Охрименко Надежда Николаевна

[admin]

Охрименко Надежда Николаевна

ОХРИМЕНКО
Надежда Николаевна

Надежда Охрименко окончила МВТУ им. Н.Э.Баумана и народный университет имени М.И.Ульяновой. Член Союза писателей и Союза журналистов России,
член Международного Союза славянских журналистов, член Академии российской литературы. Автор пяти поэтических сборников. Награждена медалью «России верные сыны», памятным знаком «300 лет российской журналистике», Орденом В.В. Маяковского и другими литературными и общественными наградами.

[Nadegda]

Надежда Охрименко

МОСКВА МОЯ!

Москва моя, ужели это ты
Надела маску дамы заграничной,
Под нею спрятав милые черты,
Что создавали город поэтичный!?

В твоих глазах ищу я прежний взор,
Но нет его, в нём свет чужого мира,
А на устах, – который год подряд, –
След поцелуя доллара-кумира.

Другой народ по улицам идёт:
К невзгодам и лишениям привычный.
Теперь он, впрочем, вовсе не народ –
Электорат – точней и экзотичней.

Очнись, Москва! Сейчас не карнавал.
Рядиться так – постыдно и порочно.
…Но рядом чей-то голос прошептал:
- На ней не маска, к сожаленью, дочка!

[Nadegda]

Л Е Н И Н Г Р А Д
1
Это было чуть больше полвека назад.
Окружён был врагом город наш Ленинград.
Враг коварен и зол, он силён был и лют,
Но блокадники город врагам не сдадут.

Припев:
Ленинград, Ленинград, ты блокадой объят,
И тебя днём и ночью фашисты бомбят.
На голодном пайке, коченея в мороз,
Ты геройски блокадные дни перенёс.

2
Смерть бродила кругом, всюду голод царил,
Заходил в каждый дом. Город всё пережил.
Девятьсот страшных дней он блокаду терпел,
Он сдаваться врагу ни за что не хотел.

3
Из холодных и цепких смертельных когтей
Жизнь «Дорогою жизни» спасала людей,
Ведь со всех уголков необъятной страны
Поднялись на защиту Отчизны – сыны.

4
Сотни тысяч людей полегли здесь тогда.
Никогда не забудется эта беда!
Сколько б дней и веков
с той поры б не прошло,
Позабыт здесь не будет никто ни за что!

Припев:
Ленинград, Ленинград был блокадой объят.
Сотни тысяч могил нам о том говорят.
Одолев много бед, ты блокаду прорвал
И свободу в жестоких боях отстоял.

Надежда Охрименко

[Grenadier]

Л Е Н И Н Г Р А Д

Вспомнилось:

Павел Булушев «Баллада о резерве»:

Нам резерв из Ленинграда
Под началом старшины...

Воинство не для парада!
Ну кому они нужны
И на что они годны
Здесь, на острие войны?

Мешковаты, староваты,
Жизнью тертые ребята,
Молью траченный народ.
И в придачу к автомату
Каждый притащил лопату.
Не лопатку, а л о п а т у –
Хоть сейчас на огород.

Некудышный выйдет взвод.
Видно будет замполиту
С ними дел невпроворот.

Вышло всё наоборот.

Нам резерв из Ленинграда,
Из погибельного места –
Землеройная команда
С Пискаревского разъезда.

К службе т а м уже не годных
Под началом старшины
Их из тыла – к нам на отдых,
На передний край войны.

Не под силу им, где – тихо.
Взвод истерзан тишиной.
Им теперь для передыха –
Хоть какой, но только – бой!

Без промешки, с ходу прямо,
Без накачки-подготовки,
Чтоб плечом к плечу – стеной!
Серафимовские ямы,
Котлованы Пискарёвки
У резерва за спиной.

На передний край войны
Под началом старшины
Прибыла из Ленинграда
Похоронная команда –
Отдохнуть от тишины.

Агитировать не надо
И подталкивать не надо.
Им всё ясно без доклада:
За спиной у них – блокада...

Нам резерв из Ленинграда.
И хоть с виду старики –
Только в бой!
В огонь!
В штыки!

[Cliver F]

СПАСТИ СВОЮ МАМУ

Воспоминания ОХРИМЕНКО (Рыбаковой) ОЛЬГИ ИВАНОВНЫ, участницы трудового фронта, записанные и обработанные её дочерью – НАДЕЖДОЙ ОХРИМЕНКО, члену Международного Союза славянских журналистов

В июне 1941 года Оля Рыбакова закончила 8-й класс московской 494-й школы. После экзаменов, в конце июня, большинство ребят из класса, в том числе и Оля, вместе с классной руководительницей, Анастасией Васильевной Фёдоровой, собирались поехать на экскурсию в Ленинград. Настроение у ребят было прекрасное: уже девятиклассники, почти что взрослые. С радо-стью и с каким-то особенно приподнятым настроением все ждали эту поезд-ку.
Правда, обстановка в стране была не очень спокойная. Многие знали, что немецкие войска сосредотачиваются у нашей границы. Олин папа, под-полковник милиции, Иван Семенович Рыбаков (1897 г.р.), ещё в апреле был призван на военную переподготовку и находился в районе Себежа на Лат-вийской границе, что также вызывало волнение. Но молодость есть моло-дость. Не хотелось верить, что вот-вот может разразиться страшная война длиной в долгих четыре года. Но она разразилась.
Утром 22 июня, – где-то около девяти часов утра, – Оля выбежала из дома в магазин за хлебом. Навстречу ей идет одноклассник, Валя Иванов. Поздо-ровались. Он смотрит на Олю внимательно, как будто что-то хочет узнать по её выражению лица что-то очень важное и через минуту спрашивает: – Ты ничего не слышала по радио? – Нет. – На нас напала Германия. Сегодня в четыре утра бомбили Севастополь, Киев, Одессу... В 12 часов по радио будет выступать Молотов! Олю как громом ударило! В глазах потемнело, чуть не упала, поддержал Ва-лентин. Какой там хлеб! Она вихрем влетела на 5-й этаж, ворвалась в кварти-ру и закричала: – Война! Война! На нас напала Германия без объявления войны! Вклю-чайте радио – будет выступать Молотов.

Жильцы коммунальной квартиры находились на кухне (был выходной день). Все были огорошены её известием. Опомнившись, включили репро-дуктор. Ждали, плакали. Наконец услыхали заявление Заместителя Предсе-дателя Совнаркома СССР – Наркома иностранных дел Вячеслава Михайло-вича Молотова. Он рассказал о положении дел в стране после вероломного нападения фашистской германии на Советский Союз и призвал советский народ к сплочению и единению, чтобы изгнать германские войска с террито-рии нашей Родины.

Началось суровое военное время. Население Москвы внешне оставалось спокойным, производилась мобилизация призывников разных возрастов. Началась перестройка работы предприятий на военный лад.
Олина мама, Надежда Давыдовна Рыбакова, (1906 г.р.), была депутатом Пролетарского районного Совета. Ей была поручена организация команд экстренной помощи населению во время воздушных налётов на Москву.
В короткий срок с помощью 10-15-летней детворы были очищены от ненужных вещей и пыли все чердаки и подвалы, а также приведены в порядок бомбоубежища, находившиеся в подвалах многих домов. На крышах и в подвалах были поставлены бочки и ящики с песком, а также пожарный ин-вентарь, который висел и на стенах домов.
3 июля по радио выступил Иосиф Виссарионович Сталин. Он осветил положение дел на фронте и в тылу, указал, что нужно сделать, чтобы обеспе-чить победу, несмотря на то, что враг уже захватил Литву, значительную часть Латвии, западные районы Белоруссии и Украины. Над Родиной нависла серьёзная опасность. Сталин дал понять, что победу придётся добывать в тяжелейших условиях. В конце своего выступления он сказал: «Мы победим. Победа будет за нами!" Люди в это свято поверили.
От Ивана Семёновича известий не получали. Оля стала ходить в кру-жок МОПР (Международная организация помощи раненым), где училась оказывать первую медицинскую помощь. В ближайших корпусах за ней были закреплены два бомбоубежища, в которых она должна была оказывать по-терпевшим помощь.
Как хорошо ни готовились жители к воздушным налётам фашистов на Москву, первую воздушную тревогу встретили суматошно. А она произошла ровно через месяц после начала войны, глубокой ночью 22 июля. Оля спала, её мама была на работе. Услышав шум, она вскочила с постели, ничего не понимая. Руки дрожат. Диктор по репродуктору объявляет тревогу, она слы-шит, как громыхают наши зенитки. Страх необыкновенный. В квартиру раз-даётся звонок. Пожилой сосед открывает дверь, а там Олин одноклассник Володя Ладошин в сопровождении нескольких 12-летних ребят пришёл "спасать" свою симпатию. Кое-как Оля оделась, схватила санитарную сумку и со своими спасителями побежала в бомбоубежище. Люди, поднятые с по-стелей, бежали кто в чём и кто с чем: в трусах, босиком, с кошкой, с самова-ром…
Было очень страшно. Совсем рядом свистели пули. Казалось, что наступил конец света. Так, в страхе, прошёл первый налёт немцев на Москву. После второго и третьего налётов люди немного привыкли и стали смелее, без па-ники, приходить в нужное время в бомбоубежища, следить за порядком в подъездах, на чердаках и на крышах. Первыми на крышах всегда оказывались мальчишки 12-16 лет. Они тушили зажигательные бомбы с каждым налётом всё более умело. Сколько домов они спасли от пожаров! Иной раз на одну крышу падало до 50 зажигалок, но почти нигде не было загорания, а если оно и происходило, то тут же его гасили всё те же мальчишки.

В первых числах августа Иван Семёнович вернулся домой. Войну он встретил с товарищами на реке Себеж, рядом с латышской границей. Две не-дели они участвовали в боях. В этом районе, как я уже говорила, они оказа-лись в связи с учебной переподготовкой. Несколько месяцев назад за свою безупречную честность Иван Семёнович Рыбаков был назначен начальником ОБХСС Сокольнического района, а до этого назначения он много лет работал следователем по особо трудным делам на Петровке, 38. Как сотрудник милиции, Иван Семёнович имел бронь, и его семья успокоилась, что теперь он будет работать в Москве, но в конце августа Олин папа сообщил, что от-казался от брони и уходит добровольцем на фронт. Иван Семенович был убеждён, что его место на фронте, так как являлся офицером запаса, ведь он воевал с немцами ещё в Первую мировую войну, в 1916 году, когда был при-зван в царскую армию со своей родины – Латвии. В начале 1917 года под станцией Лида остаток их роты был взят немцами в плен. Пленных заперли в сарай, а утром должны были расстрелять. Однако ночью, сняв часовых, они смогли бежать. В том же, 1917-ом году двадцатилетний Иван Семенович Ры-баков перешёл в Рабоче-крестьянскую армию и сражался против «беляков» за советскую власть. В 1922 году он был направлен на работу в московскую милицию, в уголовный розыск. Иван Семёнович работал и учился в Юриди-ческом институте на улице Герцена, поэтому Оля видела папу редко, да и то по утрам или поздними вечерами.
В конце августа 1941 года Оля со своей мамой проводила папу на фронт.

Почти все одноклассники за лето эвакуировались в Среднюю Азию, но те, кто остался в Москве, явились 1 сентября в школу. Занятия длились только неделю. Через неделю ученикам сообщили, что занятий больше не будет, что они должны определиться со своей дальнейшей судьбой сами: ид-ти ли работать, или, всё-таки, где-то учиться. Оля, которой ещё не исполни-лось шестнадцати лет, пошла в техникум при автомобильном заводе им. Ста-лина (ЗИС). Позже, после смерти И.В.Сталина, этот завод был переименован в завод имени Лихачёва (ЗИЛ). Олю взяли сразу на второй курс, но учиться и там не пришлось, так как всех учащихся отправили в район города Химки для рытья окопов и установки противотанковых «ежей». В это время на Москву совершались частые налёты фашистской авиации. Бомбили и днём, и ночью по несколько раз в сутки. При виде приближающихся самолётов люди поначалу прятались в своих же вырытых окопах, но потом освоились и стали по звуку различать тяжёлые бомбардировщики от «Мессершмиттов» и, не боясь, что с самолётов последует пулемётная очередь, или полетят бомбы, продолжали работать, так как бомбы и пули немецкие лётчики берегли для Москвы и москвичей.
Рыть окопы и ставить надолбы – было очень тяжело, ведь работали там, в ос-новном, девушки и женщины, но никто не жаловался. Сентябрь был холод-ный и дождливый. На эти работы, не имея ничего другого, Оля ходила в бо-соножках, обутых на шерстяные носки, так как обмундирование (сапоги, ватные куртку и штаны) ей, как и многим другим, ещё не успели выдать. Че-рез 18 дней с температурой 40 градусов девушку отправили домой. Тогда за-болело сразу около тридцати человек. После длительного выздоровления Оля пошла учиться на ускоренные (шестимесячные) курсы медсестёр, надеясь попасть скорее к папе на фронт.

Октябрь для Москвы был очень тяжёлым. Большая часть заводов, фабрик, институтов, учреждений эвакуировались на восток. Школы и интернаты так-же эвакуировались. Жителей Москвы осталось мало. Бомбёжки продолжа-лись. На Москву всё падали и падали фашистские бомбы, а так как район, в котором жила Оля, был рабочим районом (Пролетарский), заводов на его территории было много, то и бомбили его, пожалуй, сильнее, чем другие районы Москвы. Но наши зенитчики хорошо защищали Москву.

Несмотря на наше ожесточённое сопротивление, немцы подходили к столице всё ближе и ближе. Была слышна артил¬лерийская канонада. Недалеко от Тушина был сброшен немецкий десант. Среди населения началась паника. Жители микрорайона, где жила Оля, в эти дни ждали по местному радио (от завода ЗИС) сообщение об эвакуации. Её планировалось осуществлять по шоссе Энтузиастов. Завод, чтобы он не достался фашистам, планировалось взорвать. Но до этого, к счастью, дело не дошло. Однако шоссе Энтузиастов всё равно заполнилось бегущими людьми. Там царили шум и гам. Люди двинулись на восток в сторону города Горького.

20 октября по радио выступил первый секретарь МК и МГК ВКП (б)
А.С. Щербаков. Он сказал, что Красная Армия оказывает приближающимся к Москве гитлеровцам героическое сопротивление, но над Москвой нависла угроза. Призывал жителей столицы соблюдать выдержку и дисциплину, не верить паникёрам и провокаторам.
А враги, между прочим, в том числе – «свои», не дремали. Они портили станки, оборудование, подрывали цеха, разрушали в Подмосковье радиостанции (в Томилине, например). Этих гадов быстро ловили, и расправлялись с ними быстро.

20 октября Государственный Комитет Обороны (ГКО) объявил в Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
Оля и её мама с волнением ждали весточку от Ивана Семёновича. За это время от него пришло с фронта всего только два письма. Это было где-то в сентябре. Наступило тягостное молчание, самое тяжёлое для родных и близ-ких. Наконец, в конце октября, они получают телеграмму, и не с фронта, а из глубокого тыла, из Пензенской области, где, – как позже они узнали, – Иван Семёнович Рыбаков формировал полк. В своей телеграмме он сообщал, что в ближайшие дни снова отправляется на фронт.
Несмотря на осадное положение Москвы, 7 ноября на Красной Площади состоялся традиционный военный парад, с которого бойцы уходили сразу на фронт. Среди них, как позже узнала Оля, был и её папа. Дивизия Ивана Се-мёновича Рыбакова, как и другие, прямо с парада вступила в бой на Можай-ском направлении.
Надо сказать, что зима в том, 1941 году, пришла очень рано. Снег лёг ос-новательно уже в начале ноября. Завернули сильные холода. Для немцев рус-ская суровая зима стала настоящим бедствием: они были одеты не по-зимнему. Наши бойцы, к счастью, были одеты в тулупы, ушанки, валенки.

В ноябре Москва ещё больше посуровела. Повсюду военные, значительно больше в небе стало аэростатов, а на крышах домов появилось больше зе-нитных установок. Москва приняла грозный оборонительный вид. Налёты немецкой авиации происходили всё чаще и чаще. С каким остервенением враг жаждал разрушить Москву с воздуха, но наши «ястребки» бесстрашно встречали «мессершмиттов», вступая с ними в воздушные бои. Часто, затаив дыхание, Оле с окружающими людьми приходилось наблюдать за такими боями и радоваться до слёз, когда видели горящие падающие «мессеры». Эти бои происходили в районе Тушина, но их было видно и в Пролетарском рай-оне… На Москву продолжали падать бомбы.
Были случаи, когда бомбы весом в 200-500 кг., сброшенные на завод им. Сталина, не разрывались, так как были начинены не взрывчаткой, а песком или опилками. Внутри этих бомб находили записки: «Мы с вами. Германские
патриоты». Многим жителям Пролетарского района запомнился случай, (это было ещё в августе), когда бомба весом в две тонны упала недалеко от недо-строенной станции метро «Автозаводская», в шахтах которой пряталось большое количество людей. Бомба не разорвалась, но удар был такой силы, что среди прятавшихся людей началось смятение.

Ноябрьская зима лютовала. К Москве из Сибири подошла конница Дова-тора, а из Казахстана – дивизия генерала Панфилова. Не выдержал немец ни лютых Морозов, ни натиска наших войск. Немец дрогнул, и 6 декабря 1941 года попятился от Москвы. Сколько было радости и слёз! Уж теперь-то все поверили, что победа будет за нами.
Оля по-прежнему ходила на курсы медсестёр. Её мама, оставаясь депута-том Пролетарского района, работала очень много. В январе 1942 года им вы-пало огромное счастье: на целых двое суток Иван Семёнович приехал по де-лам в Москву. Находясь на излечении в Нарофоминском районе, он добро-вольно вызвался раздобыть в Москве медикаменты для местного медсанбата. После боёв под Москвой у него была обморожена нога. Когда поздними вечерами он приходил домой, то очень много говорил со своей дочкой. Го-ворил как со взрослой. Просил Олю беречь маму и всегда оставаться достой-ным гражданином своей прекрасной Родины, за которую отдают сейчас свои жизни сотни и сотни тысяч советских граждан. Рассказывал о боях, в которых участвовал. Он был, как тогда показалось Оле, почти уверен, что ему не уда-стся вернуться домой после войны. Дело в том, что Иван Семенович был командиром стрелкового полка, а немецкие снайперы выбивали наших ко-мандиров в первую очередь. На всю жизнь Оля запомнила те разговоры с па-пой, его пожелания и напутствия. Отец был для дочери идеалом, она стара-лась во всём ему подражать.
Тогда Оля с мамой видели его в последний раз.

В апреле 1942 года они получили на него похоронку, в которой было сказано, что подполковник Рыбаков Иван Семёнович погиб в районе Красный холм Смоленской области 2 февраля 1942 года, но в похоронке не было указано места, где его похоронили, то есть похоронка была какая- то неполная. Оля с мамой делали запросы, но ответы получали такие же, как и в извещении о смерти. Через некоторое время одна женщина из Пензы им со-общила, что в том бою многие офицеры и солдаты были взяты в плен и вывезены в Южную Баварию, где и были вскоре расстреляны. Это было похоже на правду…
Сутки за сутками, месяц за месяцем в горе, в труде, в заботах и в недое-дании шло военное время.

Наконец Оля окончила курсы медсестёр, и семь девушек с этих курсов, в том числе и Оля, были направлены на работу в 65-ю районную поликлинику, при которой находились: донорский пункт, женская консультация, детская поликлиника и детское больничное отделение («детская больничка», как её называли медработники). В «детской больничке» находились дети с инфек-ционными заболеваниями не только москвичи, но и те детишки, которых привозили с фронтовых, так сказать, дорог. С этими больными детишками и стала работать Оля. Одновременно новых медсестёр поставили на учёт в 52-ом мед. участке, куда входил и эвакогоспиталь. Таким образом, девушки ста-ли ещё и бойцами СПМ (стационарный пункт медицинской помощи). В эва-когоспиталь поступали тяжелораненые бойцы, чаще всего с поражением спинного и головного мозга. Молодым медсестрам, часто приходилось раз-гружать вагоны с такими ранеными, а также дежурить в этом госпитале, ино-гда по двое суток подряд. Работа по разгрузке раненых была очень тяжёлая, но никому и в голову не приходило жаловаться даже между собой.
Однажды после разгрузки вагона с ранеными Оля, проходя мимо хирургиче-ского отделения, увидела там суету. Взволнованно суетились начальник до-норского отделения, начальник санитарного поезда, врачи, медсестры. Де-вушка, видя такое, спросила, что случилось. Оказывается, привезли бойца, раненного в грудь, потерявшего много крови, который, – если срочно не сделать прямое переливание крови, – скончается. Кровь для бойца требова-лась 1-й группы, а в данный момент такой крови в госпитале не было. Её не оказалось и у тех, кто хотел помочь бойцу. Оля предложила проверить свою кровь. У неё взяли пробу крови, и оказалось, что она подходит. Девушка ещё несовершеннолетняя, поэтому врачи начинают с ней советоваться. Конечно, она согласна, согласна на прямое переливание. Так Рыбаковой Оле удалось спасти жизнь молодому лейтенанту, имя и фамилию которого, она, к сожале-нию, даже не узнала…
Как бойцу СПМ ей иногда приходилось выезжать во время воздушных тревог на места, где были сброшены бомбы. Она видела, как снимали людей с разбитых домов, как у рухнувших домов на уцелевших лестничных клетках стояли люди. Этих людей снимали пожарные команды. Потерпевшим тут же оказывалась первая медпомощь, а сильно пострадавших доставляли в боль-ницу, или в госпиталь.
Так тянулось военное время.

Никогда не забыть Оле 16 сентября 1942 года. Это был день рождения мамы. В тот день Оля работала в детском отделении (она частенько там ра-ботала, когда не было санитарных поездов). Главврач отпустила её порань-ше, потому что Оля должна была отвезти документы в школу №16 (в Дег-тярном переулке), так как с 1-ого октября мечтала продолжить учёбу экстер-ном: за 9 месяцев окончить 9-й и 10-й классы. Стояло бабье лето. Было хо-рошее настроение. Оля забежала домой за документами и увидела, что в комнате у стола стоят два незнакомых капитана, а её мама, поникшая, сидит на кровати. Оля ничего не понимает. Военные ей сообщают, что её мать, На-дежда Давыдовна Рыбакова, арестована, и что сейчас они её увезут для выяс-нения виновности её или невиновности. Военные роются в документах, письмах, бумагах. С Олей и Надеждой Давыдовной почти не разговаривают, но и не грубят. Потом сказали, чтобы они не волновались, что, возможно, всё будет хорошо. Большую часть писем и бумаг военные взяли с собой, в том числе и письма с фронта. Надежду Давыдовну увезли в чёрной "Эмке". Оля проводила маму до машины в полной растерянности и всё же с надеждой, что произошла какая-то ошибка. Она знала маму, как честного и справедливого человека, ведь, будучи депутатом Пролетарского районного Совета, она всегда защищала интересы людей. Была, как и её муж, патриотом своей Ро-дины, свято верила Сталину. Но маму увезли. Оля осталась одна... Она долго сидела на диване, застывшая и отупевшая от горя. Сидела без слез, не пони-мая и не веря тому, что произошло. Родители всю жизнь говорили о долге, о чести, о верности Родине. Мама всеми силами помогала фронту. Она была также Председателем комиссии здравоохранения района. Проверяла госпи-тали, больницы, наводила там порядок, помогала раненым и их семьям, по-могала улучшать жилищные условия раненым, вернувшимся с фронта (инва-лидам). И вдруг – враг народа...
Дочь не поверила в эту клевету! Не поверила, потому что такого в её семье быть не могло! С первого дня маминого ареста у Оли начались скитания по выяснению причины ареста её мамы.
Жизнь круто изменилась. Оля осталась одна. Маму поместили в тюрь-му "Матросская тишина". Дочь носила ей передачи, но их не принимали. Ох, как было тяжело тогда юной девушке, но надо было брать себя в руки. С 1-го октября Оля, несмотря ни на что, пошла учиться экстерном в школу. Это бы-ла большая победа над собой. А в ноябре к ней пришли мамины подружки-завистницы и довольно радостно сообщили, что только что состоялся суд, на котором они выступали свидетельницами и что военным трибуналом её мама осуждена по статье 58 УК РФ как изменница Родины, что её приговорили к 7 годам лишения свободы с конфискацией имущества. Этих маминых «подру-жек» было четыре или пять. Все они были в хорошем настроении, как будто пришли к Оле не после закрытого суда, а после увеселительной прогулки. Сообщили о вынесенном маме приговоре, не скрывая своей радости, скорее хвастались своей победой. А Оля-то ждала, что вот-вот маму отпустят, пото-му что ей на все её вопросы отвечали: "Суда ещё не было". Но дочь по-прежнему верила в невиновность своей мамы. О суде Оле никто не сообщал, да если бы и сообщили, присутствовать там дочь не имела права, так как суд был закрытым. Там могли присутствовать только свидетели.

В конце ноября Надежду Давыдовну Рыбакову отправляли по этапу в Ярославскую область на лесоповал. У её дочери, наконец-то, приняли пере-дачу с тёплыми вещами и продуктами, которую удалось собрать, благодаря родственникам и друзьям.
Осуждённым писать письма запрещалось, но приблизительно через ме-сяц Надежде Давыдовне удалось переслать дочери письмо, в котором она во всех подробностях сообщала обо всех обвинениях, предъявленных ей, назы-вала поименно тех людей, кто сделал на неё ложный донос. Сообщала, что однажды на сессии райсовета она выступила против одного депутата – Председателя жилищной комиссии т. Куртова, который улучшал жилищные условия не инвалидам, вернувшимся с фронта, а своим родственникам и зна-комым. Сообщила, что среди доносчиц-свидетельниц была сестра того само-го т. Куртова и те завистницы, которые приходили к Оле радостные после суда. Картина для дочери прояснилась. Она стала писать во все инстанции, начиная с Московской Военной Коллегии. Ответы отовсюду были одинако-вые: "С людьми, осуждёнными по ст. 58 УК РФ, будут разбираться после окончания войны". Оля обратилась в Президиум Верховного Совета СССР, записалась на приём к Михаилу Ивановичу Калинину. Очень волновалась, когда пришло время идти на приём к самому "Верховному Старосте". Пошла. Оказалось всё совсем не страшно. М.И. Калинин принял её очень доброжела-тельно. Олю от него отделял изогнутый стол-барьер. В углу помещения си-дела машинистка-стенографистка. Михаил Иванович посмотрел на юную де-вушку внимательными умными глазами, потом прочитал бумагу, которая лежала перед ним, и сказал по-отечески: – Дочка, ты пришла не по адресу. Я не могу помиловать твою маму, так как на суде она не признала себя виновной. За что миловать, если она не счи-тает себя виновной? Тебе надо подавать жалобу в Военную Коллегию Вер-ховного Суда СССР. Михаил Иванович ласково сказал ей, что, если человек невиновен, то там, –
в Военной Коллегии Верховного суда СССР, – обязательно должны разо-браться.
Так у Оли снова появилась надежда.

Не один раз Рыбакова Оля ездила в Верховную Коллегию Суда СССР, где юную девушку очень тепло принимали в приёмной офицеры в звании капи-танов или старших лейтенантов. Называли её дочуркой, но говорили всегда од-но и то же: "Зря подаёшь ты все эти запросы с просьбой о рассмотрении мами-ного дела, так как дела по 58-й статье сейчас не разбираются". На 10 запросов в Военную Коллегию Верховного Суда СССР Оля получила 10 отказов. Было больно, горько, обидно, так как девушка была уверена в маминой невиновно-сти. Почти сразу после суда к ней домой пришёл пожилой мужчина конфи-сковывать имущество. Он отнёсся к девушке по-отечески и взял у Оли только одну кровать с матрацем, сказав, что новую кровать ей купит муж, когда она бу-дет выходить замуж. Пожалел он её, да и брать у Оли было особо нечего. Она с родителями всегда жила скромно.

Девушка продолжала работать и учиться экстерном в школе, которую окончила в июне 1943 года и, продолжая работать медсестрой, в сентябре ме-сяце поступила на вечерние курсы судей при Моссовете. Уж очень хотелось ей поскорее стать судьёй, чтобы вызволить маму из заключения. Но через месяц (где-то в октябре месяце) при МГУ открылся юридический факультет, и она свободно, без экзаменов, перешла на вечерний факультет. Все врачи, с которы-ми работала Оля, очень сожалели о выбранном ею пути, так как считали, что её призвание – быть врачом. Периодически приходили письма от мамы, в которых та сообщала о том, что работает на лесоповале, что условия очень тяжёлые. И в каждом письме (естественно, они отправлялись нелегально) мама просила дочь не верить в её виновность.

Итак, Оля работала и училась на юридическом факультете МГУ. Узнав про историю её мамы, там-то ей вскоре подсказали написать письмо в Приёмную Молотова ( как будто бы там хорошо разбирают письма), а также посоветовали одновременно написать в газету "Правда". Так Оля и сделала. Написала корот-ко, что ходатайствует за маму уже второй год, зная, что она ни в чём не винова-та, и просила ответить, в чём же её вина. Если на самом деле её мама является врагом народа, то она – как дочь – готова от неё отречься. Написала и отпра-вила. Дней через 10-12 постучали в дверь. Оля лежала больная. В комнату во-шёл высокий мужчина средних лет. Представился корреспондентом газеты "Правда". Показал удостоверение. Он приехал по её письму, попросил собрать все мамины документы и заметки из газет, где о ней писали, как о депутате. Много и подробно расспрашивал Олю обо всём, что ей известно по этому делу. Выслушал, забрал документы и ушёл, сказав, что ответ будет недели через две-три в Коллегии Верховного Суда СССР, куда Оля и отправилась через три не-дели со своим одноклассником, Володей Панкратовым, так как боялась ехать туда одна. В приёмной Коллегии Олю Рыбакову знали уже все офицеры. Под-ходит она к окошку, где дают справки. С ней ласково здоровается капитан: – А, дочурка пришла. Тебе, наконец-то, есть ответ. Он подаёт Оле узкий длинный конверт. Она берёт его. Руки дрожат. Ис-пытывая необыкновенное волнение, Оля берёт конверт дрожащими руками. Хочет его открыть, но нечаянно разрывает пополам. Капитан делает замечание, что с такой почтой надо обращаться серьёзно. Оля складывает две половинки конверта и, не успев их прочитать, теряет сознание. Володя подхватывает её. Вскакивает капитан. Вдвоём ведут девушку к деревянному диванчику, усажи-вают. Она приходит в себя, начинает что-то различать и соображать. Второй офицер подаёт ей стакан с водой. Капитан берёт из её рук конверт с письмом, зачитывает его вслух, обнимает Олю за плечи и говорит: – Ну, что же ты плачешь, – радоваться надо. Твоя мама освобождена и скоро будет с тобой. Оля окончательно пришла в себя. Смеялась и плакала одновременно, и с ней вместе радовались военные, которые два года были свидетелями её хождений в Коллегию Верховного Суда и которые всегда успокаивали и искренне сочув-ствовали девушке. Военные склеили разорванное письмо-ответ, пожелали Оле счастья, и она, счастливая, с Володей отправилась домой. Оля прощалась с офицерами из Приёмной Коллегии, не думая, что придётся с ними встретиться ещё раз.
Прошёл месяц, а её мама не возвращается. Дочь с волнением снова отправляется в Коллегию Верховного суда СССР. Записывается на приём к Председателю Военной Коллегии Верховного Суда СССР, генерал-полковнику Лурье. День был приёмный, и через какое-то время её впустили в кабинет самого Лурье. Кабинет огромный, красивый, рабо-чий. За большим столом сидит человек в генеральской фор-ме. Оля робко останавливается в дверях. Генерал выходит из-за стола и идёт ей навстречу. Он оказался маленького роста, но очень добрым. – Что у Вас? – спрашивает генерал. Оля ему объясняет, что прошёл месяц, как освободили маму (показывает склеенное письмо-ответ), а мама не вернулась. Лурье внимательно читает и, прочитав письмо, смотрит на девушку и по-отечески говорит ей: – Ну, что Вас не устраивает? – Очень долго нет мамы. Тут-то он ей и объяснил, что этот процесс проходит поэтапно, что она не должна волноваться и что мама её обязательно вернётся.
Так оно и произошло: Олина мама вернулась уже через несколько дней. Оля была на работе. О возвращении мамы девушке сообщила соседка, по-звонив в больницу. Конечно, её отпустили с работы. Оля летит домой, как на крыльях. Влетает в комнату и видит свою родную, маленькую, худющую и слабенькую мамочку. Объятия, слезы, радость. Это было в конце ноября 1944 года.
Только благодаря человеческой злобе и зависти Надежда Давыдовна Рыбакова находилась в заключении бесконечно долгих два года. Можно было бы подать в суд на лжесвидетелей, а также на судью, благодаря которому был вынесен суровый приговор, несмотря на то, что в деле отсутствовал со-став преступления. Можно было наказать всех виновников этого преступле-ния, но Оле с мамой было тогда не до этого.
Вскоре Надежда Давыдовна Рыбакова (Апанасенко) была восстановлена во всех правах. Она прожила долгую и честную жизнь, свято веря в спра-ведливость социализма и в Великого Сталина.
С того памятного для дочери и её мамы дня до окончания войны оста-валось полгода. Советская Армия громила фашистов на всех фронтах. За долгие годы войны советский народ проявил небывалый в истории человече-ства героизм, потому что он свято верил в своё светлое будущее, которое раскрывала перед ним Советская власть.

[Cliver F]

ЛЕНИНГРАД - песня

Аудиофайл (wav) - http://forums.vif2.ru/attachment.php...5&d=1418309705

[Cliver F]

Фото-, аудио-, видео- материалы

Бородинское поле - Надежда Охрименко (2012)
http://forums.vif2.ru/attachment.php?attachmentid=20471

Устный журнал "Ветеран журналистики". Авторские стихи читает поэтесса Надежда Охрименко. 15 января 2009 г. -
http://youtu.be/fkl_1mfSOrs

[Cliver F]

«…БРОНЯ КРЕПКА И ТАНКИ НАШИ БЫСТРЫ…»

Листаю семейный фотоальбом. Вглядываюсь в фотографии, более полувековой давности. Родные, любимые лица. Сколько в них обаяния, тепла и красоты! Все они – представители поколения, на долю которого выпала честь строить, защищать и восстанавливать великое дело социализма.
Сколько пришлось пережить на своём веку поколению наших отцов и матерей, дедушек и бабушек, беззаветно любящих и любивших свою Родину! Как же их мало осталось сегодня с нами!
Как же горько терять каждого из них, из поколения атлантов, навсегда вошедшего в великую историю нашей страны! Мы, следом идущие, любим, помним и никогда не забудем ВАС, ВАШИ подвиги и ВАШИ дела! Низкий поклон ВАМ, павшим, умершим и живым!

* * *

Я родилась в семье военнослужащего (кадрового офицера, участника Великой Отечественной войны, участника Парада Победы), поэтому – ордена, медали, военная форма и память о войне – были для меня с детства привычным явлением. Обычным было и то, что по праздникам к нам приходили папины друзья. Это были танкисты-однополчане или те, с которыми он учился в Военной Академии Бронетанковых войск им. И.В. Сталина. Моя детская память сохранила эти воспоминания, начиная с 1952 года, когда папа был старшим преподавателем в Военной академии им. М.В. Фрунзе. Навсегда запомнилось их пение. Папа очень хорошо пел (он родом с Украины, а украинский народ – народ певучий), поэтому, чаще всего зачинателем песен был он. Очень любили петь песни на слова Бориса Ласкина и музыку братьев Покрасс: «Три танкиста» и, конечно же, «Марш советских танкистов», где есть такие слова: «…Броня крепка, и танки наши быстры…». Тогда, когда папа и его друзья пели у нас дома военные песни, они вставали плечом к плечу, глаза их загорались в те минуты особенным светом. Чувствовалось, что в их памяти проносились в эти минуты военные годы чудовищной войны с фашистской Германией и те страшные бои, из которых они вышли настоящими героями-победителями.

Об этих боях и напишет папа в своих воспоминаниях в 1983 году, когда с описываемых им событий пройдёт сорок лет и когда оставшиеся в живых однополчане соберутся на свою встречу в освобождённом ими белорусском городе Речице, где в центре города на постаменте стоит танк 1-ого Донского танкового корпуса генерала Панова. Напишет сдержанно, сжато – как доклад. Не умели люди, ковавшие Победу, пустословить, тем более не занимались самовосхвалением.

Итак, слово предоставляю своему папе.

1943 г.

1945г.

1945 г.

1985г.

ВОСПОМИНАНИЯ
ОХРИМЕНКО Николая Фёдоровича

гвардии полковника, участника Парада Победы 1945 года (майора, начальника штаба 17-ой гвардейской Орловской танковой бригады 1-ого гвардейского Донского танкового корпуса 1943 г.)

10 ноября 1943г. общевойсковые части и соединения 48-ой и 65-ой армий Белорусского фронта, занимавшие плацдарм южнее г. Лоева на западном берегу Днепра, перешли в наступление.
Наша, 17-ая гвардейская Орловская танковая бригада 1-ого гвардейского Донского танкового корпуса получила следующую боевую задачу:
– во взаимодействии с общевойсковыми частями и соединениями завершить прорыв обороны противника северо-западнее г. Лоева и, войдя в прорыв, стремительно наступая в северо-западном направлении, «перерезать» железную дорогу у станции «Демехи», что западнее белорусского г. Речицы;
– организовав в этом районе оборону, во взаимодействии с партизанами, не допустить подвоза к линии фронта резервов или эвакуации войск противника, военного и награбленного немцами имущества;
– не допустить вывоза советских граждан в Германию.

Организовав разведку и взаимодействие с войсками, прорывающими оборону, с авиацией и конницей, наша бригада с утра 10 ноября 43г. по наведённым понтонным мостам (в районе г. Лоева) переправилась через Днепр и продолжала двигаться к участку прорыва.
Выдвинувшись в район боя общевойсковых частей, до подхода батальонов мы с командиром бригады уточнили обстановку и взаимодействие на местности, а также маршруты их выхода и участки развёртывания. При подходе танковых батальонов к линии фронта, уточнили боевые задачи, направления, рубежи развёртывания и сигналы взаимодействия с артиллерией, пехотой, конницей и авиацией.
Подойдя к линии фронта, танкисты сразу развернули свои батальоны (1-ый и 2-ой) и вступили в бой вместе с передовыми стрелковыми частями.
В течение 1,5 – 2 часов боя удалось прорвать оборону противника на участке шириной 300-500м. и наши танки устремились в эту «горловину». Под прикрытием стрелковых частей, огня артиллерии и при поддержке авиации наша танковая бригада, почти без потерь, быстро вышла в тыл противника и,
свернувшись в походные колонны, на ходу начала уничтожать очаги сопротивления.
Примерно в 6-8км. от железнодорожной станции «Демехи» мы встретили упорное сопротивление армейских тыловых частей противника, занимавших на пути опорный пункт «Волчье». Развернув в боевой порядок большую часть сил, одним танковым батальоном бригада продолжила наступление и вскоре захватила вышеуказанную станцию, где, как оказалось, находился эшелон с советскими и польскими молодыми женщинами и девушками, подготовленный фашистами к отправке в Германию. Когда удалось освободить пленниц, их радости и благодарности не было конца. Счастливые и плачущие, они обнимали нас, как самых дорогих людей. Большинство из них были очень юные девушки, почти девочки.…
К утру следующего дня танкисты овладели опорным пунктом «Волчье», где было уничтожено до 200 немецких солдат и офицеров, несколько десятков их неисправных танков, 50-60 автомашин. Были уничтожены склады запчастей и продовольствия.

Наша 17-ая гвардейская Орловская танковая бригада, «оседлав» железную дорогу, заняла круговую оборону.
Связавшись с партизанскими подразделениями, мы организовали с ними взаимодействие и разведку противника. Кроме этого, оказали партизанам помощь вооружением, боеприпасами и продовольствием.

Никогда не забудутся фашистские зверства, которые совершались в районе г. Лоева и других районах Белоруссии: вдоль дорог висели десятки повешенных партизан и заложников – мирных жителей. Это вызвало у наших бойцов ещё большую ненависть к немецко-фашистским захватчикам. Поэтому с небывалой решительностью и бесстрашием танкисты вступили в бой и выполнили поставленную перед ними задачу.

За эти бои я был представлен к медали «За боевые заслуги».
Через несколько дней 17-ая гвардейская Орловская танковая бригада получила новую боевую задачу: ударом с запада овладеть г. Речицей. В это время командир бригады гвардии полковник Шульгин Б.В. был болен, и вся работа по организации боя и командование бригадой были возложены на меня.
Взятие города осложнялось ещё и тем, что наступать танкистам надо было в районе лесисто-болотистой местности, к тому же в непогоду.
Внезапным ударом с запада наша 17-ая гвардейская Орловская танковая бригада, овладела г. Речицей.
Бой за рабочий посёлок и мост через Днепр, во взаимодействии с другими частями 1-ого гвардейского танкового корпуса и стрелковой дивизией, продолжался ещё несколько дней.
За освобождение г. Речицы я был представлен к ордену «Красного знамени».
Этот бой для меня оказался последним, так как я получил серьёзное ранение в ногу, был госпитализирован и находился на лечении долгих девять месяцев. После длительного лечения в сентябре 1944 г. я был направлен в Москву на учёбу в Военную Академию Бронетанковых и Механизированных войск им. И.В. Сталина.

… А фашистский осколок извлекли из ноги только в 1961 году.

* * *

Об этих и других боях к 50-летия Великой Победы однополчанин П.А. Матросов – член Всесоюзного общества «Знание» и Военно-научного общества при Доме офицеров Ленинградского военного округа – напишет книгу: «Танкисты в боях за Родину», посвящённую 17-ой гвардейской танковой бригаде и жизни и деятельности её ветеранов в послевоенные годы, где в разделе «Освобождение Речицы», напишет следующее: «….Начальником штаба бригады был назначен грамотный штабной работник майор Н.Ф.Охрименко, награждённый к тому времени орденом Красного Знамени. … Майор Охрименко имел хорошие организаторские способности и умел быстро налаживать деловые отношения в коллективе, с которым ему
приходилось работать. Это был обаятельный человек, с которым мне довелось учиться и тесно общаться в Бронетанковой академии, где он был старшиной курса, а мне довелось быть его помощником. Николай Фёдорович пользовался у слушателей большим авторитетом. После учёбы он многие годы до увольнения на пенсию занимался педагогической деятельностью в Военной академии имени М.В. Фрунзе, затем принимал активное участие в работе Совета ветеранов бригады…»…

* * *

Разве мог тогда, в огневом 1943 году, папа предположить, что останется в живых, что зимой 1945 года в Москве встретит свою настоящую любовь, что у него будут сын и дочь, что он проживёт ещё долгую-долгую жизнь?!
Разве мог он предположить, что после окончания Военной Академии Бронетанковых и Механизированных войск им. И.В.Сталина он будет служить старшим преподавателем в Высшей Танковой Школе г. Казани, затем – заместителем начальника Харьковского Гвардейского Высшего Танкового Командного ордена Красной Звезды Училища и старшим преподавателем Военной академии им. М. В. Фрунзе? Мог ли он предположить, что в 1955 году его с семьёй направят служить в Германскую Демократическую Республику (ГДР)?

… Некоторое время мы жили в восточной части Берлина, в Карлсхорсте. Недалеко от четырёхэтажного дома, в котором мы жили, тянулась бесконечная, довольно высокая и прочная сетка, типа «рабицы». Это был тогда «забор», разделяющий Берлин на две половины: ГДР И ФРГ. За этим «забором» всегда ходили «фээргэшные» (а для нас – фашистские) солдаты с автоматами и немецкими овчарками. Когда граждане СССР появлялись в поле их зрения (они нас, граждан СССР, казалось нам, знали всех наперечёт), то мы чувствовали на себе их взгляды, полные ненависти. Тогда в моём шестилетнем сердце, и в сердце моего старшего брата (ему шёл девятый год), крепла ответная лютая ненависть к фашистам. Папа был назначен командиром полка дивизии, стоящей в городе Фюрстенвальде, куда, примерно месяца через два, мы уехали из Берлина. уехали довольно надолго. Но однажды, ещё в Берлине, мы всей семьёй отправились к зданию, в котором 8 мая 1945 года произошло подписание Акта о полной капитуляции фашистской Германии. Это оказалось двухэтажное, длинное здание с множеством высоких окон. Само здание было закрыто, но меня и брата родители подсадили на выступ фасада, и сквозь оконное стекло я увидела в большом зале огромный круглый (или овальный – не помню точно) стол, вокруг которого стояли большие стулья (полукресла).
Много позже, уже взрослой, я представляла себе не раз то состояние, которое испытывали тогда мои родители, находясь возле этого здания. Им было что вспомнить…
Около трёх лет прожили мы в немецких городах при воинских частях и я с уверенностью могу сказать, что чувство гордости за свою страну мы – дети советских военнослужащих испытывали очень большое, ведь самая
лучшая, самая справедливая страна в мире для всех нас… была наша Родина, Советский Союз (СССР), которую спасли от фашистов наши родители.

* * *
Промчались годы. Уже нет великой страны, и папы нет уже с 2000 –ого года, а я всё чаще и чаще возвращаюсь к прошлому. Что-то переосмысливаю, на что-то пытаюсь дать ответ и, сравнивая то время с сегодняшним, понимаю, что с уходом поколения победителей, мы все теряем нечто очень главное, очень необходимое, может быть, самое главное для всех нас. Я не знаю, как перепишут со временем подлинную историю великой страны и чудовищной войны с фашизмом, но знаю наверняка, что настоящую память… убить невозможно.


Надежда ОХРИМЕНКО

член Международного Союза славянских журналистов

[Cliver F]

Надежда ОХРИМЕНКО



БОМЖИХА


Вот уж месяц, как ходит и ходит
К нам бомжиха в уютный наш двор,
И с собою частенько заводит
Несуразный для всех разговор.

Вспоминает, бедняга, былое, –
Как в квартире жила, да с семьёй.
А потом вдруг случилось такое,
Что ей страшно поверить самой:

Отобрали жилище, «зверюги»,
Ипотека – причина тому.
И зимою – при яростной вьюге –
За долги… на мороз, …всю семью.

Закричит, вспоминая, заплачет
И, косматой тряхнув головой,
Пожелав за червонец удачи,
Засмеётся над злою судьбой.

А потом вдруг опять зарыдает.
Слёзы вытерев, станет плясать,
И ругает – так горько ругает! –
Всем известную кузькину мать.

Уходя, вдруг отбросит браваду,
Скорбной тенью покинет наш двор.
…Беспредельная боль её взгляда –
Обжигает меня до сих пор.

[Cliver F]

Надежда ОХРИМЕНКО

* * *

От снарядов опять кровоточит Донецк.
За Атлантикой мерзко смеётся Обама.
Он-то думает, русским приходит конец,
Но, тем самым себе-то и роет он яму.

А Донецк не погибнет, Луганск – не умрёт!
Они символом станут Славянской Победы!
Хоть сегодня и плачет и стонет народ,
И ему предстоят ещё горькие беды,

Но обамы не знают, – да им не понять! –
То, что всем доказала истории правда:
Пусть вас будет идти, хоть несметная рать, –
Разобьём в пух и прах, по-славянски, как надо!

1915г.