65-й годовщине Великой Победы посвящается

[Cliver F]

65-й годовщине Великой Победы посвящается

Портал VIF2.RU проводит

Международный интернет-конкурс “Страница семейной славы 2010”.

Цель Конкурса - создание всенародной электронной книги Памяти в сети Интернет о тех, кто своими ратными и трудовыми делами на благо Отечества заслужил уважение и память потомков.

Конкурс посвящен 65-ой годовщине Великой Победы над фашистской Германией!

Конкурс охватывает все возрастные группы!

Девиз Конкурса – «Сохранить каждую фронтовую фотографию, каждое письмо с фронта в электронной книге Памяти, сберечь на века память о защитниках Отечества!».

Конкурс фактически объединяет два конкурса:

1. Конкурс статей (статьи, доклады, рассказы, воспоминания, очерки, поэмы, повести мемуары и произведения других литературных жанров, а также фотографии и фотоальбомы, связанные с тематикой конкурса) - материалы представляются на конкурс в виде файлов, подготовленных средствами офисных приложений.

Для того, чтобы стать участником этого конкурса, нужно просто зарегистрироваться на сайте http://pobeda.vif2.ru/ , войти в свой личный кабинет, который выделяется каждому пользователю после успешной регистрации, выбрать и загрузить на сайт конкурса с помощью предлагаемого вам механизма-обозревателя те файлы, которые Вы хотите предоставить на конкурс.

2. Конкурс Web-сайтов.

В этом случае надо при регистрации заказать необходимые для Вашего сайта ресурсы памяти на диске. Администрация конкурсного сайта, обработав Вашу заявку, вышлет Вам информацию с указанием параметров, необходимых для заливки Вашей базы данных на сайт конкурса.

С более полной информацией о конкурсе и с Положением о конкурсе можно ознакомиться по адресу: http://pobeda.vif2.ru/pages/page_2/

Участники ВОВ, ветераны тыла, ветераны локальных конфликтов, способные держать мышку в руке, оставьте память о себе и о своих товарищах в электронной книге Памяти, загрузив на сайт конкурса свои воспоминания и фотоматериалы из своих семейных альбомов.

Потомки поколения героев, оставьте память о своих предках, на долю которых выпали Великие испытания и свершения!

В этой теме будут публиковаться некоторые конкурсные работы.

[Cliver F]

ПЕРВЫЙ БОЙ 16-й ЛИТОВСКОЙ СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

ЖЕМАЙТИС О.Ф.
OLGERDZHEMAITIS@YANDEX.RU

По данным Института военной истории через командование дивизиями, участвовавшими в Великой Отечественной войне, не считая других соединений Красной Армии, прошло около 2500 офицеров старшего и высшего командного состава, что явно несоизмеримо с общим количеством дивизий на фронте, которых было раз в 10 меньше.

За всеми этими перемещениями миллионы погибших на поле боя бойцов и командиров, а также ставших калеками, не поддающееся учёту общее людское горе, миллионы тонн пришедшей в негодность техники и другого имущества. И по всем этим повышениям или разжалованиям по службе можно писать историю Великой Отечественной войны.

Здесь я попытаюсь в силу своих литературных способностей и объёму накопившегося в моём домашнем архиве материала показать всего лишь один эпизод на фронте, характерный для того сурового военного времени, не причисленный к разряду героических или блестящего достижения военной мысли. Но по количеству жертв не уступающий всем другим тактическим операциям дивизионного звена, а значит, достойный изучения в своей исторической нише советского военного искусства. Пусть хоть в качестве примера, как не надо поступать на войне с десятью с половиной тысячами человек.

Речь пойдёт о первом боевом крещении 16-й Литовской стрелковой дивизии, приданной 48 армии (Командующий – генерал-лейтенант П.Л. Романенко) Брянского фронта (Командующий – генерал-лейтенант М.А. Рейтер) под командованием моего отца генерал-майора Ф.Р. Балтушис-Жемайтиса, под Орлом в феврале-марте 1943 г.

Об этом бое почти ничего не было известно вплоть до середины 80-х годов, и то впервые в Израиле, ибо одну треть дивизии составляли лица еврейской национальности. Ибо в истории советского периода нашей закрытой от мира страны, да и не только советского периода, было больше политики, чем здравого смысла с её закрытыми архивными откровениями и документальными фактами. Которые могли бы в случае их обнародования представлять из себя бомбы замедленного действия для целостности страны и благополучия её верхушки. Помня слова на этот счёт французского полководца и кардинала де Ретца, что «на свете не происходит ничего, что бы не имело решающего значения».

Для наиболее полного раскрытия темы, понятия психологии и боевого настроя воинов дивизии необходимо вернуться на три года назад, к истокам становления соединения, доказавшей после первого неудачного боя в последующих сражениях на фронтах ВОВ с немецко-фашистскими захватчиками свою состоятельность, высокую боевую готовность и высокое состояние морального духа всего личного состава.

В 1940 году после присоединения Прибалтики к Советскому Союзу и введения на её территорию советских войск сразу же встал вопрос о создании боеспособных частей и соединений в Литве, Латвии и Эстонии. Ибо старые буржуазные военные формирования на их территории не отвечали духу времени и внезапно изменившейся геополитической ситуации во всём регионе.
Командующим Литовской народной армией, существовавшей в Литве с первых дней провозглашения ею независимости в 1918 году, был назначен литовец по национальности, имевший репутацию активного участника гражданской войны в Литве комбриг Балтушис-Жемайтис Ф.Р. с присвоением ему звания бригадного генерала.

Армия имела следующую структуру.
Полки: 3 пехотных, 3 кавалерийских, 3 артиллерийских.
Отдельные батальоны: связи, бронированных машин, химической защиты, авиации, военной полиции.
Во главе армии стоял Военный министр, имевший в подчинении Генеральный штаб.

Воинские звания в армии были следующие: солдат, ефрейтор, младший унтер-офицер, старший унтер-офицер, старшина, лейтенант, капитан, майор, полковник-лейтенант, полковник, бригадный генерал, дивизионный генерал, полный генерал.
Солдаты служили в армии 18 месяцев.

Обстановка в Литве после ввода в неё советских войск была довольно сложной, противоречивой и непредсказуемой. Многие литовские солдаты и офицеры прямо высказывали недовольство насильственным присоединением Литвы к Советскому Союзу, введением новых порядков в армии и начавшимися репрессиями граждан. А посему отказывались принимать новую военную присягу, а то и просто подчиняться командованию. Оружие в войсках было устаревшим, а общее политико-моральное состояние личного состава оставляло желать лучшего.

Вполне очевидно, что такое положение дел в ЛНА, как и в других иностранных формированиях в Прибалтике, волей-неволей передавалось советским бойцам и командирам. Которые воочию вдали от своих домов увидели преимущества рыночной системы хозяйствования в буржуазной республике над распределительной у них на родине. И это не могло не беспокоить военное руководство Советского Союза и не породить у него ксенофобическое отношение к подобного рода оперативным объединениям при разработке планов предстоящих военных действий с участием прибалтов.

Жемайтиса назначили на должность Командующего ЛНА благодаря его авторитету в войсках и в Литве, где он в конце 1918 – начале 1919 годов возглавил подготовку и руководство восстанием литовских коммунистов против немецких оккупантов в Шяуляе. Встав вскоре первым командиром полка и начальником Шяуляйской группы, успешно удерживавшей город в боях с кайзеровцами до подхода советских войск из России.

Гражданская война в Прибалтике, включая и в Финляндии, закончилась, как известно, не в пользу Советской России, лишившейся после неё своего авторитета на международной арене, а заодно и части территории на Украине в Белоруссии и всей Бессарабии.
Жемайтис после этой войны, как и до неё, участвует в боях против белогвардейцев на различных фронтах, войск панской Польши, в подавлении Тамбовского мятежа, находясь при этом на должностях от командира полка и выше. Учится в военной академии.

На должность Командующего ЛНА он командируется временно с должности преподавателя Военной академии им. Фрунзе, в которой работал с 1935 года и где успешно защитил кандидатскую диссертацию. Но началась Вторая мировая война и с мыслью о докторской научной степени пришлось расстаться.

Какое-то время в конце 30-х годов он находится под следствием по делу «Польской организации войсковой» с обвинением в руководстве в академии ячейкой этой организации. От ареста и репрессий его спасло присоединение Прибалтики к СССР и в связи с этим внезапная потребность в национальных кадрах для работы хотя бы на первых порах в Литве.

На посту Командующего ЛНА его ждала трудная рутинная работа по строительству боеготовой армии с литовскими генералами и офицерами старой буржуазной закваски, не горевших желанием служить новому советскому руководству. В дальнейшем многие из них были репрессированы, для чего у сотрудников НКВД на этот счёт имелись серьёзные основания в духе сталинской теории обострения классовой борьбы по мере развития страны и руководствуясь ленинским учением о «постоянном насилии над буржуазией как основном способе осуществления диктатуры пролетариата и гаранта победы социализма».

Как потом стало известно, полковник Масюлис оказался агентом Абвера, а генерал-майор Чернюс, назначенный на должность начальника штаба 29-го стрелкового корпуса, преобразованного из ЛНА, вообще дезертировал из армии при первых боях с немцами.

Вскоре ЛНА переформировывается в 29-й территориальный корпус, согласно Постановлению СНК от 30 августа 1940 г., и командиром корпуса назначается генерал-лейтенант Виткаускас, бывший до этого Военным министром Литвы. Политическим комиссаром корпуса стал русский по национальности бригадный комиссар Данилов.
Начальником политотдела – полковой комиссар Мацияускас.

Корпус в своём составе имел две дивизии – 184-ю и 179-ю, и перед самой войной только-только начался процесс замены в нём литовских военнослужащих на прибывающих призывников и офицеров других национальностей.

По одному списку Жемайтис проходит как заместитель командира этого корпуса, но новое назначение по каким-то причинам не состоялось, и он возвращается в Москву на преподавательскую работу, но уже в Академию Генштаба вместе с новым командованием корпуса, которому предстояло у него учиться.

Видимо, такое перемещение накануне Великой Отечественной войны было вызвано недоверием руководства страны ко всем литовским генералам и старшим офицерам, не знавшего, куда приткнуть эту ораву представителей буржуазно-военной литовской интеллигенции.

В корпусе после отправки офицеров на учёбу в Москву продолжались аресты вплоть до 22 июня 1941 г., когда передовые части 3-й танковой группы Гота, переправившись через реку Неман южнее Каунаса, продвинулись за один день на 60 км.

184-я дивизия оказалась в окружении. 5 часов длился бой по выходу её частей из котла. Вырвались лишь моторизованные части, 619-й артполк, зенитный и противотанковый дивизионы.

Части же 179-й дивизии были рассеяны противником.

На исход первых боёв корпуса отрицательно сказались в первую очередь обоснованные, как потом оказалось, нерешительность и нежелание командования Прибалтийского военного округа задействовать его вместе с другими соединениями Красной Армии на направлении главного удара противника, опасаясь измены со стороны литовских военнослужащих.
Вот что говорил на следствии Командующий войсками Белорусского (Западного) особого военного округа генерал армии Д.Г. Павлов:
«Как я уже показывал, основной причиной быстрого продвижения немецких войск на нашу территорию являлось явное превосходство авиации и танков противника. Кроме этого, на левый фланг Кузнецовым (Прибалтийский военный округ) были поставлены литовские части, которые воевать не хотели. После первого нажима на левое крыло прибалтов литовские части перестреляли своих командиров и разбежались. Это дало возможность немецким танковым частям нанести мне удар с Вильнюса…» (Газета «Труд» от 6 сентября 1994 г.).
Таким образом, в первые же часы боя с немцами 29-й стрелковый корпус прекратил своё существование, открыв им дорогу на Вильнюс. И лишь отдельные его подразделения и части смогли вырваться из окружения, чтобы потом стать основой для формирования 16-й Литовской стрелковой дивизии, Постановление о котором было принято ГКО СССР 18 декабря 1941 года.
Началось формирование соединения. В дивизию стали направляться годные к военной службе жители Литвы (не только литовцы), эвакуировавшиеся в глубь страны, а также литовцы – уроженцы сёл: Байсогала, Шедува, Ромува Новосибирской области; литовцы деревни Чёрная Падина Саратовской области (потомки литовцев, высланных в Поволжье после восстания 1863 г. в Польше и Литве); населённых пунктов Руднянского района Смоленской области и ряда других местностей Советского Союза.

Костяк при формировании дивизии составили офицеры корпуса, честно выполнившие свой воинский долг и эвакуированные в глубь страны вместе с остатками литовских частей и соединений. Это Карвялис, Урбшас, Петронис, Мотиека, Щуркус, Симонайтис, Киршинас, Битинайтис, Станиславичюс, Рудженис и др.
Формирование частей и подразделений началось 28 декабря 1941 г. и закончилось к июню 1942 года. Временно исполняющим должность командира дивизии на первом этапе её формирования был назначен полковник Чесноков. А с 15 января 1942 г. его сменил комбриг Ф.Р. Жемайтис, которому в мае того же года было присвоено звание генерал-майор.

Формирование проходило в посёлке Гидроторф Горьковской области, а с 13 марта 1942 г. части дивизии передислоцировались также в города: Балахна и Правдинск той же области.

К 10 августа 1942 г. дивизия была переведена на штат военного времени и достигла численности в 10374 человек и по своему кадровому составу являлась многонациональной.

По архивным данным по состоянию на 1 января 1943 г. в дивизии служили представители более 30 национальностей: литовцы, русские, украинцы, белорусы, грузины, латыши, эстонцы, поляки, казахи, татары, чуваши и др.

Большинство составляли литовцы – 32.8% солдат, 48% офицеров. Русских служило 29,9% как по офицерам, так и по солдатам. Евреи имели самый высокий показатель по солдатам – 34,2%. На 1 января 1942 г. в дивизии насчитывалась 171 женщина.

К концу формирования в соединении было 843 члена ВКП/б, 300 кандидатов и 981 комсомолец.
Комиссаром дивизии был назначен полковой комиссар Ионас Мацияускас, заместителем командира дивизии назначили кадрового офицера Литовской народной армии генерал-майора Владаса Карвялиса, начальником штаба полковника Генерального штаба Литовской народной армии Киршинаса. Начальником артиллерии стал ветеран Красной Армии полковник Ионас Жибуркус.
20 ноября 1942 г. дивизия по приказу Командующего войсками Московского военного округа передислоцировалась из Горьковской области в Чернский район Тульской области. Затем начались изнурительные для личного состава многочисленные переходы из одного района в другой в условиях мороза, бездорожья, отсутствия нормального продовольственного снабжения и фуража. Люди от обморожений и голода выходили из строя, но дивизия в целом упорно продвигалась вперёд, несмотря на многочисленные трудности, потери и лишения.

Где-то в середине января на одном из переходов от сердечного приступа умер начальник штаба дивизии полковник Киршинас. Техника и службы тыла из-за глубокого снега отстали на марше.

Наконец, 18 февраля дивизия в ослабленном составе прибыла в разрушенную деревню Алексеевку. Везде валялись трупы солдат – наших и противника, чернели обгоревшие танки и орудия, что не лучшим образом сказалось на настроении бойцов перед предстоящими фронтовыми боевыми буднями.

В этот же день дивизия вошла в состав 48-й армии Брянского фронта, а 19-го уже был получен приказ Командующего войсками этой армии о сосредоточении частей дивизии в районах: Алексеевки, Золотого Рога, Троицка, Протасово.

Новый переход оказался на пределе человеческих сил. Люди падали от усталости и истощения. Многие в безжизненном состоянии остались лежать на снегу. Машины буксовали, лошади, превратившиеся на марше в скелеты обтянутые кожей, падали в изнеможении на снег, артиллерия и тылы безнадёжно отстали. Людям пришлось тащить на себе снаряды, мины, тяжёлые пулемёты и боеприпасы к ним. В указанный район передовые подразделения прибыли полностью обессиленными.

Вот как описывает момент прибытия штаба дивизии на позиции 48-й армии участник тех событий старший лейтенант Ш. Скопас.
«… В то время, как командир дивизии генерал Жемайтис докладывал по телефону Командующему армией о том, что солдаты после изнурительного перехода нуждаются в отдыхе. Что личный состав не получает необходимого продовольствия и следует привести в норму боевые порядки, начальник политотдела (Мацияускас, прим. авт.) вырвал трубку из рук командира и доложил, что дивизия полностью готова к выполнению боевого задания…» (газета «Вечерняя Москва», 22.07.1991 г., статья «Медаль, пробитая осколком»).

А в это время в ротах дивизии насчитывалось по 6 – 8 человек, а в полках по 100 – 150. Без артиллерии, боеприпасов и продовольствия.

После столь бодрого рапорта дивизия получила приказ заменить части и подразделения 600-го стрелкового полка 143-й дивизии и остатки после недавнего боя 6-й гвардейской стрелковой дивизии и, наступая в направлении: Нагорная, Борисовка, ж/д станция Змиёвка - овладеть ими. Далее дивизии ставилась задача наступать в направлении Орла через населённые пункты Хорошевский и высоту 242,7.

Против дивизии оборонялись остатки 45-й пехотной дивизии и подразделения недавно переброшенных на этот участок 101-го пехотного и 501-го миномётного полков авиадесантной дивизии немцев. Причём, противник хорошо успел подготовиться к обороне в инженерном отношении, были видны несколько рядов колючей проволоки и ледяные валы.

Наступление было назначено на 9 часов утра 22 февраля, когда уже будет светло, и будет видно, куда наступать.
Оценив обстановку, командование дивизии приняло решение усилить атакующие части за счёт тыловых подразделений и для этого всех писарей, поваров, связистов, фельдшеров и т.д. направить на передовую.
А разобравшись на местности, штаб дивизии вместе с командиром дивизии шифротелеграммой внесли следующее предложение в штаб армии (без номера):
«Ввиду того, что в полосе наступления дивизии в районе Верхняя и Нижняя Сергеевка, Емельяновка имеются сильные узлы сопротивления, и такой же узел сопротивления имеется в районе нас. пункта Хорошевский, и оба эти узла сопротивления на флангах наступающей дивизии хорошо просматриваются и наблюдают за продвижением атакующей пехоты. И, опираясь на эти узлы сопротивления, противник легко может отрезать тылы дивизии от первых эшелонов, а сосед справа и слева у противника малочисленный и активных действий не проявляет, комдив просит Командарма изменить фронт развёртывания дивизии для наступления вместо основного направления: Нагорная – Борисовка, - на направление: Натальино, Егорьевка, Хорошевский и далее в ранее указанных границах - с тем, чтобы в первую очередь ликвидировать узел сопротивления «Хорошевский» и при дальнейшем наступлении дивизии не иметь угрозы хотя бы на один её фланг».

В 18.00. 22.02.1943 г. в ответ на предложение комдива Командарм приказал (шифротелеграмма № 21.2): «… Выполняйте поставленную задачу. Готовность в 24.00. 22.02.». То есть никакой самодеятельности и творческого подхода к предстоящей операции. И, как показало дальнейшее развитие событий, всё это наступление заранее было обречено на поражение с огромными потерями, ослаблением Брянского (вскоре Центрального) фронта и выводом наполовину разгромленной по числу бойцов дивизии во второй эшелон армии.
Чтобы понять, что же произошло дальше, увидеть эту людскую трагедию под разными углами зрения и тем самым окрасить её в разные тона восприятия, самое время предоставить слово участникам того первого боевого крещения, ставшего для многих последним. Началась грандиозная в масштабе дивизии и самая заурядная для Красной Армии бойня. Соизмеримая по количеству жертв и масштабу трагедии разве что с резнёй «Варфоломеевской ночи» 1572 г. в Париже или с легендарной гибелью парохода «Титаника» в 1911 г. в водах Северной Атлантики. И всё это по совокупной вине многих советских должностных лиц, взявших на себя ответственность за исход операции под Орлом. Виноват и командир дивизии, не сумевший отстоять своё мнение перед Командармом вплоть до остановки на марше частей и подразделений для подтягивания тылов, игнорируя тем самым планы и приказы вышестоящего командования, чтобы действовать в соответствии со сложившейся обстановкой и реалиями дня. Но в то суровое время такая позиция грозила полным крушением всех личных планов, а то и лишением карьеры или даже жизни. И по сути ничего не меняла для самой дивизии, приговорённой к расстрелу, как потом оказалось, самим Сталиным, вознамерившим после первых успешных боёв под Москвой и Сталинградом закончить войну с немцами в Берлине уже к концу 1943 года. А посему не жалевший для этого миллионы жизней советских бойцов и командиров, бросая их каждый день на новые и новые хорошо укреплённые позиции противника почти на всех фронтах страны.

Вот что пишет о том первом бое Герой Советского Союза гражданин Израиля полковник Вульф Виленский («Повороты судьбы», издательство «Кахоль-Лаван», Иерусалим, 1986 г.):
«… В соответствии с приказом в наступление должны были перейти одновременно все соединения 48-й армии…
И вот появилась авиация в небе, но это была авиация противника. В пикирующем полёте 19 немецких самолётов бомбили и расстреливали наших людей, прижавшихся к земле и ожидающих приказа о наступлении. На снегу оставались трупы – результат преступной безответственности командования – как руководства Литовской дивизии, так и командования 48-й армией, которое слепо поверило заверениям Жемайтиса и Мацияускаса о готовности дивизии к немедленным боевым действиям.

23 февраля бомбардировка повторилась.
24 февраля после лёгкой артподготовки (не хватало снарядов) части дивизии перешли в наступление. Но какое это было наступление! Мало кто дошёл до проволочных заграждений, большинство было убито или ранено ещё в нейтральной полосе. Некоторые смельчаки добрались до проволоки, но так и остались на ней висеть – мертвецами. Подразделения 167-го полка наступали при поддержке 7 танков, и последним удалось прорваться на западную окраину деревни Нагорная. Но, оказавшись без пехоты, танки повернули назад…

Мясорубка продолжалась! Никто уже не требовал от дивизии наступать на Орёл, никто уже не настаивал на взятии станции Змиёвки. Требовали хотя бы прорвать оборону противника и занять деревню Нагорная и нас. пункт Хорошевский. Но и этого мы не смогли сделать. Дивизия понесла страшные неоправданные потери…
При поддержке 7 танков, отошедших назад из Нагорной, подразделения 156-го полка всё-таки овладели важной в тактическом отношении высотой 242,7 севернее Хорошевского и закрепились там. Мощным огнём противника дальнейшее продвижение полка было приостановлено.

Решением Командующего 48-й армией дивизию перевели на другой участок, чтобы наступать в направлении деревни Никитовка, овладеть ею и выйти на рубеж реки Неручь. Но и на этот раз успех не сопутствовал частям дивизии.

В ночь с 27 на 28 февраля нам на смену пришли подразделения 6-й гвардейской дивизии, которая получила значительное пополнение.
6 марта части дивизии перешли в наступление в направлении дер. Никитовки. Однако снова ничего не добились. В течение двух недель продолжались бессмысленные бои по прорыву обороны немцев.
Огромные потери и ничтожные результаты этого безумного наступления заставили командование 48-й армии вывести дивизию во 2-й эшелон армии…».

Вот такое свидетельство 1986 г. непосредственного участника того боя, не прошедшее бы через советскую цензуру, ибо писалось оно в Израиле, вне зоны действия идеологов от КПСС, а посему показавшее довольно мрачную картину далёкого уже по времени кровавого и бессмысленного побоища, унёсшего половину личного состава дивизии.

А вот другие воспоминания ветерана 16-й ЛСД, тоже из Израиля, и по-своему показавшее тот первый бой. Слово предоставляется Соломону Коэнцедеку.
«… 21 февраля на рассвете наши полки сменили на передовой 6-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая потеряла в предыдущих боях более половины своих бойцов.

В тот же день утром в направлении деревни Нагорная, одного из основных опорных пунктов немцев, были посланы разведчики 167-го стрелкового полка. Данные разведки позволили уточнить расположение позиций и систему огня противника. Подходы к его траншеям были заминированы, окружены несколькими рядами колючей проволоки, противотанковыми рвами и высоким ледяным валом.

Немцы построили долговременные огневые точки. Несколько танков они врыли в землю и использовали для стрельбы прямой наводкой из пушек и пулемётов.
22 февраля утром над нами, серебристо поблескивая, повисла в воздухе рама – двухфюзеляжный немецкий самолёт-разведчик «Фоке-Вульф». Вскоре над нами появились 20 немецких бомбардировщиков. Началась страшная карусель – свист бомб, болванок, разрывы, крики, стоны раненых. В этот налёт авиации противника погибло и было ранено около 400 солдат и офицеров дивизии.

24 февраля, ещё до рассвета, наша пехота вышла на исходные позиции для атаки. В рассеивающихся сумерках бойцы на снегу хорошо были видны противнику, они как бы превратились в живые мишени.

Артподготовка атаки продолжалась всего 15 минут. На огневых позициях было несколько батарей 76-мм орудий и очень мало снарядов. Разрушить ледовый вал, за которым надёжно укрылись немцы, подавить их огневые точки могла только тяжёлая артиллерия, но её не было. Гаубичные батареи артполка застряли у железнодорожной станции Красная Заря без горючего. Пехота три раза поднималась в атаку, и каждый раз вынуждена была отойти с большими потерями.

Тяжело оторваться от земли и идти в атаку, когда воздух пропитан металлом, а немцы вели шквальный огонь.
Кровопролитные бои продолжались и в последующие дни и ночи. Однако прорвать оборону немцев тогда не удалось. 18 марта наша дивизии, как и другие дивизии фронта, перешли к обороне».
Свидетельство короткое, но в целом дополняющее предыдущее.

А вот изложение боя советского подполковника-чекиста, находившегося в то время в дивизии в должности следователя особого отдела НКВД Е.Я. Яцовскиса.
«… 23 февраля Красная Армия своё славное 25-летие отмечала сокрушительными ударами по врагу. Наши Вооружённые Силы на многих участках фронтов гнали врага с советской земли, и мы с нетерпением ждали приказа о наступлении…

Началось! 156-й полк атакует господствующую на местности высоту 139,4. После короткой артподготовки пехотинцы поднимаются в атаку. Они рвутся вперёд, несмотря на губительный огонь противника, глубокий снег, стремительно врываются в немецкие окопы, огнём и гранатами выбивают гитлеровцев из дзотов и блиндажей. Так была взята важная высота (очевидно, речь идёт о высоте 242,7, прим. авт).

С такой же самоотверженностью воины 167-го полка дрались за дер. Хорошевское со стороны деревень Егорьевка и Крестьянка. Подразделения достигли проволочных заграждений на опушке леса, дальше продвинуться не смогли. Заместитель командира по политчасти 156-го полка, член партии с 1925 г. Пранас Гужаускас с возгласом «За Родину вперёд!» поднял бойцов в атаку и был сражён вражеской пулей у самого проволочного заграждения.

Взять деревни Хорошевское и Нагорная не удалось. Гитлеровцы успели здесь хорошо укрепиться, установили минные заграждения, прикрыв защитными стенками из намороженного льда свои огневые точки, закопав в землю танки, из которых вели прицельный огонь.
Потери мы несли и от огня вражеских снайперов. Видимо, ожесточённое сопротивление гитлеровцев на этом участке фронта было вызвано не стремлением удержать две-три деревни или высоты, а во что бы то ни стало сохранить за собой г. Орёл, имеющий для них важное стратегическое значение.

1 марта. Южнее дер. Егорьевка 249-й и 167-й стрелковые полки продолжают атаковать позиции врага у высоты 235,0. За ней – сильно укреплённая противником дер. Никитовка. Люди воюют самоотверженно, трудно даже понять, откуда у них берётся столько сил. Исходные позиции роты заняли ещё до рассвета и стали ждать сигнала для атаки. Стремительному броску мешал глубокий снег. Прижатые к земле сильнейшим огнём противника бойцы окопались на достигнутом рубеже, который удерживают четвёртый день. Доставка питания, особенно горячей пищи, сложна и личный состав получает её нерегулярно. Стоят лютые морозы.

3 марта. Вместе со старшим опероуполномоченным Й. Юргайтисом был на командном пункте 249-го стрелкового полка. 2-й батальон полка продолжает безуспешные попытки овладеть высотой 235,0. Красноармейцы находятся на расстоянии 100 – 150 метров от вражеских позиций. Однако преодолеть этот отрезок и ворваться в немецкие окопы не удаётся.
Опять началась пурга. Нашим ребятам приходится постоянно быть в движении, чтобы не замёрзнуть.

8 марта. Идут упорные бои за Никитовку. 167-й стрелковый полк обошёл высоту 235,0 справа и наступает со стороны дер. Экономично. Наши артиллеристы неплохо поработали, причинив позициям врага значительный урон. Но гитлеровцы не отступают.

9 марта. Ряды подразделений в стрелковых полках настолько поредели, что приходится их пополнять за счёт штабов и тыловых подразделений. В последние дни такие меры предпринимаются уже вторично…
После безуспешных наступательных боёв дивизия перешла к обороне.

16 марта. После нескольких дней передышки части дивизии вчера вновь начали активные боевые действия. Объект наших яростных атак – та же деревня Никитовка. Артиллерия открыла мощный огонь, разрушая укрепления противника. В Никитовке, казалось, подавлены все огневые точки врага.
Бойцы 156-го и 167-го стрелковых полков дружно поднялись в атаку, но быстро приблизиться к деревне опять помешал глубокий снег, а ожившие после артобстрела огневые средства врага открыли яростный огонь.
Подразделения атакующих несли большие потери, а когда осталось сделать решающий бросок и овладеть деревней – сил для этого уже не было…»

Последнее свидетельство 1985 года отличается от предыдущих только духом приснопамятных советских времён газетным героическим пафосом и всеобщим настроем на ратные подвиги и героизм всего личного состава дивизии, рвущегося в бой с немцами даже после изнурительного 400-километрового перехода из Горьковской области в Тульскую на Брянский фронт. И не мне судить о политико-моральном состоянии бойцов дивизии перед первым боем. Меня в то время и на свете не было.
Возможно, всё было именно так, как пишет Яцовскис, хотя опыт подсказывает, что истину здесь надо искать где-то посередине. Ведь общеизвестно, какую политику немцы проводили в Литве сразу же после её оккупации в июне 1941 г., политику онемечивания населения республики, включения её в состав «Великой Германии», с этой целью разогнав сформированное при них же в Каунасе литовское буржуазное правительство. А здесь какое-никакое, но своё родное литовское во главе со Снечкусом, и не важно, что оно марионеточное, ибо есть надежда, что после войны Литва наравне с другими прибалтийскими республиками получит особый статус в СССР, а значит, можно и повоевать за лучшие времена для родной страны и всех народов её населяющих. Тем паче, когда все демократические страны Запада и Америки ополчились против Гитлера. К тому же, чтобы просто выжить, нужно подчиняться тем правилам игры, которые навязываются здесь. Ведь другого не дано.
И нельзя сказать, что в отношении Литовской дивизии проводилась какая-то особая политика дискриминации со стороны Советского командования – все дивизии на фронтах несли огромные потери и пример тому – соседняя, 6-я гвардейская.

Наверное, именно так или примерно так размышляли бойцы и командиры дивизии – ведь за каждыми словами пропагандистов и политработников скрывается истинный смысл происходящего (часто не имеющий ничего общего с действительностью), но очень важно, чтобы эти слова резонировали в душах в унисон с чаяниями и желаниями их внимающих. К тому же одну треть соединения составляли люди еврейской национальности. И это только разговаривавшие на идиш (Арон Шнеер, «Плен», прим. авт.). В действительности их было гораздо больше, ибо многие литовские евреи при получении паспорта выбирали другие национальности, чтобы стать равноправными гражданами советской Литвы или просто так – на всякий случай. Вспомним Москву конца 60-х годов, когда многие Ивановы, Петровы и Сидоровы, русские по рождению и национальности, после победоносной Шестидневной войны израильтян на Ближнем Востоке, вдруг в одночасье оказавшись евреями, стали массами проситься в Израиль на родину своих предков.
Поэтому нет ничего удивительного, что настроение бойцов литовской дивизии было на победу и самопожертвование. Люди, действительно, рвались в бой, чтобы свести счёты с немцами за свои и своих родных и близких страдания на оккупированных землях и в лагерях смерти.
К тому же под Орлом им просто некуда было деваться – впереди немцы с их концлагерями и газовыми камерами, сзади генералы с золотыми погонами, заградотрядами и военно-полевыми судами.
А посему в информаторах недостатка не было, и армейские особисты регулярно получали сведения о настроениях бойцов и офицеров дивизии. Поэтому не было ни массовых переходов к врагу, ни открытого неповиновения командирам. Все единичные случаи попыток измены пресекались на корню и самыми радикальными способами.
Но люди и без угроз репрессий были готовы к тяжёлым изнурительным боям, что и подтвердилось в дальнейшем за месяц их яростных и кровопролитных атак на позиции немцев, проявляя при этом массовый героизм.
Недаром самый большой процент Героев Советского Союза в годы ВОВ приходится именно на евреев.

Теперь эпилог всей этой драмы, разбор боевых действий, нелицеприятные выводы в атмосфере военно-бюрократической суеты и нервозности, когда страсти в среде армейского руководства ещё не улеглись, а послеоперационные сваливания вины друг на друга за огромное количество убитых и раненых только начали набирать обороты.

Сначала о потерях и причинах поражения. За время боёв с 20.2. по 20.3. 1943 г. дивизия понесла потери:
- убито 1328 чел,
- ранено 3275,
- пропало без вести – 159,
- заболело, обморожено – 122.
- Итого потери – 4884 чел.

И это только на 20 марта 1943 года, когда многие раненые ежедневно переходили в разряд убитых.

Причины:
«
1) Дивизия наступала на фронте 4 км, имея на правом фланге сильный укреплённый узел сопротивления: Сергеевка, Емельяновка и на левом фланге – Хорошевский с хорошими наблюдательными пунктами. Из этих узлов сопротивления, где вся полоса наступления дивизии простреливалась фланкирующим пулемётно-миномётным огнём, дивизия оказалась в огненном мешке ввиду того, что узел сопротивления Хорошевский огнём соседей подавлен не был.
2) Недостаточная артподготовка и слабая поддержка артиллерией пехоты дала возможность противнику использовать все свои огневые средства против наступающей дивизии. Противник имел заранее хорошо подготовленную систему обороны с хорошей организацией артиллерийского и миномётного огня. Авиация противника при исключительно слабых зенитных средствах и отсутствии авиации с нашей стороны господствовала в воздухе и наносила сильнейшие удары по нашим боевым порядкам.
3) Дивизия была введена в бой непосредственно с марша, не подтянув матчасти артиллерии и тылов (гаубичные батареи отстали в пути на 20 дней из-за отсутствия горючего). Обеспеченность снарядами была минимальной, четверть боекомплекта. Отсутствовало нормальное продовольственное снабжение, в первые дни войны дивизия не имела абсолютно продовольствия и фуража. Сильный мороз снижал темпы наступления, открытая местность демаскировала наши боевые порядки.
4) Имели место тактические недочёты:
- густота боевых порядков;
- неумение самоокапываться и маскироваться;
- недостаточное умение в применении огня пехоты;
- медленный темп движения вперёд;
- недостаточное взаимодействие с артиллерией, из-за отсутствия снарядов наступление велось без подготовки, а только после слабого 3 – 5 минутного огневого налёта, при этом результаты артогня не всегда использовались».
(ЦАМО, журнал боевых действий 16-й Литовской стр. дивизии, ф.1079, оп.1, коробка 10675.

Общие потери дивизии, подсчитанные сразу по окончании боевых действий и вызывающие недоверие своей заниженностью, дают представление об интенсивности боёв, когда дивизии сначала ставилась задача на прорыв фронта и наступление на Орёл. Затем только на прорыв фронта и в конце этой бойни – взять хотя бы одного языка.
Ни с одной из этих задач дивизия не справилась. Хотя по воспоминаниям Соломона Коэнцедека во время боёв за Змиёвку разведчики проникли на станцию и взорвали на ней несколько эшелонов с боеприпасами. Ему об этом стало известно из разговора с бывшим немецким командиром полка, который в то время во главе своей части оборонял станцию и с которым Коэнцедек встретился после войны на отдыхе в Дубровниках в Югославии. По словам этого немца: «Снаряды и мины рвались, вагоны и цистерны с горючим горели». Об этом эпизоде не знают даже ветераны 16-й ЛСД.

То ожесточение, с которым немцы защищали Змиёвку, было вызвано тем обстоятельством, что они планировали летом изменить весь ход войны в свою пользу. И станция им была необходима, как воздух, для снабжения своих войск и обеспечения широкомасштабного наступления на всём фронте.

(продолжение следует)

[Cliver F]

В своей книге «Генеральный штаб в годы войны» на стр.107 генерал армии С.М. Штеменко так пишет о боях под Орлом: «Сталин лично контролировал подготовку операции. И когда Командующий Брянским фронтом заикнулся было относительно отсрочки боевых действий на один день, Верховный резко отчитал его».

Вскоре после всех этих описываемых событий Брянский фронт был переименован в Центральный и Командующим фронтом стал К.К. Рокоссовский. Под Орлом с новым назначением Командующего фронтом наступательные боевые действия прекратились.

Вот как пишет об этом сам К.К. Рокоссовский в книге «Солдатский долг» на стр. 200: «Нет, всё-таки наступать нам сейчас не время, только напрасно ослабляем свои силы». Со своими выводами он обратился к Сталину. Цитирую дальше: «Мой доклад возымел действие. Во второй половине марта Ставка приняла решение о нецелесообразности продолжать наступление на Орёл. Это решение было правильным. Все мы воспрянули духом».

После первых боёв 16-й Литовской стрелковой дивизии был снят с должности командира дивизии генерал-майор Жемайтис. Командиром соединения стал генерал-майор Карвялис.
5 июля 1943 г. началась знаменитая операция на Курской дуге. 16-я Литовская сд сначала участвовала в обороне, а в июле-августе уже в наступлении на Орловском направлении.

В последующих боевых действиях соединение прошло с боями 386 км, освободило 648 населённых пунктов. В боях было убито и ранено 34 тысячи солдат и офицеров противника. Взято в плен 12 тысяч. Было уничтожено и захвачено 114 танков, 265 орудий и миномётов и много другой военной техники противника. Дивизии было присвоено наименование «Краснознамённой Клайпедской».

Во второй половине 1955 года 16-я Литовская сд была расформирована как национальное соединение «в связи с националистическими выступлениями в республиках Закавказья».


«Отдел кадров Сов.секретно
Постановление военного совета 48-й армии
Если Жемайтис не возьмёт
Дивизию в руки, придётся его заменить

25 февраля 1943 г. №8
Рейтер, Сусайков. Действующая армия.
12.3.43 г.

За два дня участия в боях 16 сд показала крайне низкий уровень боеспособности и дисциплины. Несмотря на длительное пребывание в тылу и имевшиеся возможности организовать обучение частей соответственно указаниям нового Боевого Устава пехоты, полки дивизии, как показало их участие в боях, строят боевые порядки неграмотно, из-за чего несут ничем не оправданные потери, отрицательно сказывающиеся на темпах наступления и снижающие моральное состояние подразделений.

167-й полк дважды без приказа отходил с занимаемого рубежа и в конце концов самовольно оставил дер. Нагорную.

Из-за плохой маскировки и непринятия мер к открытию огня из винтовок, пулемётов и противотанковых ружей дивизия в первый же день сосредоточения к полю боя понесла значительные потери (до 400 человек) от налёта вражеской авиации.

Ввиду низкого уровня дисциплины в полках наблюдались случаи оставления красноармейцами поля боя под предлогом сопровождения раненых, различного рода сопровождающих и т.д.

Дороги к передовым частям расчищены плохо, что отрицательно сказывается на состоянии конного состава и тормозило дело своевременной доставки боеприпасов и продовольствия к передовым частям и крайне мешают нормальной эвакуации раненых.

В местах сосредоточения обозов, санитарных учреждений и артиллерии царит недопустимый хаос, который при налёте авиации может нарушить боевую устойчивость всей дивизии и вызвать панику, которая может передаться затем на передовые части.

Тылы дивизии растеряны, продукты от дивизии отстали. Медсанбат не прибыл. Гаубичная артиллерия к полю боя не подтянута, боеприпасы ещё в пути и в артиллерийских подразделениях их недопустимо мало.

Мер к наведению твёрдого порядка в дивизии не принято, никто из виновных за допущенные безобразия не наказан, что культивирует рост ещё большей безответственности у многих командиров и политработников.

Политическая работа не нацелена в сторону ликвидации перечисленных безобразий и мало содержит в себе элементов подлинного боевого, основанного на опыте боевых действий, воспитания бойцов и командиров.

Военный совет постановляет.
1) За низкий уровень требовательности и за отсутствие в часях твёрдого порядка, который мог бы обеспечить успех в бою, командира дивизии генерал-майора Жемайтиса предупредить о неполном служебном соответствии.
2) Зам. командира дивизии по тылу полковника Гудялиса за потерю управления тылами и необеспеченность дивизии продовольствием и боеприпасами снять с занимаемой должности и отдать под суд.
3) Зам. командира дивизии по политчасти бригадному комиссару Мацияускасу за плохую организацию политработы в частях и неправильное использование Подива объявить выговор.
4) Прокурору армии и начальнику особого отдела немедленно выехать в дивизию для расследования обстоятельств самовольного оставления дер. Нагорная с тем, чтобы виновных в этом предать суду. Нач. штаба армии немедленно направить в полосу сосредоточения дивизии заградотряд №1 для задержания самовольно оставляющих поле боя и расстрела бегущих.
5) Командиру дивизии генерал-майору Жемайтису и его заму по политчасти бригадному комиссару Мацияускасу в трёхдневный срок навести в частях твёрдый порядок (подтянуть части, собрать тылы, разбросанные боеприпасы и т.д.), укрепить дисциплину и организовать такую политическую работу, которая бы укрепила боеспособность дивизии.

Находящемуся в дивизии зам. командующего армией полковнику Колганову и зам. начальника политотдела армии полковнику Яковлеву проследить за выполнением настоящего постановления и силами, находящимися в их распоряжении, командиров и политработников организовать необходимый контроль за проведением в жизнь настоящего постановления. Не выполняющих требований Военного Совета предавать суду и направлять в штрафные части.

Настоящее постановление объявить командному и начальствующему составам до комбата включительно.

Командующий 48 армией
генерал-лейтенант Романенко

Члены военного совета 48 армии
Генерал-майор Истомин
полковник Соболев».

Это постановление примечательно тем, что было уже составлено на второй день фактического наступления дивизии. Когда обстановка не была ещё до конца ясной и результат, казалось бы, не мог быть заранее предрешён.
Что свидетельствует о заведомо обречённом характере боя и скорой попытке должностных лиц 48 армии этим постановлением снять с себя ответственность за результат в целом всей операции по прорыву фронта, свалив всю ответственность на Жемайтиса, бойцов и командиров дивизии.

«СССР НКО
Штаб 16 лит. стр. дивизии Срочно
10 марта 1943 г. Сов. секретно
№ 0014

(Наискосок, прим. авт.) Просить о назначении следственной комиссии
Генерал-лейтенант Романенко
10.3.43 г.
Командующему 48 армией
Копия: Секретарю ЦК ВКП/б Литвы
тов. Снечкусу

Рапорт
16 литовская стрелковая дивизия, введённая в бой 20 февраля 1943 г. и 9 марта того же года понесла огромные потери, выражающиеся суммой больше 4 тысяч человек, что составляет около половины дивизии, прибывшей на фронт.
К настоящему моменту дивизия, понеся эти огромные потери, является мало боеспособной.
Для того, чтобы дивизия с большей пользой дальше могла участвовать в Отечественной войне, её необходимо срочно пополнить командным и резервным составом.
В связи с тем, что дивизия является представительницей всего литовского народа, в рядах которой были собраны лучшие его представители и весь партийно-советский актив Советской Литвы, вынужден обратиться к Вам с настоящим рапортом и ходатайствовать довести его до Верховного Главнокомандующего Маршала Сов. Союза тов. Сталина.

Прошу возбудить ходатайство перед Верховным Главнокомандующим о назначении комиссии для расследования причин столь огромных бесславных потерь за такой короткий срок вверенной мне дивизии.
В связи с тяжёлой обстановкой, создавшейся, как в самой дивизии, так и вокруг неё, вынужден дать сейчас уже некоторые пояснения и просить Вашей помощи.

1) В конце 1942 г. дивизия была передана в состав Брянского фронта полностью укомплектованной с наличием положенных запасов.

После прибытия в состав Брянского фронта дивизия по указаниям вышестоящих органов лишилась всех своих запасов и до настоящего времени снабжается чрезвычайно нерегулярно. Красноармейцы и командиры получают только часть положенного им пайка. Особенно тяжёлое положение сложилось с фуражом. Уже больше 10 дней дивизия не получает овса, а добывание сена на месте сейчас уже встречает огромные трудности. Конский состав, благодаря большой работе, пришёл почти в негодное состояние.

2) Не будучи обстрелянной, дивизия получила чрезвычайно ответственную задачу, выполнить которую не могла. Причина этих неудач не только в недостатках боевой подготовки, но главным образом в том, что выполнение этих задач было совершенно не обеспечено. В первый бой дивизия была брошена голодной, усталой, с очень небольшим количеством огнеприпасов, почти без всякой поддержки средств усиления.

Первые огромные потери дивизия понесла ещё, не будучи в соприкосновении с противником и только благодаря тому, что она заняв исходное положение, целых два дня лежала на открытой площадке, расстреливаемая огнём миномётов, артиллерии и авиации противника.
Убедительно прошу в дальнейшем оказывать дивизии организованную помощь со стороны Ваших многочисленных средств усиления.

3) Помощь Ваших работников, командования и штаба пока не принесла дивизии никакой пользы, а наоборот, привела в растерянность командный состав вверенной мне дивизии. Непрерывный мат и указания со стороны Вашего заместителя полковника Колганова понижает нашу работоспособность.

Один факт буквально деморализовал работников штаба дивизии. Полковник Колганов, идя в штаб, по дороге получил совершенно неверные и неправильные сведения о якобы бегстве с фронта литовского батальона. Тов. Колганов, придя в наш штаб, не говоря никому ни слова, вызвал по телефону командира 6 гвардейской стрелковой дивизии и громким голосом на весь штаб отдал приказ ему немедленно открыть огонь двумя станковыми пулемётами по соседнему литовскому батальону.

Такие и подобные факты чрезвычайно деморализовали комначсостав штаба и частей дивизии. Прошу пересмотреть способы Вашей помощи вверенной мне дивизии.

4) В бесплодных попытках прорвать организованную оборону противника дивизия понесла огромные потери. Член Военного Совета армии генерал-майор Истомин на собрании командиров частей всей армии без всякого повода, без всяких фактов объявил дивизию сборищем самострельщиков.

5) Приказом Военного Совета Брянского фронта дивизия объявлена опозорившей себя на полях Отечественной войны. Этот вывод сделан на основании того, что дивизия не выполнила поставленных задач.

Считаю совершенно не правильным и не заслуженным такое клеймо, наложенное на дивизию. Не вина бойцов и командиров в том, что они не выполнили поставленные задачи. Они мужественно пытались выполнить эти задачи и очень многие сложили свои головы перед немецкими укреплениями или остались до конца жизни калеками.
Не было ни одного случая отказа со стороны частей или подразделений идти в наступление. Не было ни одного случая самовольного отхода частей назад и не было случая перехода на сторону врага даже небольшой группы бойцов или командиров.

Убедительно прошу Вас довести мой рапорт до Верховного Главнокомандующего и дать возможность дивизии в нормальной обстановке доказать свою преданность социалистической Родине и искреннее желание участвовать с пользой в деле разгрома немецких захватчиков – вековых врагов литовского народа.

Командир 16-й Литовской стрелковой дивизии
Генерал-майор Жемайтис

Верно пом. начальника стр. отдела».

«Сов. секретно
Экз. №1
Без даты
Командующим войсками Брянского фронта представлен рапорт командира 16 литовской стрелковой дивизии генерал-майора тов. Жемайтиса за №0014 и прошу о назначении следственной комиссии.
По существу рапорта докладываю:
16 лит. стр. дивизия 8 месяцев находилась в глубоком тылу, имея полную укомплектованность личным составом и автотранспортом, вооружением, конским составом.
Дивизия вошла в подчинение 48 армии 16.2.43г. Прибытие дивизии в район сосредоточения проходил крайне неорганизованно: дивизия растянулась, прибыла без тылов, без запасов продовольствия, фуража, горючего и боеприпасов. Даже на людях не было установленной суточной дачи продовольствия. Вся артиллерия, в том числе и батальонная и полковая, отстала и собиралась несколько дней, а гаубичные батареи подтянулись только в начале марта.

За время с 20.3.43г. по 8.3.43г. дивизии выпало 3 боевые задачи, но за указанный период дальше исходного положения для наступления почти не пошли (так в тексте, прим. авт.), имея во всех случаях огромное превосходство над противником, как над его живой силой, так и над техникой.

В течение 4 дней, с 20 по 23.02. включительно наступление дивизии откладывалось ввиду материальной необеспеченности и отставания дивизионной и полковой артиллерии.
В первый же день прибытия дивизии ей была оказана помощь выдачей хлеба за счёт 6 гвардейской стрелковой дивизии. Только халатностью руководства 16 лит. стр. дивизии можно объяснить прибытие в район сосредоточения дивизии без всяких запасов, тем более если учесть, что дивизия следовала в этот район через базы и станции снабжения фронта и 48 армии.
За указанный выше период времени дивизия потеряла около половины своего личного состава.

Дело материального обеспечения дивизии (продовольствием, фуражом, боеприпасами и горючим) до сих пор не налажено, несмотря на неоднократную помощь дивизии армейским автотранспортом, хотя 16 лит. стр. дивизия имеет достаточное количество своего автомобильного транспорта.

Питание людей и лошадей 16 лит. стр. дивизии даже спустя почти 3 недели после её прибытия происходит с крупными перебоями.
Дивизия показала себя в боях недостаточно устойчивой. За указанный срок имели место случаи самовольного ухода с фронта 3 батальона 156 стр. полка (комбат приговорён к расстрелу). В бою в ночь с 6 на 7.3.43г. 2-й батальон 156 стр. полка ворвался на южную окраину Никитовки, но тут же отошёл обратно по команде какого-то провокатора и изменника назад.

Часть подразделений 167 стр. полка в бою 26.3.43г. находилась на южной окраине Нагорной, но без особых оснований оставили тут же исходное положение.
В ночь с 7 на 8.3.43г. 1-й батальон 156 стр. полка, наступая в обход Никитовки с юга, сразу после наступления темноты растерял половину своего состава, которая, вместо движения вперёд, ушла в тыл.
Бой показал, что боевая подготовленность и сплочённость 16 лит. стр. дивизии стояли на низком уровне. Новые боевые порядки не были усвоены. Командный состав подготовлен слабо. Вопросы взаимодействия пехоты со своими огневыми средствами, артиллерией и танками отработаны плохо. В командном составе и бойцах не были воспитаны решительность и стремительность в действиях, упорство и настойчивость в достижении поставленных задач.

Командующий 48 армией генерал-лейтенант Романенко
Член Военного Совета армии генерал-майор Истомин»

«Военному Совету Центрального фронта.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
на исполняющего должность командира 16 литовской стрелковой дивизии генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Феликса Рафаиловича, 1897 г.р., уроженца г.Шяуляй Лит. ССР, литовца, служащего, члена ВКП/б с 1918 г., образование – общесреднее, военная академия им. Фрунзе в 1922 г., курсы единоначальников в 1930 г., в действующей армии с февраля 1943 г., в Красной Армии с 1918 г., служил в старой армии с 1915 по 1917 гг включительно, последний чин подпоручик, награждён юбилейной медалью «20 лет РККА» в 1938 г.

Занимаемые должности
Командир казачьего и литовского полков 1 год 5 месяцев
Слушатель академии 6 месяцев
Начальник оперативной части штадива и
начальник штаба бригады 4 месяца
Слушатель академии 1 год
Начальник оперативного отдела 1-й Конной армии 1 год 2 месяца
Начальник штаба 10 стр. дивизии г. Ленинграда 1 год
Помощник инспектора кавалерии РККА г. Москвы 1 год
Начальник штаба 4-го кавкорпуса, г. Армавир 3 года
Преподаватель военной академии им.Фрунзе 5 лет
Командующий Литовской народной армией 4 месяца
Преподаватель академии Генштаба 1 год 2 месяца
В занимаемой должности с января 1942 г.

16-я литовская стрелковая дивизия в составе войск армии с февраля 43 г. Несмотря на длительное пребывание в тылу и имевшиеся возможности организовать обучение частей соответственно указаниям нового Устава пехоты, полки дивизии, как показало их участие в боях, строили боевые порядки неграмотно, вследствие чего за несколько дней понесли неоправданные потери.

167 полк дважды отходил с занимаемого рубежа без приказа, самовольно оставил деревню Нагорная. Маскировки частей не было. Против самолётов противника не использовался организованный огонь пехоты. Дисциплина в частях дивизии до последнего времени оставалась низкой, наблюдались случаи самовольного ухода красноармейцев с поля боя.

С приходом дивизии работа её тылов была организована плохо – срывы подвоза продовольствия, боеприпасов, эвакуация раненых, что ограничивало развёртывание и ведение боевых действий соединением. В пунктах сосредоточения тылов вместо надлежащего порядка имели место хаос и неорганизованность транспорта, оставление гаубичной артиллерии и боеприпасов в пути.
Со стороны генерал-майора Балтушис-Жемайтиса наведение строгого порядка в дивизии не принималось, и виновные не наказывались.

Военный Совет армии 25.2.43 г. за низкий уровень требовательности и отсутствие в частях дивизии твёрдого порядка предупредил генерал-майора Балтушис-Жемайтиса о неполном служебном соответствии.
Отрицательными качествами генерал-майора Балтушис-Жемайтиса является его мягкотелость и недопустимо слабая требовательность к подчинённым, отсутствие самокритичности в своих действиях, неумение видеть и решительно устранять свои ошибки и недочёты, поэтому он не может навести порядок в дивизии.

Несмотря на указанное постановление Военного Совета, недочёты в дивизии продолжают иметь место, урегулирование вопросов снабжения дивизии, повышения боеспособности её проводились непосредственными мероприятиями Военного Совета армии.

Для наведения порядка в дивизии при достаточном её боевом и численном составе Военный Совет вынужден был отвести её во 2-й эшелон.
На основании вышеизложенного Военный Совет армии ходатайствует генерал-майора Балтушис-Жемайтиса с занимаемой должности снять.

Командующий войсками 48 армии
генерал-лейтенант Романенко
Член Военного Совета армии генерал-майор Истомин
Начальник штаба армии генера-майор Бобков
3 апреля 1943 г
Верно пом. начальника строевого отделения».


Генерал-майору тов. Свиридову

По Вашему личному приказанию кратко сообщаю о боевой деятельности 16 литовской стрелковой дивизии.
В декабре 1942 г. дивизия, закончив формирование и обучение, была передана в состав войск Брянского фронта.
В течение 2-х месяцев дивизия перебрасывалась с одного направления на другое, была в подчинении сначала 3 армии, затем группы генерал-лейтенанта Новосельского, затем 2-й танковой армии и, наконец, 48 армии.
За это время дивизия не вводилась в бой, а только маршировала из-под Тулы под г. Орёл, совершив в течение 2-х месяцев около 400 км.

Из-за тяжёлых зимних условий, крайне неорганизованного снабжения и постоянных подъёмов дивизии по тревоге, она за время всех этих переходов сильно ослабела. Люди не получали нормальной пищи, лошади не получали овса и не регулярно сено, сильно похудели и под конец с трудом тащили технику и имущество.

В первые же дни прибытия на передовую штаб Брянского фронта изъял из дивизии половину грузовых машин, что ещё больше затруднило снабжение людей и лошадей.
В начале февраля 1943 г. дивизия, находясь в 50 км от г. Ефремова получила приказ быть готовой к погрузке на железной дороге и отправке на другой фронт. Выполняя этот приказ, значительную часть имущества дивизия отправила к станциям погрузки, но через несколько дней совершенно неожиданно дивизия была поднята по тревоге и через 4 часа выдвинута в совершенно другом направлении.

В середине февраля 43 г. дивизия появилась в районе боевых действий 48 армии, в 50 км от г. Орла. Обстановка на фронте 48 армии к моменту её ввода в бой была следующей:

48 армия вела преследование отступающего противника и вышла на рубеж реки Неручь. На этом рубеже противник прекратил отход и оказывал упорное сопротивление. Только одна 6 гвардейская стрелковая дивизия смогла прорвать оборону противника на этом рубеже и выйти в район станции Змиёвки, но вскоре была окружена и разгромлена.

К моменту подхода 16 литовской стрелковой дивизии противник окончательно ликвидировал прорыв гвардейцев и восстановил сплошной фронт.
Подведённой литовской стр. дивизии было приказано повторить манёвр 6 гвардейской стр. дивизии, т.е. двинуться в прорыв фронта на том же участке, в том же направлении, с такими же примерно задачами.
19 февраля литовская стр. дивизия приступила к выполнению этих задач. Средств усиления дивизия почти не имела. Большое количество артиллерии 48 армии отстало в снегах, а то, что подошло, не имело снарядов. Половина артиллерии самой дивизии также отстало далеко в тылу. Зенитная артиллерия и истребительная авиация совершенно отсутствовали. Только 5 танков поддерживали наступление литовцев.

Развернувшись в районе дер. Алексеевская, дивизия сразу же попала под сильный артиллерийский и миномётный огонь противника и понесла потери.
В день, назначенный для общей атаки обороны противника, на расположение дивизии напали 12 бомбардировщиков противника, сделав около 10 залётов. В результате этого авианалёта дивизия, не имея ещё тесного соприкосновения с пехотой противника, от огня артиллерии, миномётов и авиации понесла тяжёлые потери (около 2000 человек).

В дальнейшем дивизия в течение целого месяца несколько раз пыталась прорвать оборону противника, но своими силами выполнить такую задачу не смогла.

За время этих боёв дивизия потеряла около 5000 человек, в том числе большинство комсостава.
Во время этих тяжёлых боёв 16 литовская стр. дивизия показала себя с самой лучшей стороны:
а) не было ни одного случая отхода ни одной роты, ни одного батальона; люди гибли под огнём противника, но назад не отходили;
б) только один сержант перешёл на сторону противника;
в) несмотря на то, что дивизия во время этих боёв совсем не получала положенного довольствия или получала очень небольшое его количество, главным образом, сухари, люди мужественно переносили фронтовые тяготы и продолжали наступать;
г) бойцы и командиры прекрасно вели себя, проявляя образцы подлинного мужества и геройства.

19 марта 16 литовская стр. дивизия была отведена во 2-й эшелон 48 армии и таким образом наступательная операция этой армии закончилась безуспешно. Фронт обороны противника не был прорван.

Настоящее положение хода боёв мною дано на память. Если Вас интересует более подробно этот вопрос, то можно будет получить в Генштабе рапорт майора Орлова (офицера Генштаба при 48 армии), более подробно излагающего ход этих событий.
Поскольку мне как бывшему командиру 16 литовской стрелковой дивизии не предъявлено никаких обвинений и пока мне не известны причины моего смещения, о своей дальнейшей работе говорить нет смысла.

Бывший командир 16 литовской стрелковой дивизии генерал-майор Жемайтис

27 апреля 1943 г.»

«ЗАЯВЛЕНИЕ
бывших командиров и политработников 16 литовской стрелковой дивизии по содержанию Постановления Военного Совета 48 армии от 25 февраля 1943 года.

Мы, нижеподписавшиеся, бывшие командиры и политработники 16 ЛСД, непосредственно участвовавшие в первых боях дивизии с 20.2. по 8.3.1943г. узнали о Постановлении Военного Совета 48 армии №8 от 25.2.43г. только в 1972 году, изучая личное дело бывшего командира 16 ЛСД генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Ф.Р. в связи с его 75-летием.

Это Постановление нас не только удивило, но и оскорбило, тем более, что оно в своё время до нас не было доведено, хотя в соответствии с последним пунктом его и, учитывая служебно-командные посты, которые мы тогда занимали, оно должно было быть доведено и до нас.

В Постановлении и в представлении Военного Совета Центрального фронта, подписанных Командующим 48 армией генерал-лейтенантом Романенко, членом Военного Совета 48 армии и начальником штаба этой армии, содержится явная клевета на бойцов, командиров и политработников 16 ЛСД. Искажены и даже придуманы факты якобы дезертирства с поля боя, оставление позиций частями и подразделениями дивизии и т.д. Например, опорный пункт противника в дер. Нагорной тогда вообще не был взят. А в Постановлении констатируется, что он дважды был оставлен 167 стр. полком.

Полностью придуман факт ухода с фронта 3-го батальона 156 стр. полка и приговор комбата к расстрелу. Ни ухода с фронта батальона, ни приговорённого к расстрелу комбата в дивизии не было.

Мы все отлично помним, в каких тяжёлых условиях 16 ЛСД тогда была брошена в бой, и с каким мужеством и самоотвержением дрались тогда её бойцы.
Основную часть бойцов дивизии, политработников и командиров составляли коммунисты и комсомольцы – бывшие борцы за дело коммунистической партии в буржуазной Литве, подпольщики, активисты Советской власти в Литве в 1940-41 гг и другие лица, добровольно ушедшие с Красной Армией при её отступлении, чтобы затем защищать Советскую Власть от немецко-фашистских захватчиков. Разве они виноваты, что командование 48 армии их бросило в бой без артиллерийской подготовки, без танков, без зенитного прикрытия, без продовольствия и боеприпасов и что они, не прорвав подготовленную оборону противника, мужественно умирали в снегу при 20-градусном морозе.

Разбирательство подготовки, хода и результатов этой операции, конечно, дело военных историков. Но из Постановления командования 48 армии и её представления Военному Совету Центрального фронта видно, что оно всю вину за неудачную операцию стремится свалить на 16 ЛСД и в частности на её командира генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Ф.Р.

О несправедливости всех обвинений в адрес бойцов, командиров и политработников 16 ЛСД говорит хотя бы тот факт, что ни одна угроза Военного Совета 48 армии «отдать под суд и направить в штрафные части» не была выполнена. Ибо прокурор и др. лица, расследовавшие в то время «преступные действия» бойцов и командира дивизии, не нашли виновных, которых можно было бы привлечь к ответственности.

В рапорте на имя командующего 48 армией, Секретарю ЦК ВКП/б Литвы тов. Снечкусу, а также в донесении генерал-майору Свиридову командир 16 ЛСД генерал-майор Балтушис-Жемайтис Ф.Р. правильно изложил обстановку в дивизии перед первыми боями и причины больших потерь во время этих боёв.

Боевые подвиги 16 ЛСД в последующих боях доказали необоснованность обвинений, предъявленных командованием 48 армии к её бойцам, политработникам и командирам.

Во время Великой Отечественной войны дивизия много раз успешно наступала и много раз вела тяжёлые бои с контратакующими танками и пехотой противника. Но ни разу она через свои боевые порядки не пропустила врага. За боевые заслуги дивизия награждена орденом «Красного Знамени» и ей присвоено почётное наименование «Клайпедская».

Генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Ф.Р. уже нет в живых, как нет в живых и многих других участников тех боёв. Но память о воинах 16 ЛСД, героически погибших в боях с немецко-фашистскими захватчиками заставляет нас сейчас, через 30 лет, заявить, что Постановление Военного Совета 48 армии от 25 февраля 1943 г. является искажающим действительность и создаёт ложное представление о морально-политическом и боевом духе бойцов, политработников и командиров 16 ЛСД.
Настоящее представление передаётся в ЦК КП Литвы, высылается в Институт истории партии при ЦК КП Литвы для хранения в архиве и вкладывается в личное дело генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Ф.Р.

Бывший зам. командира 16 ЛСД по политчасти, советник Совета Министров Лит. ССР,

генерал-майор в отставке Н. Мацияускас

Бывший зам. командира 16 ЛСД, председатель комитета культурных связей с соотечественниками за границей,
генерал-майор в отставке Карвялис
Бывший командующий артиллерией 16 ЛСД, председатель ДОСААФ Лит. ССР,
генерал-майор артиллерии в отставке И. Жибуркус

Бывший начальник политотдела 16 ЛСД, начальник архивного управления при Совете
Министров Лит. ССР,
подполковник запаса Ф. Беляускас

Бывший помощник начальника политотдела 16 ЛСД по комсомолу, Министр юстиции
Лит. ССР,
генерал-майор запаса А. Рондукявичюс

Бывший командир 224 арт. полка 16 ЛСД, военный комиссар Лит. ССР,
генерал-майор артиллерии П. Петронис

Бывший командир 167 стр. полка 16 ЛСД, методист по гражданской обороне
Министерства высшего и среднего специального образования Лит. ССР,
полковник в отставке В. Мотека

Бывший командир батареи 120 мм миномётов 156 стр. полка 16 ЛСД, зам. начальника
Вильнюсского производственного управления газификации
полковник запаса В. Починаев

Бывший следователь особого отдела НКВД 16 ЛСД, заведующий юридическим
отделом Президиума Верховного Совета Лит. ССР
подполковник запаса Е. Яцовскис».

Даты на заявлении нет, но судя по изложению, оно было написано в 1972 или 73 году.

«Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мёртвые услышат глас Сына Божия и, услышавши, оживут.
Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе... И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения».
(От Иоанна, глава 5, стихи: 25, 26, 29).

Несколько слов о послевоенной службе отца, которая была уже связана с его преподавательской и научной деятельностью в Высшей военной академии им. Ворошилова (Академии Генштаба).
Изучая документы из его личного дела, многочисленные аттестации и характеристики, можно сделать вывод, что он был на хорошем счету у руководства академии, в частности у её начальника генерала армии Курасова, неоднократно поощрявшего отца благодарностями и денежными премиями.

В личном деле также имеется представление его на звание генерал-лейтенанта, «учитывая его очень большой стаж работы на должностях высшего комсостава (с 1920 года) а также работу в звании генерал-майора. В целях поощрения и обеспечения большей уверенности, авторитетности и инициативы в дальнейшей работе…», подписанное генералом армии Курасовым и начальником кафедры генерал-лейтенантом Позняком.

Присвоение очередного воинского звания не состоялось, хотя отец два послевоенных года возглавлял в академии Курсы усовершенствования высшего командного состава, и ушёл с этой должности, очевидно, по своей воле, чтобы более плодотворно заняться научной работой.
Пишет статьи в военные журналы, выпускает, наверное, самым первым из военных историков брошюру «Операции в бассейне Тихого океана 1941-45 гг», предназначенную только для слушателей академии (Краткий оперативно-стратегический очерк, Высшая ордена Суворова 1 степени Военная академия им. Ворошилова, 1951 г.).
Выступает по этой теме несколько раз в Политехническом музее Москвы перед гражданской аудиторией, рассказывая им о совершенно неизвестной для них войне между США и Японией во 2-й мировой войне.
Даже после ухода отца на пенсию в 1954 году Курасов привлекает его к большой работе по подготовке 9-томника в 253 п.л. по теме «История военного искусства», за успешную работу над которым объявляет ему благодарность и награждает денежной премией в размере 1000 рублей.

Каждый человек несёт в себе груз прожитых лет, и я теперь понимаю, что этот груз у отца был особенно тяжёлым. Ибо набирался он за ранения, в том числе и тяжёлое в голову под Шяуляем в 1919 г., контузии, ранения на фронтах Первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войн и особенно за неудачное командованием им 16 Литовской стрелковой дивизией в ВОВ, что особенно негативно сказалось на состоянии его душевного равновесия и здоровья. А также послевоенным не щадящим отношением Сталина ко всем генералам, работавшим на износ без нормированного рабочего дня, почти без выходных и праздников.

И к своему увольнению в запас отец подошёл совершенно больным человеком, с трудом ходившим из-за острой ишемии сердца и чрезмерной тучности, которая никоим образом не была связана с нарушением режима питания. Ел он всегда очень мало и не слыл большим гурманом.

Сколько я помню отца, он всегда рано уходил на работу и возвращался с неё не ранее 10 – 11 вечера усталым и больным. Тяжело поднимался с перерывами по лестнице на 4-й этаж, где находилась наша квартира (лифта тогда не было в доме). С усилием садился на стул и вставал с него. И тем не менее я редко видел его раздражённым или вспыльчивым. А если он и заводился по какому-нибудь поводу, связанному большей частью с моими надоедливыми приставаниями к нему, то быстро остывал и первым протягивал руку для примирения.

Но и зарплата у него была приличной. По словам мамы, отец приносил домой ежемесячно 9-10 тысяч рублей (для сравнения, средняя зарплата квалифицированного рабочего равнялась тогда 1000 рублям), не считая всевозможных доплат за статьи, что позволяло маме не работать, детям получить приличное образование, иметь в квартире домработницу и отцу строить дачу. В доме у нас всегда был достаток и по праздникам полно гостей.

В личном деле отца есть две, на мой взгляд, любопытные записи при его увольнении в запас. Первая – «В военное время подлежит переводу на должность начальника штаба корпуса кавалерии». 1954 год! Любопытно, как Министерство обороны собиралось использовать совершенно больного человека, жить которому осталось всего три года, да ещё в таком романтическом роде войск, как кавалерии, да ещё в Третьей термоядерной мировой войне!
И вторая – как сказано там же: «Уволен из кадров Советской Армии в запас по статье 59 «б» (по болезни) с правом ношения военной формы одежды с особыми отличительными знаками на погонах (Приказ МО № 02265 от 17.5.1954г.).
Никаких «особых отличительных знаков» на погонах отца я не видел. А все эти заключения очень смахивают на шутку кадровиков, над которой они долго смеялись и которые почему-то никак не могли или не хотели увольнять больного старого человека по возрасту и выслуге лет. Ведь в армии испокон веку ходит поговорка: «Чем скорее уволишься из армии, тем дольше проживёшь на гражданке».

В июне 1957 года от обширного инфаркта «миокарда» отца на 60-ом году жизни не стало.

Тот первый бой 16-й Литовской стрелковой дивизии всем её ветеранам, выжившим в годы войны, запомнился как самый кровопролитный за всё время их участия в боях в составе соединения.

ПРИМЕЧАНИЯ
1. РГВА, Послужной список Балтушис-Жемайтиса Ф.Р.
2. ЦАМО, личное дело генерал-майора Балтушис-Жемайтиса Ф.Р., Инв. 0405030,
коробка Б-384.
3. ЦАМО, журнал боевых действий 16-й Литовской стрелковой дивизии, ф.1079, оп.1,
коробка 10675
4. ЦАМО, исторический формуляр, оп.554390, коробка 10671.
5. РГАСПИ, ф.17, оп.100, дело №256169.
6. Вульф Виленскис, «Повороты судьбы», издательство «Кахоль-Лаван», Иерусалим,
1986 г.
7. Яцовскис Е.Я., «Забвению не подлежит», Москва, военное издательство, 1985 г.
8. Газета «Вечерняя Москва», 22.07.1991 г., ст. «Медаль, пробитая осколком».
9. Журнал «Вопросы истории», №4, 2003г., ст. «Восстание в Шяуляе в конце 1918 -
начале 1919 гг и судьба его руководителя».
10. С. Коэнцедек, ст. «По ту и по эту сторону фронта», Иерусалим.
11. Газета «Труд» за 6.09.1994 г., ст. «Трагедия генерала Павлова».
12. Арон Шнеер, «Плен (16-я Литовская дивизия)».


11.11.2009 г.

Фото 1.
Президиум Инспекции кавалерии,
Нач.30-х гг, справа отец


Фото 2.
Блиновцы, в середине стоит отец, справа
сидит Клеткин, слева сидит Книга, в центре
Сидит Апанасенко, лицо вырезано у врага
Народа Баторского

Фото 3.
Отец, бригадный
генерал, Каунас, 40-й год

Фото 4.
Будённый в центре, справа от него и
выше отец, нач. 30-х годов

[Cliver F]

Профессор
Радмила Дмитриевна Тонкович
Из журнала «Аэромагазин»
номер 77 октябрь 2009 года

ПИЛОТ АННА ЕГОРОВА




Анна Александровна Егорова родилась 23 сентября 1916 года в семье православного священника в селе Володово Тверской губернии. В Москве она завершила начальную и среднюю школу, а затем институт торговли (ныне Академия торговли). В 19 лет – она в группе пилотов Подмосковного аэроклуба, пилотирует планеры С-4 и Г-2, вступает в комсомол, в 1935 году она работает на строительстве московского метрополитена, монтирует арматуру на станциях «Динамо» и «Красные ворота». Московское метро во время Великой Отечественной войны послужило надёжным бомбоубежищем для многих тысяч москвичей. В 1937 году Анна занималась в школе пилотов в Ульяновске, затем перешла в Херсонское авиационное училище, после чего была направлена пилотом-инструктором в город Калинин (ныне Тверь), где она обучила и выпустила 42 пилота. В 1941 году началась Великая Отечественная война, которая в корне изменила жизнь советских людей, как и жизнь Анны Егоровой. В 1941 году она была назначена пилотом в 130-ю эскадрилью связи при штабе Южного фронта. Она летала на самолётах У-2, УТ-2, УТ1-4 вдоль линии фронта, часто подвергаясь смертельной опасности.

Пилот Егорова летая как связист, разведчик и курьер, неоднократно подвергалась нападению Мессершмитов, чудом осталась жива и была награждена Орденом Красного Знамени. В 1942 году, не зная устали, пилот Егорова бесстрашно атаковала фашистов на своём «летающем танке» Ил-2, особенно после того, как узнала о гибели своего молодого мужа Виктора Кутова.

Количество её боевых вылетов превышало сотню, и за проявленное мужество Анна была награждена вторым Орденом Красного Знамени. Война перемещалась на запад, Анна, единственная женщина, была назначена командиром эскадрильи и штурманом 805 полка штурмовиков, который воевал в составе 1-ого Белорусского фронта. Егорова тогда была ведущей группы штурмовиков, славилась своей отвагой, ответственностью, серьёзным отношением и требовательностью в своём деле, за что её очень уважали однополчане, а особенно её ценил и восхищался её отвагой командир 230 дивизии штурмовиков полковник Вячеслав Арсеньевич Тимофеев, который очень волновался при каждом её боевом вылете.

Высочайшее мастерство пилота и большое мужество Анна проявила в боях против противника 54-ого истребительного полка Люфтваффе. Немцы збивали Анну 3 раза и, к счастью, она приземлялась на своей территории. Наступил роковой день 20 августа 1945 года. За рекой Висла на жестокую схватку с противником советские пилоты вылетели двумя группами, одна – под руководством командира полка, а другая (16 штурмовиков) - под руководством штурмана полка Егоровой. Стрелком-радистом у Егоровой был 18 летний юноша Мокосов. Когда они подлетели к Висле, их встретили немецкие истребители, которые прикрывали свои средства ПВО. С огромным напором советские штурмовики пробивались через огонь противника и наносили удары по наземным целям из воздуха. Анна внезапно почувствовала, что самолёт потерял управление. В кабине появилось пламя, отказала связь. Анна успела выбраться из горящего самолёта и попыталась раскрыть парашют. Он раскрылся не полностью. Анна вся в ранах и ожогах в полубессознательном состоянии между жизнью и смертью падала на неприятельскую территорию и попала в плен, где в течение 6 месяцев пережила адские муки.

Спасли ей жизнь и помогли в её тяжёлом состоянии два пленных врача – русский Синяков и серб Павле Трпинац из Белграда. Они тайком с большим терпением лечили её травами и самодельными бальзамами, ожоги на её руках и ногах были очень глубокие до костей. В полку друзья считали Анну погибшей, и отправили её матери похоронку. Анна Егорова была представлена к званию Героя СССР (посмертно, как считали в полку). Когда Советская Армия при наступлении освободила из немецкого концлагеря военнопленных, Анну застали едва живую. Она по законам военного времени (как и все остальные бывшие пленные) должна была пройти суровую проверку в СМЕРШе. Анна тяжело пережила эту моральную травму. Но время было суровое и законы суровые. Лишь в 1965 году она была награждена золотой медалью Героя Советского Союза и орденом Ленина. Кроме того, она кавалер двух орденов Отечественной войны I степени, польского Серебяного креста и более чем 20 медалей за мужество при защите Отечества от фашизма.

Сразу после окончания войны в 1945 году своего храброго штурмана нашёл полковник В.А.Тимофеев, пилот штурмовика Ил-2, военный командир 230-й дивизии штурмовиков. Он признался Анне в своей любви, восхищении, уважении к ней и предложил ей свою руку и сердце. Они поженились, у них родились два сына – Пётр и Игорь, хотя врачи категорически запрещали Анне рожать, так как в ходе войны у неё был серьёзно повреждён позвоночник, из-за чего ей после войны были запрещены и полёты.

Игорь стал инженером, а Пётр – военным пилотом сверхзвуковых самолётов. Они подарили своим родителям троих внучат.

Анна Егорова за время войны совершила 277 боевых вылетов на штурмовике Ил-2 («чёрная смерть» - так его называли фашисты, ибо он был грозой для немцев). За свои подвиги Анна Александровна награждена многочисленными боевыми наградами.

Бесстрашной Анне Егоровой-Тимофеевой сейчас 93 года. Она полна жизни и оптимизма, память ей служит отлично, очень любит Сербию. Два раза она была в Белграде – встречалась со своим спасителем. Она уверена, что в авиацию идут отборные, честные, лучшие люди любой национальности, она желает, чтобы и дальше росла и крепла любовь между нашими братскими славянскими народами. Квартиру Анны Александровны сейчас украшают её четыре книги, Диплом «Национальный Герой России», сабля и орден № 346 «За честь и преданность Отчизне с 32-мя бриллиантами». Она – лауреат главной премии России за выдающийся вклад в историческое развитие России, присуждено ей правительством РФ и русским национальным Олимпом. Эти награды ей вручались в Храме Христа Спасителя в Москве.

Анна в своих военных мемуарах описала хмурое и суровое небо своей молодости и целого поколения молодых людей, у которых бандитская агрессия фашистов Германии (и других стран Европы) отняла беззаботную молодость и ввергла их в ад войны с мракобесием фашизма. В прошлом году вышли её книги «Держись, сестричка!», «Говорит «Берёза» - как меня слышите?», «Schwarze Tod» («Чёрная смерть») и «Небо, штурмовик и девушка».

Было настоящее удовольствие, честь и гордость беседовать и дружить с этой русской героиней, храбрым пилотом, альтруистом и в то же время скромной и милой, до сих пор красивой пожилой женщиной, которая делит всех людей мира только на хороших и плохих и решительно требует беспощадной борьбы всеми средствами против плохих людей.

П.С. Автор этой статьи проявила большое упорство и последовательность, нашла в Белграде сына доктора Павла Трпинца, тоже доктора, передала ему журнал с рассказом об Анне Егоровой и связала их к их обоюдной радости.

[Cliver F]

«Тайна семейного архива»
На Международный интернет-конкурс
«Страница семейной славы - 2010»

Выполнил: Квачев Всеволод Дмитриевич
Класс 8 «А»
Моему прадедушке посвящается.

[Cliver F]

К 65-летию Великой Победы

Сергей МИРОНОВ,
Председатель Совета Федерации,
Председатель партии «Справедливая Россия»

ГОРЖУСЬ, ЧТО МОЙ ОТЕЦ БЫЛ ФРОНТОВИКОМ

Идея акции «Страница семейной славы-2010» благородна и плодотворна. Если собрать на едином Интернет-ресурсе разнообразные семейные воспоминания о солдатах Великой Отечественной, может получиться очень своеобразный и яркий рассказ о войне. Не менее важна и своевременна попытка собрать и сохранить в электронном виде фотографии фронтовиков. Этим пожелтевшим, иногда уже ветхим семейным реликвиям, хранящимся во многих домашних фотоальбомах, можно и нужно дать новую жизнь с помощью Интернет-технологий, сделав их вечными и нетленными.

У нас в семье тоже хранится несколько фотографий военной поры, на которых запечатлен мой отец - Михаил Емельянович Миронов. К этим реликвиям у меня с раннего детства благоговейное отношение. Такое же, как к отцовским фронтовым наградам. Отец – простой деревенский парень, выходец из большой крестьянской семьи (восьмой ребенок в семье!), был призван в армию в 1940 году. Начал войну рядовым, позже получил звание сержанта. Воевал на Ленинградском фронте. Защищал блокадный Ленинград.

Мне, как любому мальчишке, конечно, страшно хотелось, чтоб мой батя был самым лучшим, самым доблестным, самым боевым. Не раз приставал к нему с расспросами о фронтовых делах. Но отец все отнекивался. Не любил он вспоминать о войне: видимо, очень уж много в этих воспоминаниях было трагического и горького. Всякий раз он уводил разговор в сторону. Но однажды мне удалось-таки выбрать момент, когда батя был в хорошем расположении духа. И он поведал об одном боевом эпизоде, за который его наградили медалью «За отвагу». Дело было, судя по всему, где-то в районе Пулковских высот. Часть, в которой воевал отец, занимала позиции на склоне одного из холмов. Позиции были не очень удачными, ибо с них плохо просматривалось расположение вражеских войск. Поэтому пришлось на высотке, что находилась уже, по сути, вплотную к гитлеровским укреплениям скрытно оборудовать выносной наблюдательный пункт. Туда протянули телефонный провод, и бойцы, сменяя друг друга, сидели в дозоре. Зима, мороз. Дежурить в снежном окопе надо было сутки. Шевелиться особо нельзя, курить – нельзя, а более всего – нельзя дремать. В любой момент можно было ждать вражеской атаки. В одну из зимних ночей настал черед сержанта Михаила Миронова. Сутки дежурства подходили к концу, начинало темнеть, оставалось дожидаться смены каких-то пару часов. И вдруг он увидел: в полутьме идет цепь немцев, одетых в маскхалаты: лыжники, разведка! Взял трубку, крутанул аппарат и, боясь выдать себя, негромко доложил: "Немцы идут". А с того конца орут в трубку: "Чего шепчешь? Громче говори!». Какой там громче! Тени вражеских лыжников проскальзывали буквально перед носом.

Помню: отец рассказывал обо всем этом с эдаким юморком, шутками-прибаутками. А я восхищенно глядел на него во все глаза и, затаив дыхание, слушал про то, как его доклад был все-таки понят и принят, как взметнулась красная ракета, как наши пошли в контратаку, как отбросили наступающих фашистов, как волна атакующих бойцов подхватила отца, и он оказался в передовой цепи…

Сколько раз потом эта история была уже мною с гордостью пересказана друзьям по школе. Сколько раз, уже позже, когда появились на свет мои дети – Ярослав и Ирина - я рассказывал ее им. Сейчас уже буду рассказывать внукам. Понятно, что в масштабах грандиозной народной войны это был лишь маленький, крохотный эпизод, но для Мироновых это семейное предание, семейная легенда, которая, как мне хочется верить, будет передаваться из поколения в поколение.

После войны отец остался на сверхсрочную службу, которую проходил в г. Пушкине под Ленинградом, в Пушкинском военном училище. Мы жили в бывших офицерских казармах: подъезд выходил на улицу, а окна - на училище. Отец никогда не рвался за чинами и должностями, вообще был, как большинство фронтовиков, весьма скромным и непритязательным человеком. Но в то же время он был личностью с прочным внутренним стержнем, с закаленными на фронте взглядами и убеждениями. Терпеть не мог никакой несправедливости, не выносил лжи и фальши. Мне памятно, к примеру, что, когда по телевизору демонстрировался какой-нибудь фильм, где военные события изображались слишком уж парадно, лакировочно, он вставал и жестко говорил: «Не надо смотреть неправду!». Телевизор при этом безоговорочно выключался.

Фронтовики – это все-таки люди особого замеса. Они глядели в глаза смерти, видели и пережили такое, что не дай Бог никому более пережить. Еще одно наше семейное предание было услышано мной не от отца, а от его сестер и моих тетушек (ныне уже, увы, покойных). Перед войной тетя Маша и тетя Фруза перебрались с родной Смоленщины в Ленинград и жили там на улице Маяковского в типичной для той поры большой коммунальной квартире. В первую холодную военную зиму они, как и многие блокадники, были на грани голодной смерти. Отец знал о бедственном положении сестер, рвался помочь. Как-то удалось уговорить командиров, и его отпустили на побывку в блокадный город. Когда добрался до места, Маша и Фруза уже ничком лежали на кроватях, практически не в силах шевелиться от крайнего истощения. Отец принес хлеб, тушенку, сэкономленные за счет своего фронтового пайка. Поставил на огонь котелок с водой, вскипятил ее, накрошил туда хлеба, добавил немножко тушенки и дал чуть-чуть похлебать. Сестры умоляли дать побольше, но отец жестко пресекал это: «Если наброситесь сразу на еду - умрете». Когда настала пора уходить, строго наказал: «Два дня есть только баланду!». Измученные голодом женщины, увы, не смогли полностью соблюсти запрет, наелись-таки хлеба и тушенки, и им было очень плохо. Но тем, что отец все-таки продержал сестер какое-то время на жидкой пище, он, в сущности, их спас. Они пережили и эту зиму, и всю блокаду.

Сейчас, когда я вспоминаю об отце, жизнь которого оборвалась в 1979 году, досадую на себя, что мог бы быть более настойчивым и все-таки побольше узнать и о его боевой молодости, и о его фронтовых товарищах. Очень печально также, что сохранилась всего одна фотография, где я сам запечатлен рядом с ним. На ней мне всего-то четыре годика. Потом все как-то не складывалось. Тем дороже сегодня буквально каждая мелочь, каждая подробность, каждая черточка. Навсегда врезалось в память, что любимой отцовской песней была песня «Пора в путь-дорогу» из кинофильма «Небесный тихоход». Она стала и моей любимой. Я и сейчас ее нередко напеваю для души, а как-то даже пришлось и публично исполнить по просьбе одной радиостанции. Мой отец был на войне простым сержантом. Но это невысокое по армейским меркам звание тоже было и остается для меня чем-то очень важным и знаковым. Во всяком случае, когда позже, во время службы в ВДВ, мне присвоили звание «сержант», я вспомнил, что «дорос» до батиного звания.

Что такое память о Великой Победе для всех нас? Это, конечно, в первую очередь память о великих сражениях и великих подвигах, о богатырском народном порыве, о величии духа, проявленном нацией в борьбе с врагом. Но есть и другое измерение – житейское. Это семейная память о наших родных и близких, жизнь которых опалил огненный смерч войны. Это фотоснимки рядовых участников войны и воспоминания о них, свидетельствующие о каких-то, быть может, совсем не великих, не грандиозных фактах и деталях, которые, тем не менее, очень дороги нам. Мы должны быть очень бережными к этому пласту исторической памяти. Без него летопись Великой Победы будет неполной. Вот почему я всей душой поддерживаю благородную идею акции «Страница семейной славы-2010». Желаю успеха ее инициаторам и участникам.

Давайте все вместе создадим этот своеобразный электронный Пантеон Славы, давайте напишем эту электронную Книгу Памяти!

[Cliver F]

Пропавший без вести

Александр Карцев,
член Союза писателей России и
Международного Союза славянских журналистов

/На Международный Интерент-конкурс «Страница семейной славы»/

Памяти моего деда - Ивана Васильевича Чуракова, не вернувшегося с Ржевской битвы.

[Cliver F]

Александр Карцев,
член Союза писателей России и
Международного Союза славянских журналистов

/На Международный Интерент-конкурс «Страница семейной славы»/

Только тот народ, который чтит своих героев, может стать великим.
К. К. Рокоссовский

5 октября 2009 года в преддверии 65-летия Победы в Великой Отечественной войне Межрегиональная общественная организация "Кремль" провела "Памятный рейд по местам боев Отдельного кремлевского полка". Этот полк принял активнейшее участие в обороне Москвы в 1941 году. Его бойцы и командиры проявили в боях не только истинное мужество и отвагу. Но еще высокий профессионализм и превосходную военную подготовку. То, чего так не хватало в первые месяцы войны. И чего не хватает всем нам сейчас...

По непонятным причинам все последующие 68 лет история Отдельного кремлевского полка замалчивалась, а сам он превратился в

ЗАБЫТЫЙ ПОЛК

6 октября 1941 года решением ставки Верховного Главнокомандования формируется отдельный кремлевский полк из числа курсантов Московского пехотного училища имени Верховного Совета РСФСР. В десяти курсантских ротах было 1330 курсантов, 130 красноармейцев и 112 офицеров училища. Командиром полка был назначен начальник училища Герой Советского Союза полковник Семен Иванович Младенцев (звание Героя он получил в 1940 году "за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с финской белогвардейщиной и проявленные при этом отвагу и геройство" - к слову сказать, почти все офицеры училища на то время имели боевой опыт - воевали в Гражданскую войну, финскую кампанию, принимали участие в боях у озера Хасан и в районе реки Халкин-Гол).

Свое название "Кремлевский", полк получил из-за того, что Московское пехотное училище до 1935 года располагалось в Кремле, а его курсантов с тех пор и до настоящего времени называют кремлевцами.

В октябре 1941 года личный состав училища находился в летних лагерях под Солнечногорском. Поднятый по тревоге в ночь с 6 на 7 октября полк совершил 85-километровый марш по маршруту: озеро Сенежское - Клин - Новопетровское - Волоколамск.

7 октября к 19.00 полк занял оборону по реке Лама от деревни Гарутино до деревни Бородино. Через трое суток подошли соседи - справа части 2-го кавалерийского корпуса генерала Л.М. Довлатова и слева - 316 стрелковая дивизия генерала Ивана Васильевича Панфилова.

При встрече с капитаном Рюминым маленький, измученный подполковник несколько минут глядел на него растроганно-завистливо.
- Двести сорок человек? И все одного роста? - спросил он и сам зачем-то привстал на носки сапог.
- Рост сто восемьдесят три, - сказал капитан.
- Черт возьми! Вооружение?
- Самозарядные винтовки, гранаты и бутылки с бензином.
- У каждого?
Вопрос командира полка прозвучал благодарностью (Константин Воробьев "Убиты под Москвой").

Г. Жуков писал: "Ввиду общего недостатка сил батальонные районы кремлевцев были растянуты по фронту на 7-10 километров и в глубину 3 км. Сплошной обороны тогда еще не было. Заняты были только опорные пункты, промежутки которых простреливались артиллерийским огнем, а кое-где и дальним пулеметным..."
Участок обороны полка по фронту составил около 30 километров.



12 октября передовые отряды 4-й танковой группы немцев атаковали рубеж, обороняемый кремлевскими курсантами, но были остановлены. Предприняв контратаку, курсанты отбросили врага и взяли первых пленных. Залогом успеха стал результат изнурительных работ курсантов по инженерному оборудованию взводных и ротных опорных пунктов и грамотной организации системы огня в каждой роте и между батальонами. Это стало так же возможным благодаря таланту и боевому опыту командира полка С. Младенцева (и других офицеров училища. Прим. А.К.), организовавшего быстрое формирование полка, оснащение его всем необходимым, стремительное выдвижение на рубеж и круглосуточное оборудование своего участка обороны, упреждение немцев на пять суток.

После неудач передовых отрядов проникнуть на участок обороны полка, командование немцев предприняло наступление на широком фронте и большимим силами.

13 октября жестокая схватка произошла в бою за деревню Лотошино, где на позиции 10 роты (под командованием старшего лейтенанта В.М. Пищенко) наступало 3 танка, 7 бронемашин и до взвода мотоциклистов. Получив отпор, педантичные немцы, наращивая силы, повторяли атаку за атакой. Бросив на курсантов 6 танков и роту на бронетранспортерах. Результат был тот же.

Несколько дней подряд повторялись атаки превосходящих сил гитлеровцев на оборонительные рубежи, занимаемые курсантским полком. Были жестокие бомбежки, артиллерийские налеты и минометные обстрелы. Но все безрезультатно. Когда немцы разобрались, что это за полк, на позиции курсантов посыпались листовки.

"Кремлевским юнкерам", как называли курсантов гитлеровцы, обещали всяческие блага и чины. И призывали сдаться. Шквал огня и решительные контратаки - таков был ответ кремлевских курсантов.

Ничего не добившись, фашисты возобновили атаки. Но безрезультатно. Начались поиски стыков полка и соседей.

15-16 октября натиск гитлеровцев достиг небывалой силы. Они наносили удар не только по кремлевскому полку, но и по соседу слева - 1077 стрелковому полку Панфиловской дивизии. Панфиловцы дрались храбро, но ценой больших потерь фашистам удалось выбить с позиций 2-й батальон этого полка. Левый фланг кремлевского полка оказался незащищенным.

И тогда полковник Младенцев решает провести ночную атаку по вклинившемуся противнику и оказать помощь 1077 полку - своему боевому соседу. Окружив рощу "Львовская", где довольные фашисты грелись у костров, курсанты атаковали фашистов. Всю свою боль и ненависть выложили курсанты в короткой рукопашной схватке. Осталось много трофеев. Были взяты важные пленные. Но главное, к утру 17 октября 1077 полк восстановил оборону на прежнем рубеже.

21 октября после разноса из Берлина войска 3 и 4 танковых групп снова перешли в наступление. Два дня полк Младенцева отражал невиданные до этого атаки. Немцы были вынуждены снова отойти на исходные позиции.

28 октября немцы начали новое наступление и вклинились в нашу оборону. 29 октября контратакой у деревни Гусево, Алферово и Суворово кремлевцы отбросили противника за реку Лама. Снова были трофеи, пленные немцы, но были и очень неравные силы. Из боя в бой полк нес невосполнимые и большие потери. Пополнения не ожидалось.

30 октября немцы прорвали оборону соседей на флангах полка. Нависла угроза окружения. По приказу командования Западного фронта полк отошел на рубеж: Харланиха-Поповкино. Жаль было бросать хорошо оборудованный рубеж по реке Лама.

Уставшие курсанты под огнем и бомбежками противника вгрызались в землю на новом рубеже. Будущим командирам не нужно было объяснять где, что и как делать...

15-16 ноября началось второе наступление на столицу. Именно в эти дни вся страна узнала о подвиге героев-панфиловцев. Но в эти же дни рядом с панфиловцами находились те, кто воевал гораздо лучше. И кто сражался в роли рядовых лишь потому, что так сложилась обстановка. Этот курсантский полк был временным формированием, о котором мало кто знал тогда и мало, кто знает сейчас. Но этот полк держался до последнего. Смело и умело бил и уничтожал врага всеми силами.

Несмотря на потери в рядах курсантов, полк держал оборону на всех рубежах и отходил на новые позиции только по приказу. Все чаще предпринимались яростные контратаки и устраивались дерзкие засады.

Так в ночь на 23 ноября после отхода полка на рубеж Высоковск-Некрасино, разведка доложила, что по шоссе движется батальон немецкой пехоты. Немедленно две роты были расположены вдоль шоссе, а небольшие силы обозначили отход полка на город Клин... После короткого, но ожесточенного боя командир немецкого батальона с группой офицеров были взяты в плен, а сам батальон разгромлен.

К месту боя враг бросил новые силы, но гитлеровцы снова были контратакованы кремлевским полком и отступили. Там в же, в Некрасино силами 13 роты старшего лейтенанта Грицая был разгромлен разведвзвод немцев и взят в плен их командир. На карте пленного офицера была нанесена обстановка готовой к наступлению дивизии. Карта и пленный были отправлены в штаб полка.

24 ноября полк вел бои в окружении. Но и в этих условиях кремлевцы не дрогнули. Прорвав кольцо окружения, полк занял новый рубеж обороны, сдерживая атаки танков и пехоты противника в направлении Яхромы.

Несколько раз полку ставились задачи закрыть бреши на правом фланге 16 армии. И снова полк контратаковал врага и снова организованно отходил на новые рубежи...

2 декабря приказом Командующего фронтом остатки курсантского полка и 17 кавалерийской дивизии были выведены в резерв фронта с задачей подготовить контратаки в пяти направлениях. 4 декабря им была поставлена новая задача: вести разведку в направлении Ртищево-Хорошилово. А одной роте занять Игнатово и обеспечить переправу наших войск через канал Москва-Волга.

6 декабря 1941 года наши войска перешли в контрнаступление. В это же время поступил приказ Верховного Главнокомандования о расформировании отдельного кремлевского полка. Поставленная полку задача была выполнена: враг не допущен к Москве и созданы благоприятные условия для перехода войск в контрнаступление.

Боевое знамя полка было сдано в архив. Около четырехсот оставшихся в живых старшекурсников получили звание "лейтенант" и убыли командовать взводами и ротами на разные направления и фронты. Командный и преподавательский состав, а так же 158 курсантов младших курсов вернулись в училище для ускоренной подготовки пехотных командиров, так необходимых фронту.

В ходе активных оборонительных боев под Москвой отдельный кремлевский полк задержал превосходящие силы противника почти на два месяца. Было уничтожено более восьмисот и захвачено в плен около 500 немецких солдат и офицеров (!!! - не часто в начале войны обороняющиеся могли похвастаться таким результатом; к тому же, все это происходило еще ДО перехода наших войск в контрнаступление под Москвой в декабре 1941 года), 3 артиллерийские и 8 минометных батарей, захвачено 8 пушек и 12 минометов, 20 машин...

За время боев безвозвратные потери полка составили 811 человек...

Но на этом история полка не закончилась. В послевоенные годы, буквально по крупицам, жители Яропольца и курсанты Московского высшего общевойскового командного училища, во взаимодействии с легендарной Антониной Кожемяко, собрали и захоронили более 800 человек на восточной окраине Яропольца. Там же, своими силами, за народные деньги в конце 60-х был сооружен скромный памятник славным бойцам-кремлевцам. Бережно и заботливо ухаживали за ним местные жители. Ежегодно, в день Победы, чтили и славили своих защитников.



Но только в 80-ых годах была предпринята попытка придать всенародной огласке героизм и мужество славных курсантов кремлевского полка. Нещадно, и умело бивших фашистов на ближних подступах к Москве. На киностудии им. Горького Алексеем Салтыковым был снят художественный фильм "Экзамен на бессмертие", в котором была показана роль кремлевского полка в кровопролитных боях 41-го. Увы, по непонятным причинам и этот фильм в 1983 году был положен на полку в архив.

Образованная в 2002 году Межрегиональная общественная организация "Кремль", в которой объединились ветераны-выпускники прославленного училища, шаг за шагом возвращали память об отдельном кремлевском полку из небытия. Ежегодно в день Победы, вместе с курсантами училища, местными жителями и школьниками Яропольца возлагали венки и цветы, проводили памятные встречи и поминальные мероприятия. В день освобождения Яропольца 12-13 декабря 2007 года организация провела памятный рейд автопоездом по местам боев полка, который стал ежегодным. В 2007 г., к 90-летию МВВКУ, по инициативе полковника Виктора Ивановича Остапенко, при его активном участии и при поддержке МО РФ был сделан документальный фильм "Подвиг кремлевских курсантов". Сегодня он тоже, не по нашей вине, лежит на полке.

Благодаря упорной работе В.И. Остапенко, к памятной дате создания Отдельного кремлевского полка (6 октября 41-го) в 2008 году одному из электропоездов на Волоколамском направлении было присвоено имя "Кремлевских курсантов". Эта электричка ежедневно перевозит более 1000 человек, которые получают наглядную и звуковую информацию о том, кто такие кремлевцы, узнают историческую правду об их подвигах. Сейчас, по инициативе Остапенко, ведется работа по оформлению именных метро-электропоезда и нескольких автобусов (несколько таких автобусов уже ходят по своим маршрутам в Южном и Юго-Восточном округах столицы).
По инициативе жителей Яропольца, МРОО "Кремль" совместно с курсантами МВВКУ в 2008 г. восстановила часть оборонительных позиций по реке Лама, где сражались кремлевцы. У сельчан была задумка сделать основательный мемориальный комплекс "Ярополецкое поле кремлевцев", где можно было бы воспитывать будущих защитников Отечества. Но тут нагрянул "кризис".

Поэтому на заседании рабочей группы было принято решение о том, что памятник необходимо реставрировать, а потом реконструировать его в памятный комплекс. В настоящее время объявлено о создании фонда "Мемориальный комплекс "Ярополецкое поле кремлевцев на Волоколамском направлении". Счет открыт на сайте
www.mrookreml.ru.

Прошло совсем немого лет после окончания войны, но усилиями чиновников и властей о подвиге Отдельного кремлевского полка "постарались забыть". В чем причина этого забвения, сейчас сказать сложно.

В том, что к самому Кремлю этот полк имеет самое отдаленное отношение?! Не секрет, что в составе этого полка кроме самих курсантов-кремлевцев, офицеров и красноармейцев Московского пехотного училища, воевали 2-й артиллерийский дивизион 1-го Московского Краснознаменного артиллерийского училища, 302-й пулеметный батальон, 42-я отдельная огнеметная рота, батарея 76-мм пушек, учебная рота младших командиров и саперное подразделение, сформированное из курсантов Военно-инженерного училища. В первую очередь это был КУРСАНТСКИЙ ПОЛК.

Да, отдельный кремлевский полк проявил в боях не только мужество и героизм, но еще и высокий профессионализм. Возможно, высокий профессионализм у нас сейчас не в чести?! Но непрофессионализм наших нынешних руководителей уже не просто огорчает, он ужасает.

То, что будущих офицеров использовали, как обычных рядовых и безжалостно "положили" в Подмосковных полях в то время, когда квалифицированных командиров взводов и рот так не хватало в войсках? Говорят, такое было время. Враг рвался к Москве!

А когда у нас было другое время?! Задолго до нас на Руси просчеты одних, с лихвой восполнялись подвигами других! И за ценой мы никогда не стояли.

Так в августе 1939 года ВЕСЬ выпуск Московского пехотного училища был направлен для борьбы с японскими захватчиками в район реки Халхин-Гол.

Уже в наше время в Афганистане погибло 56 выпускников прославленного училища, около 40 - в Чечне. А сколько выпускников других училищ? Сколько еще подобных Забытых полков скрывает наша история?!

Помнится, когда я только поступил в училище, меня поразила фраза М.Фрунзе, посвященная нашим курсантам: "Школа ВЦИК (так когда-то называлось наше училище. Прим. А.К.) кровью лучших бойцов запечатлела свою преданность делу революции"...

Подумалось, а почему именно кровью? Почему американская военная академия запечатлела свою преданность американскому народу тем, что подготовила в своих стенах парочку президентов (к слову сказать, не самых плохих американских президентов)! Почему бы выпускникам военных училищ "запечатлевать" свою преданность не столько делу революций, но в первую очередь - своей стране. И не только кровью, а своим талантом, своими знаниями. Сколько талантливых писателей, поэтов, музыкантов и художников вышло из стен военных училищ?! Но сколько не стало ими, погибнув на полях сражений?!

Тогда я впервые подумал о том, что быть военным - не значит обязательно воевать! Но быть гражданином своей страны - непременно!

Как я уже рассказывал в начале этой статьи, 5 октября сего года состоялся "Памятный рейд по местам боев Отдельного кремлевского полка". Главными участниками этого рейда стали дети, учащиеся, студенты, курсанты нашего военного училища, слушатели и офицеры Общевойсковой Академии и бойцы военно-патриотических клубов (ВПК). Это ВПК "Евпатий Коловрат" 108 шк., ВПК "Смелый" с.п.Ярополецкое, ВПК "Юный десантник" с.п.Кашинское, ВПК кадетского корпуса г.Ногинска, дети Центра образования ЮВАОУ г.Москвы и школы N 2 г.Химки, ЭКО ВПК МГУ им. М.В.Ломоносова, школьники, ветераны и жители Волоколамска и сельского поселения Ярополецкое.

Эта поездка заставила о многом задуматься. С нами был ПОСЛЕДНИЙ КУРСАНТ из Отдельного кремлевского полка Мягков Николай Николаевич (1923 года рождения. С мая 1941 г. был курсантом Московского пехотного училища им. Верховного совета РСФСР. В составе отдельного курсантского полка по боевой тревоге направлен на фронт в район г. Волоколамска (с. Ярополец), где был тяжело ранен и обморожен. 17 ноября 1941 г. был направлен в госпиталь г. Бугульма Татарской республики, где находился 8 месяцев. По результатам медицинской комиссии госпиталя был признан "годным к нестроевой службе в военное время", направлен в тыл в МВО, откуда получил назначение в 39 отдельный полк в Ярославскую область, командиром взвода (позднее стал командиром роты), прослужил до августа 1946 г. и был демобилизован. Награжден орденом Красное Звезды, Отечественной войны 1 степени и многими боевыми медалями). Последний из тех, кто воевал бок о бок с Константином Дмитриевичем Воробьевым, тоже кремлевским курсантом, автором повести "Убиты под Москвой". Эта повесть стала первым произведением Воробьева из разряда тех, которые были названы критиками "лейтенантской прозой". Воробьев рассказывал о той "невероятной яви войны", которой сам стал свидетелем во время боев Отдельного кремлевского полка под Москвой зимой 1941 г. (Сам Константин Дмитриевич Воробьев был ранен под Клином и попал в плен. Находился в Ржевском, Каунасском, Саласпилсском, Шяуляйском лагерях военнопленных. Дважды бежал из плена. В 1943-44 гг. был командиром партизанской группы в составе действовавшего в Литве партизанского отряда).



Когда в Яропольце мы вышли из автобусов и подошли к свежевырытым окопам (вдоль них располагалась линия ДОТов), Николай Николаевич как-то вскользь обмолвился о том, что вообще-то полк занимал оборону чуть дальше. Понятно, что "новая линия" обороны была создана исключительно для удобства экскурсантов. У самой дороги. Чтобы не ходить далеко...



На небольшом митинге у памятника кремлевским курсантам в Яропольце выступили Николай Николаевич Мягков и легендарная Антонина Кожемяко (командир роты по отрывке окопов), наш неугомонный Виктор Иванович Остапенко и один из наших выпускников (бывший афганец, командир 108 мотострелковой дивизии) Виктор Михайлович Барынькин. И многие, многие другие...









Потом был вынос знамен Отдельного кремлевского полка и Межрегиональной общественной организации "Кремль". Возложение цветов и венков к памятнику. Воспитанники Ногинского кадетского корпуса показывали свое боевое мастерство. Барды - ветераны афганской войны исполняли фронтовые и современные песни. А взвод курсантов-кремлевцев исполнил песню "Мы - кремлевцы". Исполнил вместе с автором В.И. Осипенко.



Была солдатская каша и фронтовые сто грамм...

А еще была дорога обратно. Когда мы с друзьями обсуждали увиденное. Удивлялись тому, как трепетно и бережно относятся Яропольчане к памяти тех, кто погиб, защищая их село...

Помнится, полгода назад я участвовал в Литературном марафоне по Ленинградской области (
http://artofwar.ru/editors/k/karcew_a_i/text_0590.shtml
).

По дороге в Питер мне бросилось в глаза удивительное запустение в нашей глубинке. Невспаханные, пустые поля, развалившиеся коровники. В деревнях из десятка домов в среднем: три - сгоревшие, три - брошенные, четыре - жилые. Тогда невольно подумалось: если бытие определяет сознание, то каково оно, сознание проживающих здесь людей? На треть сожженное, на треть брошенное...

Под Яропольцем меня встретила совершенно иная картина. Поля вспаханы! Стада коров... Может быть не слишком роскошные, но добротные дома в деревнях. Все это заметно отличалось от увиденного в Тверской, Новгородской и Ленинградской областях. В чем была причина, я не знаю.

Может быть в грунтовых водах? Ведь рядом с Яропольцем расположено поместье Гончаровых, куда к Наталье Гончаровой неоднократно приезжал Александр Сергеевич Пушкин. И пил ту же самую воду, которую спустя много лет пили в перерывах между боями кремлевские курсанты. И которую до сих пор пьют жители Яропольца.

Может быть, потому, что вода, которую пьют наши чиновники иная? Отбивающая память и убивающая будущее? Я не знаю. Почему благодаря простым людям живет память об Отдельном кремлевском полке? А стране эта память не нужна...

Мы говорили о многом... О том, что отсутствие ПЕРСОНАЛЬНОЙ МАТЕРИАЛЬНОЙ ответственности наших чиновников за ошибки в планировании, разбазаривание ими фондов или использование их в своих личных целях, порождают не только чувство полной безнаказанности. Но подрывают сами основы государства.

О том, что современные войны все более и более становятся похожими на обычный передел собственности между различными финансово-экономическими группировками. И это уже мало похоже на защиту Родины. Ибо Родина для простых людей все больше и больше превращается в чужую собственность. А своей у них практически нет.

Что в начале ХVIII века после эпидемии Чумы прусский король Фридрих заселял опустевшие земли, выдавая "стартовый капитал" (лошадь, корову, мелкую домашнюю живность), земельный надел (!) и освобождение от всех налогов на три года (если за три года подворье не разрасталось, семья оказалась неработящая, ее безжалостно изгоняли. Если дела шли успешно - налоговые льготы продлевались еще на пять лет ("Российская газета" N 201 от 22 октября 2009 г.). Такую же политику вела и Екатерина II. Не случайно прозванная Великой.

Наши же современные земли за пределами Московской кольцевой дороги, похоже, уже доведены до состояния средневековой Чумы. Обезлюдевшие, опустевшие, мертвые... Но зато они проданы различным банкам (в том числе и зарубежным), находятся в собственности у чиновников разного уровня (точнее, у их ближайших родственников - такая у нас сейчас мода!). Земля, за которую сражался Отдельный кремлевский полк. Продана и предана.

Может быть, именно в этом главная причина забвения этого полка?! Ведь память заставляет задумываться о многом...

О том, что земля без человека, на ней работающего - мертвая. Что земля не должна быть товаром, а должна давать хлеб и радость хорошего урожая. Что у тех, кто служит Отечеству, должна быть своя земля (прослужил два года срочной службы - получи два гектара, двадцать лет офицером - двадцать гектаров). Что вместо того, чтобы давать невозвратные кредиты другим странам (при том количестве невозвращенных нашей стране кредитов, о которых мы знаем - а о скольких не знаем! - не трудно догадаться, что и новые кредиты возвращать никто спешить не будет - нынешняя система "откатов" позволяет успешно списывать любые долги, все равно эти деньги - "народные", а значит ничьи!) на них можно было бы подвести коммуникации к строящимся для офицеров запаса домам (цена "подвода" газа, электричества и канализации к дому сейчас выглядит довольно забавной - до неприличия!) и построить новые дороги. Дома мы бы построили сами.

Но вместо этого нынешние ветераны не могут получить даже нескольких соток под строительство своих домов. Существующая ныне система премий и денежных окладов для действующих офицеров, не подразумевает автоматического повышения пенсий для тех, кто служил на аналогичных должностях ранее. Повышение пенсии на несколько сотен рублей в год выглядит насмешкой, не более. А выходное пособие офицеров (при выходе на пенсию) вполне позволяет им участвовать в земельных аукционах (по ныне действующему законодательству земля под индивидуальное строительство может приобретаться только через аукционы). Правда, купить на эти деньги, к примеру, в Подмосковье, они смогут чуть более двух квадратных метров. Не трудно догадаться, что это за "два квадратных метра"! Тонкий юмор Верховного Главнокомандующего в данном случае искренне восхищает. Но служить под началом ТАКОГО командующего почему-то не хочется.

Не трудно догадаться, что современной России не нужны те, кто в трудную минуту мог бы встать на ее защиту. Тем, кто у власти - не нужны. Им вполне хватает личной охраны. К тому же, вполне возможно, что в трудную минуту они надеются просто "свалить за бугор". Туда, куда уже давно переведены их капиталы, где куплены дома и, как они надеются, их светлое будущее. А куда деваться остальным?

Мы говорили о многом. Больше о грустном. Но, вернувшись с Москву, поспешили к своим делам. У многих из моих однокурсников сейчас свои фирмы, предприятия, свой бизнес. Кремлевцы, что с них возьмешь?! Такие бежать от врага не будут. В сорок первом не бежали. И сейчас не побегут. К счастью или нет, не знаю.

P.S. При написании этой статьи использованы: брошюра "Подвиг курсантов отдельного кремлевского полка в битве за Москву" (Авторы: В.И. Остапенко, В.А. Садовник, И.И. Цыган. Под редакцией А.А. Полещука), материалы сайта http://www.mrookreml.ru/ (там же выложен более полный отчет об этой поездке), а так же воспоминания бывших курсантов-кремлевцев Дмитрия Назаренко и Олега Кузнецова.

[Cliver F]

История семьи Сидоренко в годы войны


Введение

Два чувства дивно близки нам,
В них сердце обретает пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам…
А.С. Пушкин


Всё дальше отодвигаются от нас годы Великой Отечественной войны, уходят из жизни участники и очевидцы событий той поры, и современному поколению та жизнь кажется исторически прошедшей эпохой, как для предыдущего поколения гражданская война, революция.

Люди читают в учебниках истории только о событиях глобального характера. Отдельные личности воспринимаются преимущественно в понятии «народ». Но история протекает через каждую отдельную личность, живого человека той или иной поры…
Поэтому, я думаю, небезынтересно узнать об ушедшей эпохе через восприятие отдельного человека, чья жизнь совпала с теми годами.
Знать по возможности полно жизнь своих предков, понимать и оценивать её - не только интересно, но и необходимо. Сегодня мало кто знает историю и предания своей семьи более чем на несколько поколений, хотя в традиции русских людей было принято знать своих предков и всё, что связано с ними «до седьмого колена». Сегодня эта связь поколений нарушена…

У поколения, рубежа XX - XXI веков, выросшего в период нестабильности, когда были разрушены духовные ценности и моральные устои общества, такие понятия как патриот, гражданин, Родина, семья потеряли свое значение. И сегодня как никогда важно восстановить, реабилитировать эти понятия, и направить усилия на воспитание Гражданина - патриота своей Родины.

Сегодня уже не осталось в живых ни одного ветерана из нашего села, которые бы непосредственно принимали участие в военных действиях во время Великой Отечественной войны. И совсем мало осталось людей, которые могли бы рассказать о событиях в период оккупации нашей местности. Своей работой я постарался внести посильный вклад в дело увековечивания народной памяти о тех великих событиях, чтобы ни одна мельчайшая деталь о них не исчезла, а осталась жить среди будущих поколений.

Объектом моего исследования стала история моей семьи.

Хронологические рамки моей работы охватывают период с 1906 года по 1960-е годы.

Актуальность темы я вижу в том, чтобы показать историю оккупации через восприятие отдельного человека, а не через события глобального характера. Именно восприятие отдельного человека делают события ближе к нам, делают их ярче и ближе. Кроме того, ни в одной книге не прочтёшь о людях нашего села, живших в тот период, об их настроениях и помыслах.

Основными источниками для раскрытия темы стали: семейный архив семьи Сидоренко, архивные материалы, фотоматериалы, киноматериалы, воспоминания Сидоренко Леонида Степановича [Приложение 1.4] , а также жителей нашего села, материалы школьного историко-краеведческого музея, материалы районной газеты «Заря».

В своей работе я затронул жизненный путь семьи Сидоренко на протяжении четырёх поколений, подробно остановившись на военных годах, собрал все возможные воспоминания о своих предках, стоявших у истоков образования в нашем крае.

I. Предыстория

Итак, слово моему дедушке — Сидоренко Леониду Степановичу.

Мой отец, Сидоренко Степан Климентьевич [1.1], родился в 1906 году на хуторе Сыроватском, Алексеевского района в крестьянской семье. К сожалению, я не так глубоко ориентируюсь в своей генеалогии. По линии отца могу лишь назвать деда Клима, имени бабушки не помню, так как на хуторе Сыроватском мы были всего лишь раз до войны, когда родители взяли меня с собой.

Мне было 6 лет, когда отца призвали в1941 году на фронт. Поэтому вспоминания об отце носят отрывочный характер.

В село Ураково он попал на должность секретаря сельского совета в 30-е годы, где встретился с моей мамой, Валентиной Ивановной [1.2], учительницей начальной школы, и женился на ней.

Самая первая яркая картинка, всплывающая в моей памяти…

Солнечный тёплый весенний день. Во двор вносят пропахшие нафталином вещи, чтобы проветрились. Нам, детям, разрешается побегать во дворе босиком. Как будто даль пространства и времени пронзает этот светлый лучик радости ощущение бытия даже сейчас!
Помню, как отец отвозил на линейке маму с сестрой Людмилой, у которой после полиомиелита была парализована нога. Я с ними доехал до Хутора.

Всплывает в памяти ещё картинка. Отец подсаживает меня на лошадь, а потом Людмилу. Она истошно вопит. Потом мы едем на арбе за сеном на Рожок…
У меня были необыкновенные для того времени игрушки: деревянный конь-качалка и трёхколёсный велосипед.

Крестьяне в то время в колхозе не получали ни копейки. Носили домотканую из холста одежду, сшитую вручную, лапти. Конечно, никаких игрушек для детей родители не могли купить. Поэтому на мои «расписные» игрушки приходили посмотреть деревенские сверстники. В их числе Митрофан Шлыков, по-уличному, Ульянов, с которым я дружил, а с него отцом—Яковом—дружил мой отец. Забегая вперёд, скажу, что когда мы переезжали на новое место службы отца в посёлок Дрязги, Липецкой области, он, Яков, вместе с нянькой Харламовой Марфой Александровной, вели туда пешком корову. А вернулся он как раз в момент объявления войны и сразу был призван в армию. Он, как и мой отец, погиб на фронте.

Перед самой войной отца перевели на работу в село Красное. Некоторое время он работал в военкомате, а затем в районном финансовом отделе. Он был заботливым и преданным семье. Помню, как привёз из Красного на велосипеде огромного сома, перевесившего через руль. А когда брат Вячеслав заболел воспалением лёгких, и нужна была кислородная подушка, он ночью, в грозу, на велосипеде съездил в город Острогожск и привёз её.
Совсем перед войной, кажется в мае 1941 года, его перевели на должность заведующего районным финансовым отделом в посёлок Дрязги Липецкой области, куда приехали и все мы в то же время. А через месяц—война. На ответ работников (так называли тогда номенклатурных работников), по постановлению правительства, распространялась так называемая «бронь», согласно которой «гражданин подлежит отсрочке от призыва в армию на срок нахождения в данной должности». Отец в то время числился в категории младшего командующего состава с ограничениями по здоровью.

На новом месте работы отец стал наводить порядок. До этого никто из районных работников в течение многих лет не платили квартплаты. В числе задолжников был и тамошний военком. Отец взыскал немалые суммы долгов. Это многим не понравилось и в результате «бронь» с отца была снята, а он получил повестку.

II. Война

Из этого периода помню только дождливое туманное утро и большую толпу, собравшуюся на площади и слушающую речи о начале войны.

Наша семья — четверо детей, две бабушки, и нянька младшего брата Владимира [1.3] — оказалась одна в незнакомом посёлке, вдали от родственников. Было решено возвратиться назад. В узлы было связано всё самое необходимое из одежды, постель сдана в багаж и мы двинулись на железнодорожную станцию.
Когда мы решили возвратиться в село во время оккупации, то шли пешком через Волошино и по лесу. Нашу большую группу вместе с коровой Катькой заметил немецкий самолёт и обстрелял, приняв, очевидно, за партизан. Мама, собрав нас, детей, в кучу, закрыла собой, решив, что если убьёт, то пусть уж всех вместе. К счастью, никто не пострадал.
Дальше мы двинулись в город Острогожск, где жила бабушка Надежда Ивановна, родная мать моей мамы, проживающая вместе с сестрой мамы Галиной Ивановной и её дочками Галей и Ирой.
Когда мы подъезжали к станции Лиски, к нам подсела женщина, вызвавшаяся помочь нашей ораве и якобы имеющей двух дядей на станции, которые смогут помочь при разгрузке.

В результате на станции мы никого уже не увидели. Вместе с исчезнувшей женщиной исчезли и все наши пожитки, так что в Острогожск мы явились лишь в том, что было на нас.

Конечно, появление нашего табора не привело в восторг нашу бабушку, работавшую фельдшерицей на МПЗ, и которая отдала когда-то на воспитание нашу маму своей сестре Анне Ивановне.

Это было очень трудное для нас время. Надо было одеть, обуть, накормить целую ораву, а источников дохода — ноль. Спасительницей была наша корова, дававшая сразу по два ведра молока
Маялись мы в Острогожске до оккупации города фашистами.

В городе была расквартирована воинская часть. Часто маршировали и проводили учения солдаты, пели строевые песни. Солдатские казармы были расположены рядом. По вечерам на разводе в «полку» (так называли место дислокации части) играл духовой оркестр. Духовой оркестр также играл по вечерам в городском саду, куда стекалась на танцы вся молодежь. Жизнь в городе протекала размеренно, без особых эксцессов.

В декабре 1941 года вдруг обрушилось на нас страшное горе.

Отец был призван осенью и за короткое время прошел путь от полкового писаря до старшины и младшего политрука.

Последнее письмо мы получили то него с Тушинского аэродрома, где он писал, что там уже слышны разрывы снарядов и авиабомб. И вот, когда началось наступление под Москвой, маме вручили страшный пакет, куда были вложены некоторые документы отца, несколько лотерейных билетов Осовиахима [2.1] (отец, очевидно, верил в возможность выиграть что-то) и «похоронку», где было записано, что «ваш муж, Сидоренко Степан Климентьевич, старшина, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был тяжело ранен и умер от ран в полевом медсанбате. Похоронен в г. Красногорске Московской обл.» Сохранилась запись о его смерти в журнале безвозвратных потерь, который хранится в архиве Министерства Обороны в г. Подольск [3.1.].

Мама, рыдая, помню, повторила: «Пусть вернулся хотя бы без рук, без ног». А Людмила в унисон продолжила: «Хоть бы без головы».

В пакете было предсмертное письмо отца, где он, прощаясь, закончил запомнившимися мне словами: «Береги деток и живите счастливо». Забегая вперёд, скажу, что могиле отца и деда смогли поклониться лишь я и мой сын Степан, названный в честь деда, в марте 2008 года мы всё же отыскали братскую могилу в городе Красногорске, на обелиске которой увидели родное имя [4.1.-4.4.]. Мама, мои братья и сестра, к сожалению, не успели этого сделать – сегодня их нет с нами.
И вскоре Острогожск был захвачен фашистами.

III. Оккупация Острогожска

Все документы, письма отца, по совету тети Галины Ивановны, которая опасалась, что на семью офицера Красной Армии может быть донос, были закопаны в саду.

Кстати, там же была погребена позже и младшая дочь тети Гали Ирочка, которая умерла во время оккупации. А в то время город бомбили уже «наши», и бомбы нередко попадали на городское кладбище. Её могилка под могучим кленом долго маячила перед глазами.

От отца осталась на память вышитая украинская рубашка, которую я долго носил по праздникам уже после войны, а остальные его вещи были обменены на продукты во время войны. Так что на память остались лишь его некоторые фотографии, два лотерейных билета Осовиахима и моё свидетельство о рождении, подписанное им в качестве секретаря сельсовета [2.2] .

О начале оккупации

Итак, оккупация застала нас в Острогожске. Помню, как по центральной улице (она называлась раньше улицей Медведовской) тянулись отступавшие в направлении Воронежа части Красной Армии.
Но, по сводкам радио, немцы были еще далеко. Передавалась по радио бравурная музыка, марши. И вдруг—пауза. Потом объявление: «Граждане, объявляется воздушная тревога!».

Не успело оно ещё закончиться, как воздушная волна, от сброшенной в конце огорода бабушки Нади 500-килограммовой бомбы (её немецкие лётчики первой сбросили на огород, стремясь уничтожить водонапорную башню и лишить город воды) обрушилась на дом. Посыпались разбитые стёкла окон. Мы кинулись к выходу. Потом наступило краткое затишье перед массированными налётами авиации и жестокой бомбардировки.

Спасались в лёгком бомбоубежище в конце огорода соседей—Воробьёвых. Во время одного из сильнейших налётов мы решили бежать на окраину города, где в районе так называемого Майдана жила подруга тёти Гали по имени Нина. Уходить мы начали во время короткой паузы, когда одна волна самолётов отбомбилась. Но не успели мы пробежать и двух улиц, как начался очередной авианалёт.

Мама несла младшего брата Владимира, тётя Галя — Людмилу. Сзади нянька Марфа Александровна вместе с бабушкой Анной Ивановной и Валентиной Ивановной тащила на поводке корову. Я с кнутом замыкал шествие. Мы пробежали совсем немного, как начался очередной заход самолётов. Бабушка с нянькой и коровой отстали. С отставшими был и брат Вячеслав. По пути попросились в убежище, которое встретилось на одной из улиц, но нас не пустили, к счастью, потому что в это убежище угодила авиабомба.
Маме с братом Владимиром на руках пришлось вернуться к отставшим. Тётя Галя не стала ждать, и наша группа, где оказались я и Людмила, побежали дальше. Вскоре налетела целая армада, и бомбёжка продолжилась. Помню, как я, задрав голову и спотыкаясь, считал самолёты и насчитал их около сорока трёх…. В руках у меня сохранился кнут. Помню, как тётя Галя отчитывала меня, приказав бросить кнут и «не ловить галок».

Когда мы добежали до подвала подруги тёти Гали, то в подвале увидели страшную давку. Бомбёжка была ужасная. Особенно страшно было слышать свист авиабомб и вой бомбардировщиков. Дрожали ступени подвала, с потолка сыпалась земля. Многие молились. Кто-то принёс икону, к которой прикладывались, прося о спасении.

Но после этой бомбардировки наступила тревожная, полная какой-то неопределённости и томительного ожидания пауза, которая длилась где-то 2-3 дня. Не знали, кто в городе — наши или немцы. Не знали также, где наши отставшие, живы они или погибли.
Наконец, тётя Галя решила сходить домой и выяснить обстановку. В доме бабушки Нади она и встретилась с мамой. Оказалось, когда начался налёт, они также попросились в убежище. Но их тоже не пустили, так как с ними была демаскирующая их корова. На этот раз осколком ранило корову в основание хвоста, остальные, к счастью, не пострадали.

Вернувшись, тётя Галя рассказала об этом и о том, что в городе уже немцы. Мы возвратились домой. Так начался для нас период оккупации. Детей, конечно, в то время на улицу не выпускали, да и взрослые старались отсиживаться по домам, выходили только в крайних случаях. В центре появились виселицы. В первые дни стало известно, что некоторые горожане, когда закончилась бомбардировка и немцев ещё не было, кинулись к разбомбленным продуктовым складам и потащили оттуда продукты. Говорили даже, что один из любителей выпить кинулся к чану с вином, выпил, оступился и утонул в вине. На повешенных в центре города появились таблички с надписью «Партизан», «Мародёр» и т.п. По улицам оккупанты разбросали мины-ловушки в виде игрушек, ручек, портсигаров и поднявшие их подрывались.

Появились и прислужники «новой власти», один из которых, живущих по соседству, реквизировал у нас патефон. К нам в дом заявлялись иногда солдаты и офицеры. Тётя Галя боялась, что кто-нибудь донесёт, что отец был офицером Красной армии. Тогда-то она сказала, чтобы все письма, которые хранились у мамы, и документы, бывшие в кармане у отца в момент гибели и присланные вместе с похоронкой, были уничтожены. И мама закопала их в саду.
Помню, как немецкий солдат, требовавший «млеко» у бабушки и услышавший, что корову ещё не доили, сам уселся с котелком под корову.

В районе казарм находились наши военнопленные. Иногда 2-3 из них приходили к нам в дом. Почему-то их отпускали. Кормили их, по их словам, ужасно: в день 2-3 горсти сырого проса, немного баланды. Они что-то меняли на кружку молока. У нас долго была стеклянная солдатская фляжка. Также предлагали что-нибудь сделать, починить. Так они сделали чехол и ящичек для нашей швейной машинки, которая была ножной и сохранившейся одной из немногих в нашем багаже. Вырезали несколько деревянных ложек, которые нам очень долго служили. Однажды меня взяли на базар.

Помню, на бывшей улице Медведовского против бывшей аптеки (около пожарки) немцы выставили на обозрение наш сбитый маленький истребитель И-16, презрительно называя его «рус-фанера».

Как-то квартировал в доме немецкий офицер, по имени Гельмут. Притеснений особых от него не было. По вечерам у него бывали попойки. Пили ром, веселились. В 1942 году немцы рвались к Волге. Им уже было известно название «Сталинград». Помню, как Гельмут, ожидая скорой отправки на Сталинградский фронт, выпив, плакал, показывая фотографии жены, детей, и твердил: «Гельмут капут, Гитлер, Сталин– плёхо».

В городе усиливались ночные бомбардировки уже «наших». Прилетали на американских бомбардировщиках, «летающих крепостях», как их называли тогда. Это были, кажется, Б-47 и Б-52.
Все мы часто спускались в подвал дома, глубокий, сырой и тёмный. Туда были снесены и некоторые вещи из одежды. Как-то во время ночной бомбардировки по городу проходила мадьярская (венгерская) часть. Один из мадьярских солдат забежал к нам и полез в подвал, держа пистолет в руке. Он спускался по ступенькам, трусливо оглядываясь и держа пистолет в трясущейся руке. Увидев наше тряпьё, стал быстро хватать всё, что попадало под руку, и засовывать в ранец. Даже детское платьице, выпавшее из рук, подхватил и засунул в карман. Наш постоялец, узнав об этом, возмутился и заявил, что он пристрелил бы этого мародера на месте.

Ещё картинка этого периода. Немец с забинтованной кистью руки, стонущий от боли, кусающий пальцы на раненой руке. Это был результат стычки с партизанами в Волошинском лесу, где он схлопотал разрывную пулю в ладонь.

Большой дом бабушки Нади был разделён на части между нею, тётей Галей с дочерью, квартирантами Рощиными. Нам тоже была выделена комната. Каждому субъекту была предписана автономия. Одну из комнат занимала большая библиотека. Бабушка Надя увлекалась сначала коллекционированием грампластинок, а затем книг. Покидать свою территорию запрещалось. Но между квартирантами и нами в печке существовало отверстие для тёплого воздуха, через которое мы, дети, общались. Мальчик Ваня дарил нам сделанные им самим игрушки типа Ванька-встаньки. Я запихивал иногда в это отверстие кружку молока. Питались мы очень скудно. Выручала только корова. Дети болели. Сразу после приезда, ещё до прихода немцев, тяжело заболел младший брат Владимир. Врачи признали менингит. Лекарств не было никаких. Врачи говорили, что смерть для него была бы лучше, так как может остаться слабоумным. Потом порекомендовали достать только что появившийся препарат сульфидин. Не знаю, как маме удалось достать этот чрезвычайно дефицитный препарат, но брат был спасён. Во время оккупации, в период усиленный бомбардировок города нашей авиацией, как я уже упоминал, заболела и умерла младшая дочь тёти Гали Ирочка. Её похоронили в саду, возле старого, в несколько обхватов клёна, ствол которого был иссечен осколками первой бомбы, сброшенной на город. Могилка двоюродной сестры Иры просуществовала до переезда семьи тёти Гали в г. Волжский.

IV. Возвращение в Ураково

Летом 1942г. было решено возвратиться в Ураково. Деревню не бомбили. Надеялись, что и с продуктами буде полегче. Да и семья наша была известной в селе, надеялись на помощь односельчан, большинство из которых было учениками бабушки Анны Ивановны и её мамы. Бабушка была первой учительницей на селе. Ещё в конце 19-го века в селе была организована её братом, священником Николаем Поповым, моим дедушкой, церковно-приходская школа, где стала преподавать по его приглашению бабушка.
Самую благодарную память я храню о своих бабушках Анне Ивановне и Валентине Ивановне Поповых, которые в отношении не только мамы, но и в отношении нас, детей сыграли огромную роль, приняв на себя, сказал бы я, часть материнских функций. Кстати, наше подворье было известно под прозвищем Поповых, не знаю, то ли из-за фамилии бабушек, не то по сану деда Николая. Бабушку Валентину Ивановну мама называла матерью. Дело в том, что мать её, Надежда Ивановна, училась в Киевском университете на врача. Но началась Первая мировая война, бабушку Надю мобилизовали в качестве фельдшера на фронт, и её маленькую дочь, нашу маму, отдали в деревню сестре Валентине Ивановне. Потом была революция, гражданская война, и наша мама так осталась у бабушки Тины, как мы её звали.
Я не знаю биографий бабушек. Бабушка Анна Ивановна, по-моему, замужем не была, хотя к ней сватался какой-то кавказский видный жених (это я как-то услышал из разговоров), а Валентина Ивановна была замужем за купцом Литвиновым. Говорили, что в Репьевке у них, до революции, был собственный магазинчик. Но семейная жизнь её не сложилась.
К концу 30-х годов наша семья состояла из мамы, папы, двух бабушек и детей: меня, Людмилы и Вячеслава [1.5]. Весной 1941 года родился младший брат Владимир, для которого было решено временно взять в качестве няньки одинокую женщину Харланову Марфу Александровну, которая так и осталась у нас и стала полноправным членом нашей семьи.

Обе бабушки отличались мягким, незлобивым характером, добродушием. Я не припомню ни одного случая, когда бы они ругались, жаловались на трудности, хотя у бабушки Валентины Ивановны был застарелый ревматизм, ноги в коленях не гнулись, а у бабушки Анны Ивановны болела печень, она не могла есть острого. А есть-то тогда было не особенно. И они до самой своей смерти тянули трудную семейную лямку. Они совсем отличались от Острогорской бабушки Нади, у которой был резкий, упрямый нрав. Она резко, раз и навсегда, порвала со своим мужем и больше не выходила замуж. Всю жизнь она проработала фельдшерицей, последнее время в амбулатории МРЗ. У неё были несколько хобби в течение жизни. Сначала она собирала грампластинки, у неё был граммофон. Потом стала из каждой своей небольшой зарплаты покупать художественную литературу. В её библиотеке были уникальные книги, её знали в Острогожске книголюбы, продавцы книжных магазинов оставляли для неё новинки. После войны за её библиотеку давали 100 тыс. рублей, огромную по тем временам сумму. Но она не продала, несмотря на убогое существование в послевоенное время. После её смерти библиотека была продана по частям тетей Галей. Бабушка очень трепетно относилась к книге, и если давала почитать какую-нибудь книгу, требовала, чтобы её обернули газетой, не делали, боже сохрани, помарок и царапин.

Я рано полюбил чтение. Когда я бывал в Острогожске, бабушка Надя за какую-нибудь маленькую услугу с моей стороны, давала мне почитать книгу, наказывая: «Лёнька (так она называла меня), смотри!!!». Это даже повлияло на мою судьбу. Когда я проходил собеседование в Харьковском университете, меня спросили, какие произведения скандинавских писателей я читал, я смог назвать книгу Кнута Гамсуна «Пан», которую прочитал летом.

Итак, мы всем семейством летом 1942 года двинулись в путь, ведя с собой на поводу корову, через Волошинский лес, Тростянку и Готовьё. Об эпизоде обстрела нас в лесу я уже упоминал.

Помню, как, наконец мы дотопали до Ураково. Когда мы дошли до колхозных амбаров, которые располагались чуть повыше Швыдкого яра, меня охватил какой-то телячий восторг, и я помчался вперёд, полагая наивно, что все нас встретят с восторгом. Остановившись перед воротами соседей Кольцовых, я заорал во всё горло: «Кольцовна, открывай, это я!».

В селе у нас в собственности оказались две маленькие комнатушки, выделенные в поповском доме деда Николая на долю бабушки Анны Ивановны. Самого деда, священника Попова Николая Ивановича, репрессировали в 30-е годы как «носителя опиума для народа». Предположительно, расстрелян в Острогожской тюрьме. Посмертно реабилитирован в 90-е годы. Большая часть принадлежала жене деда Николая Анне Петровне, которая жила вместе с сестрой Раисой, её дочерью Галиной Андреевной и отцом Петром Ивановичем. У Анны Петровны был приёмный сын — Богатырёв Иван Николаевич, который в это время был на фронте. Нам достался вырубленный на дрова соседом Ильёй Егоровичем бабушки Анны Ивановны сад и клочок земли, в общей сложности 0,25 га, заросший, непаханый. Нужно было этот клочок привести в порядок и чем-то засадить.

Немцы в селе не располагались. Был в селе староста, местные полицаи, а в Камызине был комендант. Иногда оккупанты появлялись, сгоняли всех жителей на площади в центре (в районе клуба), чтобы объявить приказ. Собирали у населения молоко, яйца, скот, вещи для нужд армии. Женщин гоняли в поле собирать зерно. Они носили тогда так называемые галуны-сумочки, привязываемые на живот, в которых носили семечки, мелочь какую-нибудь, так как карманов на женской одежде не полагалось. В этих карманах женщины ухитрялись приносить с поля несколько пригоршен зерна. Его дробили на ручных мельницах, так называемых рушалках. О выпечке хлеба не было и речи.

Сельчане имели по 0,5 га земли. на каждом огороде обязательно сеяли рожь, ячмень и коноплю. Из волокон конопли плели верёвки, используемую при плетении лаптей, пряли нити для изготовления холстов, а обтолчёные в ступе семена конопли ели с блинами.

Редко у кого был чистый хлеб. В него обычно добавляли потёртый сырой картофель. А нам хлеб заменял обжаренный в печке картофель. Хлеб начал появляться в нашей семье только в 1947/48 году. Проблемными были соль и спички, не говоря уже о сахаре. Соль можно было приобрести только в Алексеевке, да и, то только стаканчик, в обмен на масло, яйца.

V. В оккупированном селе

Итак, прибыли мы в село, как говорится, на пустое место. Пришлось бабушке Анне Ивановне брать плетёную корзину и ходить по дворам односельчан. Она обычно ничего не просила, но все понимали её положение и давали, кто что мог: яблоки, свёклу, картофель и т. д. Она часто брала меня с собой в такие «походы». И мне это очень нравилось, ведь что-то перепадало и мне. Пока бабушка обсуждала с хозяевами какие-нибудь новости, меня угощали чем-нибудь съестным. Затем бабушка освоила «профессию» гадалки на картах. Односельчане, в каждом из дворов которых обычно был кто-то на фронте, стали часто наведываться к нам, в надежде хотя бы поговорить услышать что-нибудь о них, и, наконец, поговорить. Приносили часто что-нибудь из еды.

Уже весной раскорчевали огород, прочистили в саду молодую поросль. Бабушка всё время копалась в огороде, саду, привлекая меня к этому делу как старшего. Огород вскапывали лопатами. Даже инвалид Людмила вскапывала свою норму. Лето было благоприятным, и к осени мы уже собрали урожай картошки, свеклы, тыквы, капусты.

Другая бабушка, Валентина Ивановна, стала нашим и завхозом, и экономкой, и кухаркой. Ещё затемно она подходила к маме, и они обсуждали, что сготовить на ткущий день. А меню-то, собственно, и нечем было разнообразить.

Нянька Марфа Александровна осуществляла внешние работы: чистила коровью закутку, доила корову, рубила дрова. Таким образом, у всех наметился свой круг обязанностей. За дровами ездили на санках в лес Кругленькое. Рубили обычно дуб или ясень, кряжевали, укладывали на санки, увязывали и тащили. На крутую гору обычно вытаскивали одни за другими, для чего объединялись с другими. Поэтому в лес отправлялись группой и по ночам. За войну всё Кругленькое вырубили подчистую.

Так как в селе не были расквартированы немцы, особых зверств оккупантов не происходило. Лихо коснулось лишь округи. Так, за Красным немцы спалили хутор Леваду и расстреляли всех жителей за «связь с партизанами», там обнаружили лишь одного или двух наших солдат, попавших в окружение. Были в других сёлах и повешенные, и расстрелянные. И уже после войны на дороге Красное—Н-Уколово были обнаружены останки людей, расстрелянных гитлеровцами. На этом месте сейчас стоит памятник.
Из памятных событий того периода запомнилось убийство старосты Прокопа Трифоновича (деда Мишки Трифонова) в так называемой «сборне», которая размещалась в хате, принадлежащей моему тестю Пожидаеву Якову Никитовичу (по кличке «Брыкун»). Его расстрелял кто-то вечером через окно. Как-то у нас ночевало двое неизвестных мужчин, выдававших себя специалистами по строительству мельниц. Потом были слухи, что это якобы были наши разведчики, и у них в поясах были обнаружены секретные документы. Как-то в селе появились мадьярские евреи, которых немцы привлекли в качестве рабочей силы к рытью окопов, строительству убежищ, «юде» по терминологии фашистов. Одеты они были в рвань, кормили их как скотину. Они меняли кусочки хозяйственного мыла, иголки и другую мелочь на еду. За этим занятием их захватили фашисты. Согнали всех в «сборню», и под конвоем 17-летнего полицая Кости Сапрыкина (Савёнкова) повели на Рожок, где и расстреляли во рву (угол поворота дороги), прикопали чуть-чуть. Их тела торчали наружу. Объяснили , что «юде» позорили де немецкую армию.

В селе было много эвакуированных из мест, где были тяжёлые бои—из Коротояка, Урыва. Мы дружили с их детьми. Они вернулись домой только после Острогожско-Россошанской операции.

Очень трудно было с едой, одеждой. Не было ни соли, ни спичек, ни керосина. На ночь обычно в печке оставляли огонёк под пеплом, а утром от него снова разжигали огонь. Как я уже упомянул, каждая крестьянская семья имела свой надел земли, где обязательно сеяли коноплю. Осенью коноплю замачивали в пруду, сушили, мяли, а из полученной пеньки ткали холстину — основной материал для одежды. Семена конопли толкли в ступе и употребляли в пищу. Из обуви крестьяне носили в основном лапти, сплетённые из липового лыка или верёвок той же конопли. Из постельных принадлежностей были так называемые ложники и дерюжки, сплетенные из толстых шнурков овечьей шерсти. Полушубки были большой редкостью, т.к. овчины сдавались государству. Даже с поросёнка должны были сдать шкуру под угрозой ареста и тюрьмы. Правда, свиней держали очень немногие, и сало было редким деликатесом.

И вот наступил январь 1943 года. Зима выдалась в этот год суровой, снежной. Трещали сильные морозы, а сугробы простирались до самых соломенных крыш, коих было большинство. Числа 18-19 мы, помню, обедали. Ели похлёбку из гороха или чечевицы без соли. А чтобы придать хотя бы видимость посола, в миску бросили деревянную солонку, в которой раньше была соль. До этого над селом пролетел наш самолет У-2. Сбросил пару бомб над Веретенниково. Это вселило надежду, что придут «наши».

У нас была прихожая тёмная, без окон. Двери были очень низкие, да и хатёнка давно уже вросла в землю. И вдруг, во время нашего обеда, распахивается дверь, врываются клубы холодного воздуха и, согнувшись в три погибели, появляется наш боец в засаленной телогрейке.

Так началось наше освобождение от немцев. В нашем доме, принадлежавшем Анне Петровне, разместился штаб нашей части. На месте нашего нынешнего гаража поставили пушку. Запомнилось одно предрассветное утро, когда колонна наших бойцов в белых маскхалатов на лыжах растянулись от дома Савенковых и до Кольцовых. Они ушли в районе Подсереднего. А вечером начальник штаба вытащил мешок с документами, всё, что осталась от этих солдат, вытряхнул их на пол и заплакал.

Помню один из вечеров, который организовали офицеры в штабе, пригласив санитарку и певицу-лилипутку. Тогда я впервые услышал из уст одного офицер и санитарки новую песню «Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы…» по аккомпанемент гитары. Пели также популярный «Огонёк». Штаб простоял недолго. Когда уезжали, один из лейтенантов салютовал очередью из трофейного немецкого автомата. К лету в селе расположилась кавалерийская часть. Разместили в нескольких местах пушки, где стояли часовые. Дети, да и взрослые, приносили им нехитрую еду. Солдаты уже носили погоны, сменив прежние петлички. Особенно эффектно выглядели кавалерийские офицеры: хромовые (ещё на многие годы мечта деревенских парней) сапоги, брюки-галифе, затянутые в портупею. И всё это великолепие на фоне убогой сельской одежонки. И эта любовь к военной форме зародилась и во мне тогда. Все завидовали ребятам, которым посчастливилось надеть пилотку, гимнастёрку. Это почтительное отношение к военной форме сохранилось у меня на всю жизнь.

Солдаты тренировались в рубке лозы, которую расставляли на врытых в землю столбах. Вся ребятня собиралась поглазеть на это занимательное зрелище. Ребята собирались в компании по территориальному признаку, группировались по улицам. В нашу компанию входили все «понизовские» и с Большого плана. Зимой катались на лыжах и деревянных коньках, которые мастерили сами. Их называли «самоделками», в отличие от фабричных. Особенно были популярны прыжки с трамплинов, спуски с крутых горок. Девчата катались на санках и «ледёнках» (лёд из тазиков, где замерзла вода). Дома копали землянки, строили разные шалаши. Мне особенно хотелось иметь какой-нибудь механизм в виде хотя бы тачки. Очень рад был, когда Фёдор Соломон, у которого были плотницкие инструменты его отца, соорудил мне повозку на деревянных колёсиках, выпиленных из чурки.
Ранней весной, как только появились первые проталинки, начали выгонять скотину на пастбище. Однажды там, на кусте, нашли ворох каких-то бумаг, где находилась командирская линейка. Гадали, не партизаны ли их оставили.

После освобождения осталось много боеприпасов, патронов, мин и т.д. Мы их часто пытались разрядить, бросали в костры. Несколько ребят подорвалось. В то время лишился глаз Бабакин отец Николай, играясь с капсюлем гранаты. Всё лето купались в противотанковом рву, который тянулся по окраине села от Бендера, до конца огородов.

Как-то в первых числах мая, помню, бултыхались в воде, когда лёд на дне еще не совсем растаял.

Весной ходили в лес пить кленовый сок (берёз в то время ещё не было). Ели конский щавель, «кизелики», «свергибус», мешками носили домой дикий чеснок, которого росло очень много по полям. Его жарили и сушили на зиму.

С едой по-прежнему было очень туго. Правда, когда мама стала работать в восстановленной школе [1.6], учителям стали выдавать пайки. Пайки выдавались и детям-иждивенцам. Получила мама также небольшую вдовью пенсию за погибшего мужа.

Бабушке Анне Ивановне я часто помогал на огороде. Бабушка учила меня обрезать деревья, выкорчёвывать ненужную поросль. Мама, которую поставили заведующей начальной школой, старалась как-то выкручиваться из труднейшей ситуации. Ведь на шее у неё, за исключением бабушки, которая также стала работать в школе и получала небольшую зарплату, сидели многочисленные «рты». Школу нужно было ремонтировать, заготавливать на зиму дрова, обеспечивать учебными принадлежностями. РОНО находился в селе Красном, куда на совещания и за зарплатой ходили пешком мама с заведующей Семеновской (на хуторе) начальной школы Стрекозовой Варварой Александровной. Учителей также обязывали вести политпросвещение и культработу среди населения.

В селе было три колхоза: «Красная нива», «Трудовой пахарь», и «Красная поляна». Учителя оформляли стенгазеты, выпускали «Боевые листки». Кроме того, в июле учителя-инструкторы должны были организовывать громкую читку свежих газет.
Организовывали также вечера художественной самодеятельности, где ставили разные постановки, пели, читали стихи. Но, несмотря на скудность средств, мама старалась удовлетворять и наши детские интересы. Мне купили на базаре гармонь, потом гитару и мандолину, когда я «воспылал» любовью к музыке. А в селе-то, кроме балалаек такого не было ни у кого. Обучали меня играть вначале цыгане Иван и Василий («Васятик»), отец Мити-цыгана. Потом мы играли на «улицах», которые сейчас исчезли. По праздникам, воскресеньям люди принаряжались и сходились в центр села (район клуба), прохаживались взад вперёд, пели песни и водили хороводы. Но это уже было в конце войны, когда немного полегчало. У нас дома собирались мамины подруги-учителя: Стрекозова Варвара Александровна, Лаврёнова Мария Александровна, Баглаева Евдокия Павловна. Вели разговоры о войне, пели песни. У мамы был неплохой слух, высокий голос. Пели песни протяжные, в основном грустного содержания. Это известные «Огонёк», «Катюша», «Синий платочек», «Смерть ямщика», «Тонкая рябина» и сейчас неизвестные уже «Вы не вейтися, чёрные кудри, над моею больною головой», про бедную Олю, которая очень любила васильки (всё васильки, васильки. Синее, синее поле. Помню, у самой реки я собирал их для Оли), «Вот вспыхнуло утро, румянится заря…». Пели и старинные романсы: «Утро туманное», «Ямщик, не гони лошадей», «Белая акация», который очень мне нравился и который я, к сожалению, больше не слышал. Вот его слова:
Белой акации гроздья душистые
Вновь ароматом полны.
Вновь разливается песнь соловьиная
В тихом сияньи, сияньи луны.
А помнишь ли, милая
Под этой акацией слушали трель соловья…
Ты мне шептала чудное нежное:
«Милый, навеки, навеки твоя»
Но годы прошли давно, страсти остыли.
Молодость жизни прошла
Но белой акации гроздья душистые
Мне не забыть, не забыть никогда.

Пели и различные украинские песни. Мама хорошо знала украинскую литературу. Дело в том, что наш край до революции входил в состав так называемой слободской Украины, которая заселялась, в том числе и выходцами с Украины. Отсюда пошло деление на «хохлов» и «москалей». И во время учёбы мамы в школе преподавали и украинский язык. Да и фамилия наша звучит по-украински. Мы же, ребятишки, распевали во всё горло военные песни. На селе слышались, в основном, старинные народные песни, частушки. Поэтому, когда выступали учителя, их очень внимательно слушали. Когда начал функционировать колхоз, ребята постарше пошли туда работать, так как в селе оставались в основном старики и женщины. Пахали на волах и коровах, так как лошадей забрали на фронт. Косили зерновые специальными крюками, жали серпами, вязали вручную серпы и расставляли вначале в виде так называемых «крестцов», которые потом складывали в копны. За семенами ходили пешком в Алексеевку, Острогожск и несли их в мешках. Весь урожай сдавали в «хлебопоставки» государству. Работали за трудодни, «палочку», «галочку», по которым ничего не давали, но минимум которых должен был выработать каждый. За невыработку судили. Были установлены жёсткие порядки. Поля охранялись полевыми сторожами. Помню как однажды я отважился набрать сумку колосков где-то в районе бывших конюшен. Был замечен сторожем, отцом Николая Захаровича (Коши), Захаром Ивановичем, от которого я убегал аж до пасеки (выше бывшего пруда в Хрестищах). И он всё-таки догнал, когда я, как говорится, «высунул язык», сумку отобрал, не бил (обычно колотили). Хоть денег в селе никто не видел и в глаза, но на каждый двор полагался налог, который нужно было обязательно заплатить. За недоимки судили, конфисковали имущество. Кроме того, подписывали на денежные займы. «Всё для фронта, всё для победы» - таков был лозунг. Чтобы рассчитаться с государством, как тогда говорили, крестьяне вынуждены были продавать последнее: яйца, коровье масло, последнее зерно, прошагав пешком до Алексеевки. Не было обычной посуды. Даже стеклянная бутылка считалась редкостью. В связи с этим помню один курьёзный случай. Мать Варвары Александровны собрала коровьего масла, растопила и слила в горшочек. Масло было свежее, пахучее. Но, к её удивлению, никто на базаре к ней не подходил. Недоумение выяснилось, когда узнала, что посудиной оказался детский ночной горшок.

Продолжение следует

[Cliver F]

Продолжение

VI. Послевоенное лихолетье

После освобождения от фашистов организовали обучение детворы. Но здание школы было разрушено, не было, ни книг, ни тетрадей, даже ручек.

Бабушка Анна Ивановна организовала занятия сначала в хате у Савёнковых, а затем у Анютяки (Вера Кирилякина). Собрали разновозрастных детей, которые во время оккупации не учились, в возрасте от 9 до 14-25 лет.

Букварь был только у бабушки. Тетради позже стали делать из газет, когда они появились у нас. Писали буквы карандашом, а когда появились и перья, то стали делать и чернила — из сажи или свекольного сока. Занятия мне понравились, было интересно узнать что-то новое.

В сентябре 1944 года мы пошли в школу, здание которой восстановили к тому времени. Мне запомнился первый день учёбы, 1 сентября. Заигравшись с ребятами, я совсем забыл про учебу. Все уже были в классе. Я мигом открыл дверь в класс, где была мама. Я начал искать свободное место, и слышу: «Ты почему не спрашиваешься? Выйди-ка вон и спросись!». Я бросился вон, так и не зайдя больше. Учились вместе со мной Фёдор и Митрофан Ульяновы, на 2-3 года старше меня, а также Иван Харланов (Джулок ), старше даже на 5 лет. Учителя водили в поле собирать колоски и в лес собирать лекарственные травы для нужд фронта.

После школы помогали дома: пасли коров, ходили в лес по дрова, копались в огороде и т. д. Много времени оставалось и на игру. Летом купались во всех лужах, а зимой — катание на лыжах и коньках. Купаться начинали очень рано. Помню, как в противотанковом рву, где вода держалась всё лето, начали купаться, когда на дне был ещё ледок. А в третьем классе случился курьёзный случай. Ивана Харланова, которому исполнилось 16 лет, родители (уже в возрасте и часто болевшие) женили. Мы же резались в «клёп», гоняли мяч, а он с завистью выглядывал со двора (ведь мужику стыдно играть, да и в школу он перестал ходить). Через год он сбежал куда-то на Урал. В школе построили спортгородок: турник, шведскую стенку, брус. Все увлекались спортивными занятиями: крутились на турнике, подтягивались, лазали по шесту. Даже дома использовали мало-мальски подходящие приспособления.
Весна 1945 года была необычайной. Наполненной ожиданием скорой победы, ожиданием перемен. И вот этот день наступил. Невозможно передать словами то настроение, возбуждение, ликование, смешанное с горечью утрат по погибшим и ожиданием встреч с выжившими. Всё население высыпало на улицы и устремилось к центру села на митинг. Были наскоро сколочены трибуны, выступали председатели колхозов. Везде звучали песни. Кто-то из эвакуированных ходил с аккордеоном, и звучала, помню, песня «Хороша страна Болгария, но России лучше нет» Были организованы повсеместные гулянки.

И вот в село стали возвращаться фронтовики. Их чествовали на вечеринках, гулянках, славили «погоны золотые», вспоминали тех, кто «умирал на снегу». Каждый фронтовик был овеян ореолом Победы. Возвратившихся мужчин обычно ставили на какие-нибудь руководящие должности. Все надеялись теперь на улучшение жизненных условий: появление хлеба, отмену карточной системы в торговле. Но в 1946 году случилась засуха, ничего не уродилось. Наступил жесточайший голод. Картошки мы накопали вёдер 10, да и то величиной с орех. Многие опухали с голоду, пухли и умирали. К весне государство дало так называемую ссуду в виде 1 пуда (16кг) зерна. С весной все устремились добывать что-нибудь съестное. Толкли жёлуди, ели лепёшки из листьев карайчика, щавеля конского, жарили дикий чеснок, которого по посевам озимых было великое множество. Собирали и толкли прошлогодние плоды лишайника. Мы, ребята, пробовали есть всевозможные травы. Когда начали наливать зерновые, некоторые бросились шелушить колоски и есть наливающееся зерно, отчего некоторые умерли.
Нас опять спасла корова и то, что осенью мама купила на мясо тёлку. Целый год тянулось это мясо. Картошку из-за малого размера и экономии только промывали и тёрли для похлёбки. Какие-то крохи мама также получала в виде пайка из магазина. Так что в нашей семье никто не пух, и все выжили.

Очень страшный был год. Ходили даже слухи о людоедстве. Но уже 1947 год был урожайным. Вновь люди стали надеяться на лучшее. И действительно, вскоре была проведена денежная реформа, отменили «карточки», в магазине в с. Красном появлялся хоть изредка так называемый «коммерческий» хлеб. Там же открыли чайную, где подавали морковные и манные котлеты, жидкий чаёк. Помню, большим желанием тогда было напиться с хлебом этого чаю вволю.

Вместе с нянькой Марфой Александровной я несколько раз ходил пешком в Острогожск. Ездил и на волах по маршруту Ураково – Готовьё – Тростянка – Шубное. Автомобилей тогда не было. Выезжали затемно и к концу дня доезжали. Многие односельчане прибывали в Острогожск к бабушке Надежде Ивановне для лечения. Ведь в селе не было никакой медицины, бабушка разбиралась в болезнях, и многим, надо сказать, помогала. Да и рентген был только в городе. Помню, как она консультировала мать Мити-цыгана Марию – трактористку, которой стало невмоготу работать на тракторе. В войну трактористами вместо ушедших на фронт мужчин заставили сесть за руль трактора девчат. А трактора тогда были ХТЗ и УД со стальными колёсами с шипами, без кабин, с металлическим сиденьем. Заводились вручную рукояткой. В конце каждого рабочего дня нужно было вскрывать картер и производить подтяжку баббитовых подшипников. Конечно, работать было очень трудно, но нельзя было бросить работать под страхом тюрьмы.

А с нянькой запомнился один из походов. Шли через Красное. Только от Шубного начиналась брусчатка. Уходили из Острогожска на следующий день. Мне было 9-10 лет, я ещё не отдохнул. Пройдя полпути, я просил няньку отдохнуть, но она знала, что после остановки меня можно было и не поднять, поэтому обещала: «Вот дойдём до того столба, тогда остановимся». А когда доходили до столба, она вновь назначала новый ориентир. И так к вечеру мы дотянулись домой.

Только к началу 50-х начали появляться автомобили. Это были ГАЗ-АА (полуторка) и Зис-5. Проезжали они очень редко, так что попутно уехать на кузове было большой удачей. А попасть в кабину было высшим блаженством. Попасть в город для меня было большим счастьем, потому что можно было выпить стаканчик газировки или съесть мороженого. Помню, как взяли меня в Алексеевку. Шли мама, Варвара Александровна и я. За Камызино устроили привал, мама выделила мне кусочек сала, лакомства для меня. А в районе колхоза, за Иловкой, нас застал ливень, и мы прятались под мостом, который был в районе лощины. В Алексеевке нас всегда привечала бабушка Паня — Прасковья Олимпьевна. Запомнились базары. Продавали там и деревенские продукты – на «полках», и разные тряпки – на «толчке». В Алексеевке базар был в районе нынешнего здания администрации города. Там тогда ещё сохранялись купеческие лабазы, а в центре – церковь, которую позже взорвали. А возле кладбищенской церкви был «конский» базар, где торговали скотом, сеном.
После освобождения нашей округи от фашистов осталось много оружия, боеприпасов. Ребятишки разряжали снаряды, подрывали их на костре. Помню, как мы притащили в окоп штук 9 мин 82-миллиметрового миномёта. Бабка Петровна застала нас и тут же прикопала их в окопе. Это было в районе нынешнего гаража брата Вячеслава. Они и до сих пор лежат там. А на месте дома Богатырёва было разрушенное здание сельсовета (позже его перенесли на скотный двор и собрали из него небольшой домик для рабочих). По проулку мимо сельсовета проходила дорога, которая тянулась через хутор. В 1943 году летом, помню я, как по этой дороге мимо нас днем и ночью грохотали танки, автомашины. По всей видимости, вся эта армада двигалась на Прохоровкое сражение. Однажды ночью один танк свалился в овраг около Расховца. А одного командира раздавили танком около х. Коробово. Он прилёг около куста отдохнуть, надеясь догнать свою машину после, и был раздавлен гусеницами танка, проезжавшего мимо. Вся дорога была усеяна патронами, которые мы подбирали.

В 1948 году я окончил 4 класса нашей школы. Мама попыталась пристроить меня в 5 класс в Острогожске. Я там проучился до ноября. У бабушки Надежды и тёти Гали тоже было трудно с продуктами, сами жили впроголодь. Дядя Адик (Андрей Ваганьевич, или Ад, как звала его бабушка Надя) работал один в семье тёти Гали, а бабушка Надя жила сама по себе. Он сооружал разные приспособления для размола зерна, научился делать липучку для мух, которую продавал. Ели раз в день. Кроме голода, я страшно скучал по дому. А помогать то из дома было нечем. И где-то в ноябре я вернулся домой и пошёл в Камызинскую семилетнюю школу. В Острогожске запомнился один страшный случай. Я вышел во двор ночью. А когда взглянул на сад, то увидел светящийся крест над могилой Ирочки. Быть может, это был какой-то газ. Не помню, как я рванул назад по длинному, тёмному коридору и кричал. Дядя Адик позже вышел и успокоил меня, померещилось - де. Но только я больше ночью никогда не выходил во двор.

В школу в Камызино ходили немногие. Большинство пошли работать в колхоз. В село стали привозить кинопередвижку. Появление её было большим событием для нас. Свет давала динамо-машина, которую крутили вручную. Для этого впускали бесплатного добровольца. Затем появился движок. Киномеханик представлялся фигурой высокого полёта.

Камызинскую школу я окончил в 1951 году. Стал вопрос о дальнейшем пути. Многие ребята мечтали о героических профессиях. Мечтал и я, или о небе, или о море. Но мама настояла на Хреновском лесном техникуме. Однако сначала я поступил в горный техникум на Донбассе в г. Горловка. Но меня сразу же там отговорили старшие студенты. Так что я почти не учился, уехал домой. А вот в лесной техникум поехали поступать втроём: я, Митрофан Харланов (Кирюхин) и Илья Харланов. Взяли продуктов в сумки (яблок, пышек) и отправились в Алексеевку. А как и куда ехать, не особенно ориентировались. Нам посоветовали ехать на товарняке. Пробрались мы в загаженный товарный вагон, который бросало из стороны в строну, доехали до Острогожска и сошли там, решив купить билеты. Добрались кое-как до Хренового. Меня с похвальной грамотой сразу зачислили, а ребятам дали вызовы на вступительные экзамены, на которые они не поехали. Так что остался я там один. Учился там 2,5 месяца, но страшно скучал по дому и, в конце - концов, сбежал. Меня сразу определили в 8 класс Красненской школы. Тогда на весь район (Уколовский в то время) было всего 3 средние школы: в Красном, Уколове и Расховце.
Приходили в средние школы ученики из окружающих школ. Жили по квартирам.

Всем нам, детям, мама постаралась дать образование. Я после окончания 10 классов Красненской школы в 1955 г. поступил в Харьковский университет им. Горького на филологический факультет. В 1960г. окончил учёбу и 2 года работал учителем в Камызинской школе. В 1962 году в Ураково построили новое здание школы, и меня перевели завучем, на должности которого я работал до1976 года. А с 1976 по 1996 работал директором этой же школы .

Братья, Вячеслав Степанович и Владимир Степанович, закончили заочно исторический факультет Курского пединститута и работали один (Вячеслав) историком, другой (Владимир) географом в Ураковской школе. После службы в армии оба некоторое время работали в Ураковском ДК, прежде чем перейти на работу в школу. Сестра, Людмила Степановна, окончила Острогожское педучилище и работала учителем начальных классов. Была награждена значком «Отличник народного просвещения». Её сын, Андрей, сначала окончил Валуйское педучилище, а затем БГПИ и работал учителем начальных классов.

О нашей семье Сидоренко неоднократно писала как наша районная пресса, так и областная. Также телекомпанией «Белогорье» был снят документальный фильм, который был показан по телевидению.

Заключение

Может быть кому-то и покажется, что воспоминания одного человека не очень то и важны, но я считаю, что воспоминания о тех великих и трагических временах должны быть сохранены. Тем более, это тот источник, которому я полностью доверяю, в отличие от современных книг, где можно встретить чуть ли не противоположные взгляды на те или иные события. И, как мне кажется, до сих пор осталось немало неизвестных страниц тех лет, знать которые были бы полезно и нынешним и будущим поколениям.

Приложения доступны по адресу
http://pobeda.vif2.ru/posts/