Алексей Исаев - Пакт Молотова-Риббентропа. Военный аспект.
Русский Обозреватель http://www.rus-obr.ru
История документа, получившего в истории название «Пакт Молотова-Риббентропа» началась не 23 августа 1939 г. и даже не с письма Гитлера Сталину от 21 августа с предложением о приезде министра иностранных дел Риббентропа в Москву. Не углубляясь в дебри европейской политики 1920-х и 1930-х годов можно сказать следующее. Если бы еще за год до августа 1939 г. кто-либо сказал Гитлеру или Сталину, что в Москве будут встречать немецкую делегацию во главе с самим Риббентропом и подписывать с ней договор в Кремле, то это бы сочли плохой шуткой.
Достаточно сказать, что министр иностранных дел Третьего Рейха был тогда известен тем, что приветствовал вскинутой рукой и возгласом «Хайль!» английского короля. Человека, высказавшего предположение, что такого правоверного нациста будут встречать в Кремле, и он там вообще окажется, отдали бы в крепкие руки даже не следователей, а психиатров. Причем и в Берлине, и в Москве.
Что же так изменилось за такой сравнительно короткий промежуток времени?
Из всех смертных грехов тщеславие реже всего становилось первопричиной международных соглашений. Однако именно это чувство снедало британского премьера Невилла Чемберлена, когда он летел в Германию. Хотя впоследствии он получил сомнительную репутацию умиротворителя, Чемберлен был сильной и незаурядной личностью.
Это сегодня перелеты из страны в страну стали обыденностью. Тогда в 1938 г. перемещение по Европе на самолете было новинкой. Но репутации новатора, «летающего политика» Чемберлену было мало. Его брат Остин был лауреатом Нобелевской премии мира. «Чемберлен это голова!» из «Золотого теленка» это именно он. Отец британского премьера был титаном либеральной политики поздней викторианской эпохи.
Сам же Невилл был младшим братом в семье и всю жизнь мечтал сделать что-то исключительное, превосходящее достижения других Чемберленов. Очередной европейский кризис был тут как нельзя кстати. К тому же осенью 1938 г. предстояли выборы. Политик, не добившийся разрешения кризисной ситуации, мог в мгновение ока стать политическим трупом. Чемберлену на тот момент 68 лет и второго шанса совершить что-то великое могло уже не быть.
Помимо субъективных факторов, разумеется, были и объективные. Причем они непосредственно касались военной стороны проблемы. В Англии всерьез опасались большой войны. Первые бомбы с немецких дирижаблей-«цепеллинов» упали на Лондон еще в 1916 г. За двадцать лет техника воздушных ударов шагнула далеко вперед. Все эти два десятилетия нагнеталась истерия относительно их эффективности. Действительно ужасной делало бомбардировку химическое оружие.
В 1934 г. ни кто иной как Черчилль оценивал потери от первых десяти дней бомбардировок Лондона и окрестностей в 30-40 тысяч человек. Его-то уж точно трудно было назвать трусом и алармистом. В 1936 г. подсчеты показывали, что за те же десять дней погибнут 150 тысяч человек. В этой ситуации готовность ПВО страны приобретала важнейшее значение. Однако в сентябре 1938 г. английская истребительная авиация была далека от идеала как количественно, так и качественно. Чемберлен все это знал. Это делало силовое решение возникшего чехословацкого кризиса далеко не лучшим вариантом. Как сильный и энергичный политик Чемберлен также фактически подмял под себя французского премьера Даладье. Политика Франции следовала в кильватере политики Великобритании. Также французское общество находилось под влиянием тяжелых потерь в Первой Мировой войне и без энтузиазма относилось к перспективе новой войны.
Сам по себе чехословацкий кризис возник на почве столкновений между так называемыми судетскими немцами и чехословацкими властями. Однако «воссоединение германской нации» было лежащей на поверхности причиной интереса Гитлера к Судетам. Можно даже сказать, что это было лишь официальной причиной, по которой Германия считала себя вправе настаивать на вмешательстве в дела соседнего государства. Независимое и сильное в экономическом и военном плане государство Чехословакия серьезно беспокоило немецких стратегов. Она могла стать плацдармом бомбардировок южной Германии.
Существовавший на тот момент договор между Францией, Чехословакией и СССР делал эту угрозу вполне реальной. Также немцев интересовала развитая военная промышленность соседа. Поэтому на ниве политической всячески раздувался судетский вопрос, а на ниве военной готовился военный план вторжения в Чехословакию. Последний получил кодовое наименование «Грюн». Идея его была проста: максимальная концентрация сил германских вооруженных сил против Чехословакии и ее быстрый разгром.
Однако страхи одних и планы других до поры до времени были скрыты от посторонних глаз. Это впоследствии привело к появлению теорий о «направлении агрессии на восток» и многих других. Так или иначе, в публичной политике действовали заключенные ранее договоры. Обострение обстановки вокруг Чехословакии вызвало соответствующую реакцию. В СССР были отмобилизованы 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий. В боевую готовность была приведена авиация. Советское руководство считало необходимым безукоризненно выполнять взятые на себя военные обязательства. Нелишне будет отметить, что русская мобилизация 1914 г. была одним из знаковых событий, предшествовавших Первой Мировой войне.
Естественно, Сталин не знал с каким багажом вылетел в Мюнхен 28 сентября 1938 г. самолет «Локхид» с Невиллом Чемберленом на борту. Багаж из страха бомбардировок и тщеславия представлял собой гремучую смесь. В Мюнхене он сразу был приперт к стене заявлением Гитлера о необходимости немедленного разрешения возникшего кризиса. В противном случае он угрожал применить силу уже 1 октября. Это означало войну и перед глазами сразу начинали мелькать апокалипсические образы разрушающегося под бомбами Лондона. Неожиданным для союзников стал бенефис в Мюнхене итальянского премьера Муссолини. Дуче предложил собравшимся в качестве нового варианта те же тезисы об эвакуации Судетов, которые ранее уже были отвергнуты после их выдвижения Гитлером. Даладье и Чемберлена их оппоненты элементарно переиграли. Сказалось это даже в мелочах. Так делегации рассадили таким образом, что Даладье и Чемберлен оказались далеко друг от друга и были лишены возможности советоваться между собой. Смягчить эту обстановку было некому. Ни советская, ни чехословацкая делегации на встрече не присутствовали. Фактически Чехословакия была отдана за обещание Гитлера остановить на воссоединении с судетскими немцами свою экспансию.
Естественно, что на вводе войск в Судеты Гитлер не остановился. Стратегическая цель у него была совсем другая. Более того, был создан опасный прецедент. После мюнхенского соглашения свои претензии на этнически неоднородные территории в Чехословакии предъявили последовательно Польша и Венгрия. Оказавшись в международной изоляции, чехи были вынуждены уступить. Также объявила о своей независимости Словакия. Хуже всего было то, что в результате Мюнхенского соглашения чехословацкая армия потеряла свои пограничные укрепления. Без них соотношение сил войск Чехии и Германии не давало никакого шанса на удержание своей территории. Финалом стало поглощение Германией оставшегося от Чехословакии «огрызка» в марте 1939 г.
Позднее стало понятно, что возможности немцев были сильно переоценены. Люфтваффе в сентябре 1938 г. не обладало той мощью, которую немецким ВВС приписывали в Англии. Цифра потерь в 160 тыс. человек погибших в результате бомбардировок не была превышена даже за пять лет войны. Однако мюнхенский сговор дал Великобритании лишний год на подготовку к войне. Благодаря этому английская ПВО к лету 1940 г., к началу «Битвы за Британию» стала для Люфтваффе «крепким орешком». Но помимо преимущества с оттягиванием войны и образовавшейся в связи с этим паузой на перевооружение Мюнхенское соглашение принесло политические и военные убытки.
Во-первых, военный и экономический потенциал Чехословакии был фактически подарен Германии. Во-вторых, Гитлер укрепился в своем мнении о политиках демократических стран как «червяках». В-третьих, следствием мартовских событий 1939 г. стал вопрос о косвенной агрессии, ставший одним из камней преткновения на будущих переговорах с Москвой. Наконец последнее и самое главное с точки зрения истории пакта: было подорвано доверие к Англии и Франции как к потенциальным союзникам СССР.
Надо сказать, что в данный момент на Западе Мюнхенское соглашение (Мюнхенский сговор) оценивается достаточно объективно. Например, в вышедшей в 2007 г. книге Д. Рейнольдса «Саммиты: шесть встреч определивших лицо XX столетия» в качестве определяющей предвоенной встречи присутствует именно Мюнхен, а не подписание пакта Молотова-Риббентропа в Москве. Книг, посвященных Мюнхену, издано вообще куда больше, чем по советско-германским контактам в целом, не говоря уж об августовском пакте как таковом. Мюнхен однозначно оценивается исторической наукой как провал западной дипломатии и политики, лишь в некоторой степени оправдываемый соображениями военного свойства. Более того, в западном политическом лексиконе «Мюнхен» стал именем нарицательным, синонимом капитуляции и провала.
События марта 1938 г., знаменовавшие провал политики Чемберлена в Мюнхене, заставили понять срочные меры. Великобритания уже 31 марта дала односторонние гарантии Польше, несколько позже к ним присоединилась Франция. 13-14 апреля были даны такие же односторонние гарантии Турции, Греции и Румынии. Формулировка была вида «французское правительство будет считать себя обязанным немедленно оказать ему [правительству страны] всю помощь, которая в его силах».
Уже 14 апреля советскому полномочному представителю Майскому в Лондоне министром иностранных дел Галифаксом было прямо сказано «не считало ли бы Советское правительство возможным дать, как это сделали Англия и Франция в отношении Греции и Румынии, одновременную гарантию Польше и Румынии». Почти идентичное предложение получит полпред Суриц во Франции. Формулировка, правда, была немного другая. Предлагалось договориться о том, что «В случае, если бы Франция оказалась в состоянии войны с Германией вследствие помощи, которую она предоставила бы Польше или Румынии, СССР оказал бы ей немедленную помощь и поддержку».
Помимо обращения к советским полпредам последовал демарш посла Великобритании в Москве на следующий день, 15 апреля. Посол Сидс встретился с Литвиновым и прямо задал вопрос «Согласно ли Советское правительство сделать публичное заявление...».
Так СССР недвусмысленно предложили присоединиться к гарантиям на случай агрессии Германии. В ответ 17 апреля 1939 г. было сформулировано советское предложение о заключении договора т.е. формализации гарантий, в том числе взаимных. Это можно считать отправной точкой для переговоров.
Заключение многосторонних политических, а тем более военных союзов было на тот момент практически исключено. Поэтому наиболее реалистичным вариантом было соглашение между ведущими странами с предоставлением гарантий осколкам рухнувших империй и другим государствам. Союзников устраивали декларации, СССР хотел формального договора.
Более того, Сталин был заинтересован в первую очередь в гарантиях Прибалтике. В этих трех странах было немало этнических немцев и советское руководство не исключало развития событий по чехословацкой модели. Причем в данном случае «чехословацкая модель» это не сентябрь 1938 г., а март 1939 г. т.е. капитуляция страны под угрозой применения военной силы. Такой сценарий получил наименование «косвенной агрессии». Ввод немецких войск в Литву, Латвию и Эстонию привел бы к образованию опасного для СССР плацдарма в двух шагах от Ленинграда. Дело было даже не в угрозе «колыбели революции», а в угрозе центру военной промышленности и возможности захвата морских «ворот» в СССР. В отличие от прямого вторжения «косвенная агрессия» требовала выверенных и точных формулировок договора о взаимопомощи.
Усложнялась ситуация также взаимным недоверием сторон. У СССР перед глазами был Мюнхен. Союзники же слишком хорошо помнили звучавшие еще не так давно из уст советских лидеров слова о мировой революции. Проще говоря, на западе не исключали, что сам Сталин может стать инициатором «косвенной агрессии». Да и вообще Великобритания предпочитала не связывать себя жесткими договоренностями.
Таковы были стартовые позиции сторон, когда начался обратный отсчет дней и недель до заключения пакта Молотова-Риббентропа. Нельзя сказать, что в тот момент его заключение был предопределено.
На какое-то время СССР занял одно из центральных мест в европейской политике. Сталин постарался к этому подготовиться соответствующим образом.
1 мая 1939 г. наркома иностранных дел Литвинова можно было видеть во время парада на Красной площади на трибуне Мавзолея недалеко от Сталина. Утром 3 мая он принял английского посла Сидса. Даже самый проницательный советолог и кремленолог вряд ли бы заподозрил что-то неладное. Но вечером того же дня Президиум Верховного совета издал Указ о назначении Молотова на пост наркома иностранных дел с сохранением за ним поста председателя Совнаркома. Часто отставку еврея Литвинова и назначение вместо него Молотова расценивают как шаг в сторону Германии. Однако назначение Молотова имело более широкий смысл: оно символизировало готовность СССР начинать переговоры «с чистого листа». За Литвиновым были взятые ранее на себя обязательства, у Молотова такого груза не было.
По состоянию на май 1939 г. можно констатировать нежелание Германии и СССР идти на какие-либо переговоры друг с другом. Германский посол Шуленбург уже 20 мая получил резкую отповедь у свеженазначенного Молотова. Советский нарком прямо сказал: «у нас создается впечатление, что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру; для такой игры следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не правительство СССР». В свою очередь сам Риббентроп не считал, что пришло время «бороться за благосклонность Сталина». Интерес правительств двух стран к сближению и заключению политических соглашений был на тот момент нулевой. Более того, 28 июня Гитлер даже дал Шуленбургу указание сообщить... «мы не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Россией». Какие-то реверансы в сторону СССР на тот момент были исключительно собственной инициативой посла. Шулленбург был представителем старой школы немецкой дипломатии, стоявшей за мирное сосуществование с СССР несмотря на идеологические противоречия.
Надо сказать, что Молотову удалось добиться серьезных подвижек в позициях Англии и Франции. К июлю 1939 г. речь, наконец, зашла о самостоятельном военном соглашении. Французский посол Наджиар так формулировал сказанное Молотовым: «Но пока военная конвенция не будет заключена, заявил он, нельзя считать, что имеется договор. Похоже, что его неотступно преследует мысль о том, что мы будем довольствоваться извлечением моральной пользы от заключения торжественного договора, который тем не менее будет лишен всякого смысла и практического значения из-за отсутствия военной конвенции».
Советское правительство опиралось здесь на опыт Первой Мировой войны, когда даже в условиях заранее достигнутых договоренностей об использовании войск, возникли определенные трудности взаимодействия союзников. Было очевидно, что без четких договоренностей трудности будут еще большими. И так имелся отрицательный опыт 1915 г., когда Россия попала под главный удар немецких войск, потеряла большую территорию, но крупного наступления на Западном фронте так и не дождалась. Летом же 1939 г. СССР предлагалось ввязываться в войну, не имея никаких твердых обязательств со стороны союзников.
У нас есть объяснение этой позиции, можно сказать, из первых рук. В 1942 г. во время визита Черчилля в Москву Сталин сказал ему: «английское и французское правительство и не думали воевать в случае нападения на Польшу, а больше надеялись на то, что дипломатическое единство Англии, Франции и России отпугнут Гитлера. Мы были уверены, что оно его не напугает». Т.е. советское руководство было уверено, что нужно будет воевать. Естественно публично признавать за собой прагматичную и со всех сторон обоснованную «позицию войны» было не слишком удобно. Как бы то ни было, война приносит народу жертвы и страдания. Даже если она сравнительно короткая и победоносная. Поэтому говорить на всю страну «мы хотели для вас скорой войны» было бы неразумно. Все это породило замысловатую легенду о вселенском заговоре изоляции СССР, которая предлагалась в качестве официальной советской позиции в послевоенные годы. Она была удобна в период Холодной войны: тогдашние противники СССР дополнительно демонизировались.
Еще одним фактором были события на Дальнем Востоке. Англичане и французы не хотели и слышать о них. СССР, соответственно, не настаивал. Для того, чтобы понять, какого масштаба была эта уступка достаточно сказать, что в июле 1939 г. уже гремели бои на Баин-Цагане, на реке Халхин-Гол. Более того советский разведчик Рихард Зорге докладывал из Токио: «Переговоры между Германией, Италией и Японией о военном пакте продолжаются. В случае войны между Германией и СССР Япония автоматически включается в войну против СССР. В случае войны Италии и Германии с Англией, Францией и СССР Япония также автоматически присоединяется к Германии и Италии». В этой связи нельзя сказать, что СССР проявлял твердолобость и занял на переговорах негибкую позицию. Выдвигались достаточно реалистичные требования. Решение проблем СССР на Дальнем Востоке союзникам не навязывалось. Хотя как мы видим, вступая в европейскую войну, СССР в тот момент автоматически получал второй фронт с Японией.
Здесь не лишним будет напомнить о тогдашнем состоянии отношений СССР и Германии. Впоследствии чиновник немецкого МИДа доктор Юлиус Шнурре уверенно заявлял, что Гитлер в конце июля 1939 г. решил «проявить инициативу в отношении Советского Союза». Ему вторит советник германского посольства Хильгер, утверждая, что где-то в конце июля 1939 г. Гитлер решил «взять на себя инициативу в налаживании взаимопонимания с русскими» В своей телеграмме полпреду Астахову 28 июля 1939 г. Молотов был краток: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно». Т.е. позиция была вполне однозначная: никаких шагов навстречу. Полпред Г. АстаховОдновременно можно констатировать, что инициатива начала переговоров была за немецкой стороной. Иногда называют в качестве приглашения к диалогу речь Сталина на XVIII съезде ВКП (б) 10 марта 1938 г., но только очень пристрастный человек мог разглядеть в ней такое приглашение. То, что в ней довольно резко оценивались Англия и Франция вовсе не означало, что к Германии была проявлена благосклонность. Германия, Япония и Италия в докладе Сталина прямо называются «блоком агрессивных государств».
Каковы же были побудительные мотивы немцев? 30 июля 1939 г. германский статс-секретарь Вайцзеккер записал в своем дневнике: «Этим летом решение о войне и мире хотят у нас поставить в зависимость от того, приведут ли неоконченные переговоры в Москве к вступлению России в коалицию западных держав. Если этого не случится, то депрессия у них будет настолько большой, что мы сможем позволить себе в отношении Польши все что угодно». Таким образом, немцы также рассчитывали на психологический эффект, а не на наличие или отсутствие военной силы СССР на весах войны и мира как таковой. Однако на тот момент ответом Астахова и Молотова было гробовое молчание. Сам Вайцзеккер тогда оценивал перспективы демарша германской дипломатии как весьма туманные. Заметим в скобках, что от СССР немцам требовалось простое бездействие. Причем в качестве бонуса можно было договориться об урегулировании отношений с Японией через связанную с ней «Антикоминтерновским пактом» Германию.
Так или иначе, пока еще формальные шаги навстречу военному соглашению СССР и западных союзников были сделаны. Английская и французская военные миссии довольно долго «укладывали чемоданы». Только 5 августа они, наконец, отправились в СССР на старом товаро-пассажиском пароходе «Сити оф Экзетер»(City of Exeter). Путешествие до Ленинграда заняло почти неделю. Почему был сделан такой странный выбор? На фоне «летающей дипломатии» Чемберлена это неспешное плавание выглядело сущим издевательством. Справедливости ради нужно сказать, что для полета в Москву, в отличие от Мюнхена, нужен был самолет с большой дальностью полета. Однако ни одной боеготовой четырехмоторной летающей лодки «Сандерленд» у англичан в тот момент не оказалось. Отправка миссии со сверхсекретными документами на ненадежном коммерческом самолете или с промежуточной посадкой в Германии противоречила элементарным мерам сохранения государственной тайны. Отправляя в Балтийское море эскадру скоростных военных кораблей англичане рисковали ее потерять в случае начала войны. В лучшем случае она оказалась бы заперта на Балтике и интернирована в нейтральном порту. В худшем - просто потоплена. Те же соображения мешали использовать для миссии скоростной транспортный корабль. Он также мог оказаться блокированным в Балтийском море, а скоростные транспорты на войне были на вес золота. Назначение главой английской военной миссии адмирала Дракса была мерой того же порядка: он считался не таким уж ценным командующим. Он мог «застрять» в СССР в случае войны без ущерба для английской армии и флота. Грамотными армейскими генералами Диллем и Алленбруком англичане решили не рисковать. В целом ситуация с пароходом отражает отношение союзников, в первую очередь, англичан к переговорам в Москве. Они явно рассматривались как вспомогательная мера, ради которой не хотели рисковать даже одним крейсером. Начавшаяся вскоре война стоила англичанам многих потопленных крейсеров всех типов. Скупой как обычно заплатил дважды.
Впрочем, отнюдь не долгое ожидание стало причиной неудачи англо-франко-советских переговоров. Хотя надо сказать, что именно 11 августа, в день приезда военных миссий Франции и Англии полпреду Астахову в Берлине было дано указание дать согласие на ведение пока еще экономических переговоров. Самым большим разочарованием стали сами переговоры. Дело было даже не в полномочиях и не в составе делегаций. Руководитель английской военной миссии адмирал Дракс прямо сказал уже в первый день переговоров 12 августа «У нас, конечно, имеется план, но разработанный в общих чертах; так как выезд миссии был поспешный, точно выработанного плана не имеется». На фоне недельного путешествия на пароходе это даже бесстрастному человеку показалось бы плевком в лицо. Советская сторона подготовила развернутый военный план действий, его автором был Б. М. Шапошников, уже 4 августа.
На следующий день, 13 августа, прозвучало еще более убийственное признание. Глава французской военной миссии генерал Думенк ответил на вопрос о военных планах в отношении Польши: Генерал Думен«Лично мне не известны точные цифры войск, какие должна выставить Польша. Все, что я знаю, это то, что главнокомандующий польской армией обязан оказать нам помощь всеми имеющимися у него силами». Далее Думенк попросту закрыл тему и перешел к следующему вопросу. Так советская военная миссия получила признание о том, что и в случае Польши четких планов взаимодействия нет. При этом соглашение союзников с Польшей существовало уже довольно давно.
Как должны были быть сформулированы военные соглашения, советскому руководству объяснять не надо было. Примеры достались от прежней власти. Так в протоколе совещания в августе 1911 г. начальников штабов Франции и России, генералов Жилинского и Дюбайля, говорилось «Оба начальника генеральных штабов объявляют с обоюдного согласия, что слова «оборонительная война» не могут быть поняты в том смысле, что «война будет вестись оборонительно». Они, наоборот, утверждают, что для русских и французских армий является безусловной необходимостью предпринять энергичное наступление и насколько возможно одновременное...»
Более того, вполне определенно указывались сроки перехода в наступление: «французская армия на 12-й день мобилизации уже будет готова предпринять наступление против Германии, с помощью английской армии на их левом крыле». Ничего подобного на московских переговорах ни Драксом, ни Думенком предложено не было.
Также здесь имеет смысл сказать несколько слов о «войне на два фронта». Она с определенного момента стала историческим пугалом. Якобы она сама по себе, без дополнительных условий обеспечивает поражение Германии. Однако при этом забывается, что два фронта разделены пространственно и переброски между ними практически исключены. Напротив, занимающая центральное положение держава («воюющая на два фронта») может маневрировать войсками по внутренним линиям. Все это делает результат абстрактной войны на два фронта отнюдь не очевидным. Прекрасный пример в данном случае дает государство Израиль. Его противники по крайней мере в двух войнах (в 1967 г. и 1973 г.) обеспечили ему два фронта. Это не помешало армии обороны Израиля (АОИ) последовательно громить противников, маневрируя между Синаем и Голанами. Более того, коалиционная стратегия вынуждала арабов наступать даже не в невыгодных условиях.
Глава советской военной миссии Ворошилов, а тем более начальник Генерального штаба Шапошников прекрасно понимали, что с таким состоянием дел в области военного планирования, какое обнаружилось у союзников, «война на два фронта» вовсе не гарантирует успех коалиции. На этом этапе переговоры можно было бы и заканчивать. Но была сделана попытка добиться соглашения о коридорах для пропуска войск. Границы с Германией у СССР на тот момент не было. Когда звучат слова «коридоры через Польшу», то воображение может нарисовать исчерченную линиями с запада на восток страну. Однако в действительности коридоры запрашивались далеко на периферии Польши. Это был так называемый «виленский коридор» на северо-востоке и коридор через Галицию на юго-востоке. Строго говоря, «виленский коридор» проходил даже не по исконным польским землям. Вильно(Вильнюс) это, как мы знаем, столица Литвы. Территория этоа была приобретена Польшей в смутное время 1918-20 гг. Однако даже предложение советской стороны пройти по «виленскому коридору» и ударить по Восточной Пруссии не вызвало понимания. Восточная Пруссия давно была известна своими сильными укреплениями. В 1914 г. в борьбе за нее погибла армия Самсонова. Поэтому предложение относительно пропуска Красной армии к границам Восточной Пруссии было достаточно весомым и серьезным. Фактически СССР обещал тем самым заплатить за общее дело разгрома Германии немалую цену кровью. Однако польские фобии и простое упрямство не позволили выторговать даже это сомнительное достижение.
Сталин очень внимательно следил за переговорами военных миссий. По журналу посещений его кабинета в Кремле мы видим, что Ворошилов и Шапошников после каждого заседания отчитывались вождю о его результатах. Поэтому вскоре был сделан шаг навстречу немцам. Надо сказать, что инициатива последнего даже не шага, а прыжка к пакту принадлежит все же немцам. Резкий толчок развитию событий дала телеграмма Гитлера, адресованная лично Сталину, переданная 21 августа. Фюрер прямо заявил, что «является целесообразным не терять времени. Поэтому я предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Он имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия». Ответ из Москвы последовал по дипломатическим меркам молниеносно - через два часа. Сталин ответил: «Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву господина Риббентропа 23 августа».
Прибытие в Москву немецкой делегации советское руководство попробовало использовать в последней попытке реанимировать переговоры с западными военными миссиями. Видимо еще теплилась надежда, что план действий у союзников есть, но его скрывают. Но эти надежды быстро развеялись как дым. Ворошилову лишь осталось выразить сожаление о неудаче переговоров. Надо сказать, что условия приема военных миссий и германской делегации существенно различались. Дело было даже не в случайном обстреле «Юнкерса» Риббентропа и аляповатом немецком фланге на аэродроме. Достаточно ярко отношение СССР к германской делегации характеризует ее размещение. Почти полсотни человек свиты Риббентропа с трудом разместились в бывшем австрийском посольстве. Оно досталось немецким дипломатам в Москве «по наследству», после аншлюса Австрии. Напротив, англо-французскую делегацию поселили в одной из лучших московских гостиниц.
Еще одна черточка, характеризующая отношение Сталина к пакту с Германией это процедура его подписания. Он был подписан в том же кабинете, в котором шли переговоры. Никакой пышной церемонии не было. Почему этот договор назвали пактом? Обычно пактом называют международный договор, имеющий большое политическое значение. Такое название часто присваивают соглашениям в пропагандистских целях. Следует сказать, что если текст договора о ненападении в целом соответствовал предложенному советской стороной варианту. Секретный дополнительный протокол был предложен немецкой стороной. Вообще говоря, в первый раз слова о дополнительном протоколе появились в ходе немецкого зондажа еще в июле 1939 г. Тогда он предлагался как дополнение к экономическому соглашению.
Гитлер рассчитывал, что сообщение о подписании пакта в Москве заставит западные державы отступить. На следующий день после триумфального возвращения Риббентропа в Берлин фюрер отдал приказ на наступление на Польшу. Пушки новой войны должны были загреметь утром следующего дня, 26 августа. Колесики немецкой военной машины завертелись в нарастающем темпе. Немецкая абверкоманда доктора Херцнера получила задание заранее захватить Яблунковский перевал и не допустить взрыва тоннеля на дороге в Краков. Диверсанты просочились в горы сразу после получения в штабах приказа о наступлении.
Однако вопреки ожиданиям германской верхушки позиция Англии и Франции осталась незыблемой. Более того, в тот же час, когда Гитлер привел в движение свои войска, Галифаксом и польским послом Рачиньским в Лондоне было подписано соглашение о военной взаимопомощи. Первым струсил дуче. Получив известия из Лондона, Муссолини официально объявил о своем отказе участвовать в войне. Обескураженный фюрер отменил свой приказ уже в 20.30 того же дня. Злосчастная абверкоманда в горах стоп-приказа уже не получила. Рано утром 26 августа отряд выполнил задание - захватил перевал, охрана тоннеля была заперта в железнодорожном пакгаузе. К вечеру, не дождавшись прибытия частей вермахта, Херцнер и его люди были вынуждены уйти в горы. Если бы эта немецкая вылазка вскрылась, мировая война могла начаться совсем по-другому.
Собственно рассказы о том, что Пакт Молотова-Риббентропа стал спусковым крючком Мировой войны, должны были начинаться на этом эпизоде и на нем же заканчиваться. Никакого изменения позиций главных действующих лиц не произошло. Из Лондона Германии четко указывалось, что платой за вторжение в Польшу будет война с Англией и Францией. И Гитлер услышал это предупреждение, отменив приказ. Снова начался замысловатый дипломатический танец с обменом меморандумами, нотами, заявлениями и встречами с послами. Однако решение было уже принято. В ходе обсуждения плана войны с Польшей в Оберзальцберге еще 22 августа Гитлер говорил: «Англия и Франция примут контрмеры, и это следует выдержать. Развертывание войск на Западе начинается». К войне на два фронта фюрер был готов. Строго говоря, ситуация просто вернулась на исходные позиции апреля 1939 г., когда были подготовлены документы по плану «Вайс» - немецкому вторжению в Польшу. Потерпела крах как попытка Германии шокировать союзников пактом с СССР, так и попытка Англии и Франции напугать Германию декларативным союзническим соглашением со Сталиным без обязательств. Трудно сказать, готовы ли были союзники к полноценному военному союзу с СССР. Ответ, пожалуй, будет отрицательным. Главную роль здесь, пожалуй, играла недооценка военного потенциала Страны Советов.
В начавшейся 1 сентября 1939 г. войне очень быстро вскрылись те пробелы в планировании, которые обнаружились еще на московских переговорах. Осмысленной коалиционной стратегии, четкого плана действий у союзников и Польши просто не было. Более того, было потрачено время на совершенно бесполезный ультиматум Гитлеру. Война Германии была объявлена Англией и Францией только 3 сентября. Импровизированное наступление французской армии в Сааре уже ни на что повлиять не могло. Даже применение авиации было ограниченным. Страх бомбардировок, оказавший негативное влияние на решения Чемберлена в 1938 г., еще присутствовал. Поэтому англичане не спешили бросать в бой Королевские ВВС - они могли пригодиться для защиты метрополии. Все это сделало коллапс Польши столь стремительным, что польская кампания вермахта получила впоследствии название «рождение блицкрига». Рецепт успеха был достаточно прост: против Польши были сосредоточены превосходящие силы с оставлением на Западном фронте лишь относительно слабого заслона.
Следует отметить, что ни сам пакт, ни даже секретный дополнительный протокол к нему не накладывали на СССР никаких обязательств относительно вторжения в Польшу с целью помощи Германии. Сроки вступления войск в районы к востоку от демаркационной линии также никак не оговаривались. Строго говоря, секретный дополнительный протокол вообще не содержал никаких уточнений относительно необходимости использовать войска.
Когда 8 сентября последовало сообщение о выходе немецких танков к Варшаве, на следующий день были подготовлены приказы войскам Белорусского и Киевского округов «к исходу 11 сентября 1939 г. скрытно сосредоточить и быть готовым к решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника». Однако сообщение о захвате Варшавы оказалось преждевременным. В этих условиях ввод советских войск в «сферу влияния» был отложен. Советское руководство терпеливо ждало финала драмы. 6 сентября 1939 г. польское правительство перебралось из Варшавы в Люблин. Оттуда оно выехало 9 сентября в Кременец, а 13 сентября в Залещики - город у самой румынской границы. Типпельскирх утверждает, что польское правительство покинуло пределы страны уже 16 сентября. Однако по уточненным данным это произошло в ночь с 17 на 18 сентября 1939 г.
Впрочем, с точки зрения принятия советской стороной решения о вводе войск конкретная дата перехода польским правительством границы с Румынией значения не имеет. Советские войска получили приказ о наступлении 14 сентября т.е. еще в тот момент, когда польское правительство было еще в Залещиках. Однако немецкие войска уже продвинулись далеко на восток, вышли к Бресту и Львову. В 4.20 15 сентября Военный совет Белорусского фронта издал боевой приказ № 01, в котором говорилось, что «белорусский, украинский и польский народы истекают кровью [...] Армии Белорусского фронта с рассветом 17 сентября 1939 г. переходят в наступление с задачей - содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов и не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией. Ближайшая задача фронта - уничтожат» и пленить вооруженные силы Польши, действующие восточное литовской границы и линии Гродно - Кобрин».
17 сентября Красная армия вступила на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Ни о каком ударе в спину уже не было речи. Польская армия была разгромлена и даже в отсутствие советского вторжения она продержалась бы в лучшем случае неделю. Сопротивления продвигающимся на запад танковым бригадам и стрелковым дивизиям Красной армии практически не оказывалось.
Надо сказать, что реакция Запада была достаточно осторожной. Когда польский посол Рачиньский обратился к Галифаксу с вопросом, почему Англия не объявит войну СССР в соответствии с польско-английским договором, тот ответил: «Что касается советской агрессии мы свободны в принятии нашего собственного решения и решить, объявить ли войну СССР или нет».
В меморандуме для военного кабинета, написанном Черчиллем 25 сентября указывалось:
«Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25 и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует».
Было ли заключение пакта вынужденной мерой со стороны СССР? Ответ на этот вопрос, пожалуй, будет отрицательным. Непосредственная военная угроза со стороны Германии в августе-сентябре 1939 г. еще отсутствовала. Попробуем смоделировать альтернативные пакту сценарии развития событий. Советский Союз мог не заключать соглашений ни с Англией и Францией, ни с Германией. В этом случае мировая война началась бы 26 августа 1939 г., рейд отряда Херцнера вошел бы в историю спецопераций. Однако в этом случае уже к середине сентября немецкие войска вышли бы на линию советско-польской границы. Она в сентябре 1939 г. пролегала недалеко от Минска в Белоруссии, Новоград-Волынска и Шепетовки на Украине. Т.е. от промышленных и политических центров СССР их бы отделяло меньшее расстояние, чем в реальном 1941 г. Прибалтика, скорее всего, была бы занята войсками Красной армии во избежание появления немецких войск еще в мирное время под Нарвой и Псковом. Война пришла бы на территорию СССР ориентировочно в 1941 г. В активе выигрыш времени, в пассиве - сдвинутая далеко на восток по сравнению с реальным 41-м граница. Как мы помним, до Москвы в свое время немцы не дошли считанные километры.
Вторым вариантом было бы заключение военного и политического договора с союзниками без жестких условий (коридоры, обязательства) и детального планирования. Предотвратить разгром Польши в этом случае было бы вряд ли возможно. Даже удары советских самолетов вряд ли смогли бы остановить Гудериана на пути к Бресту. Прибалтика была бы занята с молчаливого согласия союзников опять же во избежание появления немцев под Нарвой. Красная армия мобилизуется, рабочие руки изымаются из промышленности, войска несут потери. Следующий раунд последовал бы летом 1940 г. Вермахт наносит удар по Франции. Верная союзническим обязательствам Красная армия переходит в наступление. В распоряжении немцев для размена времени на территорию - вся Польша. Максимум того, что могла бы достичь Красная армия обр. 1940 г. т.е. не имеющая ни КВ, ни Т-34, ни уроков Финской войны - прорыв в западную Украину и западную Белоруссию. Крупные массы БТ и Т-26 ждало бы беспощадной избиение из противотанковых пушек немцев. Примеры в изобилии дает 1941 г. Даже достижение линии Вислы представляется чересчур оптимистичной оценкой. Разгром Франции практически предопределен, а после него следует рокировка войск на восток. Вместо «Битвы за Британию» Вермахт и Люфтваффе обрушиваются на ослабленную боями Красную армию в Польше. В итоге ни выигрыша времени, ни благоприятного стратегического положения границы.
В таком раскладе третий вариант т.е. заключение пакта представляется меньшим из зол. Было выиграно как время, так и расстояние. Красная армия с 1 млн. 700 тыс. человек в августе 1939 г. выросла до 5,4 млн. человек в июне 1941 г. Войск получили на вооружение новую технику: самолеты и танки новых типов. Есть только одно «но»: «внезапное нападение». Красная армия в 1941 г. была упреждена в мобилизации и развертывании. Но в 1939 г. такой сценарий вступления в войну вряд ли даже рассматривался. В любом случае превосходство варианта «разгром в Польше в 1940 г.» над вариантом «сильная Красная армия, упрежденная в развертывании в 1941 г.» прямо скажем неочевидно.
Резюмируя вышесказанное можно сделать следующие выводы. Соглашение с Советским Союзом как Германией, так и Англией и Францией расценивалось как вспомогательное средство в проводимой ими политике. «Разменная карта» может быть, слишком сильное выражение, но реальное положение дел недалеко отстояло от этой хлесткой фразы. Считалось, что сам факт достижения самых общих договоренностей со Сталиным произведет нужное впечатление и воздействие на другую сторону. В одном случае это было соглашение о невмешательстве (пакт), в другом - союзнический договор или хотя бы односторонние гарантии. Практическое воплощение в жизнь военного соглашения с СССР с целью обуздания агрессора всерьез не рассматривалось. Одной группе противоборствующих государств (Италии и Германии) военный союз с Россией был просто не нужен, вторая (Англия и Франция) не была заинтересована в строго оговоренных обязательствах на военном поприще. Баланс сил пакт Молотова-Риббентропа как таковой не изменил. Военные реалии были таковы, что разгром Польши был предопределен. Если бы у союзников был четкий и реалистичный план действий на случай войны, а не только замысловатая система запугивания противника, то польское государство теоретически могло сохраниться. Впрочем, если бы детализированный план войны все же присутствовал, то и соглашение с СССР, так или иначе, состоялось бы.
Ошибкой Англии и Франции было нежелание рассматривать ситуацию «от войны». Именно это предопределило развитие событий как за столом переговоров в августе, так и на поле боя в сентябре 1939 г. СССР же с самого начала отстаивал позицию «от войны», но не был услышан. Сталин в итоге был поставлен перед выбором условий вступления в мировую войну. Для СССР пакт в военном отношении тем, чем стал для Англии Мюнхен 1938 г.: минимум годичной паузой на подготовку страны к войне. С позиций сегодняшнего дня вступление в войну в варианте «внезапного нападения» может показаться меньшим злом, чем постепенное втягивание страны в европейскую войну. Однако, во-первых, решения в августе 1939 г. принимались исходя из знания событий 1915 г., а не 1941 г. Во-вторых, здесь довольно сложно предсказать и рассчитать гипотетический сценарий войны с участием СССР в 1940 г. В отличие от 1915 г. у Германии уже были в руках инструменты «блицкрига». В любом случае, рассматривать пакт Молотова-Риббентропа как поворотный пункт европейской политики нельзя. Он определял лишь условия и сроки вступления в войну самого СССР. Все остальные события развивались ровно так, как их определяли правительства других европейских стран.
