Исповедь

Густой сладкий аромат роз, нагретых южным солнцем, волнами растекался по территории санатория.
Галина сидела на облюбованной ею скамейке. Мысли лениво рождали привычные картины: дом, муж, дети, его тяжелая работа, своя работа в консервном цехе. Привычные ей заботы – стирать, гладить, готовить еду, убирать, мыть – были однообразны и повседневны. Муж, видимо, увидел, что они – заботы – за годы наложили свой отпечаток на ее красивое лицо, натруженные руки. Хотя его Галюся по-прежнему успевала все сделать (она была в поре своего женского цветения), да только вот тонкие морщинки пролегли у губ и реже раздавался ее переливчатый смех. Тогда-то он принес ей путевку в санаторий и чуть ли не силой отправил туда.
Галине, привыкшей к другому ритму и образу жизни все здесь было в диковинку. За ней ухаживали, ей подавали, за ней убирали. Немного времени занимали массаж и ванны, а все остальные часы – полная свобода и безделье. Что с ними делать, Галина не знала. Нет, она видела, что другие не скучали, разбились на группки и парочки, весело проводили время. Но это не находило отклика в ее душе. Прошло уже больше недели, а она по-прежнему не нашла себе напарницы. Чтобы не оставаться в комнате одной (соседка все время пропадала где-то со своим временным другом), Галина уходила в парк и предавалась незатейливым мечтам.
Неожиданно то ли в полудреме, то ли наяву она услышала приятный голос:
- Не помешаю, если присяду рядом?
Галина открыла глаза и увидела женщину, которая в столовой сидела за соседним столом и тоже проводила время в одиночестве. Она была значительно старше Галины. На лице ее лежала затаенная печаль.
- Конечно, не помешаете. Садитесь. Здесь так пахнет розами. У меня дома тоже растут розы. Целых 200 кустов. Хотя бы без меня тля их не заела, - поделилась своей заботой Галина.
- А почему вы все одна и одна? – спросила женщина.
- Да непривычно мне все это. Дома я с утра до вечера в заботах. Замуж выскочила сразу после школы. Пошли дети… Две дочери и два сына. Муж мой рыбак, все время в море. Приходит домой уставший. Какие уж там для него домашние дела. Я работаю на рыбозаводе. Привыкла крутиться как белка в колесе. Молодая, здоровая. Только в последнее время что-то уставать стала… Муж путевку купил, чтобы я отдохнула… Вот я и отдыхаю. Не хочется мне ни суеты, ни курортных развлечений. Тихо, тепло, пахнет диковинными цветами…, - разоткровенничалась Галина, наверное, потому, что долго молчала. – Да и вы, я вижу, одна все время.
- Я?.. – незнакомка помолчала. – Расскажу вам историю своей жизни. Только она у меня длинная и сложная. Тогда все поймете…
Санатории мне не в диковинку. Я часто бывала в них. Муж у меня был председатель колхоза-миллионера, так что возможность была. И дети есть – сын и дочь.
Алеша мягкий, добрый, отзывчивый, но порой проявлял такую твердость, что не верилось, что это наш Алешка. Мы с мужем хотели, чтобы после школы в институт пошел, а он год на тракторе у отца отработал и в армию. Сказал, что учиться будет потом. Пришел из армии – новый сюрприз: жениться собрался. Невеста у него, оказывается, есть. Мы, конечно, хотели узнать, кто она. А она незаконнорожденная. Отца своего даже не знает. Раньше ведь это таким позором считалось. Как мы ни уговаривали сына – он сказал, как отрезал: «Для меня она единственная. Вы даже не захотели увидеть ее, а она у меня красавица и душа золотая». Тогда я в сердцах сказала: «Вон Бог, а вон порог! Больше ты нам не сын». Думала, что одумается. А он в чем пришел из армии, в том и ушел. Навсегда…
Доходили до нас слухи, что женился на той девушке, что дети родились. Но мы с мужем так и не видели внуков…
Всю любовь перенесли на дочь, хотя ей, как девочке, и так перепадало больше родительской любви и ласки. Баловали ее. Когда собралась замуж – дом построили, машину подарили. А уж ценных вещей – не перечесть! Золотые побрякушки очень любила, и мы не отказывали ни в чем. Вот и выросла эгоистка. Только о себе и думала. Теплых слов не слышали, заботы не видели от нее. Полная противоположность Алеше… Но она же у нас одна, как теперь мы считали. Все прощали. Но тут пришла беда, да какая беда…
Случилось это ранней весной, а она в тот год была затяжная, дождливая, холодная. Мужа вызвали в райком партии и напомнили в приказном тоне, что сев яровых должен быть закончен в указанные свыше сроки. Сколько он ни доказывал, что нельзя сеять в холодную грязь, слушать его не стали. Есть указание – выполняй!
Приехал он из района мрачнее тучи, все потирал левую сторону груди. А к ночи – обширный инфаркт. Спасти не удалось… Алеше не сообщили.
Осталась я одна, и такая тоска стала давить! Поняла, что здесь жить не смогу. Решила ехать к дочери. Все продала, собрала чемодан. А тут приходит дядя Миша, сосед (он нам как отец был), и спрашивает:
- Как решила деньгами распорядиться?
- Как? – говорю. – Отдам дочке, да и все.
- Да нет, Мария, не торопись. Она у тебя еще та штучка. Ты вот что сделай: скажи, что, мол, деньги у тебя украли на вокзале, и посмотри, что будет.
Послушалась я дядю Мишу, и мы потом с его женой, тетей Глашей, подпороли подкладку в пиджаке и целый вечер пришивали деньги с изнанки.
Ехала долго (дочь в другом районе живет). Устала, есть хочется. Доехала. В дом еще не вошли, присели на крылечко. Дочь не спросила, как добиралась, как себя чувствую, а сразу: что продала, за сколько продала… Тут я и говорю:
- Знаешь, дочка, беда у меня случилась: деньги на вокзале украли.
Что тут началось, чего я только не наслушалась! «Ты разиня, ты безалаберная! Привыкла жить за отцовской спиной!». И пошло-поехало…
В дом меня не пригласила, даже чаю не предложила. Бросила какое-то покрывало на деревянный диванчик на веранде…
Проплакала я всю ночь, а рано утром – чуть зарозовел восток – взяла чемодан и ушла из дома. А куда идти? Я знала, что Алеша живет в этой же станице. Но с какими глазами пойду к нему? Да другого выхода не было. Люди сказали, где он живет. Пошла… А ноги подкашиваются. Что я скажу? Как посмотрю в глаза ему и невестке? Что он ответит?
Нашла его домишко. Хатенка маленькая, старенькая, зато вокруг море цветов. Зову по имени. А он как раз на работу собирался. Увидел меня да как бросится навстречу! Обнимает, целует… Вижу, бежит ко мне молодая женщина.
- Мама, мама приехала! – раздался ее звонкий голос. Подбежала, прижалась к моей груди.
- Это моя Любаша, - тихо сказал Алеша.
Опустилась я перед ними на колени, прошу прощения, а слезы лицо заливают.
- Мама, мы очень рады, что вы к нам пришли, - щебечет Любаша. (Люди уже сказали.)
Тут на крылечке показались мои заспанные внучата. Девочка – копия отец, а малыш весь в мать пошел.
Спохватилась я, что гостинцев нет. Но мне опомниться не дали, в дом внесли вещи. Любаша чистое расшитое петухами полотенце подала, а сын чай греет, что-то на стол ставит. Сижу я, пью чай, со слезами смешанный.
- Мам, оставайтесь у нас. Мы вас так все годы ждали. И забудьте про все плохое. Все у нас будет хорошо.
От такого приема мне становилось все тяжелей и тяжелей. Как же я ожесточилась против сына и невестки? Как же родных внучат до сих пор не видела?
…Шли дни, недели. Ни разу сын не спросил про дом, про деньги.
- Я мужчина, должен семью обеспечивать. Теперь вот и Любаша (она у него Любаша да Любонька, живут в ласке, уважении) пойдет работать. А ты, бабулька, внучат будешь учить уму-разуму.
Но видела я, что хатка тесная, в доме ничего лишнего, мебелишка старая. А тут, возвращаясь из магазина, прочла объявление о продаже дома почти рядом с ними. Пошла посмотреть. Дом новый, красивый, большое подворье, сад ухоженный – одним словом, все замечательно. У хозяина узнала цену. Меня она устраивала. Оставила задаток. Сыну и невестке ничего не сказала. За пару дней оформила все документы на сына. А в воскресенье, когда оба были дома, взяла своих ребят и привела к новому дому.
- Он ваш теперь, дети. За вашу любовь и внимание, за то, что простили меня. И на мебель хватит, и машину купим.
Алеша и Любаша долго не могли поверить, во сне это или наяву… Мне выделили самую лучшую комнату.
…Прошел год. Пришел как-то Алеша и сказал, что на работе ему дали путевку в санаторий.
- Мам, это вам. Поезжайте отдохните.
- Нет, сынок, только после Любы. Она у нас великая труженица. Пусть она поедет, а я уж на следующий год.
Сын было запротестовал, но я видела, как благодарно вспыхнули его глаза. А теперь вот моя очередь настала, и я здесь.
Незнакомка умолкла. Галина, пораженная рассказом, тоже молчала. Она поняла, что это была исповедь. Сбросил человек с души камень, что мешал жить. Даже лицо посветлело у незнакомки.
- Мы с вами вечер провели, а не знаем, как зовут друг друга. Я – Мария Даниловна.
- А я Галя.
- Пойдемте туда, - кивнула головой Мария Даниловна в сторону танцплощадки, откуда неслись звуки музыки, слышались смех и веселье.
«Вот что значит очистить совесть, - опять мелькнула мысль у Галины. – Исповедалась – и на душе легко стало, к людям потянуло».
- А я так хочу домой! – вдруг сказала Галина, приостановившись.
- И я скорее всего здесь до конца не буду. Хочется к Алеше, Любаше, внучатам.

Зинаида Туманова