкалье, скованным в движении, и еле ходившим. Эта болезнь случилась с ним после того, как он с кем-то, бродя по тайге, разыскивал лётчика, совершавшего длительный полёт из Москвы и вынужденного выброситься с парашютом над тайгой из-за отказа двигателя. В этом лесу Сергея Михайловича, по рассказам его жены Екатерины Григорьевны, и укусил энцефалитный клещ, да так, что сделал его инвалидом на всю жизнь и с существенным ограничением в карьерном росте. Тем не менее он дослужился до генерала и прожил долгую жизнь благодаря помощи своей верной спутницы по жизни молдаванки красавицы Екатерине, властной и с сильным характером женщины, детей от которой у них, к сожалению, не было.
Хорошо помню их на нашей даче у станции Трудовой с Савёловского вокзала, где они вдвоём снимали комнату у нас в доме.
Сергей Михайлович был большим жизнелюбом, оптимистом, и, помню, как он однажды привёз на дачу машину «Победу» в твёрдой уверенности научиться её водить и получить права. Мы на этой «Победе» изъездили все окрестности дачи, попутно собирая грибы. За рулём находился друг Козырева, который и обучал его управлению машиной. Сергея Михайловича отговаривали от этой затеи – мол, в Москве с твоим здоровьем водить машину смерти подобно, но он был упрям и даже пошёл на медицинскую комиссию, чтобы заполучить справку о годности к управлению автотранспортным средством. Но первый же врач, предложивший ему раздеться по пояс для осмотра, увидев его замедленные движения, махнув рукой, тут же предложил одеться, не став даже и осматривать.
Кончилось тем, что при развороте на даче он сильно стукнул о дерево свою любимую «Победу», немного повредив крыло, и на этом всё его автолюбительство закончилось.
После этого он решил заняться фотолюбительством, но, по-моему, дело дальше покупки фотоаппарата не продвинулось и, какое потом у него появилось хобби, уже после смерти моего отца и моего поступления в Коломенское артучилище, не знаю. Только в свои приезды в Москву в отпуск видел его всё тем же любителем пропустить рюмочку-две водочки под хорошую закуску, превосходным рассказчиком об эпизодах из своей службы и внимательным собеседником.
Он прекрасно знал Москву и по памяти мог назвать расположение любой её улицы с переулками, историю этих улиц и какие события на них происходили. Его супруга неизменно сидела подле него, иногда делая ему замечания, и по всему было видно, что он целиком зависел от неё, которая до самой его кончины в 1974 году ухаживала за ним, как за малым ребёнком, ибо Сергей Михайлович под конец стал совсем беспомощным и безнадёжно больным.
Жили они в знаменитом Генеральском доме возле станции метро «Сокол» (дом №75 по Ленинградскому проспекту), квартире № 100, которую они заняли после переселения из неё после войны на более престижную для своего нового статуса жилплощадь семьи будущего маршала, а тогда генерал-лейтенанта Батицкого Павла Фёдоровича.
После его кончины я посещал в этом доме его вдову, - она навсегда осталась для меня «тётей Катей», как и её покойный муж «дядей Серёжей», - всегда яркой и красивой женщиной, которая меня очень гостеприимно всегда встречала, а потом с моей женой Верой и приёмной дочкой Наташей. Всегда при мне оплакивала покойного мужа и говорила, что всё бы отдала за то, чтобы он полностью парализованный, ходивший под себя, находился бы подле неё, и она ухаживала бы за ним с двойным вниманием и с ещё большей любовью.
Уже под конец жизни в 1983 году жаловалась мне на болезни. Плакала, сообщила, что её однажды обворовали – вытащили на её глазах из квартиры всё серебро, и милиция ничем не смогла помочь, хотя она воров назвала, но те на очной ставке убедили следователя, что она продала им это серебро, и дело было закрыто.
В марте 1984 года её не стало. Похоронили её вместе с дядей Серёжей на Ваганьковском кладбище.
Вот всё что я знаю про эту удивительную в своей верности и привязанности друг к другу, достойной уважения и высшей похвалы как образца преданности, взаимной любви и самопожертвования ради любимого человека семейной паре.
Да упокоятся их души с миром!

16.06.2021 г

ФИНКЕЛЬШТЕЙН БОРИС АНАТОЛЬЕВИЧ

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Вложение 27033

В подборке документов речь идёт об отце лучшей подруги моей сестры Эльвины Тукс, Финкельштейн Зое Борисовне, тётя которой, Раиса, была замужем за известным советским литератором Иосифом Прутом. Зое Борисовне в ноябре этого, 2011 года, исполняется 87 лет, но она до сих пор работает в библиотеке. И, несмотря на почтенный возраст, бодра, с хорошей памятью и в здравом уме. Иногда встречаемся где-нибудь, чаще переговариваемся по телефону, вспоминаем наше житьё-бытьё. Ведь я, сколько себя помню, помню и Зою Борисовну.
Она всегда была рядом с нашей семьёй и приходила к нам на помощь, когда нам было трудно.

МЕМОРИАЛ

Финкельштейн Борис Анатольевич родился 15 декабря 1894 года в Екатеринославле, еврей, член ВКП/б/, сын кустаря; начальник Управления воениздата Наркомата обороны СССР. Проживал по адресу: Москва, улица Старая Башиловка, дом 30 (дом издательства «Правды») кв. 58.
Арестован 5 июня 1939 года. Приговорён Военной коллегией Верховного Суда СССР 4 февраля 1940 года по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации. Расстрелян 5 февраля 1940 года.
Место захоронения – Москва, Донское кладбище.
Реабилитирован ВКВС СССР 13 октября 1956 года.

ИНТЕРНЕТ

Финкельштейн Борис Анатольевич. Род.1894, г. Днепропетровск; еврей, чл.ВКП(б), обр., нач.Управления воениздата НКО СССР, прож.: г.Москва, ст. Башиловка, 30-58.
Арест. 5.06.1939. Приговорен ВКВС 4.02.1940, обв.: участие в к.-р. тер. организации. Расстрелян 5.02.1940. Реабилитирован 13.10.1956.


ФЕДЕРАЛЬНАЯ СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
(ФСБ РОССИИ) Жемайтису О.Ф.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ АРХИВ
Ул. Б.Лубянка, д.2, г. Москва, 101000
18.08.06. №10/А-Ж-1021

Уважаемый Ольгерд Феликсович!

Ваше обращение от 22 июля 2006 года в отношении Финкельштейна Б.А. внимательно рассмотрено.
Сообщаем, что в материалах находящегося на хранении в Центральном архиве ФСБ России архивного уголовного дела в отношении Финкельштейна Бориса Анатольевича имеются следующие сведения:
Финкельштейн Борис Антонович (он же Анатольевич), 1894 года рождения, уроженец города Днепропетровска, еврей, образование среднее, арестован НКВД СССР 5 июля 1939 года как участник антисоветской троцкистской организации, до ареста проживал в Москве.
По приговору Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР от 4 февраля 1940 года Финкельштейн Б.А. осуждён к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего лично принадлежащего ему имущества. Приговор приведён в исполнение 5 февраля 1940 года в Москве.
Определением Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР от 13 октября 1956 года приговор Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР от 4 февраля 1940 года в отношении Финкельштейна по вновь открывшимся обстоятельствам отменён и дело о нём за отсутствием состава преступления на основании ст. 4 и 5 УПК РСФСР прекращено.

Зам. начальника архива Ю.Л. Бережанский.


РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ СОЦИАЛЬНО-
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ
(РГАСПИ: Ф17, Оп.99, учётно-партийные документы; Ф17, Оп.100,
д.152220)

ПАРТБИЛЕТ № 2207237

ОБРАЗОВАНИЕ

Окончил 3 класса городского училища в 1905 году в Екатеринославле.
Окончил 6 классов гимназии в 1912 году в Екатеринославле.
Артиллерийские курсы в 1920 году.
Военно-педагогический институт в 1920 году в Москве.

Семейное положение: отец умер в 1921, мать – домохозяйка.

АВТОБИОГРАФИЯ

С сентября 1905 по август 1906 – г. Днепропетровск, работал в
мастерской отца учеником
сапожника.

С сентября 1906 по август 1908 – местечко Лось Минской губернии
в портняжной мастерской
Вольнина учеником портного.

С сентября 1908 по май 1912 - г. Днепропетровск, дома и в
частной гимназии Вертоградова,
учащийся.

С июня 1912 по февраль 1915 - г. Днепропетровск, учился дома
и служил в частных компаниях
(Тобыловского, Сендерова),
конторщиком.

С марта 1915 по август 1915 - 1-я запасная артиллерийская
бригада, рядовой.

С сентября 1915 по март 1917 - Юго-Западный фронт, 46-й
мортирно-артиллерийский
дивизион, рядовой.

С марта 1917 по февраль 1918 - г. Москва, Покровский военный
распределитель, рядовой.

С марта 1918 по июнь 1918 - Москва, Московские
артиллерийские курсы, курсант.

С июля 1918 по декабрь 1918 - Северный фронт. Фронтовой
партийный комитет Северо-
Двинского направления,
секретарь партийного комитета.

С декабря 1918 по сентябрь 1919 - Южный фронт, Реввоенсовет
Южного фронта,
политработник
(политинспектор, зав.
агитационного отдела особой
бригады 8-й армии).

С сентября 1919 по май 1920 - Москва, Артиллерийские курсы,
курсант, помощник военкома.

С мая 1920 по ноябрь 1920 - Военно-педагогический
институт, слушатель.

С ноября 1920 по апрель 1921 - Туркестанский фронт, Пехотная
школа, преподаватель.

С апреля 1921 по июнь 1922 - Москва, ГУВУЗ,
политинспектор.

С июня 1922 по июль 1923 - Москва, Тренировочная
эскадрилья, комиссар
эскадрильи.

С июля 1923 по ноябрь 1925 - Москва, 2-й армейский корпус,
военком артиллерии корпуса.

С ноября 1925 по июнь 1926 - Москва, издательство
«Известия» ВЦИК СССР, зав.
отделом распространения.

С июня 1926 по апрель 1927 - Москва, ВСНХ, экономист.

С апреля 1927 по март 1929 - Москва «Рабочая газета»,
управляющий главной
конторы.

С марта 1929 по август 1932 - Москва, издательство
«Правды», директор
издательства.

С августа 1932 по июнь 1933 - Москва, ЦК ВКП/б/, помощник
управделами.

С июня 1933 по ноябрь 1934 - Москва, Партиздат, зам.
директора издательства.

С ноября 1934 по июнь 1937 - Москва, Издательство
«Правда», зам. директора
издательства.

С июня 1937 по апрель 1938 - Москва, Наркомсвязи СССР,
начальник Управления
Союзпечати.

С апреля 1938 - Москва, НКО СССР,
Государственное издательство
НКО СССР, начальник
управления.

Родился 15 декабря 1894 года. Отец всю жизнь работал сапожником и умер в 1921 году в Днепропетровске.
Детей в семье было 8 человек, и все они начинали свою трудовую жизнь с 10 – 11 лет.
Окончив в 1905 году 3-хклассную городскую школу, имея 10-11 лет от роду, я также пошёл работать сначала сапожником, а потом портным. И так около 3-х лет.
Поранив себе однажды на работе руку, я перестал ходить на работу.
Живший по соседству учитель гимназии, которого я знал с детства, меня бесплатно учил, подготовил и определил в частную гимназию /Вертоградова/ в Днепропетровске, где я учился до 6-го класса, потом вышел из гимназии, продолжая учиться и служить в конторе, также давая уроки, чем помогал своей семье.
В начале 1915 года меня забрали в Ударную армию /неразборчиво/ и послали в 1-ю Армейскую бригаду, в которой находился до 1916 года.
В 1916 году меня послали в состав 46-го мортирного артиллерийского дивизиона на Юго-Западный фронт, где я работал /неразборчиво/.
С фронта меня эвакуировали в Москву.
Годный по состоянию здоровья, я вступил в Красную Армию. В Москве тогда формировался Артиллерийский дивизион особого назначения Красной Армии, и я в нём находился добровольно в марте-апреле 1918 года.
После подавления левоэсеровского мятежа я уехал на Северный фронт против англо-американской оккупационной армии.

В армии я находился на следующих должностях.

1. Секретарь фронтового партийного комитета.
2. Политинструктор РВС Армии.
3. Курсант.
4. Преподаватель и заместитель начальника школы.
5. Военный комиссар /неразборчиво/эскадрильи.
6. Военный комиссар воздушной эскадры №1.
7. Политинструктор военно-учебного заведения.
8. Военный комиссар артиллерии 2-го армейского корпуса.

С последней должности в 1925 году демобилизовался и перешёл на гражданскую работу, работая.

1. Экономистом ВСНХ.
2. Управляющим районной газеты.
3. Замдиректора «Правды»
4. Замзав /партиздата/.
5. Помощником управделами УК ВКП/б/ и издательства.
6. Замдиректора издательства «Правды».

Ни в каких оппозициях нигде не состоял, ведя всегда активную работу за генеральную линию партии.

Моя семья:
1-й брат Я.А. Финкельштейн – на военно-партийной работе на Украине (член ВКП/б/).
2-й брат А.А. Догмаров – политработник в Севморпути (парторг экспедиции Шмидта на Северном полюсе).
3-й брат К.А. Догмаров, член ВЛКСМ, работает на литературной работе в газете /неразборчиво/
4-й брат погиб в гражданской войне, сражаясь в рядах Красной Армии.
5-й брат вернулся с империалистической войны и погиб неизвестно где. Предположительно, сражаясь в рядах Красной Армии.

Две сестры работают в «Правде» на мелкой технической работе.

Подпись

23.05.1937 г.
----------------

29.09.2011 г.

ВЫПИСКА ИЗ ДНЕВНИКА

29.03.2006 г

Был в гостях у подруги моей сестры, умершей год назад, Зои Борисовны Финкельштейн на Малой Дмитровке. Она очень хорошо меня приняла, показала свои семейные фотоальбомы. Её отец бригадный комиссар Борис Финкельштейн в 30-х годах являлся начальником Воениздата по протекции самого Мехлиса. Финкельштейн был расстрелян как враг народа в 1940 году. Труп сожгли в Донском монастыре.
Царство ему небесное!
Муж Зои Борисовны был подполковником юстиции. Детей у них не было.

2.04.2012 г

Мой племянник Коля Озеров разговаривал по телефону с Верой и сообщил о кончине самой верной и близкой подруги моей сестры Эльвины, Зои Борисовны Финкельштейн, на 88-ом году жизни. Завтра кремация, а прощание в Институте Склифосовского.
Очень жаль Зоечку! Сколько себя помню, столько же помню и её. Помню наши дискуссии за столом. Как она тогда была права, давая оценки и ситуации в стране и всем нашим вождям! Рассказывала, как она однажды в гостях у своей подруги встретилась с Василием Сталиным. Часто нас навещала и на Хользунова, и на Севастопольском, и в Олимпийской деревне. Моя мама её очень любила, сдавала всей её семье дачу на Трудовой. Поэтому я помню её маму, бабушку и тётю Раису, красивую, эффектную брюнетку, ездившую на «Победе». Помню их друга семьи артиста Георгия Ивановича Куликова, пробовавшегося у Бондарчука на роль Пьера Безухова в его фильме «Война и мир». Видел в руках Куликова кинокамеру, в начале 60-х годов большую редкость. Он тогда у нас на даче снимал всё подряд. Очень дружная и скромная была семья.
Коля узнал о кончине Зои от вдовы её двоюродного брата Чертока. Прощание в переулке Грохольского у двухэтажного здания морга в 13 часов.
Царство ей небесное! Схожу завтра на прощание.

3.04.2012 г

Был в морге на Грохольского. Собралось человек 50 народа. От Коли узнал, что Зою будут хоронить по иудейскому обряду, ибо крестилась в православии она тайно от всех своих родственников. Крышку дорогого гроба не открывали. Выступающие говорили, как она любила жизнь, недавно только купила новые туфли, собиралась вставить зубы, до последнего дня работала в библиотеке и т.д. Племянница Зои, приехавшая из Израиля на 4 дня, говорила, что ставит фильм о своём отце (родном брате покойной), где Зоя будет одним из главных действующих лиц.
Близкая подруга Зои пригласила всех собравшихся на поминки в ресторан «Парижская жизнь» в Саду «Эрмитаж», недалеко от её дома, который очень любила Зоя.
После того, как гроб с телом погрузили в машину, мы с Колей поехали по домам.


6.04.2012 г

Дозвонился, наконец, до Коли и узнал, что в 6 вечера он был на поминках в ресторане «Парижская жизнь» Сада «Эрмитаж». Посидели все часок и разошлись. Зоина квартира досталась двоюродной племяннице из Израиля, и что она с ней будет делать – не известно. Кремировали Зою на Митинском кладбище, а хоронить будут 10 июля на Востряковском.

ВОЕНЮРИСТ 2-ГО КЛАССА ГОРБУНОВ ЕВГЕНИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Вложение 27034

Увлёкшись поиском данных по всем архивам страны на своих родственников и их друзей, защищавших со стороны моего деда по материнской линии Хрипунова Василия в гражданскую войну Белую Россию. А по линии отца Жемайтиса Ф.Р. – Советскую Россию. Занимавших при этом не последние должности в Белой и Красной армиях. И, получая на массу рассылаемых по всей стране запросов больше отписок, чем полезной информации, мне за 21 год поисков всё же удалось по крупицам собрать довольно приличный материал. На основании которого с использованием своего материала, доставшегося мне по наследству, мне удалось опубликовать в различных журналах, газетах и разместить в Интернете несколько десятков своих статей, которые, судя по рейтингам на моих страницах Союза славянских журналистов, имеют успех у его пользователей.
С женитьбой сына в 2008 году на Наде Кукушкиной, дочери потомственных военных, и рождением в 2010-ом году внучки Алисы и внука Алёши в 2012-омдиапазон моей работы расширился. Ибо к числу близких к моим внукам людей прибавились новые фамилии, биографии которых также интересны, ибо они в своей нише исторического размещения добавляют много новых фактов в общую копилку памяти. И служат тем самым во благо истории, помогающей с осмыслением пройденного и с прогнозированием будущего.
Итак, с продолжением рода и в результате общения со своим сватом Кукушкиным Вячеславом я в беседах с ним узнал, что прапрадедом наших внуков по линии его дочери и жены моего сына является Горбунов Евгений Григорьевич, 1899 г.р., уроженец деревни Меленки Горисославского района Ярославской области. Который, судя по сохранившемуся военному билету (№46471), в 1932 г. закончил Московский юридический институт и до ВОВ являлся членом Верховного Суда СССР.
Был призван на военную службу Первомайским РВЕ (?) по г. Москве в 1919 г.
На 1942 год в звании военюриста 2-го класса служил в 6-й армии членом трибунала.
Под Харьковом был контужен, перед пленом уничтожил партийный билет и, переодевшись в форму рядового, представился немцам именем своего брата.
С 1942 по 1945 гг находился в плену в Германии.
Умер 28 августа 1970 года, после плена не сидел, похоронен на Ваганьковском кладбище.
Из запроса в Минюст РФ я узнал, что у них на хранении находится личное дело Горбунова, которое они представят только его родственникам. А моё предложение свату заняться оформлением допуска осталось без ответа.
Из Книги Памяти Интернета по Ярославской области стало известно, что ГОРБУНОВ ЕВГЕНИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ, 1899 г.р., уроженец Ярославской области, призван в 1942 году Военным НКЮ СССР, военюристом 2-го ранга, членом коллегии Военного трибунала. Попал в плен 27.05.1942 года. Харьков. Освобождён.
А из Российского государственного архива социально-политической истории (мне в этом деле, как всегда, очень помогла сотрудница этого Архива Ирина Габриэловна Тер-Габриэлян, за что я ей очень благодарен) я получил на руки копию автобиографии Горбунова.

« АВТОБИОГРАФИЯ
(РГАСПИ, ф.17, оп.100, д.207811)

Родился в 1899 году, 3 марта. Происхожу из крестьян б.
Владимирской губ. Переславского у. Нагорновской вол. д. Меленки.
После того, как отец расторгнул брак с матерью, я стал проживать в Н. Новгороде, где отчим работал на фабрике Мишина живописцем по стеклу и ламповым зонтам.
По окончании начальной школы в 1912 году через родственников, проживавших в Москве, поступил на работу в гостиницу «Дрезден» (ныне ул. Горького) в качестве кухонного мальчика. В этой должности работал до 1917 года. Проживал тогда в доме владельца гостиницы Немчинова, он же был собственник дома, где находилась гостиница. С наступлением весны уехал в Кисловодск, там я работал до осени в ресторане «Парк» в должности кухонного рабочего (эти должности тогда назывались – кухонный мужик). В мае или июне 1917 года в Кисловодске вступил в члены профсоюза официантов и служащих ресторанов и гостиниц. Уволившись из ресторана ввиду закрытия летнего сезона, в продолжении почти года был безработным, а затем в августе 1918 года был принят на работу кондуктором товарных поездов Московской Курско-Нижегородской жел. дор. и работал в этой должности до 1922 года с перерывом один год (с 1919 по 1920 г), который находился в рядах РККА пулемётчиком, но затем был демобилизован на основании декрета правительства, и возвращён для работы на транспорте.
С 1922 по 1924 гг направлен райкомом Комсомола Рогожско-Симоновского района г. Москвы в Моск. Губернскую Советскую партийную школу, которую окончил в апреле месяце 1924 года. По окончании партийной школы Московским Комитетом ВКП(б) направлен в г. Серпухов, где с мая месяца 1924 г по май месяц 1925 г работал инструктором Уисполкома.
В селе Михайловском тогда орудовала контрреволюционная группа, состоящая из Праксина, Баранова и др., открыто выступавшая на собраниях против проводимых советской властью хозяйственно-политических кампаний на селе. Праксин был председатель сельпо, Баранов – избач. По решению Укома ВКП(б) я был направлен в село Михайловское для работы избачом. За несколько дней до моего приезда Праксин был арестован как враг народа, а впоследствии по моей инициативе был арестован и Баранов.
За моё пребывание в с. Михайловском была организована кандидатская группа, создана Комсомольская организация, руководство сельпо было переизбрано. В сентябре мес. 1925 г. Уком ВКП(б) с работы избача перешёл на работу нарследователем. В этой должности работал в г. Серпухове и в Лигасинском районе Серпуховского уезда с 1925 по 1929 годы.
Осенью 1929 г. по моей лично просьбе и ходатайству прокурора Серпуховского округа был зачислен студентом МГУ на факультет Советского права, который в 1931 г. был реорганизован в Институт Советского права. Окончил институт в 1932 г. По семейным обстоятельствам и вследствие материальной необеспеченности (стипендия была 30 руб) я с несколькими студентами с согласия дирекции института организовали вечернюю группу, и все мы поступили на работу. Таким образом, днём мы работали, а по вечерам каждый день с 5 до 10 вечера учились.
За время учёбы я работал в Моссельполеводсоюзе «инструктором, зав. АХО, а затем после реорганизации Моссельполеводсоюза в Моссельколхозсоюз зав. кадрами. С этой должности ушёл вследствие командирования меня Московским комитетом ВКП(б) членом Московского областного суда, в каковой должности и работал с 5.03.1932 г по 1.01.1938 года. Из облсуда переброшен на работу в НКЮ РСФСР, где работал с 1.01.1938 г. в должности начальника 4-го отдела Судебных учреждений.
С 1920 по 1924 гг состоял членом ВЛКСМ, вышел механически как переросток. В 1922 г к 5-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции из Комсомола передан в РКП(б), с этого времени был кандидатом в члены РКП(б).
8.10.1924 г. переведён из кандидатов в члены ВКП(б). Работал в Серпухове, был секретарём объединённой ячейки ВКП(б) Суда, Прокуратуры, Милиции, Пожарной охраны города в продолжении полутора лет.
В 1928 г. был избран депутатом Серпуховского горсовета.
За всё время пребывания в партии не участвовал ни в каких оппозициях и группировках. Неуклонно вёл борьбу за генеральную линию партии с проявлениями всякого рода оппортунизма, контрреволюционным троцкизмом, бухаринцами и прочими врагами народа.
Работая в Московском облсуде руководил кружком по изучению истории ВКП(б) в продолжении 3-х лет. В НКЮ - работал по общественной линии, разбирая на избирательном участке по выборам в Верховный Совет РСФСР, выполняю отдельные поручения парткома, в частности являюсь беседчиком в Управлении судебных учреждений НКЮ РСФСР.
Семейное положение: жена домохозяйка, дочь Валентина 12 л., сын Герман 6 л. и дочь Лариса 1 г. 3 мес. Мать 65 лет проживает с дочерью Антониной, муж которой рабочий по ремонту пишущих машинок. Сестра Александра буфетчица завода, муж её рабочий винного завода. Мой брат Пётр член ВКП(б) с 1925 г., был он рабочий, теперь работает в Управлении местной промышленности. Брат Сергей в РККА на Дальнем Востоке. Сестра Вера нигде сейчас не работает, её муж работает в Мосгороно. Все они проживают в Москве. Жена – дочь рабочего фабрики Цинделя, погиб в продотряде. Её братья Василий и Пётр члены партии, первый работает директором пекарни, а второй ответственный работник в Наркомтяжпроме; Николай и Константин рабочие, а Павел служащий, сестра жены Екатерина работает техником в районном суде в Москве.
В члены ВКП(б) я принят Серпуховской организацией. Поручительство мне дали тт: Володин, тогда он работал зав общим отделом Укома ВКП(б) в Серпухове, член ВКП(б) с 1918 г.; Соколов М., он работал инструктором Серпуховского Укома, чл. ВКП(б) с 1920 г. № п.б. 429554 (этот номер был тогда ещё в 1924 г); Тутомлина, работница фабрики «Красный текстильщик» в г. Серпухове, чл. ВКП(б) с 1919 г., № п.б. 211160; Богданова, работница фабрики Ситце-набивной в Серпухове, чл. ВКП(б) с 1919 г, № п.б. 161666. Эти сведения я взял с сохранившегося у меня на руках личного дела.
Отзывы обо мне могут дать товарищи:
Семёнов, член ВКП(б), работающий ст. ревизором НКЮ СССР, и Нарберг, работающая членом Моск. обл. суда, член ВКП(б). Оба они меня знают по совместной работе в Серпухове с 1924 по 1929 гг.
Тов. Соколов В.П., член ВКП(б), начальник Управления учебными заведениями НКЮ РСФСР, мы с ним вместе учились в 1929 – 1932 гг в Институте советского права.
Кузьмина и Монина – члены Верховного Суда РСФСР, знают по совместной работе в Моск. областном суде с 1932 по 1938 гг.
Тов. Тарасов А., секретарь парторганизации Моск. обл. суда.
Кроме того, вся моя трудовая деятельность может быть подтверждена документальными данными.

Е.Г. Горбунов.

5.01.1939 г».

Из этих же партийных документов (ф.17, оп.107, учётно- партийные документы) явствует, что новый партбилет взамен утерянного в плену (№07088019) по решению парткома при Главном политуправлении Минобороны СССР Горбунову был выдан в 1956 году (Приказ №63 от 21 августа 1956 г).
После войны он работал с ноября 1945 г по февраль 1950 г агентом инспекции Госстраха Ждановского района Москвы. А с сентября 1950 г нотариусом 22-й Московской государственной нотариальной конторы.
А вот выписка из копии учётно-послужной карты, хранящейся в Центральном архиве Минобороны г. Подольска Московской области. (Ответ №11/74164 от 20 мая 2011 г)

Дата рождения 20 марта 1899 года. (?)
Звание военюриста 2 ранга присвоено в 1938 году.
Образование – окончил Высший институт Советского права гор. Москвы в 1932 году.
В Великой Отечественной войне – с февраля 1942 по май 1942 года.
Член ВКП/б с 1924 года. Принят Краснопресненским райкомом ВКП/б гор. Москвы. № партбилета – 0093484. «Уничтожил его в плену – порвал».
Семейное положение и адрес семьи: жена Надежда Григорьевна, дочери: Валентина, Лариса, - сын Герман, - Москва, шоссе Энтузиастов, Центр. проезд,2а, кв.46
В Красную Армию вступил из запаса, военного отдела НКЮ СССР 12 февраля 1942 г, с должности члена Верховного Суда РСФСР.
До Великой Отечественной войны служил: в 1919 году рядовым (пулемётчиком) во 2-ом Московском караульном полку. Уволен в запас в 1920 г.
В годы ВОВ служил членом коллегии воентрибунала 6-й армии Юго-Западного фронта с февраля 1942 г.
Попал в плен под Харьковом в мае 1942 г. Затем лагеря для военнопленных:
- г. Житомир – с мая 1942 г;
- г. Сельцы (Польша) – с июня 1942 г;
- при Металлургическом заводе г. Диденхорен (Лотарингия) – с июля 1942 г;
- на земляных работах г. Форбах (Лотарингия) – с сентября 1944 г;
- в г. Сулсбах (Лотарингия) – с марта 1945 г.

Освобождён союзниками в г. Гамбурге (Германия) – 19 марта 1945 г.
Прибыл в 773 стрелковый полк (г. Коростень) 3 июля 1945 г.
Уволен в запас Красной Армии по статье 43 п. «а» Львовского военного округа 27 августа 1945 г.
Восстановлен в звании 9 января 1946 г.

Нельзя на основании скупых строк документов представить жившего ещё совсем недавно человека во всём спектре его достоинств и недостатков и вовлечённого в круговерть Великой Отечественной войны. Да ещё военюриста 2-го класса, что соответствовало в то время званию майора РККА.
Ведь всем хорошо известно, что все юристы на той самой кровопролитной и жестокой в истории человечества войне далеко не были ангелами и в своей работе руководствовались жёсткими и порой жестокими приказами Ставки. А Горбунову к тому же ещё пришлось пройти через немецкий плен по вине советского руководства, когда под Харьковом оказались в окружении и были пленены наши три армейские группировки численностью в 200 тысяч человек.
Судя по документам, Горбунов после войны жил очень скромно.
Пока это всё, что мне удалось собрать ещё об одном участнике Великой Отечественной войны, воине, патриоте и убеждённом коммунисте.
На сайте «Дорога памяти» Интернета ошибочно указана дата его смерти – 20.05.1942 г.

Да будет земля ему пухом!

18.06.2013 г.

Вложение 27036

ПОЛКОВНИК МАЙСКИЙ ИВАН МАТВЕЕВИЧ

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Вложение 27035

Это муж моей крёстной Евгении Павловны. Они в середине 50-х годов каждое лето гостили у нас на даче и я сдружился с И.М., расспрашивая об участии его в гражданской и Великой Отечественной войнах, прислушивался к его житейским советам и обучался у него ведению дачного хозяйства, столярному делу, благодаря которому всё наше хозяйство с землёй в полгектара со всеми своими деревянными постройками и садом поддерживалось после смерти отца в 1957 году в весьма удовлетворительном состоянии. Вместе ходили купаться на Икшинское водохранилище, собирали грибы в ближайшем к даче лесу или в районе ж/д станции «Икша».
Причём, И.М. был большим специалистом по нахождению деликатесных сортов грибов, боровиков, подосиновиков, подберёзовиков и др. и всегда возвращался с их полной корзиной или ведром. В то время как я домой приносил часто одни сыроежки.
Он очень следил за своим здоровьем. Не курил, не пил. И, как подпольный миллионер Корейко из романа «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова, не кушал, а питался на основе выработанной лично им диеты. Каждый год выписывал журнал «Здоровье», и прочитывал его всегда от корки до корки. А потом в соответствии с прочитанным вносил коррективы в своё ежедневное меню.
По вечерам мы часто за столом за игрой в лото собирались все вместе. Моя мама с моей сестрой Эльвиной и своей сестрой, тётей Женей, с мужем Калабиным Игорем Константиновичем. Со снимавшими у нас также комнату в доме генерал-майором в отставке Козыревым Сергеем Михайловичем с женой Екатериной Григорьевной. И с полковником в отставке, бывшим авиатором и фронтовиком Ворониным Владимиром Александровичем с женой Анной Петровной. Воронины недалеко строили свою дачу, и каждое лето жили у нас во времянке. За игрой и разговорами шла всегда оживлённая беседа на различные темы, из которой я делал определённые выводы для себя по вопросам политики, истории, семейной жизни и т.д. Что самым благотворным образом формировало моё мировоззрение, расширяло кругозор и прививало любовь к истории, ибо все участники тех посиделок видели на своём веку многое, и могли поведать мне, в то время ещё только школьнику, очень интересное о своей жизни и жизни страны. Выражали часто своё мнение по тому или иному вопросу политики партии и правительства, часто расходящееся с официальной в стране точкой зрения. Что делало весь разговор для меня ещё более любопытным и привлекательным.
Когда И.М. раздевался на пляже, то видны были у него на теле и на ногах следы от пулевых ранений, которыми он очень гордился. А одним шрамом на плече особенно. Мне он рассказывал, что получил этот след в гражданскую войну в скоротечной конной стычке с белыми. У него на голове была в том бою немецкая каска с шишаком, и удар шашкой одного белого офицера пришёлся по ней. Металл заскользил по металлу и сильно ранил плечо И.М., который выстрелом из пистолета уложил беляка.
С приездами его сына Георгия с женой Зиной и сыном Павликом откуда-то с Чукотки, начались и так и не закончились мои учения рыбной ловле вместе с Георгием на канале между Икшинским и Пестовским водохранилищами. Куда с нашего дачного посёлка станции «Трудовая» мы добирались комбинированно: Георгий с орудиями лова на моём велосипеде, а я шёл всегда пешком где-то 5 – 6 километров, ибо ранним утром на грунтовой дороге почти никогда не было попуток. Обратный путь проделывали точно так же. К тому же Георгий, обладая большим опытом в рыбалке, имел для этого специальные снасти, наживу, приготовляемому по одному только ему известному рецепту, с использованием загодя подкормки на месте завтрашней рыбалки. Использовал он и другие хитрости для ловли. Ставили мы также и сети в заливах. Благодаря чему домой приносили очень богатый улов лещей, ершей, окуней и другой рыбы, водившейся в то время в тех местах в изобилии. Помню, мне очень доставалось, когда Георгий входил в азарт и во время жора материл меня на чём свет стоит из-за моей нерасторопности и несообразительности в нужный момент. Так что вскоре мне пришлось отказаться от совместных с ним походов, несмотря на все его уговоры изменить решение, - всё-таки вдвоём сподручнее доставать из канала рыбу, - ибо самолюбие моё после нескольких рыбалок с ним оказалось уязвлённым, и я уже не мог более переносить его вспыльчивость.
О Георгии я знал, что он во время войны за что-то попал в штрафбат, но выжил. А после войны какое-то время работал в Московском уголовном сыске, после которого вдруг оказался на Крайнем Севере. Чем он там занимался официально, не знаю, но много слышал от него о его охотничьих подвигах. В том числе и об удачной охоте на медведей и других животных с ценными породами меха, которые он, несмотря на запреты и контроль в аэропортах, всё же вывозил каким-то образом на большую землю для продажи.
К нам на дачу приезжал и младший сын И.М. Владимир, который после срочной службы на флоте женился и жил где-то в Москве. И Георгия и Володи уже давно нет в живых. Остались где-то в Москве внуки И.М. и крёстной и другие их родственники, связи с которыми у меня, к сожалению, оборвались.
Вся наша летняя идиллия закончилась в 1964 году с продажей мамой дачи с домом-срубом, времянкой, гаражом, двумя искусственными прудами, большим садом и в две трети участка лесом, в котором мы первые годы собирали каждое лето хороший урожай грибов. Продала за бесценок даже по тем временам, за 10 тысяч рублей, из которых с вычетом долгов у неё на руках осталось менее 4 тысяч. Мама с её пенсией в 111 рублей не могла содержать такое большое хозяйство. А я в 1964 году уже год как учился в военном училище.
Несколько слов о крёстной, которую хорошо помню по 50-ым годам, в основном, 50-летней полной, всегда улыбчивой, с хорошим настроением женщине, сохранившей до самой старости приятные черты лица. Она никогда, в отличие от мужа, не признавала никаких диет, шутила, если у кого-то не было аппетита, и смеялась над теми, кто хоть от чего-нибудь постоянно отказывался за столом. Несмотря на излишний вес и безалаберное питание, прожила она до 92 лет, похоронив двух своих мужей и двух сыновей. Обладая, судя по фотографиям, в молодости приятными чертами лица и в меру полным телом, в 30-х годах к ней сватался, по её словам, будущий Министр обороны маршал Гречко А.А. Которому она отказала в пользу будущего полковника, в то время слушателю военной академии им. Фрунзе, Майскому. С которым и прожила в мире и согласии 40 лет, выйдя замуж после его смерти за другого своего знакомого, из провинции. Прописав его вскоре после ЗАГСа вместе с его дочерью от первого брака на своей московской жилплощади, с которыми тоже прожила в мире и согласии 20 лет. Перед самой своей кончиной она часто звонила мне и жаловалась, что её забыли внуки и внучки. Просила позвонить по такому-то телефону и повлиять на того-то и того-то, чтобы они хоть изредка радовали её своими телефонными звонками. Я выполнял её просьбы, получал обещания не забывать свою бабушку. Но ничего не менялась и последние годы своей жизни она жила одинокой в своей квартире на ул. Чичерина (по стечению обстоятельств в одном доме с моим братом Станиславом) одна с дочерью своего последнего мужа, учительницей средней школы, которая, надо отдать должное, как могла заботилась о ней. И с целой сворой прыгучих на все возвышения собак в квартире, от которых мне постоянно приходилось отмахиваться в гостях у неё, и благодаря которым вся её комната выглядела довольно уныло.
Постепенно ушли в мир иной и все постояльцы дачи моего детства. В 1974 году скончался Иван Матвеевич. В мае 2002 года Евгения Павловна. Он и крёстная со своими сыновьями ныне покоятся на Миусском кладбище в Москве.
Решив включить в свои воспоминания И.М., и получив на свой запрос копию его регистрационного бланка члена КПСС из РГАСПИ, я тут же понял, какой интересной революционной, если это слово сегодня ещё не потеряло своего смысла, и фронтовой биографией он обладал, командуя в годы ВОВ одно время даже дивизией НКВД.
Так я узнал, что родился Майский 30 марта 1899 года в селе Весёлом Чистяковского района Донецкой области Украины в семье крестьянина-бедняка. В 1905 году его отец, возвратясь с военной службы, тут же был убит неизвестными. За что его убили, так и осталось тайной. До 1907 года И.М. жил при матери, которая в том же году вышла вторично замуж за односельчанина Буланого Александра. В результате чего вся их семья выросла до 11 в большинстве своём нетрудоспособных членов. Поэтому двум его братьям, Роману и Семёну пришлось уйти работать на шахту, а он оказался в батраках у «частных лиц». В конце 1912 года он бросает батрачить и уходит на шахту №15 Смемсиянского трудоуправления, на которой работал шахтёром до 1917 года. В анкете пишет, что «участвовал в восстании рабочих шахты №15 против Временного правительства Керенского в 1917 году».
15 ноября 1917 года он добровольцем вступает в Чистяковский красногвардейский отряд, с которым участвует в боях против немцев. А в мае 1918 года в составе этого же отряда переходит в ряды 1-го революционного полка 11-й Кавказской красной армии и воюет против немцев на Дону, Белой армии Деникина на Кубани. В августе 1918 года в бою под станицей Кореновкой Кубанской области получает тяжёлое ранение и эвакуируется в город Екатеринодар, а затем в Новороссийск на излечение.
Во время отхода Таманской красной армии в сентябре 1918 года большинство раненых, в том числе и он, были взяты в обоз вместе с отходящими таманцами. Но, не доходя Туапсе, часть раненых, не способных к дальнейшему передвижению, вместе с ним были оставлены в армянских и грузинских хуторах. Опасаясь быть захваченным в плен, он с бывшим адьютантом полка Атрищенко Фёдором (в 1936 году он будет работать помощником директора шахты «Иван» в Донбассе) через одного жителя хуторов достали фальшивые документы. Свидетельствующие о том, что они оба находились в хуторах на заработках и были уволены. И с помощью них, как он пишет, «спаслись от расстрела, когда 14 сентября 1918 года были захвачены белыми». Видимо, контрразведчики Деникина не поверили двум подозрительным субъектам, и И.М. во время допроса, с его утверждения, получил аж «250 ударов шомполов и плетей», после чего он был направлен в Екатеринодарскую тюрьму, в которой просидел один месяц. Затем их вместе с Атрищенко направили в Донбасс на работу. Но не доходя до деревни Ольховка Донской области они, связав конвоира, разбив его винтовку и уничтожив все документы, бежали. В Донбассе И.М. скрывался до декабря 1918 года. Затем перешёл линию фронта и явился в рабочий комитет шахты «Кадиевка», откуда и был направлен в 14-й Украинский стрелковый полк 42-й дивизии 13-й красной армии. В составе которого участвовал в боях против армии Деникина, Врангеля и банд Махно.
В 1921 году он учится в дивизионной партийной школе, и вскоре был командирован на Курсы красных командиров в город Владикавказ, на которых учится до февраля 1923 года. После расформирования кавалерийского отделения был переведён в город Ростов-на-Дону в ОВП (?) школу им. тов. Ворошилова, которую и окончил в 1924 году. По август работал политруком эскадрона в 67 кавалерийском полку. С августа 1925 по август 1927-го учился в Крымской и Украинской кавалерийских школах. С 1927 по 1930 гг работал командиром взвода и политруком эскадрона в частях 1-й кавдивизии Червонного казачества. С 1930 по 1931 гг работал помощником начальника маневренной группы 26 пограничного отряда войск НКВД. В 1932 году он учится на подготовительных курсах при Военной академии Красной Армии им. Фрунзе и в том же году переводится на основной курс этой же академии, которую окончил в мае 1936 года.
С июня 1936 по июль 1937 гг работал старшим помощником начальника учебного отдела Горьковского военного училища НКВД. А с августа 1937 по ноябрь 1938 гг – начальником штаба 67 пограничного отряда. С ноября 1938 по декабрь 1939 гг – он начальник 71 Пограничного отряда. А с января по март 1940 года – его начальник штаба. С марта 1940 по декабрь 1941 гг – начальник 73 Краснознамённого пограничного отряда. С 10 декабря 1941 по 20 мая 1942 гг – он уже начальник штаба 263 стрелковой дивизии. С июля по август 1942 – заместитель начальника отделения ГУВВ НКВД СССР. А с 1 сентября 1942 года он и.д. командира 2 мсд особ. назначения НКВД в городе Москве. С января 1943 года командовал 25-й стрелковой бригадой войск НКВД на Воронежском фронте (под Харьковом). С сентября 1943 по апрель 1944 он уже на Западном фронте в должности заместителя командира 192 стрелковой дивизии. А с апреля по июнь 1944 года он на том же фронте заместитель начальника штаба 31 армии. Затем служба на 3-ем Белорусском фронте, где он с июня 1944 по март 1945 гг в должности заместителя командира 184 стрелковой дивизии. С марта 1945 по февраль 1946-го начальник штаба сначала 217 стрелковой дивизии, потом 194 стрелковой дивизии. С февраля по май 1946 года в резерве Военного Совета. С мая по декабрь 1946-го в отставке по болезни. И потом опять служба, но уже в милиции. С декабря 1946 по март 1949-го он заместитель начальника отдела Главного управления милиции МВД СССР. С марта 1949 по июль 1952-го начальник отделения Главного управления милиции МВД СССР. И с июля 1952 по день своей кончины в 1974 году пенсионер.
Вот такая интересная биография у мужа моей крёстной, с знакомством с которым буду гордиться до конца своих дней, ибо И.М. именно из тех людей, которые делали историю России. А как правильно он и его сослуживцы её делали, рассуждая об этом с высоты наших сегодняшних дней, уже другой вопрос. Главное, что он защищал интересы нашей страны.
И, читая его послужной список, поражаешься калейдоскопу занимаемых им в прошлом должностей, относившихся то к Наркомату обороны, то к войскам НКВД, то к пограничникам, то к милиции.
Имел награды. Ордена: «Ленина», «Красной Звезды», «Отечественной войны 1 степени», три ордена «Красного Знамени». Медали: «За взятие Кенигсберга», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией в ВОВ», «В память 800-летия Москвы».
Да будет ему и моей крёстной земля пухом!

ПРИМЕЧАНИЯ

1. РГАСПИ, ф.17, оп. 108, учётно-партийные документы; оп. 100, д.146349, д. 111886.

28.04.2008 г.

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ЛИТВЕ В 1919 ГОДУ

Для пользователей Интернета я предлагаю статью моего отца, активного участника гражданской войны в Литве в 1918-20-ом годах, военного историка, генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Феликса Рафаиловича (1897 – 1957), которая была опубликована в журнале «Война и революция» №7 за 1929 год.
Я уже возвращался к этой теме в таких, например, своих работах, как «Восстание в Шяуляе в конце 1918 – начале 1919 гг и судьба его руководителя», увидевшей свет в журнале «Вопросы истории» (№4 за 2003 г), а также в публикациях на своём интернетовском сайте Союза славянских журналистов. Поэтому, чтобы не повторяться с биографией своего любимого родителя, здесь я целиком скопировал его публикацию по событиям в Литве столетней давности без каких-либо добавлений и комментариев.
На страницах Интернета и в печати почему-то эта тема, как, впрочем, и темы гражданских войн 1918-20-х гг в Германии, Латвии, Эстонии, Финляндии, Венгрии и др. странах начала 20-го столетия, в том числе и по всему миру, обойдены молчанием, что делает их несправедливо забытыми и мало изученными. Устарела и их сталинская формулировка как «гражданские войны». Вряд ли можно назвать такие боевые действия с использованием артиллерии, кавалерии и других родов войск внутренними разборками, если велись они на территориях суверенных государств частями и соединениями РККА при непосредственных руководстве и снабжении из Советской России в рамках искусственно созданной Литовско-Белорусской ССР, и без всякой надежды, как вскоре оказалось, на повсеместные восстания населения против своих угнетателей – в Литве за Красной армией пошла лишь горстка литовцев, искателей приключений и уголовников из числа местного населения в количестве 1200 - 1500 человек (1000 из которых служили в литовском полку под командованием моего отца).
Все введённые в Литву советские дивизии и отдельные части были укомплектованы личным составом и техникой лишь на четверть с надеждой, что местные жители валом повалят записываться в Красную армию с мешками золотых червонцев за плечами, со своим оружием, подводами с продовольствием, фуражом и тёплой одеждой и т.д. Реальность оказалась другой – население отнюдь не с цветами и плакатами «Добро пожаловать!» встречало Красную армию, нарушившую их ритм жизни и планы на будущее, а в ряде районов не только равнодушно, но и враждебно.
Надеюсь, что с освещением этой работы я напомню о забытых былых сражениях нашей общей с другими странами истории, чтобы как можно больше понять и осмыслить события начала 20-го века, являющихся ключом к пониманию последующих революционных и военных потрясений мира вплоть до наших дней включительно.
Итак, точка зрения большевика, члена КПСС с 1918 года, бывшего литовского командира полка Красной Армии и Командующего Литовской народной армией в 1940 году, верой и правдой служившего России до конца своих дней в 1957 году.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ЛИТВЕ В 1919 ГОДУ.
Балтушис-Жемайтис Ф.Р.

Первые революционные выступления сторонников советской власти произошли в столице Литвы – г.Вильно. Виленские рабочие, руководимые коммунистами, впервые начали борьбу за создание Советов и за передачу им полной власти. В тогдашний момент, т.е. в конце 1918 года, в Вильно боролись три группировки, имевшие противоположные цели. Первой группировкой были коммунисты, имевшие значительную поддержку в самом Вильно и даже на периферии. Второй группировкой были литовские националисты, почти не имевшие сторонников в самом Вильно и слабо поддерживаемые провинцией, и третьей группировкой были поляки, поддерживаемые почти всей буржуазией и мещанством Вильно, имевшие сильную поддержку из самой Польши.
Германские войска, хотя ещё и находились в городе, но только частично поддерживали литовских националистов, решив заблаговременно очистить город.
15 декабря по инициативе коммунистов открылся Виленский совет рабочих депутатов; объявив себя властью, коммунисты потребовали от немцев передачи всех функций по управлению городом.
В конце декабря немцы покинули город, оставив его на произвол судьбы. Литовские националисты при уходе немцев также бежали в Ковно, временно отказавшись от борьбы за Вильно. Следовательно, претендентами на владение городом остались только коммунисты и польские белогвардейцы. Последние, имея в городе до 2000 вооружённых людей, решили с уходом немцев овладеть городом, разогнав Совет силою оружия.
1 января белополяки окружили рабочий клуб, где заседал Виленский совет, и после непродолжительной борьбы взяли его.
Горсточка коммунистов, продержавшись окружённой целые сутки, принуждена была сдаться, причём, пять коммунистов покончили жизнь самоубийством.
Таким образом, белополяки оказались хозяевами положения, но и они продержались только пять суток, ибо 5 января подошли части Красной армии и овладели городом.
Что касается провинции, то здесь всё революционное движение вылилось в борьбу с немцами, т.к. националисты, не имея силы, без сопротивления уступали коммунистам тот или иной пункт.
Коммунисты, используя ненависть к немцам, сумели и в провинции создать несколько революционных пунктов, способствовавших в дальнейшем наступлению Красной армии.

Сильнее всего революционное движение провинции было в верхней Литве, в её восточной и северной частях,в районе: Шавли, Поневеж, Ракишки, Вилькомир и Ново-Александровск. В этих районах коммунисты ещё до подхода Красной армии прогнали немцев и провозгласили советскую власть, частично распространившуюся и на деревню. Особенной силы движение достигло в Шавельском районе, где был сформирован единственный полк из одних литовцев, достигший численности до 1000 человек.
Империалистическая война и оккупация немцев довели хозяйство Литвы до полнейшей разрухи. И до войны Литва имела чрезвычайно слабую промышленность и небольшие излишки сельскохозяйственных продуктов. После же войны и оккупации промышленность почти целиком погибала, а сельское хозяйство с трудом удовлетворяло местные нужды, и то не везде. Особенно в бедственном положении находилась Виленская губерния, беднейшая из всех бывших российских губерний.
Политическое положение было не лучше. Отсутствие городского пролетариата, незначительность деревенской бедноты, особенно в Виленском районе, не давали возможности коммунистической партии черпать из низов необходимых работников и бойцов. В самом центре города Вильно коммунистическая партия насчитывала около 300 членов, да и среди них было много примазавшихся, а в провинции и говорить нечего. Крестьянство, если и поддерживало коммунистов, то только до тех пор, пока они вели борьбу с немцами.

НАСТУПЛЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ В ПРЕДЕЛЫ ЛИТВЫ

Мирным договором в Брест-Литовске был положен конец войне между Германией и Россией. Советская власть, добившись мира ценой тяжёлых уступок, всё-таки не была спокойна за западную границу республики, т.к. вскоре после Бреста здесь стали возникать белогвардейские банды, укрывшиеся за спиной германских войск и начавшие спешно готовиться к выступлению против советской власти. В условиях невероятнейшего развала царской армии было решено сформировать южную завесу из добровольцев с задачей защитить западную границу не только от белогвардейских налётов, но и от возможного дальнейшего наступления германских войск.
Весь 1918 год прошёл в условиях собирания сил, сколачивания частей и их боевой подготовки. От небольших отрядов добровольцев шаг за шагом были сформированы полки и дивизии, правда, ещё очень слабые в боевом отношении.
К исходу 1918 года, т.е. к моменту отхода германских войск, мы уже имели на западной границе две такие сильные армейские группы, как Латышская и Западная армии.
15 ноября 1918 года обозначился полный отход германских войск, и части Красной армии двинулись вслед за немцами. В начале наступления территорию Литвы занимали обе группы: Латышская и Западная армии. Западная армия занимала Литву своим правым флангом (Псковской дивизией), а Латышская группа – своим левым флангом (Интернациональной дивизией). Обе эти группы в первое время не были объединены под одним руководством.
а) Наступление Западной армии (Белорусско-литовской).
Западная армия, разбросанная на огромном участке в момент перехода в наступление имела в своём составе три стрелковых дивизии и несколько отдельных частей. Основную силу армии вначале составляли эти дивизии, в том числе Псковская дивизия шестиполкового состава, а в начале наступления имевшая 783 штыка, 61 пулемёт, 2 эскадрона, 48 орудий. А после выхода в район Двинска доведённая до 2473 штыков, 65 сабель, 78 пулемётов, 9 орудий, 8 самолётов.
Первыми перешли в наступление Псковская и 17-я стрелковая дивизии, т.к. ни Латышская группа, ни 3-я Западная дивизия Западной армии ещё не успели выдвинуться на свои участки. Только один 5-й Виленский полк Западной дивизии, сформированный в Москве наполовину из литовцев, своевременно прибыл на Свенцянское направление и одновременно с Псковской дивизией двинулся вперёд.
К 22 декабря Псковская дивизия, двигаясь походным порядком и не встречая никакого сопротивления вышла на линию: Якобштат – Двинск – Ново-Александровск – Видзы и Свенцяны.
После выхода Западной армии за линию Двинск – Минск из неё было образовано три участка: 1) Виленский участок – Псковской дивизии; 2) Лидский участок – Западной дивизии; 3) Пинский участок – 17-й стрелковой дивизии.
13 декабря Главкомом Западной армии было приказано:
1) по закреплённой на линии Крейцбург – Двинск продолжать наступление на Митаву – Поневеж – Вильно – Лиду – Барановичи – Пинск – Мозырь;
2) Якобштат, Двинск и Минск привести в оборонительное состояние, причём, в Якобштате и Двинске использовать старые укрепления.
Командование Западной армии, получив это задание, решило занять г. Вильно только одним Виленским полком, задерживая Псковскую дивизию на линии Якобштат – Двинск – Свенцяны до выхода Латышской группы и смены ею правого фланга Псковской дивизии.
Вплоть до первых чисел января 1919 года на участке армии происходили незначительные передвижения, т.к. ожидалось добровольное оставление немцами Вильно.
23 декабря было опубликовано Постановление ВЦИК о признании независимости Эстонии, Латвии и Литвы. В тот же день был опубликован декрет Совета народных комиссаров РСФСР, признающий независимость Литвы и устанавливающий в ней советскую власть. Ещё раньше, 16 декабря, было образовано советское литовское революционное правительство во главе с товарищем Мицкевич-Капсукасом.
1 января неожиданно было получено известие о захвате польскими белогвардейцами города Вильно. Псковской дивизии было приказано начать военные действия против белополяков. К 4 января 1919 года 5-й Виленский, 1-й и 4-й Псковские полки находились уже на расстоянии орудийного выстрела от Вильно. Полки 1-й бригады были двинуты на Вильно по железной дороге через Вилейку. В это же время с юго-восточной стороны подошли два полка 17-й стрелковой дивизии (145-й и 146-й).
Белополяки, предполагая, очевидно, дать бой, также вышли навстречу частям Красной армии. Их части к вечеру 3 января заняли район станции Ново-Вилейск. 4 января для руководства всей операции по захвату Вильно был образован военный совет. Утром 4 января под ст. Ново-Вилейск 1-й Псковский полк имел первую стычку с белополяками. Последние, оставив одного легионера пленным, бежали обратно в Вильно. В этот же день в районе Антоколь и 5-й Виленский полк вошёл в соприкосновение с противником. С утра 5 января части, окружая Вильно с трёх сторон, перешли в наступление. Первой подошла к городу Ново-Виленская группа в составе 1-го и 4-го Псковских полков и 146-й стрелковый полк. Поляки, слабо защищаясь, к вечеру оставили город.
Заняв Вильно, части как Псковской, так и остальных дивизий не развили энергичного преследования, ограничившись высылкой слабых разведорганов, да и то на близкое расстояние. Только 9 января началось дальнейшее движение частей Псковской дивизии в сторону Ковно.
9 января командующим Западной армией была дана директива: держа связь с войсками Латвии, наступающими на Поневеж – Шавли и со стороны Вильно, вести усиленную разведку в направлениях Ковно – Гродно, войдя в связь с немецкими советами по возможности для занятия этих пунктов в ближайшее время.
По этим директивам Псковской дивизии ставилась задача: срочно занять город Вильно, 2) овладеть Ландворовским железнодорожным узлом, 3) вести усиленную разведку в направлении Ковно – Лида и Гродно.
Выполняя эту директиву, Псковская дивизия не задерживаясь двинула свои полки. 6-й Псковский полк, действующий на правом фланге дивизии в районе Уцяны, был двинут для занятия города Вилькомир, что и выполнил 10 января. 5-й Виленский полк был направлен для занятия Ландворовского узла, что также выполнил. 4-й Псковский полк двинулся по линии Полесской железной дороги с целью занятия ст. Бинякони.
1-й Псковский полк был оставлен в Вильно. 5-й Псковский полк к этому времени ещё находился в районе Ново-Свенцяны. Что касается 2-го и 3-го Псковских полков 1-й бригады, то они всю Виленскую операцию провели в пути и в Вильно пришли около 20-го января.
145-й полк 17-й стрелковой дивизии, принимавший участие в занятии Вильно, после этого боя был направлен в сторону Ковно для занятия ст. Кашедары, но так туда и не дошёл. 146-й стрелковый полк 17-й дивизии оставался в Вильно.
Мы видим, что после виленского концентрического удара по совершенно непонятным причинам Псковская дивизия разбрасывает вечером все свои силы на 200-верстном пространстве. Такое расположение частей могло быть понятным только в том случае, если бы мы имели определённую гарантию, что со стороны немцев не будет предпринято никаких враждебных действий и что мы не встретим никаких значительных враждебных нам сил. Но этого не было, немцы при первом же случае снова перешли в наступление и, кроме того, на территории Литвы уже имелась реальная сила в лице белополяков и белолитовцев. Следовательно, такая безыдейная разброска Псковской дивизии не только не имела замысла дальнейшей операции, а, что важнее, ничем не вызывалась, ибо в тот момент мы ничего не знали о группировке, силе и намерениях противника.
13 января главкомом Вацетисом была отдана директива, в которой Западной армии приказывалось: продолжать дальнейшее наступление в направлениях:
1) Вилькомир – Россиены, 2) Вильно – Ковно, 3) Вильно – Олита, 4) Вильно – Ораны, Гродно, 5) Вильно, Лида – Гродно, 6) Лида – ст. Мосты и т.д.
Как видим, директива очень широкая, дающая полный простор для действий командарма.
Командарм Западной, получив эту директиву, почему-то сразу решил, что она невыполнима, что взятие крепостей Ковно, Гродно и укреплённых пунктов Ораны, Олита и Меречь не под силу его армии. И соответственно доложил об этом главкому. Главком согласился с этим, но только просил по возможности овладеть каким-нибудь пунктом на Немане. Между тем положение было не настолько безнадёжным, чтобы не попытаться выполнить эту директиву. В самом деле, если проанализировать соотношение сил к тому моменту между сторонами, то станет ясно, что не только численное преимущество было на стороне красных, но и качественное. Сами крепости и эти укреплённые пункты в этот момент никакого значения не могли иметь, что показало первое же наше наступление (захват Олиты).
Германских войск к концу 1918 г. в Литве и Белоруссии осталось не более 3 – 4 дивизий неполного состава. Состояние этих дивизий было такое, что они всё равно не в состоянии уже были оказывать серьёзное сопротивление, что свидетельствуют хотя бы такие факты, как разоружение нескольких групп немцев в районе Шавель местными рабочими и крестьянами. Правда, в первых числах января начали прибывать их добровольческие батальоны, но они в первое время не могли создать той силы, которая могла бы удержать концентрическое наступление Виленской группы Красной армии.
Что касается вооружённых сил литовцев и белорусов, то таковые в конце 1918 и в начале 1919 г. были настолько незначительны, что не могли ещё играть какой бы то ни было роли. Литовцы имели не более 1000 – 1500 вооружённых штыков по всей Литве, белорусские же националисты имели какую-то банду, почти невооружённую, численностью не более 500 – 600 человек. Как литовские, так и белорусские войска качественно были очень плохи, не обучены, не одеты и слабо вооружены. Польша, увлечённая с первых же дней своего самостоятельного существования авантюрами против Советской России и Германии, также не могла обратить тогда серьёзного внимания на литовские дела.
Высшие штабы Красной армии в Литве насчитывали почему-то огромные силы как немцев, так и литовцев. Например, разведсводка штарма Западной от 27 января 1919 г. говорит, что в Ковно и его районе находится 20 германских батальонов численностью около тысячи каждый. Кроме того, по сведениям этой же сводки Литовская армия будто бы насчитывала 10 000 человек.
Такие сведения, безусловно, неверны. Литовская армия (имеется в виду вся Красная армия, действовавшая в Литве, прим. авт.) только к весне имела примерно около этой цифры, а 20-тысячной германской армии во весь период гражданской войны в Литве не было.
Вообще, надо сказать, что на этом участке штабы Красной армии, помня уроки империалистической войны, чрезмерно преувеличивали силы и боеспособность германских войск. Незначительные удары, полученные от германцев-разведчиков или небольших отрядов, приписывались полкам и даже дивизиям немцев.
Оценивая наши силы, мы видим, что Псковская дивизия в начале февраля имела 6875 штыков, 8 орудий и 40 человек конницы. Кроме того, в районе Вильно были ещё и другие части, могущие быть использованными хотя бы на второстепенные задачи. Поневежская группа имела до 3000 штыков и совместно с местными отрядами насчитывала до 5000 штыков. Следовательно, в самой Литве красных штыков было до 12000, белые же насчитывали по нашим данным не более 8000.
Разрабатывая операцию по захвату системы Немана, ни командарм, ни комдив не верили в успех дела и не проявили себя, чтобы выполнить хоть частично эту задачу.
Комдив Псковской, зная, что командарм ничего хорошего не ждёт от его наступления, сам постарался поскорее отделаться от этой задачи. Наступление не было подготовлено во всех отношениях. Перегруппировки и сосредоточения кулака произведено не было. Дивизия, как была разбросана на 200-вёрстном пространстве, так с этого положения и перешла в наступление. Имевшийся резервный 1-й полк был выдвинут на боевую линию с опозданием, и принял участие только в отражении наступления белых, а не в развитии нашего успеха. Если бы дивизия, заняв Олиту, сумела сосредоточить в этом пункте три полка (из семи) или даже два, то Олиту можно было бы удержать, и тогда обстановка резко изменилась бы в нашу пользу.
Овладев Олитой, дивизия прочно стала бы на реке Неман и оттуда могла бы постепенно расширять свой участок в обе стороны.
Между тем, как мы увидим дальше, дивизия, захватив Олиту ротой или батальоном, удержалась в ней только несколько часов. Комдив, совершенно не веря в возможность захвата Олиты, не принял абсолютно никаких мер на случай обороны этого укреплённого пункта после его занятия.
Выполняя требование главкома о захвате какого-нибудь пункта на реке Неман, командарм для Псковской дивизии поставил задачу:
1) прочно занять и закрепиться на линии Юрбург – Ковно – Олита;
2) вести разведку в направлениях Тильзит – Вержболово – Сувалки – Августово.
Следовательно, дивизии было приказано занять участок по реке Неман протяжённостью 150 вёрст, предварительно заняв укреплённый пункт Олита. Как видим, для дивизии задача грандиозная.
План наступления был разработан на одновременное восстание в важнейших пунктах в тылу противника. Это восстание намечалось в ночь с 8 на 9 февраля.
При наступлении дивизии было приказано действовать решительно не только против литовцев, но и против немцев (до сих пор дивизия всячески избегала столкновения с немцами).
8 февраля полки Псковской дивизии перешли в наступление, ожидая восстания в тылу противника.
2-й Литовский полк (правофланговый) 8 февраля пытался перейти в наступление, но в тот же день немцами был отброшен назад в район дд Копле-Дольне – Копле-Горне.
6-й полк, действовавший в этот день где-то в районе между Вилькомиром и Скорули, ничего не сделал, не войдя даже в соприкосновение с противником.
5-й полк также в тот день бездействовал.
7-й полк 8 февраля занял Высокий двор, и разведкой м. Стоклишки, не встречая сопротивления противника.
4-й и 3-й полки в этот день также ничего не сделали.
На этом первый день наступления закончился, как видим, дав только отрицательный эффект из-за отступления 2-го полка. Назначенное наступление не состоялось. Этому, быть может, способствовало отступление 2-го полка из-под Кейдан. А ведь в Кейданах имелась большая группа рабочих, которая должна была восстать.
Несмотря на несостоявшееся восстание, дивизия продолжала своё наступление.
2-й полк 11 февраля подвергся новому нападению немцев и отошёл в район Буканце. 12 февраля 4-й полк разведотрядом занял Пуне, выйдя на Неман. 13 февраля 3-й полк после незначительных стычек занял м. Олита. В этот же день полк занял м. Меречь на Немане, захватив один пулемёт.
На этих последних успехах и закончилось наступление дивизии. 14 февраля белые, перейдя в наступление, отняли обратно Олиту, отбросив наши полки в исходное положение.
Как видим, выход на Неман и захват бывших укреплённых пунктов Олита и Меречь не составили никакой трудности. Задача состояла в том, чтобы удержаться в этих пунктах, что дивизией не было выполнено.
Какие же причины? Их две: 1) политическое состояние дивизии и 2) плохое руководство.
21 января, по просьбе рабоче-крестьянского правительства Литвы, Псковская дивизия постановлением РВСР была переименована в Литовскую дивизию с предоставлением права довести дивизию до штатного состава за счёт коренного населения Литвы. 5-й Виленский полк был окончательно передан в Литовскую дивизию под названием 7-го Литовского полка. Все полки стали именоваться литовскими.
б) Наступление Поневежской группы.
Ещё 8 декабря 1918 года распоряжением главкома Вацетиса была создана так называемая Латышская группа в составе 4-х полков Интернациональной дивизии, 3-го Либавского и Саратовского Латышских стрелковых полков, одной мортирной батареи и авиаотряда. Эти части в начале декабря были сосредоточены в районе Дрисса – Дисна и Полоцк. В середине декабря им было приказано сменить части Псковской дивизии в районе Якобштат – Двинск и, выдвинувшись в сторону Митава – Поневеж, занять и оборонять район Митава – Поневеж – Двинск – Якобштат. После выхода этих частей на указанную линию Латышская группа была передана в распоряжение командующего Северным фронтом и увеличена придачей частей, действовавших против Латвии, входивших в 7-ю армию.
С первых же дней своего наступления Латышская группа разбилась на три группы: правую, среднюю и левую. Левую Поневежскую группу составляла Интернациональная стрелковая дивизия под командованием тов. Окулова. Ввиду того, что только одна Поневежская группа целиком действовала в Литве, в дальнейшем будем разбирать только действия этой Поневежской группы.
Прежде всего, что собой представляла Интернациональная дивизия, как в количественном, так и в качественном отношении? Правильную оценку этой дивизии дал сам бывший главком т. Вацетис. В 1922 г. он писал: «Интернациональная дивизия была влита в армию Латвии для усиления материальной части последней; боевого значения не имела; кроме того, название «интернациональная» совершенно не соответствовало составу дивизии, набранному из Московского гарнизона».
К этой нелестной для дивизии оценке можно добавить, что дивизия, действительно, наспех набранная, совершенно необработанная политически, имея во главе чрезвычайно неудачный подбор как командного, так и политического состава, не была подготовлена к ведению войны в условиях Литвы. Где национальная проблема стояла чрезвычайно остро, и где от правильного подхода к национальному вопросу зависело больше, чем от наличия нескольких лишних полков.
В смысле численности и материальной части дивизия представляла, действительно, некоторую величину. Так в январе 1919 г. в дивизии имелось до 3000 штыков, 31 пулемёт и 4 гаубичных орудия при наличии всех обслуживающих частей. Таких, как батальон связи, сапёрный и т.д.
В конце декабря 1918 г. вся латышская группа выдвинулась на фронт и 2 января 1919 г. занимала следующую линию: Зегевольд – Ремерсгоф – Тауэр – Кальн – Ракишки. С этого дня группа успешно продвигалась вперёд, не встречая сопротивления. 5 января была занята Рига, а 10 января Митава и Тукум. Следовательно, к середине января 2/3 всей Литвы была в руках красных. Что касается Интернациональной дивизии, то она чрезвычайно медленно выдвигалась из г. Двинска. Только к 9 января части 39-го рабочего полка этой дивизии, двигавшиеся вдоль железной дороги, заняли Поневеж.
14 января командованием Латгруппы было приказано левой группе (т. Окулова): развить энергичное и безостановочное продвижение вдоль железной дороги Радвилишки – Шавли и далее в общем направлении на Палаеген и по достижении его установить наблюдение за побережьем моря от Либавы (искл.) до Палангена (вкл.). Выполняя это приказание, дивизия продолжала плестись вдоль железной дороги, делая в день 8 – 10 вёрст и то с передышками. При этом наступление вели только два полка: 39-й и 47-й. 41-й находился в Двинске, а остальные полки ещё формировались в России.
13 января командующий Латгруппой новой телеграммой торопит Интернациональную дивизию с наступлением, очевидно, намереваясь с выходом её в район Тельши создать угрозу флангу и тылу белых, действовавших в районе Митавы. Такое стремление командарма Латышской вполне понятно, ибо положение Поневежской группы было самое выгодное, так как эта группа, выйдя в район Тельши и Паланген, не только очутилась бы в тылу белых войск, действовавших в Латвии, но, что важнее, перерезала бы сухопутный путь Германия – Латвия. По которому всё время шли немецкие добровольческие части, скопляясь в районе Либавы.
Несмотря на энергичное подталкивание командармом, полки Интернациональной дивизии продолжали медленно продвигаться вперёд и только к концу января вышли в район г. Шавли. Причину такого медленного наступления нужно искать в неорганизованности частей и вялом руководстве командования дивизии. Сам комдив стал искать причины, которые могли бы удержать дивизию от дальнейшего продвижения в глубь Литвы. Как на одну из причин он указывал на отсутствие связи с Литовской дивизией и создающуюся угрозу в связи с этим его левому флангу. Это возражение, конечно, не выдерживает никакой критики, ибо дивизия до самого марта не имела абсолютно никакого соприкосновения с противником и действовала в районе, занятом партизанскими красными местными отрядами.
Конец января 1919 г. для Латышской группы принёс чрезвычайно тяжёлую обстановку. Со стороны Эстонии обозначилось крупное наступление белых, стоившее нам разгрома нескольких полков. В районе Митавы также обнаружилась активность белолатышей и немцев. Только широкомасштабная помощь центра, как живой силой, так и техникой, дала возможность Латышской группе на этот раз удержаться в Латвии, правда, потеряв часть территории.
Весь февраль для Латгруппы прошёл в серьёзных боях, за исключением Поневежской группы, которая и в этом месяце не встретила на своём участке ни одного солдата противника.
23 января дивизия была переименована во 2-ю стрелковую дивизию и было намечено доформировать её до 6-типолкового состава. В первых числах февраля дивизия была расположена: 39-й полк – в районе Тиркшле, 47-й полк – в районе Шавель, 41-й полк – в районе Поневеж. В этом положении дивизия подверглась разгрому.

РАЗГРОМ ПОНЕВЕЖСКОЙ ГРУППЫ

19 февраля был образован Западный фронт в составе 7 армий, действовавших против Эстонии; армии Латвии, действовавшей против Латвии; и Западной армии, действовавшей против Литвы и Польши.
Командующий Западный фронтом тотчас же после образования фронта поставил дальнейшие задачи каждой армии:
Армии Латвии было приказано:
а) содействовать наступлению Псковской группы 7-й армии и прочно закрепить за собой линию Туккум – Шавли – Поневеж, продолжая продвижение в соответствии с обстановкой к Либаве;
б) произвести подготовку к обороне Риги и Митавы, как важных узлов и политических пунктов.
Образование Западного фронта совпало как раз с переходом белых в наступление по всему Западному фронту. Германские войска перешли в наступление по всему участку Латармии, те же немцы с литовцами теснили Виленскую группу Литовской дивизии, поляки перешли в наступление на Пинск и теснили части 17-й стрелковой дивизии.
Штабом армии Латвии ещё раньше Поневежской группы была поставлена основная задача: занять Тельше и, выдвинувшись вперёд, занять и прочно обеспечить за собой линию Тыркшлей, Седы, Ольседы, Леплевка, Жораны, установив связь вправо с комбригом Дудынем, влево – с Литовской дивизией.
К этому времени Поневежская группа, т.е. Интернациональная дивизия, в районе боевых действий имела 4 полка: 39-й, 41-й и 47-й рабочие полки и местный Жмудский полк, приданный дивизии.
Выполняя вышеприведённый приказ командарма, дивизия, находившаяся в районе Шавель, двинулась дальше, по-прежнему не встречая противника.
Примерно к концу февраля 3 полка были выдвинуты на линию Тыркшлей – Тришки – Лукники – Шаукены – Куртовены – Бубье, причём, на участок Тыркшлей – Тришки был выдвинут 39-й рабочий полк, на участок Лукники 1-й батальон Жмудского полка и на остальной участок 47-й рабочий полк и 2-й батальон Жмудского полка.
41-й полк находился на коммуникациях по линии железной дороги Поневеж – Шавли.
Ещё в начале 1919 г. организацией коммунистов, работавших в Шавлях, было поднято восстание против немцев (во главе с отцом, прим. авт.). Обезоружив небольшой гарнизон немцев, коммунисты оказались у власти не только в самом городе Шавли, но и в уезде, ибо крупных сил немцев в этом районе не было.
Белолитовцы к этому времени здесь также пока ничего не имели. Группа участников восстания положила основу так называемого Жмудского полка.
Вскоре полк разросся до значительных размеров за счёт Шавельских рабочих и ближайшего крестьянства, недовольного германской оккупацией. В начале 1919 года полк доходил до 1000 бойцов.
В первое время германское командование было встревожено восстанием в Шавлях и пыталось его ликвидировать посредством высылки двух небольших отрядов из района г. Ковно, но Жмудскому полку чрезвычайно легко удалось эти попытки отразить. Причём, оба этих карательных отрядов были обезоружены и полк получил на вооружение достаточное количество винтовок, пулемётов и даже один бронепоезд.
До прихода Красной армии полк продержался в районе Шавель около 2-х месяцев, гоняясь за небольшими партиями немцев. С приходом частей Интернациональной дивизии полк вошёл в подчинение комбрига 1-й т. Титова.
Тов. Титов, выполняя задачу на дальнейшее движение к Балтморю, решил Жмудский полк использовать для занятия г. Тельши, одновременно выделив из него 2-й батальон на поддержку 47-го полка в районе Шаукены, так как в этом районе уже были обнаружены немцы.
Должен сказать, что Жмудский полк, имея до 1000 штыков, был многочисленнее чуть ли не всей бригады, ибо полки бригады, пройдя пешком от Двинска до 250 вёрст, сильно поредели, насчитывая не более 200 – 300 боеспособных красноармейцев в каждом полку. Но, несмотря на эту численность, Жмудский полк не был боеспособной сколоченной частью, пригодной для выполнения серьёзных задач. Он, правда, был достаточно вооружён винтовками и пулемётами, но зато остальных видов снабжения почти ничего не имел. Кроме того, полк не имел при себе артиллерии, и бригада также не смогла дать ему ни одной пушки.
Между тем комбриг возлагал на этот полк большие надежды, посылая его на важнейшее направление. В поход Жмудский полк смог вывести только около 500 бойцов, причём, большая половина из них, около 300 человек, была направлена на Тельши через Лукники. Другая половина, около 200 человек, ушла со 2-ым батальоном на поддержку 47-го полка.
Что касается полков Интернациональной дивизии, то и они, чрезвычайно малочисленные, одетые и обутые не лучше Жмудского полка, не имея артиллерии (не считая 2-х гаубиц при 39-ом полку), разбросанные на 150-вёрстном пространстве, также в боевом отношении серьёзной силы не представляли.
24 февраля Жмудский полк выступил из Шавель и 27 февраля достиг м. Лукники.
27 февраля Жмудский полк был окружён значительной силой немцев и разбит, потеряв до 150 человек, т.е. 50% своего состава. После этого полк вернулся в Шавли совершенно небоеспособным.
Разбив Жмудский полк, немцы 2-го марта набросились на 39-й полк и также под м. Тыркшлей его разгромили.
39-й полк, бросив имевшиеся при нём две гаубицы и часть пулемётов, поспешно стал отступать на Шавли, нигде не останавливаясь.
47-й полк, видя разгром двух полков, самовольно снялся с позиции и также собрался в районе Шавель.
Таким образом, главные силы Поневежской группы были разбиты и деморализованы, потеряв всякую способность к защите даже Шавель.
Сами немцы преследовать Поневежскую группу не стали, а занялись более серьёзной задачей – очищением всей Латвии от Красной армии.
Командование армии Латвии чрезвычайно нервно реагировало на разгром Поневежской группы, предполагая, что немцы предпримут широкий обход со стороны Поневежа всех главных сил армии, сосредоточенных в районе Митава – Рига. Со стороны командования армии были приняты серьёзные меры к восстановлению положения под Шавлями. Была смещена верхушка командования группы, Шавельский участок был передан соседней 1-й дивизии, находившейся в районе Митавы. Были брошены серьёзные силы в район Шавель как со стороны Митавы, так и со стороны Двинска. Командование армии требовало во что бы то ни стало восстановить положение. Но, к сожалению, предпринятые меры не привели ни к чему. 11 марта бронепоезд немцев подошёл к Шавлям и заставил красные части отойти в Поневеж.
Полки Интернациональной дивизии (переименованной во 2-ю Латышскую стрелковую) после отхода из-под Шавель целых полтора месяца болтались между Шавлями и Поневежом.
Полки окончательно деморализовались, а командование, не сумевшее до этого руководить как следует, не смогло предотвратить начавшийся развал частей.

ВИЛЕНСКАЯ КАТАСТРОФА

13 марта 1919 г. Западная армия была переименована в Белорусско-литовскую армию. Переименование армии не внесло никаких ни военных, ни политических изменений в её положении. Армия продолжала занимать прежнее положение, отдавая понемногу белым кусок за куском то Литвы, то Белоруссии. Мы уже видели, что попытка армии выйти на линию реки Неман не увенчалась успехом, и армия примерно с 15 февраля начала пятиться назад.
Основная задача, т.е. овладение гг. Ковно и Гродно, отпала сама ввиду выяснившейся слабости армии. 24 февраля командующим фронтом для армии была поставлена другая задача:
а) прочно закрепиться на линии Поневеж – Вилкомир – Жослин – Ораны – Лида – Слоним – р. Шара – Огинский канал – Пинск – Сарны, продолжая соответственно обстановке продвижение авангардных и разведывательных частей в направлении Тильзит – Ковно – Гродно – Ровно;
б) принять меры подготовки к групповой обороне главнейших узлов Вильно, Лида, Барановичи, Лунинец;
в) обеспечить положение Латвийской армии в районе Поневеж и;
г) держать прочную связь с частями украинских войск.
Как видим, этой директивой армии ставится оборонительная задача.
Командарм Литбел, передавая директиву комфронта от 24 февраля Литовской дивизии, приказал:
Произведя необходимую перегруппировку:
а) прочно закрепиться на линии Поневеж (искл.), Шаты, Жосли, Высокий Двор, Дауги, ст. Марцинконцы (вкл.);
б) продолжать соответственно обстановке продвижение авангардных и разведывательных частей в направлении на Тильзит, Ковно, Олита и Меречь;
в) подготовить к групповой обороне район Вильно – Ландворово;
г) обратить особое внимание на свой правый фланг, обеспечив положение Латышской армии в районе Поневежа и поддерживая с нею связь Штадив – Вильно.
Примерно к 20 февраля дивизия после неудачного наступления остановилась на линии Буканце – Прелаи и на этой линии отбивала налёты противника, постепенно отходя назад.
До 1 марта по всему участку только стычки разведчиков. 1 марта противник выбил наши части из м. Дауги. 3-й полк отошёл под давлением противника в Ораны. В тот же день противник пытался наступать на расположение 2-го и 6-го полков.
2 марта 3-й полк без давления со стороны противника отошёл на 25 вёрст назад в район Лейпуны. Через 5 дней полк удалось вернуть в Ораны.
К 23 марта 1-й и 2-й полки отошли под Вилкомир под давлением противника.
До конца марта месяца противник мелкими партиями продолжал тревожить наше расположение. Эти непрекращающиеся налёты, деятельность разведчиков, активность авиации противника свидетельствовали, что противник готовится к более серьёзным действиям. Так оно и случилось. 3 апреля сильная группа противника выбила наш полк из района Жосли. 4 апреля 4-й полк также был опрокинут. Это сразу показало, что противник окреп и решил добиться более серьёзных результатов. Резервный 6-й полк после отхода 5-го полка был двинут на разрыв между 2-ым и 5-ым полками в район Ширвинты, но, дойдя до Мейшагола, взбунтовался и отказался выполнить приказ. Только после длительных уговоров личного состава 6 апреля занял Ширвинты.
В течение 5 и 6 апреля 3-й и 4-й полки были отброшены под самое м. Ораны. В эти же дни противник отбросил на линию Сесики – Беловоришки – Ясуды – Гайлянцы – Погеложи выдвинувшуюся было вперёд 1-ю бригаду (1-й и 2-й полки). 7 апреля сильной группе противника удалось выбить 3-й полк из м. Ораны на ст. Ораны.
Попытки двинуть вслед за 3-им полком и 4-й полк в наступление ни к чему не привели. Роты 4-го полка отказались нести какую бы то ни было службу, очевидно, решив сдаться в плен. Только 11 апреля удалось уломать личный состав этого полка, чтобы продвинуть его немного вперёд.
Как видим, несмотря на плохое моральное состояние, Литовской дивизии удалось в конце концов отразить все многочисленные налёты белолитовцев и немцев, тем самым выполнив директиву комфронта от 24 февраля.
Действовавшая левее Литовской дивизии Западная дивизия в апреле месяце находилась двумя группами на линии Лида – Барановичи. Расстояние между этими дивизиями в период наступательной операции Литовской дивизии было около 50 вёрст. На этом промежутке действовал 1-й подрайон пограничной охраны силою в две роты.
Попытки западной дивизии наступать вперёд всё время отражались белополяками. Противник сосредоточил здесь значительные силы, предполагая сам вскоре перейти в наступление.
8 апреля на участке подрайона погранохраны обнаружилась активная деятельность разведчиков противника. 10 апреля конная разведка противника напала под Ейшишками на этот погранотряд и отбросила его с потерями на ст. Олькеники. Это свидетельствовало, что противник нащупывает фланг Западной дивизии. Командование армии не обратило внимания на оживление деятельности противника на стыке Литовской и Западной дивизий и ограничилось тем, что приказало этим двум ротам погранохраны занять обратно Ейшишки.
Между тем разведчики противника, продолжая свою деятельность на стыке, 16 апреля разрушили жел. дорогу на перегоне Бастуны – Вороново (Лида – Вильно), о чём вскоре стало известно. Штадив Литовской, встревоженный этим фактом, 17 апреля выслал в Вильно, в район ст. Бинякони – Ейшишки конный отряд, что уже не помогло делу.
В ночь на 17 апреля сильная группа белополяков неожиданно напала на м. Лида и после упорного уличного боя к 5 часам утра 17 апреля заняла Лиду. Западная дивизия, понеся большие потери, отступила на восток, преследуемая 7-ым уланским полком поляков.
Бронепоезд Западной дивизии во время боя вышел из Лиды и двинулся на Вильно, восстановив путь и выдержав нападение разведчиков. 17-го апреля он пришёл в Вильно и сообщил о боях под Лидой.
Заняв Лиду, белополяки проявили удивительную энергию и находчивость. 18 апреля Ковенский полк противника занял Новосельню и 19 апреля была разгромлена Барановичская группа Западной дивизии.
Штаб Литовской дивизии и Реввоенсовет Белорусско-литовской армии, узнав о поражении Западной дивизии под Лидой, не приняли срочных и серьёзных мер по защите города Вильно. Требование комфронта о подготовке г. Вильно к групповой обороне, конечно, остались только на бумаге. В самом городе серьёзной силой был только один 153-й полк, а между тем противник готовил для Вильно неприятный сюрприз. Как потом оказалось, оживлённая деятельность разведчиков на стыке Литовской и Западной дивизий производилась неспроста. Здесь был сосредоточен конный отряд силою до 2000 сабель подполковника Белины с задачей набега на Вильно.
17 апреля этот отряд был уже под станцией Биняконы, где имел стычку с бронепоездом. Отряд замаскировался, и бронепоезд не разгадал силы и намерения противника, иначе он успел бы поднять в Вильно тревогу. Виленские военные власти также, по-видимому, не придали серьёзного значения нападению на бронепоезд в 40 верстах от Вильно.
Высланный из Вильно конный отряд ещё 17 апреля также не обнаружил движения конницы поляков. Между тем отряд Белины, маскируясь, в течение 18 апреля совершил 50-вёрстный пробег и к 6 часам утра 19 апреля подошёл к станции Вильно с юго-восточной стороны. Налёт на станцию был так неожидан, что стоявший на станции эшелон какой-то части в 400 красноармейцев был обезоружен без всякого сопротивления. Двинувшись со станции в город, польские кавалеристы в несколько часов заняли половину города, захватив два моста через Вилию.
В этот же день поляками было восстановлено движение поездов по жел. Дороге Лида – Вильно и первый батальон пехоты из Лиды был переброшен к полудню этого дня в Вильно.
Неожиданный захват Вильно в польской армии вызвал неописуемый восторг, с головокружительной быстротой были брошены большие силы в Вильно, снимаемые со всех других фронтов Польши. Через два дня эти силы, объединённые под руководством генерала Ридзы-Смиглого, представляли сильную группу, с которой мы уже ничего не смогли сделать. Через несколько часов после нападения конницы поляков местным коммунистам под руководством Совнаркома Литбе (Литовско-Белоусской Республики, прим. авт.) совместно с 153-им полком удалось организовать сопротивление в южной и западной частях города. Был организован Совет обороны. Созданный под обстрелом Совет обороны, конечно, ничего не мог сделать серьёзного для защиты города. Штаб дивизии, находившийся в г. Вильно, установил связь с полками и направил на Вильно 6-й полк из района Мейшагола, но этот полк, уже не раз доказавший свою небоеспособность, и на этот раз отказался наступать на Вильно. Попытка подтянуть ещё и другие части из-за неорганизованности кончилась также неудачно. Вся тяжесть уличных боёв легла на плечи коммунистической организации, союза молодёжи и на 153-й полк. Эти силы в трёхдневных боях показали образцовую стойкость, защищаясь не только от польских войск, но и от местного населения, принявшего в большинстве своём сторону белополяков.
После 3-дневного кровопролитного боя полякам удалось очистить Вильно от наших сил.
21 апреля, в день полного захвата города, в Вильно прибыл сам маршал Пилсудский, восторженно встреченный местной буржуазией.
Неожиданная Виленская катастрофа внесла полное расстройство в ряды Белорусско-литовской армии. Армия действительно переживала не лучшие времена. Западная дивизия была разгромлена и оставила Лиду и Барановичи, с 17-й и 18-й дивизиями также были нелады. Литовская дивизия после захвата Вильно очутилась между двумя противниками. Приходилось думать о её спасении.
Командование фронтом и армии, не имея резервов, не могло ничего сделать, чтобы отнять обратно Вильно. Попытка создать кулак из 3-й бригады 17-й дивизии со стороны Минска ни к чему не привела. Литовская дивизия отошла и сосредоточилась в районе Вилькомира.
Поляки, захватив Вильно, до 25 апреля находились в городе. 25-го их конница заняла город и ст. Ораны. 26-го виленские части поляков начали выходить из города и в тот же день заняли без боя Вилейск, Ландворов и ст. Троки. 27-го их части выдвинулись на линию Мейшагола – Безданы – Неменчин. На этой линии поляки встретили контрнаступление Литовской дивизии.

ОТСТУПЛЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ ИЗ ПРЕДЕЛОВ ЛИТВЫ

19 марта немцы совместно с белолатышами захватили Митаву и продолжали наступление на Бауск – Якобштадт. Одновременно с этим белолатыши и белоэстонцы развили энергичное наступление и в северо-восточной части Латвии в направлении Мариенбург – Пыталово.
Поневежская группа оставила без боя г. Поневеж, и только к 5 апреля удалось уговорить её занять обратно Поневеж. Целый месяц группа простояла под Поневежем, имея перед собой только несколько десятков местных белолитовцев.
После виленской катастрофы Литовская дивизия отошла на Вилькомир – Поневеж. Эта дивизия была отрезана поляками от других сил Белорусско-литовской армии, поэтому 30 апреля её подчинили командарму Латвии. Следовательно, командарм Латвии в дальнейшем целиком объединил действия красных войск как против Латвии, так и против Литвы. Белорусско-литовская армия, втянутая в чрезвычайно серьёзные операции против поляков, всё время пыталась оказывать содействие армии Латвии, но это содействие не отзывалось на положении армии Латвии, так как поляки в дальнейшем все свои силы направили против Белорусско-литовской армии, только частично оказывая содействие белолитовцам. Армия же Латвии после присоединения к ней Литовской дивизии принуждена была выдержать серьёзное наступление как со стороны белолитовцев, так и со стороны белолатышей. Самым серьёзным противником и в этот период, как в Латвии, так и в Литве, оставались немцы, которых наняла буржуазия этих стран.
Правда, белолитовская армия к этому времени также значительно подросла.
23 – 30 апреля белополяки перешли в наступление и отбросили немного части Литовской дивизии, разбили Ново-Свенцянскую группу, взяв у неё до 200 человек в плен, и преследовали её до ст. Побрадзе.
Командарм Латвии, опасаясь развития успеха поляков на Свенцянском направлении, в первых числах мая выдвинул сюда 18-й Латышский полк. Который 5 мая совместно с остатками Свенцянской группы выдвинулся на р. Вилия, на участок Неменчин – Болинградск.
7 мая поляки, зайдя в тыл 18-ому полку, отбросили и его, сильно потрепав. Командарм, не успокоившись за Свенцянское направление, вскоре перебросил сюда ещё два полка, в результате чего на этом направлении образовалась сильная группа Пугачёвского.
Литовская дивизия после встречи с поляками оставила Мейшаголу, 1-я бригада этой дивизии, не принимавшая до сих пор участия в виленских делах, наконец, под Вилькомиром была атакована 18-ым германским полком совместно с батальоном белолитовцев и отброшена назад.
4 мая этой бригадой был оставлен Вилькомир, после чего дивизия вытянулась по линии р. Свента – Больники – Аванта – Маляты.
Примерно к середине мая силы армии Латвии, действовавшие на территории Литвы, дошли до 18 полков, 3-х отдельных батальонов, 3-х коммунистических отрядов, 2-х особых отрядов и нескольких эскадронов конницы.
Все эти силы были растянуты без заметных группировок на участке в 250 вёрст.
К 15 мая силы армии Латвии в Литве занимали примерно следующую линию:
Поневежская группа (значительно усиленная) занимала линию от Бауска по р. Муша до впадения в р. Лавена (98-й и 32-й полки), по р. Лавена до д. Бернатаки (33-й и 31-й полки), от д. Бернатаки вниз до д. Тарнагола (12-й полк), от д. Тарнагола до д. Жебеголье (батальон ВЧК и заградотряд), от д. Жебеголье до д. Иотайне (14-й полк), в районе м. Рагов, Купишский ком. отряд, в районе Трошкуны 15-й полк.
Вилькомирская группа - от Коварска до Видишки по р. Свента (1-й полк), далее на юг до д. Антатыльце (2-й полк), в районе м. Аванты (7-й полк), д. Виргули (особ. отр.) в районе оз. Малякста (3-й, 4-й и 153-й полки), в районе д. Леонишки (7-й погр. Полк). Кроме того, 5-й и 6-й полки были отведены в резерв в район дд. Вайкутаны – Дегуце.
Ново-Свенцянская группа – по линии р. Локая (18-й полк), далее до д. Куничники (8-й полк), 9-й полк прибывал на этот участок.
9 мая армия Латвии была переименована в 15-ю армию, а Белорусско-литовская армия – в 16-ю армию.
16 мая польская Виленская группа снова набросилась на нашу Ново-Свенцянскую группу и сравнительно легко заняла ст. и город Ново-Свенцяны и мест. Интурки. Наши части, потеряв до 100 человек пленными, отошли под с. Игналиново. Вплоть до 10 июня на этом участке поляки не предпринимали больших операций, увлекшись разгромом 16-й армии. Правда, стычки и здесь всё время происходили, в результате чего Ново-Свенцянская группа постепенно отступала и к 10 июня находилась на линии Казачизна – Дуда. 10 июня поляки снова сильно потрепали эту группу.
На участке Литовской и 2-й стрелковой дивизии (бывш. Интернациональной) белолитовцы, заняв г. Вилькомир, решили продолжать наступление с целью захвата Поневежа. Их силы, действовавшие под Вилькомиром, были разбиты на две группы: Вилькомирскую и Поневежскую. Вилькомирскую группу составили 1-й Литовский и 18-й Немецкий полки и один батальон 2-го Литовского полка.
Поневежскую группу составили Поневежский батальон, один батальон 2-го Литовского полка, Шавельская рота и какие-то немецкие части.
17 мая обе группы противника перешли в наступление, причём, их Вилькомирская группа действовала против Литовской дивизии, а их Поневежская группа против нашей Поневежской группы.
Вилькомирской группе противника удалось заставить нашу Литовскую дивизию продолжать отход на Двинск. Поневежская же группа противника, сосредоточив главные свои силы (10 рот при 4-х орудиях) на участке 14-го нашего полка, 18 мая обрушилась на этот полк и заставила его отойти под Поневеж. 19 мая этим силам противника, поддержанным немецкими частями, удалось захватить Поневеж.
21 мая наша Поневежская группа, перейдя в контрнаступление, снова заняла Поневеж, легко отбросив белолитовцев.
22 мая случилась Рижская катастрофа, подобная Виленской. Германские и белолатышские части прорвали наш фронт и налётом захватили Ригу. Армия Латвии, оказавшись в тяжёлом положении, с большими потерями стала отходить на восток. К концу мая главные силы армии отошли на линию жел. Дороги Двинск – Режица – Псков.
После захвата Риги противником не было никакого смысла оставлять на занимаемой линии наши Поневежскую и Вилькомирскую группы. Этим группам 24 мая было приказано отходить под Двинск.
В конце июня и начале июля обе наши группы, слабо преследуемые, отошли под Двинск и заняли линию примерно от ст. Еловка, далее на юг по местечкам Сувек – Овиле – Солоки – Дукшты; на этой линии мы задержались до конца августа и только в начале сентября, после разыгранной белолитовцами т.н. Ново-Александровской операции, мы отошли за реку Зап. Двина, где продержались до начала 1920 года.
В период стоянки под Ново-Александровском обе группы были переформированы и из них была создана 4-я стрелковая дивизия.
Ново-Свенцянская группа, потерпев очередное поражение от поляков, 10 июля отошла в район м. Дукшты, установив соприкосновение фланга с 4-й дивизией.
4-я дивизия, оказавшись лицом к лицу с одними литовцами, стала проявлять не только устойчивость, но и активность. Так, например, первая попытка белолитовцев перейти начале июля в наступление 4-й дивизией было легко отбита, и даже больше – противник вынужден был податься назад.
После ряда боёв с белолитовцами 4-я дивизия примерно к середине августа своими шестью полками заняла следующую линию: м. Субач – Сувек – Овиле – Дегуце – Солоки. Против этой линии противник, т.е. белолитовцы, выставил почти все свои наличные силы. Их было не так много, всего 2 полка и 4 отдельных батальона. Эти силы противника были разбиты на две группы: Вилькомирскую и Поневежскую. Вилькомирская группа стояла против левого фланга 4-й дивизии, а Поневежская против правого. Силы обеих групп противника были одинаковы – по одному полку и по два отдельных батальона. Наши силы также были равномерно распределены по всему участку, с некоторой сосредоточенностью на правом фланге.
До 24 августа белолитовцы, ожидая перехода в наступление поляков, не предпринимали серьёзных операций. Поляки, желая, чтобы первыми перешли в наступление литовцы, также были пассивны на Ново-Свенцянском участке. Но, наконец, литовцы, опасаясь, что латыши предупредят их и захватят Двинск, 24 августа перешли в энергичное наступление по всему фронту 4-й дивизии.
В первый день наступления, т.е. 24 августа, правому флангу противника, Вилькомирской группе, удалось продвинуться вперёд вёрст на 8 – 10, сбив наши 28-й и 29-й полки. На правом фланге полки нашей дивизии сдержали наступление Поневежской группы противника и местами нанесли поражение отдельными ротами. 25 августа Вилькомирская группа противника, продолжая наступление, заняла Ново-Александровск, заставив весь фронт 4-й дивизии оттянуть немного назад. В течение остальных дней августа белолитовцы упорно продолжали наступать прямо на Двинск, заставив в конце концов 4-ю дивизию отойти за р. Зап. Двину.
В этих боях 4-я дивизия сама не раз переходила в контрнаступление и отбрасывала противника, показав свою устойчивость и даже активность.
Отойдя за р. Зап. Двину, 4-я дивизия окончательно порвала всякую связь с территорией Литвы и с судьбой Литовской советской республики.

ПОСЛЕДНИЕ ОПЕРАЦИИ БЕЛОРУССКО-ЛИТОВСКОЙ
АРМИИ НА ТЕРРИТОРИИИ ЛИТВЫ.

Командующий Белорусско-литовской армией 20 апреля, узнав о Виленской катастрофе, решил создать Молодеченскую группу для удара по Вильно с восточной стороны. Ввиду того, что ближайшую Западную дивизию невозможно было использовать, так как она имела перед собой сильные части противника и, кроме того, под Лидой и Барановичами была сильно потрёпана, командарм решил для этого удара использовать 17-ю стр. дивизию, сменив её частями 8-й стр. дивизии.
В ночь на 21 апреля командармом было приказано в первую очередь перебросить под Молодечно штаб 3-й бригады 17-й дивизии. Комбригу было приказано принять руководство частями, перебрасываемыми под Молодечно, и частями, отошедшими из Вильно. Под Молодечно в первую очередь были направлены 5-й Минский полк, находившийся в районе ст. Листопады, и 152-й полк, находившийся под Борисовом.
В 17 часов того же 21 апреля штабом армии было приказано в район Молодечно перебросить и 1-ю бригаду 17-й дивизии. Создать сильную Молодечную группу в короткий срок не удалось, части, принимавшие участие в виленских боях, как мы видели, отошли на север или северо-восток, так что комбриг 3 мог руководить только теми частями, которые были или прибывали под Молодечно. Кроме того, пункт сосредоточения Молодечной группы, удалённый на 120 вёрст от Вильно, был выбран неудачно. Чтобы развить энергичное наступление со стороны Молодечно, потребовалось бы продолжительное время, за которое поляки могли принять любые меры, окончательно закрепившись в Вильно.
Так оно и было. Молодеченская группа до первых чисел мая ничем не проявила себя, и поляки легко расправились сначала с контрнаступлением Литовской дивизии и Ново-Свенцянской группы, а потом повернули свои главные силы против Молодечной группы.
Даже после того, как выяснилось, что контрнаступление армии Латвии на Вильно окончательно провалилось, командарм Беллит продолжал усиливать Молодеченскую группу, надеясь в конце концов этой группой отнять Вильно.
Пока Молодеченская группа собиралась и организовывалась, поляки, окончательно укрепившись в Вильно, сами занялись этой группой. 30 апреля их конница налётом в нашем тылу разрушила железнодорожный путь под Сморгонью, внеся большое расстройство в ряды Молодеченской группы.
Налёт конницы поляков на Сморгонь сильно встревожил командарма. Он 4 мая приказал штабу 17-й стр. дивизии и 150-ому полку срочно следовать под Молодечно и организовать оборону Молодеченского железнодорожного узла.
Вслед за налётом конницы поляки двинули и пехоту навстречу частям 17-й дивизии. 7 мая их пехота заняла м. Слободка, 9 мая м. Солы, а 10 мая м. Сморгонь.
Под Сморгонью поляки встретили наше наступление Молодеченской группы и дальше до конца мая не смогли продвинуться.
Но вскоре опять перешли в большое наступление по всему фронту Белорусско-литовской армии и в очень короткий срок очистили от наших войск почти всю Белоруссию.
10 июля поляки заняли Лунинец, 8 августа Минск, 10 августа Слуцк, 18 августа Борисовский плацдарм и 28 августа Бобруйский район.
На этом рубеже поляки остановились, прекратив наступление, выжидая исхода кровавой борьбы под Орлом.

---------------------------------------------

Вложение 27044
ПОДПОЛКОВНИК КАЛАБИН ИГОРЬ КОНСТАНТИНОВИЧ
(муж сестры моей мамы, тёти Жени Калабиной Евгении Васильевны)

ЖЕМАЙТИС О.Ф. OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

АВТОБИОГРАФИЯ

(Городской военный комиссариат, Москва, пр-т Мира,15, личное дело)

«Родился 16(29) января 1915 г. в гор. Москве в семье типографского служащего. Мать была домашней хозяйкой.
С 1923 по 1928 год учился в школе-семилетке в г. Москве, затем – Московском областном коммунально-строительном техникуме, который окончил в 1932 г. с дипломом техника 1 разряда.
По окончании техникума поступил на работу в Военно-строительное управление Московского военного округа на должность техника 21 участка, где работал до января 1934 г.
В январе 1934 г в числе группы специалистов был переведён на работу в Военно-строительное управление Западно-Сибирского военного округа в г. Новосибирск, где работал до июня 1935 г. в должности сначала ст. техника, а затем гл. инженера строительного участка.
В июле 1935 г. вернулся в Москву и поступил на работу в трест «Теплоэлектропроект», где работал в должности ст. техника сектора проектирования организации работ и смет.
В августе 1936 г. сдал конкурсные экзамены в Московский инженерно-строительный институт им. Куйбышева и был зачислен студентом дневного отделения.
В институте занимался сначала на дневном отделении, а затем на экстернате, совмещая учёбу с работой в Московском совете в качестве нештатного эксперта научно-технического совета (по секции организации работ и смет).
В 1939 г. были аннулированы отсрочки по призыву в Красную Армию для занимающихся на экстернатах. И я с 3 курса института был призван на срочную службу в ряды РККА (14.11.1939г.) и направлен для прохождения её в Военную академию им. Фрунзе. В Академии был зачислен красноармейцем комендантской роты, исполняя обязанности техника и прораба строительного отдела Академии.
В апреле 1941 г. был зачислен курсантом организованных при Академии курсов младших лейтенантов, которые и закончил в октябре 1941 г., сдав экзамены на звание младшего воентехника.
17.10.1941г. при эвакуации Академии в гор. Ташкент, в составе группы преподавателей кафедры ТИВ (?) во главе с полковником Леошеней, был оставлен в гор. Москве в распоряжении Моссовета для производства заградительных работ на подступах к г. Москве.
На этой работе находился с 17.10. по 23.12.1941 г. в составе оперативной группы инженерных заграждений Ставки Верховного Главного Командования, возглавляемой начальником штаба инженерных войск Красной Армии генералом Галицким И.Л.
В группе работал в качестве инструктора по минированию.
23.12.1941г. в составе той же группы убыл на Крымский фронт. В составе опергруппы работал нач. 1 отдела штаба группы, сначала в Севастополе, затем в Керчи, где группой устанавливались оперативные инженерные заграждения.
В апреле 1942 г. группа закончила свою работу и вернулась в г. Москву в распоряжение начальника инженерных войск Красной Армии. Я был назначен командиром отдельной сапёрной роты вновь созданного учебного полигона академии им. Фрунзе. В этой должности работал до января 1943 г., когда был назначен на должность младшего преподавателя кафедры тактики инженерных войск той же Академии, проработав на этой должности до сентября 1948 г.
В сентябре 1948 г. в связи с сокращением штата кафедры был переведён на должность начальника кабинета кафедры тактики инженерных войск Военно-инженерной академии им. Куйбышева, где и работаю до настоящего времени.
В августе-месяце 1949 г. был переведён на должность младшего преподавателя, а в январе 1955 г. – на должность преподавателя той же кафедры, работая им и в настоящее время.
С 1946 по 1950 гг учился на факультете заочного обучения Военной академии им. Фрунзе, которую окончил в марте 1950 г с отличием и золотой медалью.
Сдал все кандидатские экзамены, в настоящее время работаю над диссертацией.
В сентябре-октябре 1944 г. в составе специальной группы находился в командировке на 1 Белорусском фронте, где участвовал в работе по подготовке войск армии генерала Лучинского к действиям по прорыву укреплённых позиций, к которым готовилась армия.
В период июнь-октябрь 1946 г. и в августе 1947 г. был в командировке в Группе советских оккупационных войск в Германии по заданию командования Академии.
С 3 декабря 1953 года по 15 октября 1954 года находился на стажировке в 16-й Литовской Клайпедской Краснознамённой стрелковой дивизии в должности дивизионного инженера.
В октябре 1958 года был принят в кандидаты КПСС, в июне 1960 г – в члены КПСС (партбилет №08860485).
Награждён орденом Красной Звезды, 8-ю медалями.
Отец – Калабин Константин Александрович до 1917 года был типографским служащим, после 1917 г работал в различных издательствах корректором, а затем начальником производственно-технического и планово-производственного отделов. В настоящее время – пенсионер, проживает в гор. Москве.
Мать – Изерович Евгения Владиславовна – до 1917 г была домохозяйкой. В 1920 – 21 гг отец оставил нашу семью, и моя мать работала в различных учреждениях счетоводом и бухгалтером.
В настоящее время находится на моём иждивении и проживает в гор. Горьком со своей сестрой.
Женат. Жена – Калабина Евгения Васильевна, 1906 года рождения. В течение 10 лет работала счетоводом, бухгалтером и лаборантом кафедры разведки Военной академии им. Фрунзе.
В 1953 г окончила курсы французского языка Мосгороно и в 1957 г работала в подготовительном комитете проводившегося в Москве Всемирного фестиваля молодёжи и студентов (экспедитором со знанием языка, а также переводчиком).
В настоящее время не работает.
Дочь Татьяна, 1948 года рождения, учится в 6 классе.
Сын жены от первого брака – Музыко Василий Владимирович, 1925 года рождения, в 1943 г, служа рядовым, погиб в боях при форсировании реки Днепр.
Мать и отец жены умерли. Брат – ранее артист балета – Галевский Михаил Александрович, в настоящее время пенсионер, проживает в гор. Ростове-на-Дону.
Сестра жены – Жемайтис Евгения Васильевна, вдова генерал-майора Жемайтиса Ф.Р., проживает в гор. Москве, пенсионерка.
Я лично братьев и сестёр не имею.
В плену и окружении не был. Никто из родственников, ни моих, ни моей жены, в период Отечественной войны в оккупации не были.

Калабин Игорь Константинович.

24.09.1960 г.

С тётей Женей Калабиной (тогда Музыко по фамилии первого мужа) дядя Игорь познакомился, будучи ещё рядовым комендантской роты академии им. Фрунзе в 1939 году. Тётя Женя, работавшая в то время в этой академии, была в разводе и жила с 14-летним сыном Васей от первого брака, да и старше она была Игоря Константиновича на 9 лет, но тем не менее они создали семью и шли затем по жизни вместе. В 1948 году у них родилась дочь Татьяна, в которой дядя Игорь души не чаял и во всём её баловал. Уже где-то в середине 50-х годов на даче при детских играх, Таня часто обиженная на меня за какой-нибудь пустяк, тут же жаловалась своему папе или просто ябедничала за какое-нибудь сказанное слово или поступок. После чего мне всегда приходилось долго выслушивать монотонные нравоучения дяди, ибо я всегда в его глазах был виноват в очередной ссоре с его дочерью. При этом он всегда на полном серьёзе называл меня «мерзавцем» с обычным своим в разговорной речи мягким грассированием на букве «р». Вместо того, чтобы посоветовать Тане не дружить со мной, не отвечать на приветствия и тем более не играть ни в какие игры.
После этих упрёков мои родители между собой посмеявшись над еврейским чадолюбием дяди, советовали не связываться с капризной и неуравновешенной Таней, чтобы не попадать с её привередливым папашей в односторонние разборки, повторявшиеся каждый раз после примирений по инициативе Тани.
Помню один случай, характеризующий его с комической стороны в вопросе воспитания Тани. Как-то мы все возвращались с дачи домой в Москву и сели на Савёловском вокзале в переполненный автобус. Я с мамой и тётей Женей пробились через переднюю дверь в переднюю площадку автобуса, а дядя Игорь на заднюю. Народу в автобусе было – битком, ибо это было воскресенье и люди спешили со своих участков домой, чтобы подготовиться к завтрашнему выходу на работу. Пассажиры тихо переговаривались между собой и ждали в большинстве своём скорую остановку у станции метро «Новослободская». Вдруг с задней площадки через весь автобус раздался громкий голос дяди Игоря: «Таня, я забыл тебя спросить, ты читала книгу, что я недавно тебе купил «Егоркины заботы?». Пассажиры тут же примолкли, услышав о доселе неизвестных им заботах, поэтому сразу замолкли в ожидании ответа, надеясь узнать что-нибудь интересное. Таня что-то буркнула в ответ, пассажиры вскоре опять заговорили, а для меня, мамы и тёти Жени это было так неожиданно, что мы не сразу заулыбались такому пассажу, случившемуся явно не к месту и не ко времени.
Отношение к домашнему уюту, забота о своём дитяти, в то же время деловая смекалка, отсутствие каких бы то ни было вредных привычек, легко усваиваемые в ВУЗ-ах знания, видимо, все эти положительные качества у дяди были в генах, ибо по рассказам тёти Жени дядя Игорь происходил из еврейской семьи. Но в советские времена об этом нельзя было писать в анкетах и говорить вслух (даже вождь мирового пролетариата Ленин В.И. скрывал своё еврейское происхождение), поэтому мы до поры до времени знали, что его предки – из поволжских немцев. Хотя до уровня педантичных и во всём точных арийцев они с тётей Женей явно не тянули, из-за чего между моей мамой и Калабиными часто происходили ссоры. Если сёстры договаривались на столько-то часов у станции метро «Парк культуры» для выезда на дачу, Калабины всегда опаздывали на полчаса или на час. Когда они приглашали нас в гости к себе, допустим на 5 часов вечера, мы знали, что приходить надо где-то не раньше 8, ибо в 5 часов начнётся только установка стола и подготовка к застолью, а мужская часть нашей семьи вместе с другими приглашёнными гостями будут несколько часов изнывать от скуки. Зато само застолье затягивалось чуть ли не до утра и проходило под хорошую закуску весело и непринуждённо.
Всегда они опаздывали на самолёты, на поезда, на свадьбы (когда молодые уже расписались, отсиделись за столом и собрались уже приступить к таинствам первой брачной ночи), на похороны (когда гроб с покойником уже засыпали землёй и провожающие на кладбище расходились по домам и садились в автобусы для следования на поминки). Приходили к нам в гости с большой задержкой по времени, а то и тогда, когда все гости уже давно разъехались по домам. Не исключено, что из-за этой своей несобранности и чрезмерной привязанности к семье дядя Игорь не хватал больших звёзд на службе. Его вполне устраивало то положение, которое он занимал. А зарплата подполковника в то время была достаточной, чтобы содержать неработающую жену и несовершеннолетнюю дочь. Для него главным в жизни была Таня, которой в семье отводилась роль самого совершенства и смысла земного бытия с безусловным потаканием всем её капризам. Из-за этого культа они до 80-х годов не имели в квартире телевизора, ибо, по их мнению, «телевизионные программы отвлекают ребёнка от занятий делом» (к удивлению, тётя Женя была с ним согласна в этом вопросе). И, надо отдать должное, благодаря такой опеке, Таня училась всегда на одни пятёрки и успешно закончила после школы тот же Московский физико-математический институт, что и папа. К тому же, благодаря репетиторам, научилась немного бренчать на пианино и довольно прилично говорить по-французски.
А после рождения от неё и Юры Кухалашвили, Игоря, в 1976 году эти же любовь и забота перешли на внука. Который в настоящее время, закончив в 90-х годах юридический факультет МГУ, работает адвокатом.
Мы дружили, все праздники проводили вместе, и дядя Игорь всегда приходил к моей маме и всем нам на выручку, когда нужно было что-либо организовать, кого-то похоронить, получить справку, помочь в дачном хозяйстве, грамотно написать обращение или сделать запрос и т.д. После смерти отца в 1957 году мама часто прибегала к помощи дяди во многих житейских вопросах. Когда крупное взяточничество в стране после смерти Сталина в 1953 году только-только набирало обороты, а мафиози всех мастей начали с оглядкой по сторонам выползать из глубокого подполья,
чиновников, вышедших в большинстве своём из низов, раздражала интеллигентная логика дяди, не выговаривающего букву «р», и назойливость без предъявления каких-либо бонусов за их услуги. Когда вокруг все клиенты с пониманием относились к их требованиям, а если нет, то часами, а то и сутками и месяцами простаивали в очередях за положенными по закону льготами, медицинской помощью, лекарствами. Или за какими-либо бюрократическими подтверждениями о прошлой работе, женитьбе, разводе, смерти, рождении, службе, владении недвижимым или движимым имуществом и т.д.
Чиновники чуть ли не матом начинали орать на дядю, пришедшего к ним за какой-нибудь формальностью. И посылать подальше, не видя от него никакой для себя пользы – он проглатывал упрёки и своим монотонным убедительным голосом без лишних слов почти всегда добивался своего. Ведь он считал их должностными лицами на такой же работе, как была и у него, поэтому все они, по его мнению, должны были без всяких подношений работать за одну только зарплату на благо людей. Впрочем, иногда ему приходилось поступаться принципами, если его логика оказывалась бессильной, и тогда он предъявлял маме счёт за какую-нибудь купленную им коробку конфет или флакон духов «Красная Москва» для слуг народа.
А когда он официально разошёлся с тётей Женей и ушёл к другой женщине, он именно у нас встречался с Таней, за что тётя Женя долго не разговаривала с моей мамой. Думаю, ушёл из-за импульсивного, а подчас и взрывного характера холеричной тёти. Которой всё не устраивало в дяде: и его чрезмерная интеллигентность, и то, что он «похоронных дел мастер», а по дому ничего не умеет делать, и его «еврейская забота о дочери», и его «надоевшая ей до чёртиков рассудительность», и «его здоровый образ жизни» и т.д. Несмотря на такой тяжёлый характер тёти, любовь к Тане одержала в нём верх, и он через несколько лет вернулся в семью. Правда, не совсем добровольно, ибо постоянные свидания с Таней и урезанные денежные поступления в новую семью не понравились его новой жене, которая поставила его пред выбором: или она или его прежняя семья. Дядя выбрал Таню.
До получения квартиры на Ленинском проспекте в 1958 году они втроём жили в общежитии Академии Фрунзе, и мне запомнился номер их однокомнатной квартиры – 333 и номер телефона: Г-6-46-00, доб. 4-8-6. Тогда буква «Г» почему-то означала «Арбат», а «К» - «Центр». Так же и другие начальные буквы в номерах московских телефонов.
Здание этого общежития не сохранилось, а сколько известных будущих полководцев ВОВ видели его стены! Да, все 100 процентов, ибо никто из них не мог миновать двух академий: ВА им. Фрунзе и Академии Генштаба. Даже если кто-то и не жил в нём, то наверняка навещал своих друзей и родственников. И, вообще, общежитие по проспекту Девичьего поля, 2, в котором жила и наша семья до 1946 года, представляло типичную коммуналку 30-х – 50-х годов с широкими коридорами, клопами, примусами, общими кухнями и туалетами. И за одно только это его нужно было сохранить для потомков как архитектурный памятник конструктивизма и сталинской казарменной монументальности, а не сносить в 70-х годах и на его месте создавать типовую гостиницу, которая в наши уже дни выглядит довольно уныло и нуждается в капитальном ремонте.
По воскресеньям Калабины часто нас навещали, ибо в нашей квартире дома № 18, стоявшего в километре от них, имелась ванна с горячей водой (для той поры непозволительная для многих роскошь). Поэтому мы раз в неделю встречались с ними, вместе обедали, а то и ужинали, и за беседой за столом быстро пролетало время. Дядя Игорь был приятным собеседником, и я со взрослением постепенно втягивался в застольные дискуссии, наравне со всеми обсуждал многие вопросы, тем самым вырабатывая свои взгляды на окружающую жизнь. Мама с тётей погружались в воспоминания о прошлой жизни на Дону, иногда договариваясь между собой в самое ближайшее время навестить Усть-Медведицкую станицу (ныне город Серафимович Волгоградской области), откуда они обе были родом. Но так и не осуществили свою давнюю мечту.
Наверное, я один из «последних могикан», общавшийся напрямую в молодости со своими родственниками и друзьями во времена «общенародного государства», «развитого социализма» и застоя. Ибо в наши дни всё идёт к тому, что мы скоро все друг друга будем знать лучшем случае лишь по Интернету, а старики вспоминать добрые старые времена, как в одном анекдоте: «В уездном городе N не было ни одного сексуального маньяка, ни одного серийного убийцы, ни одного киллера. Жители города ничего не слышали о педофилии, а слово «голубой» означало лишь цвет. Люди общались друг с другом в своих квартирах и делились проблемами, по вечерам сидели у телевизора, по которому шли весёлые и интересные фильмы. Вечерами дети играли в футбол во дворе или в шахматы на скамейках. Шёл последний год проклятого «застоя»…»
Занимался дядя со мной и репетиторством по физике и математике, в которых был очень силён. И я подростком ещё поражался его терпению и выдержке во время этих занятий по исправлению какой-нибудь очередной двойки в моём дневнике. Возможно, в том числе и благодаря своему дяде я сделался, как и он, армейским подполковником, но в отличие от него не инженером, а артиллеристом наземной артиллерии, где математика, геометрия, физика, как и в его военной специальности, стоят на первом месте.
Хотя, откровенно признаюсь, до офицерского уровня дяди Игоря мне очень далеко. У него – два высших образования: заочный факультет Академии им. Фрунзе он окончил в 1950 году с золотой медалью, и где-то в эти же 50-е годы тоже заочно Московский институт физмат. За период с 1953 по 1960 годы выпустил 5 учебных пособий в области инженерного обеспечения боя, работал над диссертацией. Вёл активную преподавательскую работу в академиях им. Фрунзе и им. Куйбышева. У меня же среднее училищное, да ещё с серыми корочками диплома.
А деловая смекалка, умение расположить к себе людей позволяли дяде запросто заходить в кабинет к его начальнику генерал-лейтенанту Леошене в то время, когда в приёмной томились в ожидании своего часа подчинённые Леошене генералы.
Меня же в армии всегда упрекали в нелюдимости и в неумении ладить с начальством. А тут такой пример для подражания, которым я часто пренебрегал.
В застольных беседах он в отличие от многих не выходил никогда за рамки официальной трактовки того или иного события, и какой бы то ни было критики существовавших порядков в стране, но в то же время никогда рьяно не отстаивал свою точку зрения. Был типичным для той поры военным чиновником, принимавшим на веру всё, что преподносилось с экранов телевизоров, страниц газет и журналов.
Часто видел его у нас дома за игрой в преферанс с отцом и его друзьями: генерал-лейтенантом Готовцевым, полковником Плотниковым (вскоре он станет генералом), вдовой генерала Вейкиной и др.
Всё это известные в годы Великой Отечественной войны военачальники, а Плотников к тому же дважды Герой Советского Союза. (См. мои статьи: «Генеральский дом» и «Девичка»).
В 1960 году его начальники в начале 60-х годов, сначала предложили ему сменить место службы в Москве на Дальний Восток и, получив от него отказ, уволили из армии с должности преподавателя Академии им. Куйбышева на 30-процентную пенсию в 80 рублей в месяц при хрущёвской кампании сокращения армейских кадров. Ибо по новой военной доктрине «только ракеты в состоянии были выиграть Третью мировую войну». А на самом деле, как я слышал, его уволили из-за частых жалоб тёти Жени в политотдел Академии по поводу супружеской неверности дяди Игоря. Уволили, когда до нормальной, в два раза большей пенсии, был всего один год службы. И своим отказом ехать к чёрту на кулички он остался верен в первую очередь своей дочери Тане, без которой не мог прожить ни одного дня. А ссылка на Дальний Восток к тому же грозила ему разрывом с ней, потерей навсегда Москвы, а значит крушением всех его надежд и планов.
Тем не менее он до конца своих дней сохранял оптимизм и веру в идеалы партии, за которые воевал на фронте и однажды, когда я по молодости лет заикнулся было в беседе с ним о том, что в Москве в последнее время развелось много «черномазых и узкоглазых», он со свойственной ему интеллигентностью, логикой и выразительностью убедил меня в моих заблуждениях, да так, что я с тех пор стал смотреть на всех негров, кавказцев, китайцев и, вообще, с небелым цветом кожи и волос людей другими глазами и перестал считать их людьми второго сорта. Научил он меня и разговаривать с чиновниками с помощью статей законодательства, логики и языком фактов.
После окончания школы он мне предлагал в случае неудачных экзаменов в институт должность лаборанта у него в школе, где он работал зам директора, что позволило бы мне лучше подготовиться к поступлению на следующий год, если в этом году удастся избежать призыва в армию. Советовал поступать в технический ВУЗ, ибо только у техники большое будущее. Не советовал связывать свою судьбу с армией и с гуманитарными институтами.
После поступления в военное училище в 1963 году сразу же по окончании
средней школы я очень жалел, что не послушался его совета.
В нашей семье живёт легенда, что в годы ВОВ, в самые тяжёлые для Москвы дни осени и зимы 1941 года дядя Игорь под руководством генерала Галицкого участвовал в подрыве плотин водохранилищ на севере Москвы в районе Яхромы и Дмитрова. Когда разлившиеся воды канала «Москва – Волга» из Иваньковского и Истринского водохранилищ преградили путь немцам на Москву с севера. Правда, при этом оказались в зоне затопления многие сёла, и были жертвы, - 25-метровый по высоте водяной вал да ещё в 40-градусный мороз погубил многих жителей северо-запада Подмосковья (до сих пор подробности всей этой операции держатся в секрете, и никто из историков не знает масштаба той катастрофы), но война есть война. Тем более, когда вопрос идёт о жизни и смерти государства по площади в 1/6 всей суши на планете. Сталин даже планировал в случае оставления столицы в 1941 году взорвать плотину Химкинского водохранилища, чтобы если не вся Москва, то её значительная часть оказалась бы под водой и тем самым не досталась полностью врагу. Представьте себе, сотни тысяч людей или даже миллионы, не успевших эвакуироваться или просто не желавших выезжать из родного города, оказавшихся на улице и в своих домах внезапно в ледяной воде, да ещё в лютый мороз.
Уже после войны это предстоящее затопление приписывали планам Гитлера в случае захвата немцами столицы.
Если дядя участвовал в той подрывной операции, то это может характеризовать его как офицера лишь с положительной стороны, ибо во время войны выполнение таких приказов считалось нормой. И недаром мы в наши дни, в преддверии 200-летия Бородинской битвы отдаём дань уважения наравне с русскими французским солдатам и офицерам, по вине которых погибло много россиян в 1812 – 1813 гг, сгорела Москва, и многие сёла были разорены и также сожжены. Начинаем потихоньку уважать и немецкие захоронения солдат и офицеров вермахта 1941-45 годов на нашей земле и в других странах, принёсших нам в середине 20-го века много горя и неисчислимые беды. Ибо не вина их, что они жили в то время в Германии, неправильно для нас понимали свой воинский долг и пришли к нам с оружием в руках. Наверняка и у них есть своя правда, которую унесли с собой в могилу, а мы не знаем и до сих пор не хотим её знать, и не можем часто им простить гибель своих родных и близких. Но, уверен, до поры до времени. Потому что ушли из жизни ветераны гражданской войны - и все мы другими глазами стали смотреть на Белое движение в России 1918-20 гг. Поэтому скоро другими глазами, как на Северную войну со Швецией при Петре 1-ом (1700 – 1721 гг) и другие войны, будем смотреть и на Великую Отечественную, восхищаясь мужеством и героизмом солдат и офицеров сошедшихся в смертельной схватке двух великих армий мира, защищавших интересы своих стран. И, вообще, разве сопоставимы беды, принесённые на наши земли немцами в ВОВ с теми, которые вынесла наша страна и её народы в период правления коммунистов! По-моему, немецкие завоеватели при этом сравнении выглядят более гуманными… хотя бы в отношении друг с другом.
После увольнения из армии дядя Игорь устроился на должность зам директора в московскую среднюю школу № 546 с производственным обучением, где очень пригодились его смекалка, деловая хватка и предприимчивость. Ученики школы до сих пор вспоминают их летние поездки в Болгарию, в Прибалтику, на Чёрное море, в другие страны и места отдыха при минимальных затратах на все эти поездки. Ибо дядя Игорь умел всё дело организовать так, что ученики часть расходов отрабатывали где-либо на стороне, например, на плантациях, где «ты делаешь вид, что работаешь, а мы делаем вид, что тебе платим», а посему расписываешься за одну сумму, а получаешь в два раза меньшую. Но и этого мизера им хватало надолго, будь то в Овощном совхозе Адлера или ещё где-нибудь.
После окончания Коломенского артиллерийского училища в 1966 году я тоже присоединился в Адлере к его группе учеников, которые жили лагерем в палатках недалеко от морского пляжа, и мы там очень хорошо провели время, раза два работая на полях Овощного совхоза.
Поездки на озеро Рица, в Сочи и другие места Черноморского побережья остались в моей памяти как интересное и незабываемое время моей молодости.
В 80-х годах точившая его болезнь горла обострилась, у него врачи обнаружили рак, но он работал ради Тани и внука Игоря, ради их поездок за границу, ради их будущего.
В 1987 году его не стало. Похоронили его на Ваганьковском кладбище рядом с нашей бабушкой Евгенией Николаевной и другими родственниками.
Да будет ему земля пухом!

Примечание:

1. РГАСПИ, ф. 17, оп. 107. Учётно-партийные документы (Калабин И.К.)
2. Центр. архив Нижегородской обл. (ГУ ЦАНО), ф. 4367, оп. 2, д.
38, лл. 5 об – 6; ф. 1107, оп. 2, д. 260, лл. 139об – 140. (Изеровичи).

« Здравствуйте, уважаемый Ольгерд Феликсович!

29 октября 2010 г я получила Ваше письмо. Вы отправили его 01.10.10. (штемпель Москвы на конверте, и оно было вскрыто), но это не важно. Важно то, что оно дошло по назначению.
Действительно, в этом доме и в этой квартире долгое время проживала семья Изеровичей.
Я, вдова Изеровича Станислава Альфредовича (умер 20 октября этого года), Тамара Михайловна Изерович.
В этой квартире долгое и в разное время жили почти все Изеровичи:
Изерович Владислав Иванович (1852 – 1938);
его жена Изерович Генриэтта Генриховна (немка, урождённая Фельдгаге или Фельдгоге (точно не помню), 1865 – 1951 и их дети:
Евгения Владиславовна (мать Калабина Игоря Константиновича, прим. авт.), (1890 – 1973);
Элла Владиславовна (1893 – 1980);
Алиса Владиславовна (1895 – 1985);
Альфред Владиславович (1903 – 1991).
У Альфреда Владиславовича была жена Татьяна Николаевна и два сына:
Станислав и Валерий (1948 – 1988).
К величайшему сожалению, все Изеровичи умерли.
Евгения Владиславовна была родной тётей моего мужа, а Игорь Константинович был его двоюродный брат.
С Евгенией Владиславовной мне не довелось быть знакомой, ибо она умерла до того, как я вышла замуж за Изеровича Станислава Альфредовича.
Изеровичи в Нижний Новгород приехали из г. Кулебаки Нижегородской губернии (город этот и сейчас существует). В каком году они приехали из этого города, не знаю, но в России они появились из Польши. Между прочим, по национальности они поляки.
Ещё знаю, что Владислав Иванович работал бухгалтером в Кулебакском центральном кооперативе с 1917 г, а после 1917 г там же кассиром – сохранилось благодарственное письмо от 5 июля 1924 г…
Игоря Константиновича я знала, но почти не общалась с ним. Так что ничего о нём не могу сказать.
Да, ещё вспомнила, что у Владислава Ивановича были братья и сёстры в Польше, но они все ещё до революции уехали в Америку и Францию.
Если бы был жив мой муж, он бы рассказал всё об их семье. Он знал и помнил очень многое.
Вот и всё об Изеровичах. Если возникнут какие-либо вопросы, пишите, звоните. Возможно, ещё что-нибудь вспомню.
Мой телефон…

С уважением Изерович Т.М.

2.11.2010 г».

16 марта 2011 г.

Вложение 27045
ПОЛКОВНИК БЕЦЕНКО

(Статья была опубликована в журнале «Военно-исторический архив» №6 (78) за 2006 год).

ЖЕМАЙТИС О.Ф.

Продолжая тему «Генеральский дом на Девичьем поле», я не могу не помянуть добрым словом одного жильца дома №18 переулка Хользунова, фронтовика, полковника в отставке Валерия Ивановича Беценко, с которым мне довольно часто пришлось общаться в последние трагические годы его жизни вплоть до его убийства.
Собирая в 1998 году материал о доме своего детства, генеральском общежитии от Академии Генштаба и его жильцах, я через своего друга Геннадия Даниловича Цумарева узнал его номер телефона, тут же позвонил, и мы договорились о встрече дома у Валерия Ивановича на следующий день.
Ожидая увидеть ещё не совсем старого человека, я перед визитом купил бутылку коньяка, коробку конфет и несколько гвоздичек для его сестры Жанны.
Жили они на улице Островитянова, я – в Ново-Переделкине, поэтому часа через два я уже звонил в дверь, ожидая встречи со своим детством. Вспоминая за пятизвёздочным армянским напитком всех жильцов дома, с которыми мы жили одной дружной семьёй, деля радости и горести военного и послевоенного времени.
Дом считался генеральским и многие его жильцы в тяжёлые годы всех войн сталинского периода вошли в историю Второй мировой войны, на которой почти все они отдавали себя целиком, не считаясь со своим здоровьем, благополучием во благо своей советской родины. Которую закрывали своими телами на полях ВОВ от немецких оккупантов, рискуя своими жизнями, а то и жертвуя ими ради общей Победы.
Правда, я знал, что Валерий Иванович был старше меня на 16 лет и с середины 40-х годов уже не жил в нашем доме. Поэтому вряд ли мы могли с ним иметь общих друзей, но всё же многие фамилии обитателей дома у нас должны были остаться в памяти и всплыть в ней во время беседы. Я искренне надеялся, что разговор у нас с ним в любом случае получится.
Но с первых же минут встречи меня ждало разочарование. Встретили меня два больных человека в атмосфере затхлости от залежалого белья в шкафах в неуютной 4-хкомнатной большой квартире хрущёвской постройки, и я тут же понял, что ни о каком застолье с приятными воспоминаниями о счастливом детстве не может быть и речи. Сам Валерий Иванович в 70 лет выглядел истощённым, еле передвигавшимся по квартире стариком (вскоре я узнал, что он перенёс инфаркт и два инсульта на фоне многочисленных других болезней). Его сестра Жанна, не лишённая ещё следов женской привлекательности, почти совсем не поднималась с постели в своей комнате из-за очередного сердечного приступа, и лишь сидя на постели приняла с благодарностью от меня цветы.
И вся эта гнетущая атмосфера болезней и безысходности проистекала, как я потом узнал, по вине сына Валерия Ивановича Петра (имя изменено), который находился в то время в Бутырской тюрьме под следствием по делу о распространении наркотиков.
Вскоре я уже сидел в кресле просторного кабинета с полками многочисленных книг, альбомов, фотографий и фарфоровых статуэток. Слушая лекцию, ведь Валерий Иванович в прошлом преподаватель Московского высшего военного общевойскового училища им. Верховного Совета РСФСР, - про операции Великой Отечественной войны. В том числе и про те, в которых участвовала 34-я кавалерийская дивизия в первые дни войны, начальником штаба которой был его отец, а командиром – будущий Министр обороны маршал А.А. Гречко.
Надо сказать, что несмотря на перенесённые инфаркт и инсульты, В.И. находился в здравом уме и твёрдой памяти, хотя иногда по чрезмерному пафосу его голоса, выражению лица и блеску глаз можно было усомниться, что «у него все дома». Он, как перед аудиторией, стоял передо мной чуть ли не по стойке «смирно», (при этом я сидел в кресле), и как пулемёт осыпал меня всё новыми и новыми фактами из истории ВОВ.
Все мои усилия перевести разговор на тему дома №18 и его жильцов заканчивались ничем, и я пришёл к выводу, что В.И. ничем мне помочь в моих изысканиях не может. Ещё подростком узнав о гибели на фронте своего отца, он сбежал на передовую и, став после войны профессиональным военным, уже не возвращался в дом своего раннего детства.
Многое бы мне могла поведать его сестра, но она то ли не хотела утруждать себя излишними воспоминаниями. То ли забыла всё напрочь, то ли ещё почему, и мне на протяжении всего нашего 5-летнего знакомства так и не удалось добиться от них обоих сколько-нибудь значительных фактов о жильцах знаменитого, под стать «Дому на набережной», столь же знаменательного генштабовского общежития на Хользунова. Из которого наравне с Домом правительства на улице Серафимовича и общежитием Академии им. Фрунзе в проезде Девичьего поля,2 (здание не сохранилось) уходило на фронт в годы ВОВ наибольшее количество командиров соединений и выше, а также других жильцов этой генеральской категории.
В первый же мой визит В.И. показал мне все свои семейные фотоальбомы с фотографиями известных военачальников. Увидел я и редкую фотографию 30-х годов тела Ленина в мавзолее. А когда я ему сообщил, что работаю над статьями по истории ВОВ, он предложил мне заняться возвращением из Украины в Москву материала по Червонному казачеству, к которому когда-то имел отношение его отец, доставшийся ему от него по наследству и который он легкомысленно передал в какой-то украинский архив. Я ответил, что вряд ли теперь это возможно, ибо все переданные документы теперь находятся на территории иностранного государства, к тому же переданы добровольно и, очевидно, на вечное хранение.
Затем В.И. попросил помочь ему с публикацией материала про жильца нашего дома генерал-майора Кулешова, попавшего в плен к немцам в годы ВОВ и пропавшего в нём без вести (1). Этот материал был уже опубликован в 80-х годах в журнале «Огонёк», но я, чтобы не огорчать старика, пообещал помочь ему в этом деле.
В общем, в первый день нашего знакомства я уходил от него разочарованным, не узнав почти ничего нового.
Через несколько дней он позвонил, и мне больше часа пришлось опять слушать лекцию про операции Великой Отечественной войны. Про окружённые и выходившие из котла группировки войск, про неизвестные фронтовые страницы биографии маршала Гречко. А также Жукова, Рокоссовского и других советских полководцев, обладавших наравне с достоинствами отрицательными чертами характера, которые влияли на общие бессмысленные потери на фронте и т.д. Про то, как воины-кавалеристы перед атакой обвязывали своих лошадей связками противотанковых гранат и смело скакали на наступавшие вражеские танки, подрывая их затем вместе с лошадьми и собой. Тем самым внеся героическую новаторскую струю в тактическое применение конницы на поле боя, о котором знают немногие.
Наверное, поэтому у него не удалась семейная жизнь, ибо как истинный одержимый военный историк думал только о минувших сражениях, получая при этом энергетическую подпитку из прошлого, от своего архивного материала и старых фотографий. Вряд ли кто-либо смог бы понять такого человека, у которого на уме изо дня в день кавалерийские и штыковые атаки, двойные и одинарные артиллерийские огневые валы, хрестоматийные сражения Великой Отечественной войны и т.д. Да, и он мне сам как-то признался, как дочь генерала К. из нашего дома, которой надоели его пространные бесконечные разглагольствования на военную тему, отшила его по телефону, бросив в сердцах: «Не звоните мне больше!»
Позже в разговорах с нашими общими знакомыми я также слышал, что уж очень военизирована речь В.И. Который свои взгляды на те или иные события минувшей войны пытается навязать не только по телефону своим друзьям и знакомым, но и руководителям страны и главам иностранных государств письменными обращениями к ним. Включая и Английскую Королеву, наверное, рекомендуя ей в случае войны использовать лошадей своей шотландской гвардии против танков противника, обвязывая их перед атакой гранатами.
При этом я восхищался оптимизмом и одержимостью этого человека, почти полностью парализованного, и плохо видевшего, всецело поглощённого писательской деятельностью (куда до него знаменитому писателю соцреализма Николаю Островскому с его штатом секретарей и сиделок!). И вскоре понял, что созданный им его духовный мир надёжно оберегал его угасающее тело от обострения болезней, помогая тем самым дольше держаться на плаву в бурливом океане жизни. Ибо Богу, дарующему всем лишние дни и годы жизни, угодно, чтобы человек, одержимый какой-либо идеей, как можно больше трепыхался над чем-нибудь, внося свой мнимый или реальный вклад в дело строительства справедливого Царства Божия на Земле. Даже если эта помощь бесполезна или вообще оказалась медвежьей. Главное – движение, одержимость и твёрдая вера в свою миссию. А уже он, Всемогущий, отсортирует полезные зёрна от плевел, ибо любое «малое усилие может дать большие плоды, как из малого семечка может вырасти большое дерево». Недаром, по свидетельству писателя Варлама Шаламова, просидевшего 17 лет на севере в сталинских лагерях как враг народа, на зоне среди зэков выживали в первую очередь бывшие священнослужители различных конфессий. Ибо для справедливого устройства бытия служители культа, интеллигенция и просто люди творчества – звенья одной цепи и предназначены служению во имя добра и процветания мира с его законами развития и возможностями для совершенства. И счастье наше, что мы не знаем смысла и сути своего земного существования, как и то, что нас ждёт после него, ибо в противном случае вряд ли наша жизнь была бы возможна в разумном её проявлении.
И я, как мог, поддерживал В.И. в его поисках, в его энтузиазме на историческом поприще, в том числе и по популяризации примеров из жизней многих советских полководцев. Помня при этом слова Уинстона Черчиля, что «биография каждого человека есть нерв истории».
Как-то я сам позвонил ему и вскоре услышал, что он недели три назад отправил письмо с поддержкой в адрес президента Белоруссии Александра Лукашенко, «навёдшего в своей республике образцовый порядок», и со дня на день ждёт ответного звонка, если не от самого Александра Григорьевича, то от его сыновей. Ибо в письме сам попросил о такой форме ответа.
Валерий Иванович так был уверен, что звонок непременно последует от белорусского Батьки в самое ближайшее время, что попросил меня не беспокоить его в течение нескольких дней, чтобы не перегружать драгоценную для него телефонную линию. Ему казалось, что фронтовику, полковнику в отставке не может отказать в такой мизерной просьбе президент Белоруссии. За которую он в том числе в годы ВОВ проливал свою кровь.
Через какое-то время я поинтересовался у В.И. – звонил ли ему кто-нибудь из Минска и услышал со смехом в его устах, что так никто и не позвонил.
В.И. как историк-фанатик души не чаял в своём архиве и мог часами рассказывать о людях, изображённых на пожелтевших и потускневших от времени фотографиях, документах, вспоминая довоенные и военные годы, канувших в Лету военачальников, себя в молодости, «когда и трава была зеленее, деревья выше, и бабы нас любили».
Сотрудничая со многими музеями и архивами Москвы, он внёс свою посильную лепту в дело пополнения коллекций Музея на Поклонной горе (передал им военные вещи отца), участвовал в оформлении экспозиции по Червонному казачеству в московской школе №611 и т.д.
В.И. продолжал мне звонить чуть ли не ежедневно, отрывая от дел, какой-нибудь интересной телепередачи или книги, накачивая всё новыми и новыми, а иногда и фантастическими фактами из истории ВОВ.
Например, что Командующий РОА генерал Власов тоже являлся в 30-х годах жильцом нашего дома (об этом он мне поведал со слов генерал-лейтенанта Благодатова, но эти утверждения никем из жильцов дома не подтверждены, хотя, приезжая в Москву по делам службы или учёбы Власов мог какое-то время жить в доме №18). И что его не успели повесить после суда в Бутырской тюрьме в 1946 году, ибо по пути на казнь он бросился в лестничный пролёт и разбился насмерть, избежав тем самым позорной для офицера виселицы (2).
Что как-то сам маршал Гречко, непосредственный командир его отца в первые дни войны, сказал ему в 50-е годы, указывая на свои погоны с большими звёздами: «Такие же погоны носил бы и твой отец, если б не погиб на фронте».
И что фигуры скорбящей матери и сына на памятнике его отцу, установленном в пригороде Харькова, городе Валках, являются образами его матери и его самого.
И многое другое.
До конца своих дней он остался верен коммунистическим идеалам, ругал Горбачёва и Ельцина, разваливших СССР, хвалил Президента Путина. И писал, писал во все инстанции с разными предложениями по обустройству страны, кадровым перестановкам и попутно с историческими экскурсами в прошлое.
Писал Королеве Великобритании, пытаясь склонить её к более тесному сотрудничеству с Россией. Писал президенту США Бушу со словами соболезнования по поводу самолётной атаки террористами торгового центра в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года и т.д.
От кого-то он получал ответы, что вдохновляло его на дальнейшую переписку и, нагружая свою соседку по балкону очередной кипой конвертов с письмами для их отправки, он был твёрдо убеждён в большой значимости всех своих обращений и предложений. При этом он всегда находился в состоянии приятного ожидания, если не претворения в жизнь своих новаций, то хотя бы положительного ответа на них, чтобы очередной входящий документ присовокупить к другим бумагам своего многочисленного архива и потом периодически любоваться им, вытаскивая на свет божий его желтеющие листы.
Между делом некоторые свои письма к сильным мира сего он перемежал просьбой личного характера об оказании ему помощи по размену его 4-хкомнатной квартиры на две другие в разных районах Москвы, «чтобы отселиться с сестрой от сына-наркомана». И на эту его просьбу, насколько мне известно, никто так и не откликнулся, хотя по телефону в разговоре он мне всегда бодро отвечал, что вопрос о размене «вот-вот будет решён и в самое ближайшее время он с сестрой Жанночкой переедут в новую благоустроенную квартиру», обретя наконец спокойную и вполне обеспеченную старость.
И, как показало время, всё это было плодом его очень богатого романтического воображения, фронтового оптимизма и офицерского самолюбия, не признающего нытья перед встретившимися на жизненном пути трудностями.
Благодаря В.И. я познакомился с ещё одной жиличкой нашего дома, Софьей Яковлевной Оганесян, со свекровью которой, Асей Сергеевной Оганесян, мы жили на одном этаже. А сама Софья Яковлевна является вдовой генерал-майора Рэма Оганесяна – сына Аси Сергеевны и генерал-майора Николая Александровича Оганесяна, командующего в годы ВОВ артиллерией в танковой армии генерала Рыбалко и погибшего в 1945 г. в Польше (3). Причём, как я узнал, Николай Александрович был похоронен сначала в Житомире Украины на центральной площади, но вскоре его останки были перенесены на городское кладбище.
Его вдову Асю Сергеевну я очень хорошо помню. Это была типичная армянка, довольно полная и при разговоре с характерным армянским акцентом, всегда очень хорошо относившаяся ко мне, несмотря на мои и моих друзей детские шалости возле её квартиры на 4-ом этаже.
Когда сын Пётр вернулся из заключения, В.И. всё чаще стал жаловаться мне по телефону на его проделки и притеснения, совершаемые в состоянии наркотического опьянения. Дело доходило до вызовов милиции через соседей по балкону, ибо сын разбивал вдребезги телефонные аппараты. Петра забирали в милицию, но через полчаса он снова появлялся в квартире и с новой силой продолжал терроризировать стариков.
Первой не выдержала и после очередного скандала с племянником отправилась в мир иной его любимая Жанночка. Валерий Иванович очень переживал кончину самого близкого человека и, предчувствуя и свою скорую смерть, спрашивал у меня совета. Я, ничего другого не придумав, посоветовал переселиться в Дом ветеранов в Переделкине, где он будет иметь уход, покой на полном обеспечении за часть своей ветеранской полковничьей пенсии, поскольку городским властям его судьба была безразлична. Организовать такое переселение не составило бы большого труда, ибо В.И. является фронтовиком, инвалидом. Кроме того, этот пансионат находится недалеко от моего жилья, и я смог бы периодически навещать его.
Но он тут же спросил: «А куда я свой архив дену?». У него даже и в мыслях не было, что все его бумаги и фотографии, значившие для него больше жизни, могут кому-то принадлежать, кроме него самого.
Я, к сожалению, ничем старику не мог помочь, так же, как и другие жильцы нашего дома. К тому же я знал по опыту, как трудно просить что-либо у московских чиновников, - «Москва слезам не верит», а ордер, другие документы и прописка работали на Петра. И, если уж обращения в разные инстанции самого В.И. не возымели действия, то с нами вообще никто не стал бы считаться.
Встречи и телефонные разговоры с бывшими жильцами дома №18: Раей и Володей Сухомлиными, Женей Бейлиным, Люсей Цумаревой, Софьей Оганесян и другими, - работа в архивах Москвы. А также мои и моей сестры воспоминания позволили мне узнать много полезного для себя.
Так я многое узнал о деде своего друга Володи Сухомлина, генерал-лейтенанте Сухомлине Александре Васильевиче, который в годы Великой Отечественной войны в 1942 году командовал 54-й армией под Ленинградом, успешно оборонявшейся на подступах к городу, перемалывая живую силу и технику немцев. Чтобы затем в 1943 году, перейдя в наступление, успешно вести бои по прорыву блокады Северной Столицы.
В том же тяжёлом для всей страны 1943 году генерал-лейтенант Сухомлин А.В. командовал 10-й гвардейской армией под Смоленском, и под его командованием армия также добилась ряда успехов в наступательных операциях.
Маршал Ерёменко А. И. В своей книге «В годы возмездия» не обошёл молчанием заслуги генерал-майора Бейлина Вениамина Львовича, начальника штаба 3-й ударной армии в годы ВОВ. Являющегося отцом моего другого друга и также жильцом нашего дома Жени Бейлина. Упомянули о заслугах генерала Бейлина также журналист Семёнов Г.Г. и другие авторы.
Также я узнал, что казалось бы ничем не примечательный генерал-майор Маркушевич, живший на 3-ем этаже дома, в звании майора в самые первые дни войны получил приказ: с подчинённой ему опергруппой срочно вывести из окружения под Гродно маршала Кулика. И Маркушевич блестяще выполнил поставленную перед ним задачу. Переодев маршала в крестьянскую одежду, они часто с боями пробирались к Смоленску. По дороге, встретив группу генерал-лейтенанта Карбышева, предложили им вместе пробиваться к своим. Те отказались и вскоре попали в плен. А Маркушевич в целости и сохранности доставил маршала Кулика в Москву, за что тут же самим Сталиным был произведён в полковники (вскоре он стал начальником штаба армии). Кулика же Сталин разжаловал до генерал-майора. (Подольский И.А. «Людям 21 века», газета Вологодская неделя, 21 июня 2007 г).
Узнал я много интересного и о дяде моего друга детства Фермине Галане, отец и мать Мария которого в 1938 г. как испанские революционеры после поражения в гражданской войне в Испании эмигрировали в Советский Союз и поселились в нашем доме №18. А в 1939 году у них родился мой друг Фермин.
Вот что я узнал в Интернете о его дяде Галане, Родригесе, тоже Фермине. (4.10.1899г. Сан Фернандо – 14.12.1930г. Кампо-де-пос-Мартирес). Испанский республиканец, в 1915 году поступил в военную академию пехоты в Толедо, по окончании которой служил в испанском Марокко офицером полиции, затем в иностранном легионе «Терсио».
В 1926 году участвовал в подготовке восстания против диктатуры Примо де Риверы. Был арестован и свыше трёх лет провёл в тюрьме. Вместе с А. Гарсиа Эрнандесом Г.Р. был одним из организаторов и руководителем восстания военного гарнизона г. Хака в декабре 1930 г. против монархии Альфонса 13-го.
Расстрелян по приговору трибунала.
Многое из Интернета я узнал и о других жильцах дома: Герое Советского Союза полковнике Климове и моём друге, его сыне Александре. Друге нашей семьи генерал-майоре Грецове и др.
Сам того не подозревая, помог мне в деле сбора информации и В.И., несмотря даже на то, что не разрешал мне брать ничего из своего архива для копирования. И всё же, незадолго до своей гибели, видимо, предчувствуя свою скорую кончину, он по своей инициативе передал мне ряд документов, которые я здесь привожу с небольшими сокращениями, чтобы дать высказаться о войне и послевоенных испытаниях человеку, с честью выдержавшему её суровые годы и с ещё большим мужеством послевоенное лихолетье. Несмотря даже на то, что полученные на фронте раны и болезни сделали его инвалидом ещё в молодом возрасте.
Передал он мне также на память артиллерийский счислитель для артиллерийской пристрелки (который использовался не только на фронтах ВОВ, но и на протяжении всей моей службы в армии, и представляющий из себя пластиковый движок типа логарифмической линейки), а также блокнот офицера наземной артиллерии.
Не могу ручаться за достоверность всего написанного В.И. (по моим скромным подсчётам у меня на руках оказалась лишь одна тысячная всего, что имелось в домашнем архиве В.И.). Ибо у него как советского историка, воспитанного со школьной скамьи старой системой взглядов, не допускавших иных толкований событий, кроме как разрешённых цензурой, сохранились представления о прошлом с позиций её чрезмерного приукрашивания и повальной героизации образов, очень часто надуманных и не соответствовавших результатам их дел.
Но думаю, что мнение фронтовика, полковника, к тому же из числа преподавательского состава самого известного и престижного в нашей стране высшего военного общевойскового командного училища имеет право на жизнь как ещё одно свидетельство самой кровопролитной за всю историю человечества Великой Отечественной войны.
К тому же приведённые ниже несколько копий писем заставляют всех нас ещё раз задуматься о нашем отношении к старикам-ветеранам, не жалевшим себя на войне во имя нашего же будущего.
Вот несколько документов из его архива.

АВТОБИОГРАФИЯ
на генерал-майора Кулешова Александра Демьяновича
(из архива В.И. Беценко)
(Московская обл., г. Подольск, ЦАМО, личное дело)

Родился в августе 1893 г. в Москве. Мать прислуга сдала меня как незаконнорожденного в Московский воспитательный дом, откуда меня взял крестьянин-бедняк деревни Семёново Никольской волости Рузского уезда Московской губернии Кулешов.
Он меня воспитал и вырастил, а поэтому я и считаюсь его сыном.
Отец занимался хлебопашеством (очень бедный) до 1913 года и плотничал, а потом, когда сил не стало, служил сторожем в Никольской земской школе до своей смерти. Братьев не было, были сёстры: Мария, Татьяна и Ефросинья. Старшая Мария, крестьянка той же деревни, вышла замуж за одного рабочего Рязанской губернии, а другие не знаю где и связи с ними не имею.
Жена Клавдия Васильевна Спиридонова, дочь служащего Василия Спиридонова из Ленинграда. Он умер в 1932 году. У жены брат Александр Спиридонов окончил в 1937 году Машиностроительный институт и работает сейчас в Ленинграде. Жена по профессии счетовод.
За границей никогда никого не было.
Работать начал с 10 – 12 лет, помогая отцу в хозяйстве, а также по плотницкому делу, а в 16 лет начал работать в плотницких артелях по уезду, а потом в Москве, где работал до 1914 года, т.е. до призыва в старую армию. Учился в Никольской земской школе 3 года, а потом работал в Москве в 1912 – 13 годах. Учился в «Народном университете Шанявского», а также посещал фельдшерские Голицинские курсы.
Всё это совмещал с работой. В 1914 году был призван в старую армию, в 4-й Несвижский гренадёрский полк, в котором служил солдатом, а потом унтер-офицером. Окончил в этом же полку учебную команду, всё время был на фронте, где застала меня февральская революция в 1917 году (Западный фронт, 4-й полк 1-й дивизии). Из полка я был эвакуирован по болезни и летом 1917 года попал в 184-й запасной полк в Москве. Здесь я начал подход к большевистской организации полка и помогал вести партийную агитацию. За неоднократный отказ полка от выступления на фронт полк был расформирован и в июле-августе по ротам разведён по разным городам. Я со своей ротой попал в Саратов в запасной полк и Октябрьскую революцию совершал со своей ротой вместе с Саратовской красной гвардией.
После переворота работал в Сербском уезде, где в Октябре 1917 года вступил в ряды компартии большевиков.
В первую половину 1918 года два раза с отрядом Сербской бедноты выступал на защиту Советской власти, выступал с оружием против чехословаков на станции Ртищево, а также против белобандитов Викторова, организовавшего восстание против Советской власти в Саратове.
В декабре 1918 года партизанские отряды саратовских рабочих и бедноты были влиты в Ярославский стрелковый полк, комиссаром которого был назначен я. Полк дрался против уральского казачества в составе 4-й армии.
Весной 1919 года я был отозван в распоряжение 10-й Красной армии и был назначен комиссаром 3-й бригады 20-й стрелковой дивизии. Провёл осень и зиму 1919 года с 20-й стр. дивизией в боях с Деникиным на Юго-Восточном фронте – Дубовка, Велико-Княжеское, Торговая, Белая Глина, Тихорецкая, Средний Егорлык, Егорлыкская. Весной 1920 года после разгрома Деникина был назначен комиссаром 18-й кавдивизии 11-й Красной армии. С этой дивизией я участвовал во всех боях за Советскую власть в Азии, Армении и в 1921 году вследствие тяжёлой формы малярии был переброшен ПУРОМ в Сибирь в 5-ю Красную армию и назначен комиссаром 5-й Кубанской дивизии, в составе которой вёл бои с Унгерном – конец 21-го и начало 22-го годов.
Осенью 1922 года был назначен на Высшие Академические курсы и в 1923 году окончил их, после чего был назначен командиром 58-го стрелкового полка в Ленинградском ВО. Пробыл там несколько месяцев и был назначен командиром 4-й Туркестанской стрелковой дивизии. В Туркестане я пробыл до ликвидации басмачевского фронта, после чего 4-я стрелковая дивизия была переброшена в Ленинград, и я командовал ею до 1931 года.
В начале 1931 года был назначен командиром 10-й кавдивизии в СКВО и командовал ею до 1932 года. Осенью 1932 года поступил на Особый факультет Военной академии им. Фрунзе. Таковую окончил и был назначен командиром 85-й стр. дивизии в Челябинск.
Весной 1937 года был назначен командиром Особого корпуса ж/д войск.
Никогда ни к каким партиям не примыкал. Будучи членом партии, непрерывно нёс общественно-партийную работу, неоднократно состоя членом партийных местных комитетов. Ни к какой внутренней оппозиции не только не примыкал, но вёл активную борьбу с троцкистами, так и с правыми, когда они были только внутренними оппозициями. Тем более, когда они вылились в контрреволюционные вражеские, шпионские организации.
Также боролся с Томачёвско-Белорусской организацией, возглавлял которую в 4-й Туркестанской дивизии начдив Кооп.
Партийных взысканий не было вплоть до 1937 года. В октябре-ноябре 1937 г. партийной организацией Особого корпуса ж/д войск мне был записан выговор за то, что я не разоблачил врага народа Пантелеева и за слабую борьбу с последующими вредителями в корпусе.
Отклонений от генеральной линии партии не было, также не было и колебаний, ибо, когда случалось что-нибудь и недопонимал, ибо настоящего политического образования я до Академии им. Фрунзе не получил, я верил твёрдо исключительному руководству Ленина, а также Сталина и также ЦК нашей партии.
В белых армиях никогда не служил, а только с ними дрался, не был в плену и на территориях белых. За границей не был.
Активной борьбы с царским режимом не вёл и репрессиям не подвергался. Никогда не судился. Был арестован органами НКВД 13 марта 1938 года и 27 ноября 1939 года отпущен за отсутствием состава преступления. Награждён за бои в гражданской войне орденом «Красное Знамя» и два раза золотыми часами.

А. Кулешов

4 декабря 1939 г.

Теперь познакомимся с тем, что пишет о себе сам Валерий Иванович в журнале «Коммунист Вооружённых Сил» (№4 за 1989г.).

«Шёл сорок второй год. В то время я с мамой в эвакуации жил в селе Николаевка неподалёку от Уфы. С тревогой от отца ждали писем с фронта. До сих пор помню, как в феврале я пошёл в сельпо за хлебом. Забежал на почту, получил письмо на нашу фамилию. Почерк на конверте незнакомый, сразу мелькнула страшная догадка. Дома читал маме сквозь слёзы: «В боях с немецко-фашистскими захватчиками, проявив мужество и героизм, Ваш муж, полковник Беценко Иван Дмитриевич (4), пал смертью храбрых под станицей Войновка Полтавской области… Представлен к ордену Ленина…».
Через несколько дней, собрав котомку, я пытался уйти на фронт, но чуть не замёрз. Километрах в десяти от дома меня застала метель. Так закуролесила – не видать ни зги. Я вернулся, а летом 1943 года, когда потеплело, всё-таки удрал на фронт.
Под станицей Крымская, несмотря на возраст (неполных 15 лет) меня зачислили орудийным номером 900-го артполка прославленной 339-й Ростовской стрелковой дивизии. Так я стал сыном полка.
Часто вспоминаю фронт, однополчан. Как «старички» берегли молодых солдат, передавая им свой, кровью оплаченный опыт, спасая часто им жизнь! Такие отношения были традицией.
Первыми моими командирами были сержанты Алексей Кобзев и Павел Демьянов, оба – комсорги батареи. В составе их расчётов я воевал на Тамани и в Крыму.
Помню, как наша 339-я стрелковая дивизия готовилась к прорыву «Голубой линии». Сопка Героев, на которой располагалась наша 76-мм батарея, примыкала к нейтральной полосе. Рядом – пехота, ночью мне передали распоряжение: «Красноармейцу Беценко прибыть на КП». Я ушёл, а утром пехоту и батарею атаковали немцы. Сколько молодых ребят полегло в бою!…
Вскоре дивизион, которым командовал майор И. Демченко, прикрывал огнём пехоту, форсирующую Керченский пролив. Я понимал, что в том бою и командиры и бойцы будут наблюдать за мной особенно пристально. Ведь я собрался вступать в комсомол и потому старался изо всех сил. Тогда и получил осколочное ранение. Оказался в медсанбате. Вскоре туда пришёл комсорг Лагода и сказал: «Молодец, отлично действовал!» - и вручил мне комсомольский билет».
Дальше Валерий Иванович пишет, что ещё на войне твёрдо решил стать офицером. В 1949 году окончил подготовительное училище. Служил в Группе Советских Войск в Германии, в Киевском и Прибалтийском военных округах. Окончил Военную академию им. Фрунзе.
В последние 10 лет службы преподавал военную историю в Московском высшем общевойсковом командном училище им. Верховного Совета РСФСР.
Этот материал был также опубликован в газете «Керченский рабочий» от 29 октября 1989 г. в статье «Сражались по-корчагински» фронтовым сослуживцем В. Беценко М. Лагодой. Там же была опубликована и фотография В.И., ещё совсем мальчишки, но в солдатской форме и в компании взрослых фронтовых друзей.

***

Заведующему отдела публицистики
журнала «Огонёк»
тов. Болотину Александру Юрьевичу.

Уважаемый Александр Юрьевич!

В 34-ом номере «Огонька» в статье «Никита Сергеевич. Воспоминания» говорится о том, что по непонятным причинам, когда уже наступил перелом в войне и психологическая обстановка была уже иной, застрелился член Военного Совета 2-й гвардейской армии Ларин, подчинённый и близкий друг Р.Я. Малиновского. Можно верить Н.С. Хрущёву, что он действительно видел посмертную записку Ларина. Но нужно уточнить, в какой период Н.С. Хрущёв писал свои воспоминания, мог ли он точно написать то, что знал. И был ли смысл писать так. У меня есть совершенно другая версия причины самоубийства Ларина…
Рассказывая о боях (весны 1942 г., прим. авт.), бывший командир 134-го полка 34-й кавдивизии полковник Илья Васильевич Хозин (он умер, но я сохранил магнитофонную запись) говорил следующее (5). Виноват в поражении наших войск Юго-Западного направления командующий фронтом Тимошенко. Виновен был и Хрущёв. Но вся вина была направлена на Малиновского. Хотя его Южный фронт совершенно не имел средств, чтобы предотвратить удар противника. Поэтому Малиновский был снят с должности.
В воспоминаниях Н.С. Хрущёва проскальзывает мысль, что Сталин не знал о том, кем был Малиновский. Это – несуразица…
Со слов Ильи Васильевича Хозиева известно, что Малиновский в те годы был в немилости у Сталина. Безусловно, за Малиновским следили задолго до самоубийства Ларина. И то, что следил Н.С. Хрущёв, известно из его же воспоминаний.
Илья Васильевич сказал мне, что пришла шифровка по линии КГБ (наверное, особого отдела, прим. авт.) с вызовом Малиновского в Москву. Готовилась расправа, аналогичная расправе с Павловым. О шифровке узнал Ларин, на ней же написал примерно так: «Иосиф Виссарионович! Родион Яковлевич ни в чём не виноват. Член Военного Совета Ларин» и застрелился (6).
Прочитав записку, Сталин поверил Малиновскому.
Если это так, то нельзя охаивать Ларина, нужно отдать ему должное как человеку, настоящему другу, как принципиальному коммунисту.
Наверное, об обстоятельствах гибели Ларина знают близкие Малиновского и Ларина (7). Хотелось бы привести Вам ещё один факт – в отношении Андрея Антоновича Гречко.
А.А. Гречко был другом юности моего отца. Они в 1923 году учились в кавшколе, затем в академии им. Фрунзе, в академии Генерального штаба.
В июне 1941 года в Прилуках сформировали 34-ю кавдивизию, вели бои на Днепре – под Киевом, под Кременчугом. Бои были очень тяжёлыми. Накануне нашего контрнаступления под Кременчугом отец встретился со своим другом по Червонному казачеству дивизионным комиссаром, членом Военного Совета Юго-Западного фронта Е.П. Рыковым и очень хорошо рассказал о Гречко. В трудную минуту это спасло А.А. Гречко. Было это так. После боёв в районе Григоро-Бригодировки, Перевалочная, Кобеляки, Решетиловка, Санжары, Полтава в дивизии осталось не более 200 активных сабель. Остальные полегли в боях. Остатки дивизии, оставив Полтаву, прикрыли шоссе Полтава-Харьков. Бывший военком штаба генерал-майор Н.А. Бойко рассказывал.
Прибыл крупный особист со своей группой. Спросил у Гречко:
- Ты кто?
- Комдив.
- Взять.
Посадили А.А. Гречко, с ним комиссара дивизии П.И. Козлова в машину и под конвоем увезли в штаб армии. Моего отца назначили комдивом, Н.А. Бойко – военкомом дивизии.
И.В. Хозин дополнил рассказ: «Гречко мы любили за то, что он не прятался за нашими спинами. Радиосредств было мало – только 2 рации на дивизию, управляли посыльными на конях, комдив часто сам поднимал полк в атаку, а твой отец действовал с другим полком. Узнав о том, что Гречко забрали, Хозиев собрал сводный эскадрон, окружил подступы к штабу армии и приказал: «Расстреляют Гречко – руби всех подряд!». Так ли это было, не знаю. Но Н.А. Бойко сказал, что веским словом в защиту Гречко было мнение Е.П. Рыкова.
И Гречко и Козлов прибыли в дивизию. Е.П. Рыков, как Вы знаете, вёл группу штаба фронта на прорыв в урочище Шумейково. Шёл впереди с пистолетом в руке, увлекая других. Раненый в голову, он был пленён и затем вскоре казнён».
Мой же отец погиб под Войновкой, южнее шоссе, когда отбивали атаку танков противника, прикрывая отходившие части. Н.А. Бойко сказал, что осколок пробил партийный билет и сердце отца. Вот почему я ненавижу тех, кто утверждает, что партия наша деградировала.
И ещё об одном. Маленькая просьба. В «Красной Звезде» от 27.8.88г. в статье «Генералы 1940 года» сказано, что А. Кулешов мученически погиб в концлагере Флоссенбург…
Много лет я собирал материал о Кулешове, старшем преподавателе академии, командире 64-го стрелкового корпуса, зам. командующего 38-й армией. Я узнал, что он родился в Рузском районе под Москвой…, был унтер-офицером, заслужив три «Георгия», был комиссаром красногвардейского отряда, комиссаром полка и дивизии…
О нём отлично отзывались в аттестациях: командующий Туркестанским фронтом Авксентьевский, командующий Ленинградским округом Тухачевский, командующий СКВО Каширин, начальник академии ГШ Мордвинов и другие. Будучи командиром особого корпуса на ДВК в марте 1938 г. А. Кулешов был арестован как «враг народа». Полтора года из него выбивали ложные показания, но он не оговорил товарищей и был освобождён в ноябре 1939 г…
В Киевской оборонительной операции 64 СК с юга и 27 СК с севера сумели остановить продвижение 3-го мехкорпуса 1-й танковой группы Клейста, пойти на юг, оставив Киев. Под Кременчугом, командуя группой из трёх стрелковых дивизий (в полках оставалось по 200 – 300 человек) отбросил передовые отряды 1-й танковой группы к Кременчугу. Но силы были неравными. Кулешов организовал отход частей армии, а затем приказом нового Главкома Тимошенко был отстранён от должности. Тимошенко мстил Кулешову, т.к в своё время, когда 6-я кавдивизия 1-й Конной армии на подступах к Львову занималась мародёрством и была разоружена Червонными казаками, дивизией этой командовал Тимошенко, а приводил её в порядок Кулешов. Кулешов написал письмо Сталину, но письмо дошло до Ворошилова. Ворошилов дал возможность Кулешову командовать 175-й стрелковой дивизией. Успешное проведение Харьковской операции (в мае 1942 г, прим. авт.) закончилось провалом наступления. По приказу командующего 28-й армией генерала Рябышева дивизия прикрывала отход до последнего человека. С несколькими десятками человек в районе Чёрная Калитва Кулешов отбивался от мотопехоты противника, но был тяжело ранен осколками мины в ноги,… захвачен в плен и заключён в концлагерь «Холодная гора» в Харькове.
Гитлеровцы оставили ему форму, лечили, пытались склонить к службе Гитлеру, но Кулешов не стал предателем, клеймил позором власовцев.
Ныне живой академик Седов Константин Рафаилович в те годы немцами был назначен начальником лазарета на «Холодной горе». Пытался его спасти (у меня есть его письмо), пыталась спасти его и жена генерал-полковника Н.И. Труфанова, врач 2-й городской больницы Харькова, переправив Кулешова в клинику профессора И. Мещанинова (тогда многих удалось спасти), но не удалось.
… А. Кулешов в течение всей своей жизни был предан народу, партии до последнего своего вздоха. Генерал-майор Бельский Т.В., бывший начальник штаба 175-й стрелковой дивизии, подробно рассказал Министру обороны СССР маршалу Малиновскому о подвигах Кулешова, просил присвоить ему звание Героя Советского Союза, но дело не в этом. Нужно, чтобы люди наши в это тяжёлое время для нас знали, какой ценой защищалось дело Октября.

С уважением В. Беценко.

24.8.89г.

***
ПРЕЗИДЕНТУ ГРУЗИИ
ЭДУАРДУ АМВРОСИЕВИЧУ ШЕВАРДНАДЗЕ
от ветерана и инвалида Великой Отечественной войны
полковника в отставке БЕЦЕНКО Валерия Ивановича

УВАЖАЕМЫЙ ЭДУАРД АМВРОСИЕВИЧ!

…Извините за то, что я, простой человек, так просто обращаюсь к Вам. Вы – Президент Грузии, меня совершенно не знаете… Вы были дружны с председателем КГБ Грузии Алексеем Николаевичем ИНАУРИ, фронтовым другом моего отца, начальника штаба 34-й отдельной кавалерийской дивизии Беценко Ивана Дмитриевича. Дивизией командовал полковник Гречко Андрей Антонович, курсантский друг моего отца, будущий Министр обороны СССР.
Дело в том, что А.А. Гречко, А.Т. Стученко (Командующий Закавказским ВО) и мой отец в 1923-26 годах учились в кавалерийской школе имени Будённого в г. Зиновьевске (ныне Кировоград) на Украине. Начальником школы был Дмитрий Шмидт, расстрелянный в 1937 году как враг народа, а курсовым командиром – Николай Фёдоров – первая шашка Виталия Примакова, также необоснованно расстрелянный в 1937 году. Сын Примакова, Юрий, живёт в Москве, а сын Николая Фёдорова – Святослав Николаевич Фёдоров, известный офтальмолог, к сожалению, 2 июня 2000 года трагически погиб в авиакатастрофе.
… Мой отец погиб 26 сентября 1941 года на Днепровском плацдарме в с. Войновка, когда немецкие танки по шоссе Полтава-Харьков прорывались, тесня наши части. Обстановка складывалась очень тяжёлой. 34-я кавдивизия дралась в полуокружении…
Подполковник А.Н. Инаури командовал полком в 3-й кавдивизии 5-го кавкорпуса генерала Камкова в районе Переволочная, восточнее Кременчуга. После гибели моего отца А.Н. Инаури назначили на его должность.
В связи с большими потерями (господствовала гитлеровская авиация) в районе Змиёва, восточнее Харькова, на базе 34-й кавдивизии был сформирован 5-й кавкорпус второго формирования генерала А.А. Гречко, а 34-ю кавалерийскую дивизию принял полковник А.Н. Инаури…
Зимой 1942 года 5-й кавкорпус провёл блестящую Изюм-Барвенковскую операцию в районе Красноармейска Донбассе. Там исключительное мужество проявил командир 34-й кавдивизии А.Н. Инаури – в метель, в пургу, не имея численного превосходства, сражались кавалеристы и прорвались в Красноармейское, захватив богатые трофеи. Этот прорыв способствовал контрнаступлению наших войск под Москвой. Но превосходство гитлеровцев было очевидным (Беценко сразу переключается на события после Харьковской катастрофы, прим. авт.) пришлось отходить от рубежа к рубежу, прикрывая соединения 38-й армии.
В районе Маныча (в июле 1942г) остатки корпуса были объединены в 30-ю дивизию полковника Пичугина. А.Н. Инаури убыл для командования частями в Тегеран… Войну А.Н. Инаури закончил в Германии командиром мехкорпуса (8).
Его друг и военком полковник Н.А. Бойко убыл в 339-ю Ростовскую Таманскую стрелковую дивизию. А летом 1943 года, когда мне не было и 15 лет, чтобы отомстить гитлеровцам за гибель отца, в эту дивизию прибыл и я. Был зачислен орудийным номером – сыном 900-го артиллерийского полка. Я прошёл боевой путь от предгорий Кавказа (Краснодарский край), освобождал Кубань, Тамань, Керчь, Крым до Сапун-горы и Севастополя. Был тяжело ранен и лечился в Грузии в Цхалтубо и Абастумани, почему искренне привержен к грузинам.
С Алексеем Николаевичем Инаури я встречался два раза. Первый раз в Цхалтубо, будучи уже подполковником, преподавателем Московского училища им. Верховного Совета РСФСР (сейчас – институт). В санаторий (бывший госпиталь) приехала «Чайка», ко мне подошли двое в гражданском и сказали: «Вас приглашает А.Н. Инаури». Меня привезли в санаторий, правительственный, по-моему, в Кутаиси. Там было очень много военных и гражданских людей, генералов. Увидев меня, А.Н. Инаури представил меня: «Товарищи, вот сын моего друга И.Д. Беценко, геройски погибшего на Днепре… Был накрыт стол, где тамадой был А.Н. Инаури… Угощая собравшихся, генерал-полковник А.Н. Инаури говорил: «Эти блюда – пища моей бедной юности, а это вино – АЛАЗАСТУРИ – очень редкое вино, мы его в Кремль поставляем или сами выпиваем», - и засмеялся.
Позже он беседовал со мной и много хорошего говорил о Вас, Эдуард Амвросиевич. О том, что в Тбилиси жёны многих партийных и государственных работников служебные машины мужей используют по личным потребностям… Когда Вы приказывали водителям вернуть машины в парк, эти дамы возмущались, росло недовольство. В Грузии наблюдалось взяточничество. Алексей Николаевич говорил мне, что первый секретарь Грузии Мжаванадзе получал взятки. Его вызвали в ЦК КПСС и Вас пригласили. Мжаванадзе говорит: «Что вы мне говорите – он тоже берёт взятки!»,- и показывает на Вас пальцем. А Вы засмеялись и показали членам ЦК корешки квитанций по сдаче денег в банк – до копейки.
Вы были очень честным министром внутренних дел, поэтому на Вас часто совершали покушения ещё тогда, в советское время. Об этом мне говорил мой товарищ в Батуми подполковник Лука Джишкариани…
Второй раз я встретился с А.Н. Инаури, когда отдыхал в санатории «Красная поляна», недалеко от Адлера, в то время, когда А.А. Гречко уже умер. Я посетил дачу А.А. Гречко, среднюю школу, где была создана экспозиция «Битва за Кавказ». Я приехал в Тбилиси, чтобы передать А.Н. Инаури схему боевого пути 34-й кавдивизии, которой он командовал, и 5-го кавкорпуса генерала А.А. Гречко. А.Н. Инаури с уважением взял эти схемы и определил меня в санаторий «Иверия»…
Я разыскал родственников Сатархана Георгиевича Бербичашвили, совершившего подвиг в Прибалтике в районе Гробани. Отец Сатархана… был секретарём Ленинского райкома и расстрелян как враг народа. Сатархан бросил мединститут и ушёл на курсы танкистов. Когда танковый батальон майора Магонова (это начальник училища, где я преподавал) попал в засаду, командир головной походной заставы лейтенант С.Г. Бербичашвили по рации спокойно сказал: «Товарищ майор! Вы отходите, я вас прикрою». Метким огнём Сатархан уничтожил «Фердинанд», танк, несколько 75-мм противотанковых пушек, но и танки ГПЗ были сожжены (9). А майор И.А. Магонов совершил бросок с тыла и раздавил артдивизион гитлеровцев, который расстреливал танки Сатархана… Меня поразил этот поступок – «сам погибай, но командира выручай», поразила дружба, которая проявлялась между грузинами и русскими в тяжёлых боях прошлой войны.
Уважаемый Эдуард Амвросиевич! Сейчас я очень болен… Я написал Вам письмо, потому что не знаю, сколько мне осталось жить, потому что искренне уважаю Вас как человека, государственного и политического деятеля и потому, что моя фронтовая юность связана с Грузией.
Ещё раз с искренним уважением к Вам.
Ветеран и инвалид Великой Отечественной войны,
полковник в отставке

В.И. Беценко

19 декабря 2000 г.

П.С. Извините, что с трудом пишу. От левостороннего инсульта – паралич левой руки, и глаз – катаракта, почти не вижу.

***

143420, Московская область, Красногорский район
п/о Архангельское, 3-й ЦВКГ им. А.А. Вишневского.
Начальнику госпиталя генерал-майору м/с НЕМЫТИНУ ЮРИЮ ВИКТОРОВИЧУ от ветерана и инвалида Великой Отечественной войны полковника в отставке Беценко Валерия Ивановича.

Уважаемый Юрий Викторович!

С 22.12. по 05.01.2001 года я находился в Вашем госпитале, в 21-ом кардиологическом отделении , в палате 861. Начальник отделения Сливинский, лечащий врач Сапсаева Л.С.
Меня привезли из 9-го Лечебно-диагностического центра МО РФ, внезапно обнаружив жидкость в лёгких, задышку, боли в сердце. Ранее в госпитале Бурденко мне делали две пункции… Нужно было не бегло, а основательно сделать снимок, чтобы не было отёка лёгких, тем более что на фронте я болел фиброзно-очаговым туберкулёзом лёгких и у меня дважды обнаруживали скрытую форму пневмонии.
В диагнозе совершенно не сказано, что… у меня обнаружили инфаркт. И спас меня начальник отделения госпиталя им. Мандрыки Борисов Николай Викторович. Ничего не сказано о том, что у меня в госпитале им. Бурденко был обнаружен левосторонний инсульт… От инсульта лечился в госпитале им. Бурденко и в Химках. Для меня они – прекрасные врачи. Да и в Вашем госпитале – замечательные врачи,… и я встречался с Вами и с группой врачей в актовом зале, когда Вы говорили о преимуществах госпиталя Вишневского. Прекрасные врачи – урологического отделения, когда они у меня дробили камень 2 на 1,5 см. Но меня удивляет бездушие начальника 21-го отделения Сливинского Д.В. Оказывается, у Вас лечился от гепатита А. Березовский (10) и другие высокопоставленные лица, которые никакого отношения не имеют к армии. Но им предоставлены все условия, и не столько лечиться, сколько отдыхать. Такого нет нигде. И, наверное, об этом не знает наш президент В.В. Путин.
Меня начали лечить аспирином вместо трентала, в то время как у меня была язва 12-перстной кишки (3 см полип, нужно было сделать гастроскопию, а не просто снимок). Для разжижения крови можно было бы вводить гепарин, использовать барокамеру, это делают только не для меня – фронтовика, главного пациента военного госпиталя.
Святослав Николаевич Фёдоров – друг моего детства. Его отец Николай был командиром Червоноказачьей дивизии в Проскурове, где я родился, а мой – командиром эскадрона джигитовки в его полку с саблей, подаренной С.М. Будённым (см. книгу А.А. Гречко «В годы войны», Воениздат, 1976 г., стр. 64).
Когда он был жив, то всегда поддерживал меня в трудные минуты, например, в госпитале им. Бурденко, когда меня выписывали (нач. отделения П. Наливайко), не долечив, Святослав Николаевич говорил моей сестре Жанне: «Мне начальника отделения не нужно, дайте телефон начальника госпиталя». И всё улаживалось. А теперь его нет. Я обратился к лечащему врачу с просьбой, чтобы меня осмотрел офтальмолог. Мне сказали: идите к нему,- но как я мог идти, если я лежачий больной, хватит меня только на 100 метров, а пройти нужно было в хирургическое отделение 1,5 км по переходу. Так я остался необследованным со своей катарактой левого глаза. С трудом пишу и печатаю одним пальцем правой руки (левая парализована).
Обидно, что Вы и Сливинский Д.В. «таманцы». Ваша 2-я гвардейская СД в составе 56-й армии, которой командовал курсантский друг моего отца А.А. Гречко, сражалась вместе с нашей 339-й Ростовской Таманской Краснознамённой ордена Суворова стрелковой дивизией… Сколько ребят молодых погибло, а я уцелел… А теперь я – шлак, отброс, послужив на офицрских должностях 30 лет. Последние 10 лет преподавал тактику и военную историю. Моими курсантами были самыелучшие: высоко эрудированный генерал армии Андрей Иванович Николаев, генерал-полковник Барынькин В.М., Михаил Иванович Барсуков, начальник охраны Президента Сергей Янгорев (мы были очень дружны с его отцом, комбатом училища).
Сливинский не давал мне возможности позвонить А.И. Николаеву, Сергею Янгореву – поздравить его с Новым годом, а у меня в спешке при отправлении в госпиталь всего было 160 рублей. Другие звонили беспрепятственно с телефона начальника отделения и я видел это. В госпитале им. Мандрыки в Болшеве вообще бесплатный телефон для ветеранов.
Поддерживая Путина как Президента страны и в связи с тем, что меня лечат по графику английские врачи, я написал письмо королеве Елизавете 2-й и получил положительный ответ из посольства Великобритании в Москве. Это письмо я передам В.В. Путину с предложением назначить Министром обороны А.И. Николаева, поскольку Игорь Сергеев, Маршал РФ, доктор военных наук, высокообразованный профессионал, уважаемый мною человек (я ведь тоже артиллерист) может уйти по возрасту.
Почему начальник 21-го отделения, зная, что я лечусь по схеме, принимая лекарства, в присутствии лечащего врача отнёсся ко мне грубо: «Зачем мне вас лечить, если вас лечат англичане?».
Уважаемый юрий Викторович! Вот читаю книгу «»Гвардейская Таманская»… с автографом: «Подполковнику Беценко В.И. в память о посещении дивизии от командира Таманской дивизии генерал-майора Хворостьянова. 11.12.73г». Я прибыл в дивизию, чтобы встретиться с зятем А.А. Гречко Серёжей Бирюзовым.
… Дороги мне и другие сослуживцы моего отца по Червонному казачеству: командующий Киевским военным округом Маршал Советского Союза П.К. Кошевой, его 1-й зам генерал-полковник Чиж В.Ф., начальник штаба Крамар В.М. (ранее в «червонцах» они были командирами взводов, друзьями моего отца). Сослуживцами были также Маршал бронетанковых войск П.С. Рыбалко, Маршал войск связи И.Т. Пересыпкин, Маршал авиации С.А. Худяков, начальник штаба государств Варшавского договора генерал армии М.И. Казаков и многие другие военачальники.
Юрий Викторович! Помимо тактики, оперативного искусства и стратегии, которые я преподавал в училище, я разобрался со своими болезнями. Разработал автотренинги на сон, на сердце, на гипертонию, на почки и сделал 27 работ по различным направлениям медицины, которые передал Святославу Николаевичу. Одну из схем «Сердечно-сосудистые заболевания в условиях пиелононефрита, инсульта и атеросклероза» я передаю Вам, уважая Вас как ТАМАНЦА.
… Как преподаватель, я учил Андрея Ивановича Николаева не только военному искусству, но и разработанной Ключевским теории геополитики… Он также таманец, причём наш – нашего училища. Не чета Павлу Грачёву. Буду добиваться, чтобы А.А. Николаева В.В. Путин назначил Министром обороны РФ…
Копию письма, которое я написал Королеве Великобритании Елизавете 2-й и предложение о А.А. Николаеве я отправил В.В. Путину. Но не знаю, как быть с копией письма, которое пишу Вам, уважая Вас как ТАМАНЦА, гуманного медработника. Как быть, чтобы со мной – самым молодым ветераном и инвалидом ВОВ обращались по-человечески, а не так, как сделал Д.В. Сливинский.

С уважением полковник в отставке В.И. Беценко

17 января 2001 г

***

МЭРУ МОСКВЫ ЮРИЮ МИХАЙЛОВИЧУ ЛУЖКОВУ
125032, Москва, Тверская,13, Мэрия. Г. Москвы
от ветерана и инвалида Великой Отечественной войны
полковника в отставке БЕЦЕНКО Валерия Ивановича.

Уважаемый Юрий Михайлович!

Я – ветеран и инвалид ВОВ… голосовал за фракцию «Отечество» и блок С.Н. Фёдорова и А.И. Николаева, потому что Вы прекрасный градостроитель, отдаёте много сил Севастополю, Крыму, которые я освобождал в 1944 году.
Голосовал за С.Н. Фёдорова, потому что наши отцы были сослуживцами. Н. Фёдоров был командиром полка, мой – командиром его эскадрона. С.Н. Фёдоров был моим лучшим другом.
Голосовал за А.И. Николаева, потому что он был лучшим курсантом училища, прекрасным офицером и генералом, достойным стать Министром обороны РФ.
Поддерживая В. Путина как Президента, я написал письмо её Величеству Королеве Великобритании Елизавете 2-й 24.4.2000 года и получил ответ из посольсьтва Великобритании в Москве.
Поддерживая В.В. Путина как президента 8 июля 2002 года через посла Александра Вершбоу я написал письмо президенту США Джорджу Бушу.
11 сентября 2001 года произошёл теракт в Нью-Йорке с гибелью невинных людей. Я предвидел эту трагедию, читая труд немца Манфреда Бёкля «НОСТРАДАМУС (1503 – 1566гг)» и сообщил это Президенту В.В. Путину.
В центурии Х, катрен 49 сказано:

Погибнут сады, обступившие город
С домами, подобием горных вершин,
Раскиданы трупы разбитых моторов
Волной ядовитой мосты разрушит.

Это – трагедия разрушения Нью-Йорка терактом 11 сентября 2001 года и 3-й мировой войны с возможным отравлением вод океана, Гудзона, Гарлема и Ист-Ривера, с использованием Учсамой Бен Ладеном бактериологического или химического оружия.
Американский астролог был прав (11). Вскоре было обнаружено распространение вируса сибирской язвы. Исламский экстремизм распространялся. Он вылился в кровавые события в Афганистане, Чечне – необходимо было уничтожить международных террористов, прежде всего Усаму Бен Ладена и его сторонников. И взаимодействие двух президентов США и России вполне оправдано и закономерно.
12 сентября 2001 года Президент РФ В.В. Путин прислал мне, простому человеку, своё личное обращение:

«Признателен Вам за тёплые слова поддержки. Особенно ценно, что исходят они от человека, прошедшего через испытания Великой Отечественной войны, искренне преданного своей Родине.
Много написано и рассказано о самой жестокой войне 20 столетия. Но каждый раз, когда соприкасаешься с судьбой фронтовика, всё явственнее ощущаешь, что это была и самая героическая война.
Сердечное спасибо Вам за всё, что Вы сделали на благо Отечества.
Желаю Вам, уважаемый Валерий Иванович, и Вашим близким здоровья, счастья и благополучия.

В. Путин».

Уважаемый Юрий Михайлович!

Я очень тяжело болен. Перенёс инфаркт, два инсульта, три операции на почках, язву 12-пёрстной кишки, постоянная мерцательная аритмия, декомпрессирующий атеросклероз, катаракта обоих глаз, передвигаюсь с трудом по комнате. Меня поддерживала моя сестра Жанночка Беценко, но она умерла 11 декабря 2001 года от правостороннего инсульта и разрыва аневризмы головного мозга, пытаясь приватизировать нашу 4-комнатную квартиру, чтобы разъехаться с моим сыном-наркоманом.
Виновником её смерти я считаю своего сына. Он избивал меня в военном городке в Кузьминках, когда я уволился по болезни, только потому, что я препятствовал его пьянкам. Отобрал ключи. Бил по сердцу, по почкам, разбил о стенку телефон, чтобы не позвонили в 27-е отделение милиции, называл «жидом пархатым».
Я прикрыл ладонями сердце, желудок, говорил: «Что же ты делаешь, Петя?». А он бил. Жанна пыталась меня защитить – он отбросил её на стенку, у неё разбились очки, она потеряла сознание. Ей говорил точно так же: «Пошла ты к чёрту, старая жидовка! Хоть бы вы оба подохли!».
Угомонившись, заснул в своей комнате. Жанночка пришла в себя и через балкон соседки (Гули Салахетдиновой) вызвала оперативников 27-го отделения милиции. Они составили акт, надели наручники на Петра, забрали в отделение. Через 30 минут он пришёл, улыбается: «Что, взяли?». Но я знаю, что он стукач. Работая мясником, кормил сотрудников УВД вырезками, а бабушкам давал косточки.
Тогда оперативники мне сказали: «Может быть, вы всё спровоцировали?». А я еле стоял на ногах.
Моя бывшая жена, дочь Татьяна, сын Пётр, его жена Елена обманули меня, жестоко поступив с моей сестрой при её жизни, поскольку она являлась основным собственником квартиры. Обманули меня, зная о моём тяжёлом положении...
Пётр также обижен. Мог бы стать прекрасным самбистом (был призёром в Москве), закончить военное училище, в котором я служил преподавателем. Но мать была против того, чтобы он стал военным. А.И. Беценко и дочь Татьяна всегда настраивали его против меня. Избиения меня и Жанночки Петром было санкционировано Татьяной. Разводясь со мной, А.И. Беценко поощряла его выпивки и курение с детских лет – «Ведь ты должен стать мужчиной». Он дважды лечился в диспансере им. Ганушкина. Жена Елена украла у него почку, приучила к героину. Дочь Татьяна могла бы вместо взятки в 3 тысячи долларов вылечить его от наркомании. Елена Ивановна Быкова (Беценко) ждёт, когда Петра опять посадят (для этого прописала Олесю), чтобы использовать воровским способом доставшуюся квартиру. А Петру необходимо иметь свою отдельную жилплощадь.
Летом 1993 года Пётр использовал угрозу применения охотничьего ружья против нас.
Пётр был осуждён по 228-й статье УК по наркомании и по 222-й статье УК за незаконное приобретение оружия (газовый пистолет и патроны к нему), по 158-й статье УК – кража сантехники, 158 статье УК – кража электросчётчиков… Помимо того, что в нашей квартире постоянно с ведома работников 27-го отделения милиции организовывались и проводились сходки – трижды по групповому применению наркотических и психотропных средств. Ранее – потребление героина, теперь – «резина» - смесь марганцовки, йода, соды и других веществ.
В настоящее время я после смерти моей сестры остался один, без присмотра и помощи. Один в 4-хкомнатной квартире, потому что Пётр живёт с наркоманками, и мне по ночам звонят его друзья по Бутырке, Матросской тишине: «Пётр дома?». Ранее постоянно в его комнате жили наркоманки и наркоманы – потребляли наркотики – героин, «резину».
Пётр прописал в свою комнату дочь, но ни она, ни кто-нибудь ещё с ним жить не будут, т.к. здесь наркоманы, и он болеет гепатитом С (применение шприцев).
Но разменивать жилплощадь, по сути Жаннину, они будут, потому что оба побежали в управу в Коньково, чтобы решить жилищный вопрос (может быть, используя взятку) в свою пользу, а мне дать однокомнатную.
Надиева Мария Петровна мне сказала: «Ответ получите позже, письменно». Но как? С утверждением решения суда от 24 ноября 1998 года? Но утверждать должна префектура ЮЗАО, Валерий Юрьевич Виноградов, чтобы дать мне возможность жить не с наркоманами.
Уважаемый Юрий Михайлович! Я с искренним уважением отношусь к нашему Президенту В.В. Путину, к Вам – Мэру г. Москвы, к префекту ЮЗ административного округа (лучшего округа столицы) Виноградову В.Ю. И очень прошу Вас, поддержите меня как ветерана ВОВ, много сделавшего для нашей армии в эту трудную для меня минуту. Не через Управу Коньково (там обман), а с помощью Валерия Юрьевича Виноградова утвердить решение суда по разделению лицевого счёта, чтобы не отдать наркоманам нашу квартиру, а мне жить по-человечески…
Пётр ожесточился. Уже после смерти моей сестры Жанны в июне 2002 года, зная, что я в квартире один, разбил ногой дверь в моей комнате, разбил глобус Чижевского, который мне купила Жанна, пульт для телевизора, разорвал документы на приватизацию квартиры. Об этом прекрасно знает наш участковый и то, что он вместе с друзьями принимает «резину», но никаких мер не принимает («Моя милиция меня – фронтовика – не бережёт»).
С искренним уважением
Ветеран и инвалид Великой Отечественной войны
Полковник в отставке В.И. Беценко
31 июля 2002 г.

П.С. Все документы на разделение лицевого счёта и приватизацию жилплощади у меня имеются.

С уважением В.И. Беценко.

***
ПРЕЗИДЕНТУ БЕЛОРУССИИ
Александру Григорьевичу ЛУКАШЕНКО
от ветерана и инвалида ВОВ полковника
в отставке Беценко Валерия Ивановича

Уважаемый Александр Григорьевич!
Я – ветеран и инвалид ВОВ, полковник в отставке Беценко Валерий Иванович…
Моим курсантами были А.Н. Николаев, М.И. Барсуков, начальник гвардии Президента В.В. Путина С.В. Янгорев, ставшие впоследствии генералами. Я не могу терпеть М.С. Горбачёва, который развалил геополитически цельную Россию – Советский Союз, получив за это Нобелевскую премию. Не могу терпеть бывшего Президента Б.Н. Ельцина – «Верховного главнокомандующего», который вместе с Министром обороны РФ Павлом Грачёвым при поддержке Премьер-министра Е. Гайдара развязал войну в Чечне.
Но я поддерживаю нового Президента РФ В.В. Путина, который вместе с Вами пытается возродить союзное государство.
Причём, в этом возрождении основную роль будете выполнять Вы. Потому что в Белоруссии в основном национализированы промышленность и все направления развития экономики. Это то, что в своё время сделали президент США Ф. Рузвельт и коммунисты Китая (12).
Ф. Рузвельт, возглавляя США, сумел после тяжелейшего экономического кризиса 1929 года не только снять отрицательные моменты развала экономики США, но и 1933 году укрепить финансы и экономику США, что гарантировало Победу над гитлеровской Германией.
Мне кажется, что такую политику, основанную на деятельности Рузвельта, коммунистов Китая необходимо поддерживать и в Белоруссии и в России, не говоря уже об Украине (дай Бог разума Леониду Кучме).
Я читаю «Советскую Россию» и «Московский комсомолец». Не выношу, когда Вас охаивают в «МК» и рад, когда говорят правду в «СР».
Я преподавал военную историю и знаю, что такое «Белорусская операция», проводимая в период с 22 июня по 29 августа 1944 года…
Огромную роль в развитии партизанского движения в Белоруссии сыграл Пётр Миронович Машеров – Герой Советского Союза, Герой Социалистического труда. С июля 1941 года он руководил подпольной комсомольской организацией и партизанскими отрядами в Россонском районе, с апреля 1942 года был комиссаром отряда им. Н. Щорса. С марта 1943 года был комиссаром отряда им. Рокоссовского. А с сентября 1943 года был 1-ым Виленского подпольного обкома ВЛКСМ в Белоруссии…
Каждый 4-й белорус погиб в войне. Ну разве нельзя не отдать должное памяти этих героических людей!
С 1965 года П.М. Машеров – 1-й секретарь ЦК Компартии Белоруссии. С 1964 года – член ЦК КПСС, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС с 1966 года. Депутат ВС СССР в 1950-52 годах, с 1966 года – член Президиума ВС СССР. Был награждён 7 –ю орденами Ленина.
П.М. Машеров был прост с простыми людьми, пользовался любовью народа, умело проводил экономическую политику в Белоруссии. Белоруссия в те годы процветала.
Мы считали, что он, безусловно, станет Генеральным секретарём ЦК КПСС. Но случилось непредвиденное – в 1980 году он был убит спецслужбами 1-го секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева.

Уважаемый Александр Григорьевич! В 1949 году я окончил Минское артиллерийское подготовительное училище, которое располагалось в военном городке Лещинец, южнее Гомеля. Вспоминается всё прекрасное, несмотря на послевоенные трудности. Полуразрушенные жилые помещения, когда воспитанники мёрзли и отогревались только в столовых, в учебных корпусах замерзали чернила в чернильницах – нечем было писать. Но командование училища – генерал Степанов (друг отца по Червонному казачеству на Украине), начальник учебного отдела В.И. Пушкин, командир дивизиона подполковник Сокол, командир взвода майор В.А. Сперанский делали всё нужное, чтобы мы стали полноценными артиллеристами. На парад нас поездом отправляли в Минск. Помню разрушенный город и то, как мы, совсем юные, парадными колоннами проходили торжественным маршем. У меня тогда уже было три медали: «За отвагу», «За оборону Кавказа», «За Победу над фашистской Германией»…
Я знал К. Симонова, секретаря Союза советских писателей, когда писал ему о событиях на Юго-Западном фронте. Тогда он сказал мне: «Не смотри, что ты не писатель, пиши всё, что знаешь. Я – не могу, занимаюсь дневниковыми записями»…
К. Симонов осуждал действия командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Ерёменко, который не сумел остановить продвижение 2-й ТА Гудериана в районе Шумейкова. К. Симонов мне говорил: «Неудавшийся поэт, выскочка командовал Брянским фронтом, двумя армиями в придачу и не смог выручить Кирпоноса!» (13).
Тогда погибли – командующий ЮЗ фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос, член Военного совета М.А. Бурмистенко, дивизионный комиссар Е.П. Рыков (друг моего отца по Червонному казачеству на Украине), начальник штаба В.И. Тупиков. Погиб мой отец И.Д. Беценко. А отец друга моего детства начальник оперативного отдела штаба 21 армии полковник Д.Ф. Цумарев, будучи раненым, попал в плен. И 25 июня 1944 года с группой подпольщиков концлагеря Маутхаузена был казнён в печи этого лагеря смерти (14).
А 18 февраля 1945 года в этом концлагере был залит ледяной водой генерал-лейтенант инженерных войск Д.М. Карбышев.
Александр Григорьевич! В 1951 году я окончил Киевское нормальное училище им. С.М. Кирова и служил в ГДР, где в Вюнсдорфе встречался с командующим Группой войск в Германии Маршалом Советского Союза А.А. Гречко. Он рассказал мне о том, как погиб мой отец и сказал, что если б не гибель отца (он показал свои погоны) такие же погоны были бы и у моего отца, потому что он многому научился, заканчивая с ним Военную академию им. Фрунзе и Академию Генштаба им. Ворошилова.

Александр Григорьевич! Я знаю, что Белоруссия – лучшее государство СНГ по всем показателям в экономике, потому что Вы придерживаетесь тех же принципов развития хозяйства, которых придерживался П.М. Машеров.
Вот и мой двоюродный брат В. Беценко оставил свой дом в Сумах на Украине и уехал в Белоруссию в Минск, чтобы жить по-человечески.
Я очень надеюсь, что Белоруссия и Россия соединят свой геополитический союз, о чём мечтает и Президент РФ В.В. Путин.

Чтобы узнать – получили ли Вы моё письмо – очень прошу Вас или Ваших сыновей Виктора или Дмитрия Лукашенко позвонить мне по телефону… Беценко Валерию Ивановичу.

От всей души желаю Вам доброго здоровья, счастья и благополучия.

С уважением.

Ветеран и инвалид ВОВ, полковник в отставке В.И. Беценко.

5 августа 2002 года.

***

Просматривая утром свежие газеты, я обратил внимание на небольшую заметку на первой полосе газеты «Московский комсомолец» за 22.05.2003 г., имевшую самое непосредственное отношение к герою моего повествования. Приведу её полностью.

«ОРДЕНА СЫНА ПОЛКА ГРАБИТЕЛИ СЛОЖИЛИ В ПОЛЕВУЮ СУМКУ ЕГО ОТЦА.

Циничное ограбление совершено во вторник днём на улице Островитянова. Налётчики, подобрав ключи, проникли в квартиру 75-летнего пенсионера, связали старика скотчем и похитили его боевые награды, а также семейные ценности.
Как сообщил «МК» сам Валерий Беценко, двое непрошеных гостей ворвались в жилище, когда он пил на кухне молоко. Один из них держал в руке монтировку, а лицо другого было закрыто маской. На вопрос удивлённого хозяина: «Кто вы такие?» - бандиты ответили: «Сейчас поймёшь!». Они заломили старику руки за спину, втолкнули его в комнату и, связав руки и ноги пенсионера скотчем, уложили его на кровать.
Поначалу негодяи заклеили несчастному и глаза, но он уговорил мучителей снять липкую ленту, поскольку и без того плохо видел по причине катаракты.
Пенсионер (кстати, он перенёс два инсульта и с трудом передвигался) пролежал на койке два с половиной часа. Бандиты, один из которых даже представился жертве Димой, обещали не трогать ветерана, если он будет молчать.
Тем временем налётчики обшарили квартиру и отыскали три медали («За отвагу», «За освобождение Кавказа» и «За победу над Германией»), а также орден Отечественной войны 1 степени и юбилейные награды.
В годы войны Валерий Беценко был сыном полка… В последнее время пенсионер жил в квартире вместе с сыном, который на беду в тот день отсутствовал.
Гангстеры забрали даже наградные документы Валерия Беценко. Эти бумаги пенсионер хранил в полевой сумке отца, который, будучи подполковником кавалерийской дивизии Семёна Будённого, погиб в 1941 году. Гангстеры зачем-то забрали и сумку, и даже три семейных альбома с фотографиями. Кроме того, они прихватили фарфоровые статуэтки и посуду.
Когда шум в квартире стих, пенсионер потихоньку освободился и позвонил в милицию».

Прочитав эту заметку, я тут же стал звонить Валерию Ивановичу, но телефон у него долго был занят. Наконец, я услышал голос, хоть и знакомый по тембру, но изменившийся, с хрипотцой. Старик еле-еле выдавливал из себя слова. Первое, что он мне поспешил сообщить – в налётчиках он узнал приятеля своего сына – Диму по кличке «Монгол» и назвал его номер телефона. Попросил позвонить в милицию и сообщить об этом следователю, который вёл расследование. Ни фамилии следователя, ни номера его телефона Валерий Иванович не знал, хотя, как он мне поведал, по его звонку в милицию к нему приехали несколько милицейских полковников. А когда он от меня услышал, что в «МК» сегодня была опубликована заметка о его ограблении, старик тут же воспрянул духом и попросил привезти ему газету. Вот что значит солдат старой закалки – даже в тяжелейшие минуты жизни, когда, казалось бы, можно впасть в отчаяние и не думать ни о чём, кроме как о Господе Боге, он нашёл в себе силы заинтересоваться небольшой заметкой для пополнения своего только что обворованного домашнего архива!
После разговора с ним я тут же стал набирать по телефону 02. Минут 5 ждал ответа на длинные гудки, пока не услышал явно раздражённый голос женщины-диспетчера. Выслушав меня, она тут же назвала мне номер телефона ОВД «Коньково». Я стал звонить по этому номеру, но телефон всё время был занят. Я опять набрал 02. Другой женский голос, уже без раздражительных ноток в голосе, сообщил мне другой номер телефона этого ОВД. Я позвонил. Выслушав мою просьбу на другом конце провода, мне продиктовали новый номер телефона. В результате трубку взял уже кто-то из уголовного розыска. Я вкратце объяснил суть дела и сообщил о предполагаемом грабителе со слов Валерия Ивановича. Меня поблагодарили за информацию и тут же бросили трубку, не спросив ни моего имени, ни кем я прихожусь Валерию Ивановичу. Я опять позвонил старику с сообщением о выполненной просьбе. Он меня поблагодарил и стал опять жаловаться на сына. Сказал, что сын прослушивает все его телефонные разговоры, поэтому он сам не смог позвонить в милицию. Я мог лишь только посочувствовать старику и, как мог, приободрить.
Через несколько дней я опять позвонил Валерию Ивановичу, чтобы договориться с ним о встрече у него дома и передать ему газету с заметкой. Его сын ответил, что отца недавно увезла «неотложка» в больницу на улице Вавилова с острым сердечным приступом, а номера телефона больницы он не знает. Через телефонную мне удалось дозвониться до этой больницы и вскоре узнать, что Валерий Иванович был госпитализирован 5 июня, лежит в хирургическом отделении, а о самочувствии пациентов они справок не дают. Не понятно было, почему его положили в гражданскую больницу, а не в военный госпиталь, где многие врачи хорошо знали Беценко и все его болезни.
Через какое-то время я собрался навестить Валерия Ивановича в больнице и опять позвонил в справочную на улицу Вавилова. Дежурная приятным голосом спросила меня, в какой палате хирургического отделения лежит больной. Я ответил, что не знаю, но хочу узнать о состоянии больного, чтобы навестить его. В ответ услышал, что без указания номера палаты она мне ничем помочь не может.
Звоню в хирургию, чтобы узнать номер палаты. Приятный женский голос отвечает, что они справок не дают и мне нужно звонить в справочную, которая для того и существует, чтобы давать справки о больных. Звоню опять в справочную, и мне уже на повышенных тонах отвечают, что нужно знать номер палаты, в которой лежит больной.
Лишь после нескольких новых звонков с угрозами пожаловаться мне, наконец, сообщили: «Беценко В.И. лежал в гнойной хирургии, и его уже выписали».
Обрадовавшись выздоровлению друга, я тут же позвонил ему домой и голос, принадлежавший, очевидно, подруге Петра, ответил, что Валерий Иванович умер несколько дней назад, и сегодня состоятся похороны. Где и когда конкретно с ним будут прощаться, она не знает, а Петра нет дома.
Звоню опять в справочную больницы и уже с раздражением отчитываю эту сотрудницу, назвавшуюся Васильевой, за ложь, лень и бездушие к людям. В ответ – молчание. Вряд ли она что-нибудь поняла. Ведь все мы гомосоветикусы, и нечего возмущаться и пенять на зеркало.
После всех этих телефонных баталий и известия о кончине друга стало как-то пусто на душе. Хотелось выть от тоски, ибо Валерий Иванович в последнее время, как дитя малое, лепетал что-то своё и просил о помощи. По-моему, Шукшин хорошо сказал: «Скучно жить среди нормальных людей. Гораздо веселей среди свихнувшихся писателей, неумных философов, дураков-мемуаристов» По всей вероятности, мы вместе с Валерием Ивановичем относимся ко всем категориям этих людей и поэтому меня как родственную душу очень больно ударила кончина друга. Хотелось повернуть только что ушедшее время вспять, чтобы более внимательно отнестись к нуждам старика, подбодрить его словом и делом, помочь в постигшем его горе.
Позже я узнал, что Валерий Иванович умер 14 июня 2003 года «от сердечной патологии». Где его похоронили, я так и не смог выяснить, даже у наших общих друзей.
Теперь несколько слов о моих звонках и переписке после кончины старика с Черёмушкинской межрайонной прокуратурой, прокуратурой Юго-Западного административного округа, со Следственным управлением Юго-Западного округа и с редакцией газеты «Московский комсомолец» по вопросу поимки преступников, лишивших жизни старика. На все мои обращения мне сначала отвечали, что понятия не имеют о Беценко и краже его личных вещей. Лишь благодаря моим многочисленным письмам в самые высокие инстанции меня пригласили, наконец, в Следственное управление Юго-Западного округа и сообщили, что у них в одном из закрытых дел фигурирует фамилия БОценко и, очевидно, что речь идёт именно о нём, как о пострадавшем в мае 2003 года. Вскоре я узнал, что расследование вёл следователь П., который никогда до этого не вёл подобных уголовных дел, ибо является специалистом по экономическим преступлениям. Дело вскоре закрыли, ибо «проведённые мероприятия по поиску преступников не дали положительного результата». На мой вопрос: «Как же во время следствия получали информацию, если изначально была неправильно записана фамилия пострадавшего»,- милицейские начальники неопределённо пожимали плечами. Тем самым согласившись, что никакого расследования вообще не проводилось. В противном случае они быстро исправили бы ошибку в написании фамилии.
Меня насторожил ещё один факт из уголовного дела. Из него следовало, что преступники «взломали дверь квартиры Боценко». Хотя из разговора с Валерием Ивановичем по телефону я знал, что преступники открыли дверь ключом. Об этом же поведала и газета «МК» - путём «подбора ключей» (между прочим, я так и не получил никакого ответа из редакции этой уважаемой мной и многими москвичами газеты на мои несколько обращений с просьбой помочь узнать о результатах расследования). Ни фотографии взломанной двери, ни описи похищенных ценностей, ни показаний участкового, соседей я не увидел в деле. Поэтому пришёл к выводу, что коль криминальная драма давно уже стала нашим российским национальным жанром, то нечего пенять на черёмушкинских следователей, у которых каждый день оседают на полках милицейских архивов сотни висяков из-за увеличивающейся с каждым годом преступности.
Ведь все мы привыкли делать только то, что нам приказывают, поэтому винить кого-либо в халатности или бездушии к ветерану ВОВ нет смысла, ибо всё, что сегодня имеем – десятилетиями отработанная неэффективная система не только хозяйствования, но и соблюдения законности и правопорядка.
В начале 2009 года, имея на руках массу всевозможных отписок из различных инстанций, я понял, что бесполезно искать грабителей почти шестилетней давности и прекратил обращения и хождения по московским учреждениям. Никому не под силу время повернуть вспять, а старика вернуть с того света, как и простому просителю невозможно заставить кого-либо из чиновников выполнять свои прямые обязанности. Поэтому для сохранения памяти о ветеране нам остаются только поминальные свечи и цветы на могиле усопшего, да надежда, что жизнь как запрограммированная на что-то хорошее реальность сама накажет преступников.
Вот так ушёл из жизни ещё один заслуженный ветеран Великой Отечественной войны, для которого океан жизни под старость оказался океаном жестокости и людского равнодушия. Ведь если б не смерть его любимой Жанночки по вине сына, не грубо отобранный у Валерия Ивановича из рук спасительный круг в виде домашнего архива, старых фотографий и глобуса Чижевского, позволявших ему держаться на плаву, он продолжал бы приносить пользу людям. Хотя бы просто фактом своего существования в назидание потомкам и наперекор равнодушию людей с их раболепием перед властью. Поэтому нет ничего удивительного, что победители с красными звёздами на фуражках, пилотках и пряжках в прошлой великой войне, оказались в положении побеждённых. А побеждённые с орлами и свастикой на головных уборах и кителях в роли победителей. Причём, сразу же после безоговорочной капитуляции в Берлине одних и победного салюта 9 мая 1945 года на Красной площади в Москве других.
Да упокоятся души Валерия Ивановича и сестры его Жанночки с миром! А равно и всех, отдавших свои жизни за общее дело Победы не только на полях многочисленных сражений в Великой Отечественной войне, но и после неё в жестокой борьбе с людской инертностью и равнодушием по отношению к ним, своим защитникам.

20.03.2010г.


ПРИМЕЧАНИЯ

1. Генерал-майор А.Д. Кулешов погиб в концлагере Флессенбург
весной 1944 г.

2. Эта версия не соответствует действительности.

3. Н.А. Оганесян погиб в конце января 1945 г. в районе д.
Кунуров (Польша).

4. И.Д. Беценко погиб в звании подполковника.

5. Автор письма возвращается к событиям харьковской
катастрофы мая 1942 г. поскольку среди большой группы
отстранённых и пониженных в должности военачальников был
и Р.Я. Малиновский. Наибольшая опасность нависла тогда над
Ф.М. Харитоновым, бывшим командующим 9-й армией
Южного фронта. Однако в итоге никаких судебных расправ,
по крайней мере, среди лиц фронтового - армейского звена не
последовало.

6. Версия В.И. Беценко более чем уязвима. Во-первых,
Малиновский вряд ли проделал путь от комкора до
командующего фронтом всего за полгода (в июле-декабре
1941г), если бы его недолюбливал Сталин. Во-вторых,
Малиновский был освобождён от должности командующего
Южфронта не за харьковский разгром, а два месяца спустя,
когда войска Малиновского не смогли удержать позиции по
южному берегу Дона. В-третьих, Малиновского не снимали –
произошло объединение Южфронта с Северо- Кавказским, при
этом командующим новым фронтом стал не потерявший ещё
кредит доверия маршал Будённый, бывший командующий
СКФ, а генерал-лейтенант Малиновский стал его заместителем
и командующим Донской группой войск, т.е. практически
остался на своём месте, не считая изменения в «круге
общения» - подчинялся он отныне не Сталину и Генштабу, а
Будённому. Увы, успехов это не прибавило, и группу в августе
расформировали. Теперь проследим карьеру Родиона
Яковлевича в следующие полгода. Поначалу он полтора
месяца, и вновь безуспешно, командовал 66-й армией,
пытавшейся с севера пробиться к Сталинграду. В середине
октября он был заменён А.С. Жадовым и переведён на менее
самостоятельную, но почётную должность заместителя
командующего Воронежским фронтом и вновь не был ни
арестован, ни отправлен в резерв, а в конце ноября получил
очень почётное назначение – доформировать и повести в бой 2-
ю гвардейскую армию, состоявшую исключительно из
гвардейских соединений, включавшую мехкорпус и изначально
предназначенную для действий на главных направлениях
предстоящих сражений. Так и вышло, вначале 2-я гвардейская
сыграла важную роль в отражении прорыва Манштейна к
Сталинграду, а затем сама перешла в наступление. Поручать
такую силу потерявшему доверие человеку Сталин бы не стал,
тем более нелепо было санкционировать арест командующего в
момент успешного развития важной операции, да ещё через
полгода после харьковских событий. А уже в начале февраля
1943г. Малиновский вновь возглавил Южфронт, заменив
Одного из триумфаторов Сталинградской победы А.И.
Ерёменко. Совсем не похоже путь изгоя, лишившегося доверия
вождя! Далее, после расправыв начале войны с руководством, в
основном, Западного фронта и ВВС РККА Сталин до победы не
тронул никого из высшего армейского и фронтового
командования, за исключением И.А. Ласкина, не сообщившего
о кратковременном пребывании в плену. Наконец, вероятно,
что о возможном аресте командарма не стало бы широко
известно. Осуществить такую акцию мог как минимум Особый
отдел фронта, который не стал бы допускать утечки столь
секретной информации.

7. Загадкой для нас являются не только мотивы, но, возможно, и
дата этой трагедии. По официальным данным И.И. Ларин
покончил с собой 27 декабря 1942 г., т.е. на 4-й день удачно
развивавшегося наступления 2-й гвардейской армии, что само
по себе очень странно. Однако, к примеру, П.А. Ротмистров в
своих мемуарах упоминает его среди своих гостей на встрече
Нового года.

8. Инаури не командовал мехкорпусом во время войны.

9. Информация о действиях «Фердинандов» в Прибалтике
отсутствует.

10. Возможно, имеется в виду Б.А. Березовский.

11. Автор письма, видимо, имеет в виду Нострадамуса, жившего в
Европе в то время, когда Америка была ещё не открыта.

12. В экономике США никогда не существовало госсектора.

13. Мы не можем утверждать, что К.М. Симонов не говорил автору
подобного, но ряд обстоятельств заставляет скептически
относиться к этому свидетельству. Во-первых,
безапелляционный и не вполне объективный стиль
высказывания выдаёт, скорее, манеру речи и, похоже, ход
мысли самого В.И. Беценко. Симонов не считал себя
авторитетом в оперативно-стратегических вопросах и старался
воздерживаться от их обсуждения. Его больше интересовала
человеческая, морально-этическая сторона событий.
В-третьих, Симонов не сталкивался близко с А.И. Ерёменко, и в
своих книгах, дневниках и письмах почти не упоминает о нём.
Исключение составил один единственный эпизод начала 1944 г.,
когда к лечившемуся в Архангельском Симонову неожиданно
нагрянул находившийся там же Ерёменко с просьбой
прослушать и дать совет насчёт публикации написанной им
поэмы о Сталинграде. Дадим слово Константину Михайловичу:
«В том, что я слушал, не было тех явных Погрешностей в
ритме и рифмах, которые отличают совсем уж неумелые
стихи… Однако вся поэма была вполне очевидным и вполне
сознательным подражанием пушкинской «Полтаве»…
Подражание было старательным и торжественным, никакого
даже самого малейшего намёка на что-то собственное, ни
малейшей крупицы хоть чего-нибудь выходящего за пределы
подражания в том, что я слушал, не было. Это и предстояло
сказать сидевшему передо мной человеку, сумевшему
остановить немцев в Сталинграде, но неспособному написать в
стихах о том, что он делал на поле боя.
Редко, когда-либо раньше необходимость рубить
правду- матку была для меня тягостна, как в тот вечер».
Ерёменко был крайне огорчён, но стойко перенёс приговор
Симонова и не был Замечен в протаскивании своего опуса в
дальнейшем. Как мы видим, не без симпатии и уважения
нарисован портрет человека, Вся «вина» которого заключается
в написании подражательных и потому неинтересных для
большой литературы стихов, не собиравшегося в
профессионалы любителя поэзии. Слово «выскочка» ещё менее
применима к Андрею Ивановичу, одному из старейших по
возрасту военачальников того времени, провоевавшему три
большие войны и прошедшему путь аналогичный карьере
Жукова, Рокоссовского, Конева от солдата до маршала.
Симонов не мог этого не знать. Вызывает сомнение и
военный аспект этого утверждения. Представляется странным,
что В.И. Беценко обвиняет Ерёменко в том, что его только что
созданный Брянский фронт не выполнил задачу по разгрому
или сковыванию танковой групп Гудериана и одновременно
утверждает, что Южный фронт Малиновского (две
правофланговые армии которого были вполне сопоставимы с
Брянским фронтом по численности, но превосходили его по
боевому опыту) не имея возможности выполнить пассивную
задачу – сдержать удар армейской группы Клейста. Более
того, не вдаваясь в подробности Харьковского сражения
(желающих отошлём к обстоятельной работе С.А. Габова, А.С.
Доманка и Р.М. Португальского «Весной сорок второго под
Харьковом» в журнале «Военно-исторический архив» за май-
сентябрь 2002 г.) отметим, что эта катастрофа была следствием
поразительно самоуспокоенности, беспечности и нежелания
предвидеть очевидные действия противника на всех уровнях,
от Сталина и Генштаба до армейского командования, включая
и штаб Южного фронта Р.Я. Малиновского. Сил и средств, по
крайней мере для существенного замедления продвижения
группы Клейста вполне хватало.

14. Жилец дома №18. Под Киевом в 1941 году выходил из
окружения и был взят в плен немцами. В плену его склонял к
сотрудничеству с генералом Власовым власовец генерал
Меандров. Но Цумарев остался верен присяге.

ПОЧТА ЧИТАТЕЛЕЙ

Здравствуйте Ольгерд Феликсович !

Прочитал Ваши произведения и дневники, размещенные в интернете. Понравилось. Многое знакомо по своему опыту армейской службы. И от этого читать было еще интереснее. Как будто на машине времени перенесся в прошлое…

1.07.2011 г.


Здравствуйте Ольгерд Феликсович !

С интересом прочитал Вашу публикацию, посвященную полковнику в отставке Беценко Валерию Ивановичу на «Военно-историческом форуме 2» – «Личные страницы членов Союза славянских журналистов».
Меня глубоко тронула трагедия последних лет его жизни. К сожалению, подобная участь постигает многих ветеранов Вооруженных Сил. Наши «официальные» ветеранские организации, к большому моему сожалению, не занимаются одинокими, брошенными стариками или, как в данном случае, ветераном, страдающим от бессовестного родственника.
О социальных органах отдельный разговор. Это и упрек ветеранам Московского высшего военного общевойскового командного училища им. Верховного Совета РСФСР.
Вы подарили ему то, что часто не хватает людям нашего возраста – общение.

С уважением Савенков Михаил Александрович

16.07.2011 г.

ДЕЙНЕКА ЕЛЕНА ПАВЛОВНА.

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

Речь пойдёт о вдове знаменитого художника СССР, лауреата Ленинской премии, Героя Социалистического Труда, Александра Александровича Дейнеки (1899 – 1969). Которого ещё при жизни называли «Маяковским в живописи» и так же, как Маяковского, в перестроечные годы пришедшие к власти «демократы» пытались низвергнуть до уровня «посредственных придворных служителей искусства» и вычеркнуть вообще из истории страны и её культуры. Жизнь сама расставила всё по своим местам, и сегодня мы одинаково восхищаемся как поэзией Пушкина, Лермонтова, Есенина, Гумилёва, Блока и др., так и поэзией советских поэтов, в том числе и Маяковского. Не исключением является и живопись. Красочные выразительные полотна Дейнеки, особенно созданные им образы сильных целеустремлённых мужчин и женщин, рабочих, спортсменов, колхозниц, не могут оставить равнодушным никого, у кого есть хоть капелька воображения и тяга к прекрасному. Как старое доброе вино с годами становится только крепче и вкуснее, так и его полотна с каждым годом приобретают другой внутренний глубинный смысл и очарование. Всё настойчивее переходя в разряд летописных свидетельств ушедшей эпохи с её ударными пятилетками, Стахановским движением, Великой Отечественной войной и первыми полётами в небо и в космос.
Текст статьи во вложенном файле.

Трудная дочь маршала Тимошенко

https://youtu.be/U_fcv6iCdcg