Страницы семейной славы, 2011

[dimag]

Холодный ветер Хасавюрта
Мать долго уговаривала Сергея отказаться от командировки в Чечню. Но он уверял ее, что скоро вернется.Любимая работа, красавица-невеста… Жизнь только начиналась. 3 октября 1996 года Сергея не стало. В этот день зловещая машина чеченской войны забрала еще одну молодую жизнь.
Но близкие Сергея до сих пор не могут привыкнуть к тому, что родной для них человек больше не откроет дверь и не переступит порог.
Все, кто знал Сергея, в один голос уверяют, что доброты ему не занимать. Не было, пожалуй, такого человека, которому бы он отказался помочь. И, что самое удивительное, был он таким со всеми.
Окончив Черкинскую среднюю школу, Сергей некоторое время проработал в колхозе «Буревестник». А потом его забрали в армию. Срочную службу Сергей Клапов проходил на аэродроме «Плесецк», что в Архангельской области.
«Мама, ты за меня не беспокойся! Кормят неплохо. Служба идет нормально», - писал Сережа в письмах матери. И она, получая нежные строчки от сына, гнала прочь тревогу и тоску, ожидая с нетерпением следующего письма.
После армии Сергей вернулся в родное село.
В октябре 1992 года поступил в органы внутренних дел, в Моршанский городской отдел.
Сослуживцам тоже есть о чем вспомнить. «Нам было приятно и хорошо с ним работать. И это не пустые слова! Деревенская простота, открытость к людям – вот такие качества были присущи Сергею», - рассказывают его коллеги. Словом, с ним было легко. Так скажут, наверное, все, кто его знал.
Тяжело ли было, нет ли –этого он не показывал, держал в себе. В общем, просто честно выполнял свои служебные обязанности.
С середины 1993 года Сергей Клапов – сотрудник патрульно-постовой службы.
«Бывало, заедет со службы ко мне, в Левино, весь уставший, измученный.…Зато глаза горят, и говорит: «Мама, у меня, мол, все отлично, не волнуйся». А я думаю: как не волноваться, профессия-то бдительности так требует! Город у нас хоть и маленький, а все-равно волнения, да переживания одни.…
А он мне, улыбаясь, говорит, что мол, с бандитами у нас разговор короткий! Очень любил он меня, жалел. Что было, то было. Доброты ему не занимать».
Надо отдать дань уважения сотрудникам внутренних дел во время войны в Чечне. Особенно первой. Именно они сдерживали и уничтожали бандитизм и преступность в республике. Именно им многие мирные жители-чеченцы благодарны до сих пор.
Как потом рассказывали Марии Петровне его сослуживцы, Сергей написал рапорт об отправке в Чечню добровольно. Поехал вместо своего товарища. У того были жена и ребенок. И Сергей, пожалев друга, отправился на войну «за него». О войне мы поговорим, но позже.
19 сентября 1996 года Сергей уехал из дома. Как вспоминает Мария Петровна, в тот день он не находил себе места: нервничал, переживал, тосковал, даже есть не садился.
- Я долго уговаривала его не ехать в Чечню, но он сказал мне, что скоро вернется. Кто знал, что в тот сентябрьский день я его видела в последний раз.
Через некоторое время Сергей через друга сообщил матери, что доехал хорошо, жив и здоров.
С сентября 1996 года младший сержант милиции Сергей Владимирович Клапов находится на территории Чеченской Республики.
Месяцем раньше, 31 августа 1996 года, между представителями Чечни и России был подписан Хасавюртский мирный договор, согласно которому война в Чечне должна была прекратиться.
Хасавюрт же становиться мирным не торопился. Войска, потихоньку, покидали Чечню. В республике воцарился хаос! Резня русскоязычного населения, погромы, бандитизм…
Страшна война… Но еще страшнее хрупкий и неустойчивый мир. Вот в такой тяжелой среде сотрудники органов внутренних дел несли свою и без того нелегкую службу.
В тот октябрьский день, младший сержант милиции Сергей Владимирович Клапов, как обычно, находился на блокпосте в Хасавьюрте, на границе Дагестана и Чечни.
Сергей почувствовал что-то неладное. Знал ли он тогда, что это последние минуты его жизни? Бандиты действовали дерзко и решительно.
Подойдя к машине и попросив предъявить документы, Сергей был расстрелян бандитами в упор. Молодое тело упало на холодную чужую землю. 3 октября 1996 года Сергея не стало.
Накануне трагедии Марии Петровне приснился сон, будто сын в беде. Она долго не могла понять, в чем дело. А 3 октября ей сообщили, что сын погиб.
Хоронили Сергея через два дня, хмурым октябрьским днем 1996 года на кладбище родного села. В последний путь его пришли проводить не только близкие, родные, сослуживцы, но и люди, не знавшие его. В этот день горе объединило всех.
Говорят, время лечит. Только не нашла этого лекарства до сих пор Мария Петровна Клапова. И лишь глядя на сына, не по-детски улыбающегося с портрета, ей хочется верить, что это все страшный сон. Но этот сон, почему-то не кончается.
3 октября 2010 года Сергею исполнилось бы 40 лет.








PAGE \* MERGEFORMAT 2

[dimag]

Если надо, я вернусь из ада!
Такие слова, словно набат уходящему тысячелетию, можно увидеть на календаре, на котором изображен бравый молодой человек, отдавший свои юные годы служению в Воздушно-Десантных войсках. В семье Плаксиных отношение к личным вещам Максима – дело очень трепетное. Воспитываясь с отцом, мальчишка полюбил новую семью, как свою. Нельзя сказать, что был тихим и скромным. Напротив – любил похулиганить. Но меру находил быстро.
Его детство и юность пришли на лихие девяностые. Именно в этой неразберихе и приходилось расти и взрослеть нашим ребятам. Но он и предположить не мог, что будет служить в Чечне. Многое придется пережить и испытать. Но, по иронии судьбы костлявая подруга, словно посмеявшись, подарит ему жизнь на Чеченской войне. А после пережитого ада, на периферии войны и мира, позовет молодую жизнь с собой, так и не дав ей вкусить всю красоту мирной жизни.
Любимым увлечением у Максима были спортивные игры. Как он потом отмечал, спорт и учеба – две главные вещи, которые пригодятся в жизни. Правда, во втором ему везло гораздо меньше. Но речь не об этом.
В военкомате парню сказали, что служить будет только в ВДВ. Радости молодого человека не было предела! Еще бы, служба в элитных войсках – дело почетное!
Служить попал в Тулу, а точнее сказать в 106 гвардейскую воздушно-десантную дивизию. О том, что значит служить в ВДВ, наверное, рассказывать не надо. Напряженные физические и умственные нагрузки – для этих войск дело обычное. Еще с советского времени зародилась такая истина: «Попал в ВДВ – гордись, не попал – радуйся!» Чего греха таить, дома родные радовались, что их Максим служит в десанте, и он испытывал тоже самое, присылая домой весточки из Тулы:
«Привет, папа!
Пишу тебе уже из дивизиона. Здесь я вхожу в минометный взвод оператором-наводчиком. 13 декабря на неделю поедем на стрельбище, будем стрелять из минометов, а сейчас пока тренируемся. Сейчас объясню: в боевой расчет входят 4 человека. Я – оператор-наводчик, номер расчета, заряжающий и командир отделения, но он в стороне, только подает координаты. А так главный в расчете – я.
В новогодние праздники нас обещали повести в город, на концерт какой-то группы.
Всем привет из ВДВ. Обними Алешку и Сашку, поцелуй бабу Любу и тетю Лиду. Привет Семеновым.
Всех обнимаю.
5.11.99 г. Максим»
Пожалуй, только такие бравые письма могли присылать домой наши ребята. Все по-военному четко: и дела на службе, и боевая подготовка, настроение. И ничего лишнего.
Но в одном из писем, Максим неожиданно для родных сообщил, что их отправляют в Чечню. Уже полным ходом, вторая чеченская кампания набирала обороты. Вот фрагмент из этого письма:
«Привет, папа!
Пишу 30-го января из Тулы. Во вторник уезжаю эшелоном из Тулы через Волгоград в Хасавьюрт. Оттуда, вроде бы, должны на машинах в Аргунское ущелье.
Еду я в составе минометного взвода, который входит в состав батальона пехоты, на должности помощника наводчика и внештатного санинструктора.
Едем мы в Чечню минимум до конца марта. Это, если перед выборами правительство постарается все «закончить». А так – едем на полгода. Мы отлично экипированы. Правда, спать будем в спальных мешках.
А так настроение боевое! Думаю, все будет нормально. Жду вестей.
До встречи. Максим.
30.01.2000 г.»
Дома потянулись тяжелые дни, а потом и месяцы ожидания. Чеченская война становилась незаживающей раной для миллионов россиян того времени. Теперь она коснулась и семьи Плаксиных.
Младший сержант Плакин (звание присвоили до отправки в Чечню) с февраля 2000 года находится на территории Чеченской республики в составе минометного взвода.
В феврале-марте 2000 года весь мир узнал о подвиге 6-й роты. Напомню, что 29 февраля бандиты должны были пройти Аргунское ущелье и ворваться в Дагестан. Путь им преградили псковские десантники. Рота десантников погибла, так и не пропустив ни на пядь земли боевиков.
Во время того злосчастного боя Максим находился неподалеку. Аргунское ущелье, Шатой, Ведено, словно, проклятье крутились на языке, и наводили на дурные мысли.
«Привет, папа!
Пишу из Чечни. Находимся в Аргунском ущелье. Заняли все в округе высоты. Все духи кавказской национальности побросали вооружение в горах, и спустились вниз по деревням, где их принимают как своих. Остались в горах наемники славянской национальности, их немало. Потихоньку их выслеживаем и уничтожаем.
Наш взвод состоит во 2-м батальоне и находится, непосредственно, на КНП (командно-наблюдательном пункте).
Сейчас уже больше недели стоим на одном месте, а до этого в пешем порядке брали высоты, в полном снаряжении, а мы с собой минометы и мины. Очень было тяжело. Пацаны теряли сознание от упадка сил. Бывало, по несколько дней ничего не ели. Я-то еще и внештатный санинструктор. Так вот они даже на нашатырь не реагировали. В общем, тяжело. Говорят, что к концу апреля нас выведут. Посмотрим. Что тут творится – расскажу в отпуске. Скажу одно, что по телевидению многое неправда.
Самое главное, что у меня все нормально, жив, здоров.
Передавай всем привет. Напишу, как смогу.
Пока. Максим. 19. 03. 2000 г.»
Как говорится: на войне, как на войне. Смерть подстерегает тебя на каждом шагу. Там действует только один принцип: или ты, или тебя. Но, какой бы жестокой не была война, человеческие чувства, все, же берут верх.
Как рассказывал позже Максим своим близким, на войне очень тяжело убить человека. Даже врага. И лишь понимая, какие зверства учиняют бандиты над нашими солдатами, затаив дыхание, нажимаешь на спусковой крючок.
А еще на войне не упускали минутку отдохнуть, пошутить, спеть песни под гитару, написать письмецо домой. И, глядя на военные фотографии, привезенные, словно трофей, с Чеченской войны, ловишь себя на мысли, что войны, будто бы и нет. Кругом молодые и улыбающиеся лица… Только кого-то на этих фотографиях уже нет в живых. Свои жизни они отдадут за конституционный порядок в Чечне.
К марту, навести порядок в мятежной республике, правительству не удалось.
И ребята, как и сообщали в письмах, задержались в Чечне до июля. Но это был не главный подарок для них. Вот, что пишет Максим в письме домой:
« Привет, папа!
Новости невеселые. Заменят нас только в августе. Погода стоит очень жаркая. Тут, откуда не возьмись, появилось много боевиков под Ведено. Идут бои. Мы стоим недалеко. Находимся в 30-минутной готовности. Недавно спустились с гор. Занимали высоту. Короче, на месте не сидим. Стоим близ деревень: Хатуни, Макхеты, Кызылъюрт. Ночью стреляли из минометов. Короче, ничего рассказывать, если честно, неохота. Могу сказать одно: ничего хорошего здесь нет.
Передавай привет т. Лиде, б. Любе, поцелуй Алешку, Сашку. Передавай привет крестным Тане и Толе, Сашке и Славке.
Ждите и я вернусь.
Всего хорошего, счастья, здоровья, успехов в работе.
Пока. Максим».
Вернулся домой Плаксин Максим в августе 2000 года. О войне рассказывал очень мало, не любил вспоминать. За проявленное мужество, указом Президента России В.В.Путина, был награжден «Медалью А.В.Суворова». Еще к одной боевой награде – медали «За отвагу» его представили почти сразу, но награда, почему-то не дошла.
Среди личных вещей Максима, есть фрагмент парашюта с пожеланиями, росписями и адресами боевых друзей. Но, ни по одному из них приехать он уже не сможет. Судьба, сыграв над ним злую шутку, подарит жизнь на войне, дав испытать все ее круги ада. А потом, словно, наигравшись вдоволь, заберет молодую жизнь с собой.
Плаксин Максим Валерьевич погибнет при трагических обстоятельствах 23 ноября 2001 года. На тот момент ему было 23 года.





Александр Хвастов.














PAGE \* MERGEFORMAT 5

[dimag]

Под солнцем Афгана







Если кого-нибудь в Моршанске спросить, знает ли он Николая Васильевича Шкунова, то я уверен, многие ответят, что да.
Действительно, личность он довольно-таки известная. В первую очередь своими поделками. Ничуть не преувеличу, если скажу что это человек с золотыми руками.
Хотя сам, он показывая на очередное «произведение искусства», немного скромничая говорит, что это сделали дети, дескать под его руководством. Но и тут он, ни сколько не лукавит. Ведь на преподавательской должности он не первый год. Любовь к дереву пришла после войны. Той страшной, далёкой, но все же, Его войны. О которой хочеться забыть. Но детям об Афгане он рассказывает с особым трепетом.
Для того чтобы помнили…

Николай Васильевич Шкунов родился 1 декабря 1954 года в семье директора школы, пятым по счету ребенком. Его родословную заложили Семиреченские казаки. Примечателен и тот факт, что на все поколения его родословной приходится война. Дед Петр Шкунов воевал в Первую Мировую. Отец Василий Шкунов — в Отечественную войну 1941-1945 г. (7 лет в тяжелой артилерии в звании старшины.) Николаю Шкунову достался Афган. Впрочем, все по порядку.


Боевая родословная (дед Петр Шкунов,отец Василий, Николай Шкунов)

В 1962 году пошёл в школу. По окончании 10 классов работал на стройке. Затем был призван в ряды Советской армии. Попал служить в Забайкалье. Сначала был командиром танка, затем был поставлен на должность старшины 2 танковой роты.

Армейские фотографии

После армии работал в институте животноводства.
После чего поступил в железнодорожное училище в г.Алма-Ата. По окончании училища работал сначала помощником машиниста, затем слесарем.
Многие ветераны говорят, что их жизнь делится на До и После войны.
Вот так и жизнь Николая Васильевича стоит разделить на «До» и «После».
Первого декабря 1979 года ему исполнилось двадцать пять лет. Уже тогда «маститые политики» решали судьбы наших соотечественников.
Двадцать девятое декабря было обычным днём. Солнечная Алма-Ата веяла радостью и весельем - ведь впереди Новый год. Никто не знал тогда, что двое суток контингент советских войск находится в Афганистане.
Николай пришёл на работу, и какой- то мужчина в очках вручил ему повестку, согласно которой в указанное время нужно было явиться в военкомат.
В военкомате отправили в войсковую часть «77800». Там Николая распределили в мотострелковый полк миномётной батареи.
Попал он туда наводчиком миномета. Почти сутки наши ребята находились там,
После чего их погрузили в вагоны и воинским эшелоном отправили на юг.
Вся информация, которой они обладали заключалась в том, что их везут действительно на юг, в Иран или Ирак, якобы для выполнения государственного задания.
Насчёт юга их нисколько не обманули, но остановились они не в Багдаде или Кувейте, а в нашем советском и родном Термезе. Это было 31 декабря ровно в 12 часов ночи.
Вот такой новогодний подарок выпал на их долю.
Было ли это случайностью или совпадением - судите сами.
Но даже тёплый юг не хотел встречать советских ребят. Сердце всё-равно предчувствовало холодный ветер войны.
По документам день рождения будет у Николая 2 января.
Командир батареи - капитан Павлов Николай Ильич сделал ему необычный подарок - подарил от личного состава и от себя лично два рожка патронов.
В четыре часа утра 3 января подразделение подняли по тревоге. И уже в 10 утра наши солдаты переходили реку Амударья.
Переправа через бурную, шумящую реку проходила понтонным мостам. Когда колёса техники опустились на землю, всё стало вдруг чужим. Понятное дело, что земля, на которую ступила нога советского солдата, была незнакомой. Но даже воздух был не такой как в Союзе. Казалось бы, солнце должно светить по всему миру одно, а дома и тут - было два разных небесных светила.
Вот тут-то они впервые поняли, что попали в Афганистан. Увидели первых афганцев.
У каждого в душе была тревога. Но бойцы этого не показывали….
Где-то вдалеке были видны горы. А впереди был город Мазари-Шариф.
Зайдя в город, разогнав мятежников, колонна двинулась дальше.
Николай Шкунов вспоминает, что первая жертва полка была именно во время движения по горам. Механик-водитель, а точнее сказать танкист головной колонны, уступил дорогу машинам местных жителей. И танк слетел с дороги. Оторванная башня танка раздавила голову механику-водителю, остальные члены экипажа чудом остались живы.
Николай Васильевич говорит, что всю опасность ситуации они поняли сразу. Поэтому пластмассовые окошки в Газ-66 выбили, для того чтобы отстреливаться. Наверное, спасло ещё и то, что солдаты были закрыты в этой машине, то есть их было не видно. И поэтому, сколько человек сидит в машине душманы не знали. Но в кузове находилось 20 ящиков с минами (по две в каждом) и попади разрывная пуля или снаряд в кузов машины, то весь экипаж взлетел бы на воздух. И всё-таки желание жить взяло своё: по бортам привязали ящики как броню.
Так второй батальон, где находился Николай, двинулся по северным провинциям Афганистана.
И на этот раз душманы, не поскупились на «подарок» для русских. Они выкатили поперёк дороги танк Т-34, оставшийся «видимо» c апрельской революции. Советская колонна остановилась. В этот момент духи начали обстрел.
Стрелял Николай хорошо. К тому же, позади была служба в армии. Собрав волю в кулак, он передернул рожок и одиночными выстрелами через окошко начал стрелять в душманов. Было видно, как они прячутся и пробегают возле дувалов. Одним словом, таким было для Николая его первое боевое крещение.
Танк вскоре подвинули с дороги, и колонна двинулась дальше. Кругом царила напряжённая обстановка. На пути попадались сгоревшие машины, что немало щекотало нервы.
Вся тяжесть войны легла на советских парней, а афганская армия лишь «помогала стабилизировать обстановку». Так было и в этот раз: батальон зашел в првинцию Толукан, разгоняя мятежников, а через два часа появилась афганская армия и заняла город.
А на войне было всё как на войне: напряжённая боевая обыденность, караул, дозор. В сутки спали по два часа. На душе было тревожно. Казалось, что за каждым камнем таится опасность, скрывается враг. И так продолжалось не один день и не одну неделю.
Так было не только ночью, но и днём. Когда батальон шёл в горы, то его с десяти утра и до пяти вечера охраняли вертолёты. И вот они улетают на полтора километра вперёд, и начинают бить неуправляемыми ракетными снарядами по горам. А потом передают командированию батальона, что банда душманов ждала их за горой.
Рассказывает Николай Шкунов: «Однажды душманы перекопали дорогу. Всю скальную породу вычистили. Мы ехали вдоль реки Пяндж. И вот в это время, когда мы стараемся закидать эту яму, духи начинают стрелять. И вот ты бежишь, а автомат у тебя за спиной. От тяжести камней и от огромного желания жить, тебе кажется, что ты крепче стали. И только молишь Бога, если ранят, то в ногу или руку, с надеждой на то, что с войны вернёшься живым».
Многое в Афганистане было непонятным для простых советских солдат. Да и сам смысл пребывания, грешным делом, за чашкой чефира становился под сомнение. Однажды офицеры сказали, что в Индии произошло покушение на Индиру Ганди. Вот, мол, Афган пройдём и поможем Индии разобраться с врагами-капиталистами. Думали, домой не вернемся никогда. Вот и такие были курьёзные случаи.
Встречаться со смертью на войне приходилось не раз. Наверное, поэтому жизнь становилась ценнее всего на свете. Вот что рассказывает по этому поводу Николай Шкунов: «Как - то раз после того, как закидали яму, вырытую душманами, заскакиваю в машину. Автомат находился в руке. И вдруг слышу небольшой ударчик. Сразу не обратил внимания, сел, поставил автомат между колен. Посмотрел на него и увидел, что пуля попала прямо в мушку. Если бы не она, печень пробило бы насквозь».
Сейчас стало модным очернять мужество советских солдат, прапорщиков, офицеров, выполнявших долг в Афганистане, ссылаясь, якобы на компетентность западной прессы. Безусловно, были и ошибки. Но трудно верится в то, что они показывали зверства самих душманов, устраивавших погромы и резню местного населения. Так было и в этот раз. Когда заходили в Кундуз, душманы поставили «живую стену» из женщин, детей и стариков.
Сейчас на западе об этом стараются не вспоминать. Мол, что было, то было. Но и к слову заметить самих душман они называют безобидно и ласково «партизаны».
В судьбу и приметы Николай Васильевич Шкунов никогда не верил. Но война доказала обратное. «Видно уготовлено было молодым умереть», - говорит он.
-Тяжело осознавать и понимать это, но видно судьба по иному решила.
Один раз случилась трагедия: разорвало миномет, то ли мины были неисправные, то ли сыграл человеческий фактор — неизвестно. Но результат оказался плачевным. Погибло пять человек. Восемь тяжело ранило. Всего же пострадало тринадцать человек. И что самое интересное, а с одной стороны и страшное, произошло это 13 числа, в 13 часов дня. Николай Шкунов чудом остался жив. Взрывной волной огромный булыжник ударил ему прямо в бок. «Пошевелил пальцами ног – значит, ноги целы, руками пошевелил - нормально, значит все суставы на месте. Снял автомат, подсумки, засунул руку под одежду – крови нет. А вся жизнь пролетела перед глазами. Словно фильм прокрутили и остановили на 25 годах. Одно лишь успел подумать: хорошо, что семьи нет, хоть дети сиротами не останутся. Этот случай всегда вспоминаю с болью в сердце, за погибших ребят.
А число 13 до сих пор стараюсь «обойти стороной». Приметы - приметами, а гвозди в этот день не забиваются, почему-то гнутся. Вот и не верь после этого в судьбу-то».
А сколько было непредвиденных ситуаций - не посчитать. И каждый раз - с риском для жизни.
Это только в кино показывают красиво и романтично, а на войне, как на войне.
С особым трепетом Николай Васильевич рассказывает не о своих, а о чужих заслугах. Впрочем, для него это не удивительно. «Вот, однажды сломалась машина в дороге, - говорит он, и водитель (молдаванин) по фамилии Мыца выбегает и под перекрестным огнём зацепляет трос за другую машину. Таким образом, он спас десять человек. Очень смелый парень был, хороший. В этой перестрелке пуля попала ему прямо в рулевую колонку - в область пупка. Эту пулю он потом всегда носил с собой, как талисман. А когда мы уезжали, то офицеры спрашивали, кто достоин представления к награде. Мы все в один голос сказали, что Мыца. Его представили к медали «За отвагу». Что было, то было - отваги ему не занимать. Ещё не могу забыть лейтенанта Гуро. На новый год у него должна была быть свадьба. Но его отправили в Афганистан. Там мы подружились, общались, шутили, делились воспоминаниями. Человек он был исключительно хороший и добрый. А однажды он дал мне письмо и попросил отправить его в Казастан. Наверное, сердце предчувстврвало беду.
От офицеров я узнал, что когда ходили на зачистку кишлака, душман подстерегавший за дувалом попал ему прямо в висок. Так праздник на его родине сменился горем. А просьбу я его выполнил, письмо всё-таки отправил. И даже невесте его написал. Но что ей мои письма, его-то уже не вернёшь. Впрочем, я всё понимаю.
Ребята меня уважали. Я им в свободное время пел песни военных лет.
Вот однажды вечером разговариваем с Гришей Патрушем. И вдруг он мне говорит: «Коль, знаешь, как неохота умирать». Я ему ответил: «А ты думаешь мне охота?». Он помолчал немного и сказал: «Да я ведь даже с девчонкой ни разу не целовался». «Ничего, говорю приедешь живой и здоровый, с медалью, ещё нацелуешься». Сказал я это улыбаясь, чтобы подбодрить его, а у самого кошки на душе скребут».
За время службы в Афгане, Николаю пришлось повидать всё - смерть, боль, искалеченные судьбы.
Вскоре срочников стали отправлять домой. Только за партизанами прилетать не спешили.
«И вот однажды мы встали, позавтракали,- рассказывает Николай Шкунов,- вот я решил навести порядок за собой. Захожу в палатку, мужики сидят. Я говорю, вот сейчас умоюсь, приду и вот на том вертолёте полетим. Ну, они-то мой юмор знали и поэтому тоже отшутились. Через некоторое время подхожу снова к палатке и говорю им: «Ну вы что сидите вертолёт ждёт!». Они смотрят на меня, я на них. А вертолёт, действительно завис над площадкой. И как они рванули к вертолёту, а я кричу, чтобы меня подождали. Забежал я в палатку, схватил вещмешок и быстрей к вертолёту. Прибежал самым последним. Сел. «Крылатая машина» от перегруза долго не могла взлететь, но вскоре, набрав высоту, зависла над землёй. Тут я вздохнул с облегчением. Прилетели мы в Толукан, там нас встретили пограничники и таможня. Проверив, нет ли у нас патронов, кинжалов и другого имущества, нас снова погрузили в вертолёты. Из иллюминатора Афганистан был виден как на ладони. А вот уже и река Амударья. Теперь уже показываем друг другу, что мы в Союзе. А значит, и умереть на родной земле не страшно. Сели мы в Термезе, поселили нас в спортивном зале какой-то школы. А утром привезли в Душанбе. Оттуда на самолёте мы взяли курс на родную Алма-Ату».
И вот только вчера Николай был в Афгане, а сегодня он уже на Родине. Когда автобус остановился возле родного общежития, через дорогу он бежал нагнувшись. А когда зашёл в здание, понял, что всё уже позади. Вот они проявления «афганского синдрома». Зашёл в родное общежитие и тут все как накинулись обнимать и целовать его. Оказывается уже четыре дня они ходили искать в военкомате гроб Николая. Им сказали, что он погиб.
«Увидеть живым они меня и не наделись», и посему не могли нарадоваться на меня. Зашёл в свою родную комнату. Утром поехал к сестре, матери с отцом, друзьям. Все они очень плакали, потому что думали, что я погиб.

...Резьбой Николай увлёкся после Афгана - жизнь заставила.
Несмотря на то что на войне была смерть, жестокость, кровь. Но именно там учились жить и любить, стремиться к светлому. Так любовь к прекрасному перелилась на дерево.

Занятия по резьбе

Всю свою жизнь он проработал в учебных заведениях. Старался и детям привить любовь к прекрасному, доброму, светлому. А иногда он рассказывает им про Афган. О своей службе, на суровой, но всё-таки родной земле.
О павших и живых. О тех, кто честно выполнил свой интернациональный долг.

Р.S. Эпизоды, описанные в статье - это небольшая часть невзгод и лишений, которые пришлось испытать ему и нашим воинам, выполнявшим интернациональный долг.

[dimag]

Сегеда Галина Николаевна, учитель русского языка и литературы МОУ СОШ № 7 г. Минеральные Воды Ставропольского края


«Без героики и патетических мест…»
(Размышляя над страницами дневника военных лет)
Эссе


Памяти моего отца Глашкина Николая Ивановича

На уроках литературы часто говорю со старшеклассниками о личных дневниках известных писателей, о том, как они помогают нам ощутить, прочувствовать атмосферу времени. Казалось бы, что нового могут они добавить к нашим знаниям о конкретной эпохе, необходимую информацию о которой можно почерпнуть в учебниках истории и в художественных произведениях этих же писателей? Но всё это, согласитесь, создаётся уже спустя какое-то время после событий. А вот личные дневники содержат в себе не только даты, факты, но и ярко, осязаемо передают чувства, переживания очевидца событий. В коротких дневниковых записях мы, возможно, не встретим широких обобщений, некоторые выводы могут быть неверными и даже наивными, но зато в них есть нечто совершенно особое, неповторимое – пульс времени!
Дневники Л.Н. Толстого и И.А. Бунина, З. Гиппиус и А. Блока, фронтовые записные книжки В. Гроссмана и Ю. Бондарева… Эти интереснейшие свидетельства эпохи опубликованы, их можно читать и перечитывать. Но я хотела бы рассказать вам о дневнике, который долгие годы хранится в нашем семейном архиве и известен лишь небольшому кругу близких мне людей. Это дневник моего отца, который он вёл с1942 года по 1949.
Недавно вновь перебирала бережно хранимые старые письма, потускневшие фотографии... Из конверта с надписью «Справки военных лет» выпал маленький пожелтевший листок, на котором знакомым аккуратным почерком выписаны мудрые философские строки Омара Хайяма:

Небрежный ветер в вечной книге жизни
Мог и не той страницей шевельнуть…

В вечной книге жизни каждый из нас оставляет след своими мыслями и делами, но на её страницах – и отсветы мировых пожаров, великих исторических событий, которые меняют человеческие судьбы, вовсе не считаясь с нашими желаниями…
Широко известна военная проза Бориса Васильева, Юрия Бондарева, Василя Быкова. Это поколение писателей-фронтовиков. Одним из них мог бы стать и мой отец. «Когда-нибудь мечтаю, – пишет он 25 августа 1944 года в своём дневнике, – написать книгу «На дороге войны» – жизнь и наблюдения простого человека, солдата, без героики и без острых и патетических мест… Эпиграфом послужит простая истина, заключённая в короткую формулировку».
Но судьба распорядилась иначе: в послевоенные годы он стал инженером. Небрежный и жестокий ветер войны шевельнул не той страницей…
В 1942 году Глашкин Николай Иванович (так звали моего отца), с отличием окончивший среднюю школу в небольшом подмосковном Сталиногорске (ныне Новомосковск Тульской области), поступил на литературный факультет Тульского педагогического института. Но уже с первого курса был призван в Советскую Армию (РККА, как называли её тогда). Он был одним из тех, кто шагнул под смертоносный огонь в семнадцать-восемнадцать лет, сменив ученическую парту и студенческую аудиторию на школу войны…
Отец не любил вспоминать о пережитом. В автобиографии писал кратко, скупо: «Участвовал в боях в период Великой Отечественной войны, дважды ранен, имею награды». Орден Красной Звезды, медали «За отвагу» и «За победу над Германией» никогда не носил, предпочитая более скромные орденские планки. Но День Победы всегда был для него самым святым праздником. Помню, как в детстве ждала 9 Мая. Весна. Солнце. Первая зелень. Нарядные, взволнованные люди. Играет духовой оркестр. В колонне ветераны Великой Отечественной, тогда ещё молодые, сильные весёлые. И среди них мой отец…
Сейчас ему бы исполнилось 86… «Мы не от старости умрём – от старых ран умрём…» – эти строки Семёна Гудзенко о судьбе многих фронтовиков… В 1989 году папы не стало…
Мы, дети и внуки, бережно храним его дневник военных лет, о существовании которого знали с детства, но прочитали только после папиной смерти. Так он решил.
Трудно объяснить то странное чувство, которое испытываешь, перечитывая записи своего восемнадцатилетнего отца, когда за твоими собственными плечами уже более полувека. Даже мои дочери (кстати, все три имеют филологическое образование!) сейчас старше, чем их дед в том далёком декабре 1942 года, когда он начал вести свой дневник… С фотографии военных лет на меня смотрит сам автор этих фронтовых записок – серьёзный молодой солдат в гимнастёрке с погонами, на пилотке - звёздочка с изображением серпа и молота. Это символ той страны, которую защищали в годы Великой Отечественной войны наши отцы и деды. Это символ, который для нынешнего молодого поколения уже стал историей.
Читаю страницы, исписанные ровными строчками. Карандашные записи местами трудно разобрать, чернила кое-где расплылись… Читаю и думаю, что «большое видится» не только на расстоянии, его можно разглядеть и «лицом к лицу». Сумел же семнадцатилетний паренёк, вчерашний школьник, увидеть и понять то, что лишь недавно получило объективную оценку в нашей печати. У меня такое чувство, будто держу в своих руках кусочек живой истории.
Кажется, трудно сейчас добавить что-то в повествование о том героическом и трагическом времени. Но я думаю, что летопись Великой Отечественной войны всё же будет неполной, если в ней сегодня не появятся страницы дневника ещё одного участника тех событий – Глашкина Николая Ивановича, который в 1942 году был студентом 1 курса литературного факультета, а в 1943 – уже солдатом.
Меня поражает глубина и самостоятельность суждений юноши, который пытается понять себя, свой народ, причины происходящих событий, пытается заглянуть в будущее. Это очень честное, на мой взгляд, повествование, здесь нет ура-патриотизма и желания преувеличить свою долю участия в событиях мирового масштаба, нет стремления показать себя героем перед будущими читателями этих записей. Немалое мужество потребовалось также для того, чтобы хранить эти правдивые размышления и на фронте, и после войны (всем ныне известны страшные по жестокости времена сталинских репрессий).
Этот дневник нигде ранее не был опубликован, а его содержание известно лишь ближайшим родственникам. И сегодня, спустя шестьдесят пять лет после Победы, у нас есть возможность открыть для себя ещё одну страницу Великой Отечественной войны, услышать голос из того далёкого времени, заглянуть в прошлое через это своеобразное «окошко» личного дневника. Мы можем узнать, что чувствовал, о чём думал один из многих бойцов этой священной войны.
Итак, первая запись:
«25 декабря 1942 года. Вот, наконец, я начал вести дневник и, думаю, основательно…»
Без сомнения, основательно! Общая тетрадь в твёрдом переплёте, оклеенном зелёной бумагой «под мрамор», из института попадёт в Телавское пехотное училище, а затем пройдёт с её хозяином Северо-Западный фронт и Второй Прибалтийский, дважды побывает в госпиталях, и последняя запись в ней будет сделана уже после войны – третьего июня 1949 года.
А пока… «30 декабря. Сегодня утром узнал новость: призывают двадцать пятый год. На меня это подействовало возбуждающе… Уйду в армию. Буду солдатом. Скоро ведь это будет!.. Я думаю пройти все трудности и стать Человеком, хотя бы и с недостатками…»
Год рождения – 1925. Это поколение более других понесло потери: из каждой сотни ушедших на фронт в живых осталось трое - данные уже послевоенной статистики. Ребята, получившие повестки в 1942, не могли этого знать.
«7 января 1943 года. Вот я и дома. Дожидаюсь медицинской комиссии, чтобы уйти в армию. Из Тулы уехал 1 января утром. В ночь на первое в институте был вечер, после танцы. Танцевал до двух часов. Повеселился. Это, может быть, последний такой вечер в моей жизни».
Всё как-то просто и буднично. «На самом деле истории нет, есть только биографии…» – вспоминается где-то услышанная фраза. Вот и ещё одну биографию изменила война: «Разве когда-нибудь было так скучно, и мёртво, и бурно – вместе. Это период великих событий. Правда, они подходят незаметно. Я не могу точно предугадать их ход».
Да, предугадать ход начавшихся событий трудно, но можно проанализировать прошлое и настоящее. И вчерашний школьник и студент, со дня на день ждущий отправки в армию, размышляет уже совсем не по-детски: «Смотрю я на колхозы. И что же? Это не колхозы, а фермы с крепостным трудом. Всё исходит извне. Хозяйство колхозов разорено ужасно. Даже трудно представить. Лошади дохнут. Стоящие у правления тащат последние крохи. Беспорядок, анархия, воровство так глубоко укоренились в сознании людей, что исправить их очень трудно…
То же творится и на заводах. Та же рабская забитость, та же боязнь. Ловкие люди стали у правления и обманывают правительство и народ. Очень может быть, что правительство не видит вопиющих безобразий. Людей заставляют смеяться, когда они плачут. Да это почти то же, что у Радищева в его «Путешествии». Что будет дальше?!
Вот и все мы - подумаем и замолчим».
Согласитесь, очень смелый и очень ясный взгляд на существующие порядки! Когда-то в начале XIX века русский мыслитель П.Я. Чаадаев, смеявшийся над «блаженным патриотизмом», заявил, что не желает любить Родину с закрытыми глазами, склонённой головой и запертыми устами. Вряд ли юноша, в судьбу которого ворвались «сороковые, роковые, военные и фронтовые» годы уже XX века, мог быть знаком с трудами Чаадаева, но суждения, высказанные на страницах дневника, явно перекликаются с утверждением философа: «Прекрасная вещь – любовь к Отечеству, но есть ещё нечто более прекрасное – это любовь к истине».
Эта любовь к истине заставляет завтрашнего солдата размышлять о жизни и о том, какой жизненный путь должен выбрать он сам: «Счастье жизни – это жизнь. Я в настоящее время не живу, а существую. Жизнь – это дорога, ровная и тернистая… Жизнь та хороша, в которой сочетаются трудные и ровные участки пути, когда преодоление препятствий доставляет удовольствие. Тот хлеб сладок, который зарабатываешь сам. Хотя иные едят сладкий хлеб, не зарабатывая его».
Размышления о жизни… А что впереди?
«28 января 1943 года. Вчера я узнал, что, наверное, 29 числа нас отправят. Состояние возбуждённое… Как хорошо!.. Чему я радуюсь? Ведь это не путешествие по личному желанию. Это путь к смерти…». И тут же: «Вчера был в школе. Играли, как маленькие, в жмурки… 9 часов вечера 28 января. Завтра в армию».
Откладываю дневник. Сжимается сердце. Сколько юношей и девушек испытали это чувство ожидания каких-то огромных и трудно представляемых перемен в своей судьбе! Только вчера – весёлые вечеринки с друзьями, споры о жизни и прочитанных книгах, первая любовь… А завтра? Давид Самойлов так щемяще остро сказал об этом в своих стихах:
Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это всё в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
И у каждого была своя «дорога войны»: у кого-то короткая, у кого-то длинная. И тот, кто остался в живых, рассказал о том, что довелось пережить ему самому и тем, кто так и не вернулся домой…
Месяцы учёбы в Телавском пехотном училище проходят незаметно. Это Московский военный округ. Иногда приезжают проведать родители, а с ними появляются и продукты – для подкрепления! Хочется ли на фронт? Не очень: «Ведь я так мало видел в жизни!.. Весна заставляет думать о любви… Хочется жить и любить». А ещё хочется учиться: «В последнее время мечтаю, что после войны поступлю в институт. Я даже не представляю себе жизнь свою без высшего образования…». А ещё хочется читать!
Всю жизнь у отца было особое отношение к книге. В нашей семье жизни без чтения не мыслили, в доме всегда была богатая библиотека, которой пользовались также друзья и знакомые. До сих пор нахожу в книгах закладки с пометками отца...
А в дневнике военных лет встречаются записи, которые вызывают искреннее удивление моих учеников, читающих, к сожалению, явно недостаточно: «14 июня 1943 года. Сейчас читал «Асю» Тургенева. Как замечательно! Всё так живо, образы благородны, и остаётся неизгладимое впечатление…
22 августа. Я на фронте. Настроение хорошее. Восхищаюсь силой русского народа. А каковы духовные силы и возможности у русских! Теперь Толстой становится понятней с его преклонением перед русским мужиком.
Сколько нужно простоты и силы, истинно детской наивности, чтобы перед сном рассказать сказку или спеть песню. Всё это на фронте, где каждый день можно ожидать отправки на передовую линию.
27 августа. Настроение отличное. Сегодня достал «Онегина». Читаю. Да, совсем позабыл. Вчера подал заявление в комсомол. Скоро получу билет. Скоро поеду на фронт. Это большое испытание. Как я его выдержу? Сегодня сидел и приводил в порядок свои вещи. Одновременно думал о своих детских привязанностях. Книги – основное в моём детстве. Они открыли передо мной сказочный мир жаркой Африки и тихоокеанских островов. Дикари и бесстрашные путешественники. Фантазия Жюля Верна и романы Дюма. Бульварные романы французских писателей и русские классики… Всё это так густо следовало… в величайшем беспорядке. Мне хотелось быть и тем и другим. Но книги сменялись. Намерения тоже. Я успевал только мечтать. Приниматься за выполнение намерения было некогда. В результате я хочу стать очень положительным человеком. Вот и всё…».

А между тем каждый день приносил что-то новое:
«12 сентября 1943 года. Вести с фронтов очень радостные. Взяли Донбасс… Италия вышла из войны. По всей Европе волнения. Война как будто близится к концу.
27 сентября 1943 года. … Нахожусь на должности командира пульрасчёта. Не трудно. Скоро, может быть, начнётся на нашем фронте. Ведь на других направлениях большие успехи. Взят Смоленск. Каждый день приносит новые победы.
Мне хочется надеяться, что этот дневник я буду читать, сидя в тёплой уютной комнате среди родных».
Интересно, что события исторической важности часто воспринимаются их непосредственными участниками буднично и просто, без желания как-то подчеркнуть их значимость, хотя чувство грандиозности происходящего ощущается в каждом слове.
Но и в годы суровых испытаний человек остаётся просто человеком, и ему нужны праздники! Вот как описана в дневнике встреча нового – 1944 – года: «Из-под Старой Руссы в вагонах доехали до Великих Лук… Сразу после выгрузки сделали марш на 35 км со всей матчастью. На волокуше больше 130 кг; дорога плохая. Такой марш первый. За ночь изменились: лица осунулись, глаза ввалились.
Новый год встречал во время марша. Кричат по колонне: «С Новым годом!» Колонна отдыхала. Я лежал. Вот как пришлось встретить».
Мне кажется, каждый из этих солдат-новичков, у которых детство и юность так безжалостно оборвала война, вспомнил, лёжа на холодном снегу, пушистую ёлку, украшенную сверкающими гирляндами, яркие новогодние подарки, приготовленные заботливыми родителями, весёлый школьный карнавал… Неужели это было на самом деле? Недавнее прошлое кажется сказочным сном, а наяву…
«В том направлении, в котором двигалась наша дивизия, противник отступал. Так что опять мне не пришлось вступить в бой. Это было севернее Невеля.
После этого опять марш через Великие Луки и севернее. Здесь немного покрутились, и наконец полк получил задание занять три деревни. Немца с обороны сбили. Идём мы с пулемётами. Тяжело. Где кончается «наше» и начинается «его»? Все прекрасно знают, что понять этого нельзя, но очень хочется.
Пришли в только что занятую траншею. Передвигаться иногда приходится по трупам. Всё совершенно безразлично. Хотя нет! Когда передали приказ о наступлении, то захотелось скорее в бой.
В бою очень многих ранило, и меня в том числе. Почти сутки провалялся в снегу. Нашёл меня сержант из нашего взвода…».
И начались скитания по госпиталям: «Мечтаю, что попаду в госпиталь недалеко от дома». Часто вспоминает Николай об отчем доме, о родных, его мучает чувство вины за то, что был эгоистичен, недостаточно внимателен к родителям: «Милые старики! Как вы живёте? Ведь у вас нет моральной опоры. Но я в письмах не очень нежен. Это может только расстроить их».
Госпиталь находится недалеко от города Осташева и расположен в строениях монастыря, так называемой Ниловой Пустыни. И здесь во время вынужденного бездействия – книги, книги, книги… «Прочитал из фантастики «Путь колеса» – о войне будущего. Но эта война страшнее предполагаемой…» – запись от 28 февраля 1944 года. Здесь же воспоминание о том бое, в котором получил ранение: «Был не бой, а мясорубка. Немцы переняли нашу «тактику изматывания» и неплохо ею овладели. Характерно, что в бою я был совершенно спокоен. Когда ранили, сказал заученное: «Иванов, за меня!» Отползать было необходимо. До своих траншей метров четыреста. Сразу не перевязали : думали доползу. Ползти трудно. Да и немцы видят – маскхалат весь в глине; кроме того, они на высотке, а мы в низине. Ведут себя они спокойно. Ходят во весь рост. Артподготовки не было, и пехота не ведёт огня. А сколько её осталось?! Третья часть, не больше! Поэтому немцы спокойно вели прицельный огонь. У них было много снайперов. Меня ранил тоже снайпер.
Сначала полз, но очень лениво. Подгонял себя мыслью, что немцы в контратаку пойдут, тогда мне конец. Но и это не помогло. «Стоит ли так беспокоиться о жизни?» – думал я. Когда стало мне холодно, я решил замёрзнуть. Как слышал, замерзать легко. А сам невольно подпеваю тому, что звучит в ушах. Это был какой-то вальс.
Опомнился. Холодно. Небо ясно. Звёзды большие и яркие. Ни выстрелов, ни взрывов, ни криков раненых. Всё тихо. Вдруг скрип снега. Кто ходит? «Федин, Федин!» – кричит кто-то. Тихо, и опять зовут. Федин – из нашего взвода. Совсем рядом откликается Федин. Тогда я крикнул Федину. Подходит ко мне. Удивляется: «Глашкин?!» Я прошу его меня не оставить. Потом санитары, и госпитали, и бесконечная волокита…. Я опять скоро попаду в часть, и снова фронт. Теперь немного страшновато.»
Почти как у Юлии Друниной:

Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Я постоянно ловлю себя на мысли, что всё, о чём я читаю в этом дневнике, я уже знала раньше, и особенно яркое впечатление от поэзии. Ведь это от имени всего поколения сказал Семён Гудзенко в 1945 году:
Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
На могилах у мёртвых расцвели голубые цветы…

И подобно Михаилу Кульчицкому многие мальчишки, мечтатели и фантазёры, лишь надев солдатские шинели, поняли, как отличаются фронтовые будни от «книжных» сражений:
Война ж совсем не фейерверк,
А просто трудная работа…

Портрет поколения, которое загородило дорогу фашизму, Николай Майоров нарисовал ещё в 1940 году:

Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.

И герой моего рассказа мог сказать о себе так же, как и поэт, погибший в 1942 году:
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.

В «серой прозе» дневниковых записей – размышления о смерти, что естественно на войне, где ежеминутно чувствуется её холодное дыхание: «Два раза в жизни (вернее, три) я чувствовал смерть. Это ощущение чего-то бесконечного, необыкновенно лёгкого. Какая-то оторванность от всего. Чувствуешь, как расширяешься и наконец сливаешься с бесконечностью.
Это было до армии два раза, когда я болел воспалением лёгких (серьёзно) и когда ранили». Но долго размышлять о смерти некогда. Молодость отличается оптимизмом. И если ты пока ещё жив, думать нужно о завтрашнем дне. Однажды я услышала фразу, которая запомнилась мне, хотя вначале я не могла понять полностью её смысл: «Каждый свой день нужно прожить так, будто он последний». Возможно ли это? Возможно. На войне и впрямь каждый день может оказаться последним… И это заставляет задуматься над тем, как ты прожил свою жизнь и не будет ли тебе «мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Поэтому, я думаю, молодой человек так требователен к себе: «Какое у меня непостоянство. Читаю одну книгу – соглашаюсь, читаю другую – тоже соглашаюсь! Как это глупо. Ведь мне уже 18 лет. Пора бы иметь свои убеждения. То жизнь кажется обманом, то хочется жить и любить».
Слишком требовательный к себе человек требователен и к окружающим. Внешняя форма не закрывает от него содержания, сути. Он очень болезненно чувствует фальшь. Вот почему в записи от 6 апреля 1944 года вместо: «Ура! Я комсомолец!» читаем: «Странно! Я комсомолец, т.е. владелец комсомольского билета и не больше. Я не исключение. Таких большинство… Вступали в комсомол, чтобы совершенствовать свой идейно-политический уровень, активно участвовать в общественной жизни, помогать отстающим товарищам. На деле этого нет… Комсомольцы устава и программы не знают… на собрания не ходят… Все стараются увильнуть!.. Я нахожу причину этого в том, что люди разные по своему умственному развитию и складу ума, вынуждены толпиться в одном месте, дышать одним воздухом. Ведь разные запросы требуют разных отношений, а хотят подобрать стандарт. Меня это не удовлетворяет». А дальше идут и вовсе «крамольные» мысли! В сталинские времена о подобном не только говорить, но и думать было опасно. И тем не менее восемнадцатилетний солдат в своём дневнике чёрным по белому пишет: «Господствующая партия – это хорошо. Но она не может не быть господствующей. Ведь в государстве она одна». Вот ведь как всё, оказывается, просто! Потому и останавливаться на этом долго не стоит: «Хочется верить в скорый конец войны. Финляндия отклонила наши условия перемирия. Это, однако, имеет мало значения. Скорее бы кончилась война. Тогда, может быть, удастся поступить в вуз. Хотя мне трудновато будет, но хочется преодолевать эти трудности».
Лечение в госпитале идёт медленно, вынужденное бездействие, с одной стороны, раздражает и утомляет, с другой – даёт возможность неторопливо подумать о жизни: « Я скучаю и горю желанием познавать и совершенствоваться. Надолго ль меня хватит? Часто закрадывается сомнение: хватит ли у меня энергии быть человеком по моим понятиям.
Часто бывают моменты «пробуждения». Не верится, что я в армии, что ранен. Я закрылся в скорлупу, осязаю всё, но не признаю себя в этой обстановке. Как будто я смотрю кино. Картина совершенно чужда. Жду, когда кончится. Зажгут свет – и я буду жить по-прежнему».
Подобно лермонтовскому Печорину (а Николая так и звали друзья!), он подвергает себя собственному строгому суду, пытается искоренить эгоизм, столь характерный для молодых людей. И подобно юному Льву Толстому стремится разобраться в себе, стать лучше: «Решил совершенствовать себя. Составлю себе краткое правило, которое будет постепенно пополняться. До этого я считал это лишним, ибо примеры из литературы говорят, что подобное начинание редко доходит до желанного результата. Я же думаю, что это очень полезно, хотя и до конца не дойдёт (до желанного).
В своих записках я вижу мир своего «Я». Окружающих людей я игнорировал. Теперь буду заносить мои наблюдения над окружающими людьми».
Трудно представить, что эти страницы написаны не в уютном кабинете за письменным столом, освещённым спокойным светом настольной лампы, а в госпитале, где в одном помещении, грязном и тесном, холодном, насквозь продуваемом весенним ветром, помещалось более трёхсот человек! Воздух – хоть топор вешай! На нарах невозможно содержать своё место в чистоте. Ходят все в старом обмундировании, то есть, в том, в чём их ранили. В столовой нет пола (там раньше был сарай). Повседневные разговоры раненых – о том, где как кормят, о чревоугодничестве всех людей, особенно начальства. Грустно. Откровенно поговорить не с кем, но есть дневник:
« Хорошее в людях куда-то попряталось. Есть единственно хорошая черта у некоторых – добродушно-насмешливое отношение к окружающему… Все ругают эти условия, но признают все низости и несправедливости вполне естественными. Здесь можно найти много примеров о незнании русским человеком чувства меры во власти. Есть солдафоны. Есть и просто ограниченные люди».
Выздоравливающие ходят на работу: убирают территорию госпиталя, заготавливают дрова, качают воду. Наконец-то и наш «Печорин» находит себе интересного собеседника (к сожалению, имя его в дневнике целиком не указано): «… Время, свободное от занятий, провожу за чтением или в беседах с К. Парень правдивый, с открытым характером. Одарён и любознателен. Беседовать с ним приятно и даже поучительно. В некоторых убеждениях мы сходимся.
… Недавно мы с ним говорили о Боге, о человеческом сознании и справедливости. Решили, что контролирующим органом в деяниях образованного человека является его развитое сознание; оно регулирует инстинкты. У необразованного человека такую роль выполняет Бог. Это духовная полиция, которая необходима на этапе пути ко всеобщему сознанию. К. недавно правильно заметил мою страсть говорить истины, хотя они слушателю бывают иногда известны».
Идёт весна 1944 года. Из госпиталя всё ещё не выписывают: рана заживает медленно.
Переводят в подсобное хозяйство госпиталя. Здесь раньше была экономия Нилова монастыря, потом совхоз, коммуна и колхоз: « В настоящее время колхоз не в силах обработать всей земли, поэтому часть её отдали госпиталю. На колхоз всего одна лошадь и несколько бычков. Пашут на кнуте. Голодают. У некоторых нет даже мякины. Состояние ужасное. Правда, верхушка колхоза живёт относительно хорошо…
Иногда думаю о себе. Я всё время искал такой жизни и чувств, как в романах. Набрался благородных стремлений, но ни к чему не стремлюсь. Жизнь ломает.
В стороне всё это время шла иная жизнь, которую я не хотел понять и принять. Но теперь немного жаль, что я не жил той жизнью, которую вели мои сверстники…
Природа оживает. На тёмном фоне хвойных деревьев весело зеленеет берёза. Луга тоже начинают зеленеть, несмотря на толстый слой прошлогодней нескошенной травы».
Война ощутимо движется к концу, хотя до её завершения, мы знаем, ещё год: «Вчера думал об открытии второго фронта в Европе. Эта весть радует. Это говорит, что время подходит к дележу, иначе Англия и Америка не вступили бы. На наших фронтах тоже началось». Так хочется быть в гуще событий – там, где сейчас всё решается! Но рана превратилась в язву. Будут делать ещё одну операцию.
«5 июня. Госпиталь переехал в район Новосокольников. До фронта 40-50 км. Здесь Второй Прибалтийский фронт. Наступление началось… Взяты Минск и другие города. Везде успехи. Немцы сдаются в плен».
Раньше казалось, что на войне только о ней и полагается думать. Но это не так. И природа, и поэзия, и музыка, и любовь – всему есть место. Именно ощущение полноты и красоты жизни, нормальные человеческие чувства позволяют остаться человеком даже в нечеловеческих условиях: « А как вокруг замечательно! Всё цветёт и благоухает. Рожь цветёт, и среди колосьев сверкают васильки. Запах такой томный и сытый. Всё дышит довольством (в природе). Сейчас против меня на полотне железной дороги выгрузился другой госпиталь. Группа девушек и мужчина замечательно поют под гитару. Хорошо послушать музыку!»
Вот, наконец, сделана операция. Передвигаться пока можно только с костылём, швы ещё не сняли: «Скорее бы выписаться, а то даже совестно, что я кантуюсь по госпиталям около семи месяцев. Читаю по-прежнему… Прочитал «Отцы и дети» Тургенева (в который раз!)…
А жить скучно. Завязнешь в мелочах и не видишь ничего. А ведь наши войска недалеко от Варшавы. Скоро очистят всю нашу территорию. Зарылся я в книги, и образы книжных героев реальней и понятней для меня, нежели сами люди и сама жизнь».
Август. Скоро день рождения, который снова придётся встретить вдали от дома: «Вот уже 19 лет. А что я видел, что испытал, что сделал для себя? Ничего! Человек я без «украшений». Во мне преобладают серые тона (мрачных нет, но будут). Ожидали от меня всегда больше, чем я могу дать… Часто бесполезно и бесплодно мечтаю…».
Сентябрь. Рана опять открылась. «Задумываюсь о жизни. Жизнь шутить не любит. Она учит, но очень строго. Ошибёшься раз – отразится навсегда. В жизни нужно опасаться всего: и хорошего, и плохого, ибо под каждым таится обратное…
Моё восьмимесячное пребывание в госпитале меня тяготит. Совестно, что я не был на фронте во время великих событий. Наши войска в Бухаресте. Румыния с нами. Финляндия просит перемирия…»
Декабрь. На фронте: «Из армейского запасного полка я прибыл в свою дивизию и в свой полк. Попал в стрелковую роту. Дали отделение… Сегодня ночью, вероятно, идём на передовую и потом опять в наступление. Вот уже с неделю как подморозило. Теперь можно пройти танками, автомашинами. Короче, подошло благоприятное время для наступления.
Я не волнуюсь. Это потому, что я не один, задумываться некогда.
Всё же я немного подумал. Для смерти я не готов. Жить нужно, чтобы что-либо сделать, нужно покончить земные расчёты. Я многим должен. Я должен некоторым доказать, на что я способен… Знаю, что мне нужно жить. Возможности смерти в этом наступлении я не ожидаю. Верю, что я буду жить!»
«25 декабря 1944 года. Наша дивизия находится во втором эшелоне. Вот уже двое суток мы стоим непосредственно за передовой линией, вернее, за дивизиями, действующими на передовой. Это 1-4 км от нас. От нас же недалеко… стоит тяжёлая артиллерия, «катюши». Оборону прорвали позавчера. Выбили за день из трёх траншей. Артподготовка была 30 минут. Огня дали порядочно.
Сейчас немцы стараются прорваться с левого фланга и захлопнуть нас. Левый фланг от нас в 2-2,5 км. Раненые говорят, что немцы сопротивляются упорно…
Я совершенно спокоен. О смерти думаю меньше всего. Я пишу эти строки, а кругом немилосердно бьют. Играет «катюша».
Артогонь немцы ведут только по переднему краю.К нам, во второй эшелон, мины не залетают, и снарядов нет. Изредка свистят шальные пули.
Находимся мы в траншеях противника Здесь нет никаких укреплений.. Траншеи, и больше ничего. Немцы очень часто ходят в контратаки. Вчера даже взяли одну траншею, но сегодня наши отбили. Немцев, как говорят раненые, положили много. Это хорошо. На мою долю меньше придётся!
Думаю о войне. Это самое дикое, самое ужасное явление у цивилизованных народов 20 века. Думаю о немцах и латышах. Почему я должен воевать с ними? Ведь многие немцы, и латыши, и русские думают одинаково, многие могут найти общий язык. Да сам чёрт не разберётся в этой войне. История всё рассмотрит, уточнит и отдаст на суд потомкам».
И снова ранение. И снова госпиталь: «В бою пробыл трое или четверо суток, точно не знаю. В это время не отдыхал. Так устал, усталость чувствуется только теперь… Мы занимали позиции, неудачно атаковали, катали через болото пушки, штурмовали в лоб укреплённый хутор (при поддержке сорокапяток)… Жить хотелось!»
«30 января 1945 г. … Сейчас перечитал свои записи за 2 января. По записям получилось, что я довольно пассивно действовал в боях. А ведь это не так. Я всегда был впереди, назад не оглядывался и действовал как нужно, чего не делали остальные. В последнее время страшно хотелось остаться в части. Ведь тогда я мог бы получить награду: я заслужил её! А теперь обо мне не вспомнят. Комроты, помкомроты и комвзвода убиты. Убит, вероятно, и комсорг батальона, т.е. нет тех, которые могли бы ходатайствовать о награде…
Я часто обвиняю себя в мещанстве, стараюсь искоренить пороки, которые в себе нахожу. Я не хочу быть тем, что я есть теперь. Я хочу быть выше ,чище. Хватит ли у меня на это сил? Хочу верить, что хватит.
В среде, окружающей меня, я лишний. Я чем-то отличаюсь, хотя и стараюсь быть незаметным. Я лишний человек… Быть лишним человеком в 20 веке смешно и почти невозможно. Я винтик, но без таких винтиков, как я, страна может обойтись. Хоть винтик золочёный, но его можно заменить простым, железным и даже немного ржавым. Я не хочу быть винтиком! Эта крошка золота может сыграть какую-то роль. Кое-где такие крошки нужны. Золото – это мои небольшие знания, мои способности. Не нужно кидаться крошками – только тогда можно собрать кое-что ценное ».
И так через всю войну: хочется жить, учиться, познавать мир, совершенствовать себя. А это не легче, чем воевать… В мирной жизни надо шаг за шагом утверждать себя, преодолевая трудности.
Да, война, действительно, не ради войны, а «ради жизни на земле».
И вот долгожданная победа! Война закончилась, но надолго выбила из колеи. Вместо желанной учёбы – продолжение службы. Будущее довольно туманно, но это не повод для отчаяния и безразличия.
«22 июля 1945 года. 2 часа ночи. … Я всегда стараюсь делать так, чтобы мне не было совестно за себя, за свои действия».
С грустью вспоминает Николай о своём друге, которому не суждено было дожить до победы: «Василий Мерзляков погиб в 44 году. Такие благородные натуры не живут. Они или погибают, или падают до уровня низких. Редко кто пронесёт такую душу через полную жизнь. Как он был требователен к своей совести, как честен был в отношении к людям.
Да, война хоть и выбора не делает, но почему-то кажется, что она уносит из жизни лучших, чистых».
Война объединила всех перед лицом общей беды, заставила на какое-то время забыть о разногласиях и сомнениях. Мирное время вновь вернуло к нерешённым вопросам о том, всё ли справедливо устроено в нашей стране – первой в мире социалистической державе.
«19 ноября 1945 года. А вокруг всё тот же гомон, крик, пышные фразы… Когда же домой? Хочется учиться, чего-то достигнуть, быть полезным. Моя жизнь возможна только вне политики, только в области человечества. Ведь политика … всегда идёт против определённой группы людей. У нас диктатура только одной партии. А ведь наша страна так велика. Желания людей нельзя объединить в одном. Вся борьба строго направлена в одну сторону. Всё остальное сметается. Довольно крепкая диктатура.
Ленин говорил, что всякая власть есть насилие. Опять приходит на память афоризм: «Все побеждены, всё побеждено, а победителей нет». Что будет дальше? Неужели всё останется на своих местах? Неужели не будет изменений?
… Настоящая жизнь наталкивает на вопрос: за что мы воевали? За свободу?! Но где плоды? Их долго ждать. И вырастет ли деревцо до грядущей бури? После грядущей бури опять сажать дерево свободы. Его опять сломит буря – и так до бесконечности. Мы воевали для потомков. Насколько я помню историю, все борцы тоже воевали во имя будущего. И, как видно, всегда будут воевать за него. Наверное, лучше воевать за настоящее. Лучше устраивать свою настоящую жизнь. А если мы не будем разрушать, то потомкам придётся меньше строить…»
Так ли распорядились потомки этим бесценным даром?
Строим ли мы больше или разрушаем? Ответственность за страну лежит сегодня на наших плечах. Об этом нам и напомнил дневник военных лет, победивший время…


P.S. Книгу о войне мой отец так и не написал… После победы ещё пять лет служил в Прибалтике. На литературный факультет Тульского педагогического института, откуда был призван в армию, он не вернулся. Страну надо было восстанавливать, требовались специалисты в различных областях промышленности, поэтому он стал инженером, окончив Сталиногорский горный техникум, а затем Московский горный институт. Сорок лет отдал развитию предприятий Подмосковного угольного бассейна, начав свой трудовой путь механиком участка шахты № 35. Впоследствии длительное время руководил Новомосковскими ЦЭММ, более двух десятилетий был главным инженером Новомосковского энергомеханического завода. Человек творческий, он всю жизнь увлечённо решал самые сложные инженерные задачи. Об успехах говорят многочисленные авторские свидетельства на изобретения, а к боевым наградам добавились награды за труд – знак «Изобретатель СССР» и медаль ВДНХ.
А любовь к литературе и творчеству в нашей семье передаётся по наследству: вскоре после войны тот самый Тульский педагогический институт имени Л.Н.Толстого, где в 1942 учился мой отец, окончила моя мама Феоктистова Зоя Михайловна, там же на историко-филологическом факультете в 1971-1975 годах училась я, и три мои дочери тоже имеют филологическое образование…
Папа ушёл из жизни в 1989 году, не дожив и до 65 лет… Но его мудрость, порядочность, любовь к детям и внукам по сей день охраняют нас от житейских невзгод, помогают одолеть любые трудности…

Николай Глашкин – студент I курса Тульского педагогического института.
Декабрь 1942 года

Николай Глашкин – курсант Телавского пехотного училища. Май 1943 года

Страницы красноармейской книжки Н. Глашкина

Н. Глашкин – студент Сталиногорского горного техникума. Май 1952 года

[dimag]

Насчет Чечни не беспокойтесь!
Войны здесь пока не видели!

Он мечтал возвратиться из Чечни и начать жизнь, как говорится, с чистого листа. В своих письмах с войны он не обронил ни слова о том, что приходится переживать. И с фотографий, присланных оттуда, на нас смотрят молодые улыбающиеся лица. Смотрим на них и, кажется, что война где-то позади. Но это только на первый взгляд. Взрывы, стрельба, смерть – подстерегали их на каждом шагу. Сергей писал в письмах, что командировка скоро заканчивается и он возвратится домой. Так вскоре и случилось… Только сценарий был до боли мрачным… 15 марта 1996 года груз-«200» пришел в дом Турапиных. Тяжелая потеря для родных и близких. А для материнского сердца она оказалась неизлечимой. Агнесса Ивановна переживет сына на два года. И найдет свой покой рядом с могилой сына. В этом материале я приведу свидетельства и воспоминания близких Сергея, написанных сразу же после его гибели, в марте 1996 года. Они настолько теплы и искренни, что даже спустя 15 лет, невозможно придумать что-то новое. Эти люди не отвернулись от чужой беды. За что им спасибо.
Сергей Николаевич Турапин родился 5 декабря 1976 года в селе Алкужи Моршанского района. Окончил Мутасьевскую среднюю школу. Ее директор Валентина Александровна Палатова вспоминает:
«Я о Сереже могу сказать только хорошее. Надежный товарищ – лучше не бывает, придет на помощь, только позови. Самое активное участие принимал во всех общешкольных мероприятиях. Несколько лет подряд – бессменный Дед Мороз. Потому что, во-первых, добрый; во-вторых, наверное, самый высокий и сильный.
…Сережа неплохо играл в волейбол, защищал на спортивных соревнованиях честь школы. Увлекался историей, любил этот предмет, хорошо знал его. После окончания школы я с ним разговаривала, убеждала: «Давай, Сережа, в пединститут на исторический. Прекрасный педагог из тебя будет». - «Нет,- отвечает, - Валентина Александровна, я решил в Шацке на механика учиться. Все равно зимой в армию». - «Ты, Сережа, - советую ему,- техникум после службы не бросай…»
Его взяли в армию с 1-го курса Шацкого техникума механизации сельского хозяйства в конце декабря 1994 года. До середины сентября 1995 года рядовой Турапин проходил службу в Воронеже в воинской части внутренних войск МВД. Тяжело было оторваться от дома. Но служба – дело святое!
«Здравствуйте, мама, Валя, Нина, Володя, Коля!
Пишет тебе твой сын. Находимся в части ВВ, то есть внутренние войска.
Эта часть находится в Воронеже. Жизнь у нас хорошая, и на самочувствие пока не жалуемся.
В часть прибыли первого января. Новый год встречали в поезде. Сейчас у нас проходит курс молодого бойца.
Пока попали в часть, путешествовали по России. Были в Брянске, Орле, Калуге, Москве и только после этого приехали в Воронеж.
Ну вот вроде бы и все новости. Как вы там живете? Как Валя и все родные? Сейчас сидим в казарме. Получили форму. Уже прослужили два дня.
Больше писать не знаю о чем. Всем привет.
До свидания. 2.1.95 г.
Рядовой Турапин.
ВВ МВД.
Пока. Пишите письма».
Вот такие письма писал Сережа домой. Писал часто. Так что не давал родным повода переживать.
- Взяли Сергея в армию, и, помню, за неделю до присяги откуда-то весть
получила, мол, болеет сынок, - вспоминала Агнесса Ивановна. – Быстренько собралась и поехала. Сын встречает: «Мама, ты что? Все в порядке!» А глаза голубые так и блестят от радости. Взял меня за руки, пойдем ребят сигаретами угостим. А мне разве жалко? Друзья его закурили, довольные, улыбаются. А Сергей – самый счастливый среди них. Когда уезжала, спросил: «Через неделю присяга. Наверное, не приедешь?» - «Да, - говорю, - наверное, не выберусь». Да не смогла усидеть дома, все равно приехала.
Как вспоминают знакомые Сергея, он был отзывчивым человеком. Мог в любую минуту прийти на помощь. Не был выскочкой, но в то же время был душой коллектива. Наверное, поэтому в его альбоме так много фотографий, подаренных армейскими друзьями.
Так солдатские будни сменяли сначала дни, а затем и недели.
«Насчет Чечни не беспокойтесь. Мы никуда не едем», - писал Сергей в одном из августовских писем.
По жребию судьбы Сереже достались внутренние войска, войскам – Чечня. Командировку, по каким-то причинам отсрочили на один месяц. Отсрочили, но не отменили! Чечня вовсю на Кавказе воевала русским оружием, Россия продолжала воевать пацанами.
Первой в семье Турапиных узнала о том, что Сергей уезжает в Чечню сестра Валя. Письмо она получила еще в школе - она педагог, а вот придя домой, не смогла найти слов, чтобы объяснить маме случившееся. Трудно представить, что творилось у них на душе. Ловили себя на мысли, веря только в лучшее.
Вскоре Сергей решил написать матери обо всем сам:
«Здравствуйте, Мама, Валя, Мамаша!
Привет вам из Воронежа.
Письмо ваше получил.
У меня все нормально, находимся в полку.
Мама, ты не волнуйся, не знаю, как тебе написать, но мы завтра уезжаем в командировку в г.Моздок.
Хотя я знаю, что ты будешь все равно за меня беспокоиться. Приехал командир дивизии и объявил нам об этом.
Едем на три месяца. Как приедем, напишу вам письмо. Больше мне в Воронеж не пишите.
Ну вот, вроде бы и все.
Всем привет от меня!
Сергей».
С 17 сентября 1995 года рядовой Турапин в составе батальона находится в Чеченской Республике.
И хотя домой от Сергея приходили нежные и теплые письма, родные понимали, что такое Чечня. А от кадров, увиденных по телевидению, сжималось сердце.
«Мама, ты не волнуйся. Стоим мы на границе Чечни и Дагестана. За две недели, которые мы тут пробыли, не слышали ни одного выстрела.
Стоим мы на блокпосте, проверяем проезжающий транспорт.
Место, где мы стоим, называется станица Долинская. Еще мы сопровождаем наши машины. Уехали мы на три месяца. Так что не волнуйтесь, скоро приедем домой. Кормят нас хорошо. Почти каждый день едим арбузы, дыни и другие фрукты. Спим тоже вдоволь. Ложимся часов в 8 вечера, потому что здесь темнеет рано – часов в 7 уже темно. А встаем часов в 8 утра к завтраку.
Здоровье мое тоже хорошее. Ну вот, вроде бы и все мои новости.
Ну все, пока.Пишите. Сергей.
И ни слова в письмах маме, что жизнь на волоске. Лишь природа, да отдых время от времени. И никакой войны.
«Здесь стреляют редко», - писал Сергей домой, успокаивая тем самым своих близких.
А родные, будто бы ничего не происходит, писали солдату ответные добрые письма. Ох, и радовались ребята, когда туда, в Чечню, приходили весточки из дома.
« Здравствуйте, мои дорогие мама, Валя и мамаша!
Вы знаете, что я в Чечне, но не переживайте. Здесь все спокойно!
Жизнь тут нормальная. Войны здесь пока что никакой не видим. Днем ездим, сопровождаем наши машины в Грозный и другие населенные пункты. Ездим на БТРах. Стреляли, пока что учебные стрельбы, и все. Так что наши пацаны стоят на дороге вместе с ОМОНом, проверяют машины.
Местное население относится к нам, правда, не очень. Но зато русские относятся, как к родным.
Ну а так ничего, жить можно. Иногда прирежем барашка, едим шашлык.
Ну вот и все мои новости.
Пока. Пишите. Сергей».
Вскоре ребятам сказали, что срок командировки немного увеличился. Объяснялось это тем, что в республике участились нападения, грабеж и диверсии боевиков.
Но, как говорят, солдат войны не выбирает. В письмах был все тот же Сережа. Любимый, милый и родной.
«Здравствуйте, мои дорогие!
Большой привет вам из республики Чечня. Письма я ваши получил, за что большое спасибо. У меня все нормально, без изменений. Погода, правда, стала холоднее. Выпало снега немного, днем температура около 0, а ночью морозит. Правда, не сильно. В командировке мы, наверное, задержимся до весны. Но этого пока никто точно не знает. Сейчас живем отдельно от батальона. Он стоит в долине, а мы - чуть выше, на преобладающей высоте.
Ну а так у меня все нормально, за меня не беспокойся.
Поздравляю вас с Новым годом. Желаю вам всего наилучшего, и прежде всего крепкого здоровья.
Ну все. Пока.
Пишите».
Новый год, о котором так красиво писал в письме Сергей, он встретил на боевом посту.
В Москве в вечерних платьях у столов сидели новые хозяева нашей страны. Веселясь, они произносили тосты за любовь, за Россию. И конечно же за успех начавшейся войны.
И только российские солдаты ждали возвращения домой. Но руководство страны не спешило ничего заканчивать.
А в письмах домой ребята все так же писали о природе, о горах…
«Здесь очень красивая природа, - писал Сергей матери. – Кругом холмы, а рано утром на рассвете и вечером, виден снежный Кавказский хребет. И вообще, все очень красиво смотрится…»
Но, как бы ни была красива кавказская природа, чеченская земля являлась для русского парня все равно чужой.
Последнее письмо от Сергея Агнесса Ивановна получила 9 марта 1996 года. Вот фрагмент из этого письма:
«В середине марта, наверное, поедем в Воронеж, и закончится наша командировка в 6 месяцев!
Мама, Валя, Нина и мамаша! Поздравляю вас с праздником 8 Марта! Желаю вам всего самого наилучшего, что можно пожелать. А прежде всего: здоровья, успехов в работе. Новостей у меня особых нет. Все по-прежнему.
Ваш сын Сергей».
…В тот роковой для него день, 10 марта 1996 года, он был назначен старшим в составе отделения разведки для проверки минных полей и подъездных дорог к позициям. При проверке очередного рубежа отделение попало в засаду. В бою Сергей своим огнем вызвал ответный огонь на себя. Для него бой продолжался недолго, он был смертельно ранен пулей снайпера…
Так написано в официальных документах. Предавать сомнению какие-то факты мы не имеем права. Да это, пожалуй, уже и ни к чему.
В этот хмурый мартовский день еще одна российская семья потеряла сына, брата, друга.
В тот день боевые друзья помянули еще одного погибшего товарища.
15 марта 1996 года в семью Турапиных пришло скорбное известие. Очень не хотелось верить ему. Первым вопросом матери, был вопрос: «Кто смог убить моего мальчика?» Но самое тяжелое, было ждать, когда гроб с телом Сергея придет в село Алкужи.
Сопровождали Сергея в последний путь его боевые друзья. Те, кто был с ним в последние минуты его жизни.
Хоронили бойца 16 марта 1996 года. Люди шли и плакали. Так велика для них была потеря. Плакали и боевые друзья, повидавшие смерть и кровь на войне. Ему они были обязаны жизнью. А в глаза матери смотрели как-то украдкой, чувствуя и свою в том вину. Но разве виноваты они были в той войне? Конечно же нет.
…А на кресте у Сергея висит каска. Ее привезли друзья, в память о погибшем друге. Здесь же и табличка с надписью: «Сереге от боевых товарищей 3-й роты».
Указом Президента России от 31 декабря 1997 года рядовой Турапин был награжден орденом Мужества (посмертно).
Но никакие награды не смогли вернуть Сергея, хотя бы на минутку… Агнесса Ивановна так и не смогла пережить утрату сына. 28 августа 1998 года она ушла из жизни.
Сереженька! За что же ты погиб,
И март-бедун твою судьбу заносит?
За что к тебе пришел тот страшный миг?
Ведь жизнь любить
и жить так сердце просит!
Не уходить тебе бы, подождать,
Но над судьбой не властны уговоры,
Не должен был ты
Жизнь свою отдать,
Да в нашем доме завелись раздоры.
Зачем, скажите, эти испытанья,
Зачем же распри эти, для кого?
И сколько можно вынести терзанья,
Убитым быть, а, собственно, за что?
Ведь так тревожилась
и так скучала мать,
И сестры ждали, и родня любила…
Мы все скорбим, но можно ль что отдать,
Чтоб смерть хотя б на день повременила?
Опять с тобой подруги и друзья,
Но по щекам течет, струится горе.
Ты дома, здесь, и вот твоя семья,
Лишь смеха радости
уже не слышно боле.
Все расцветет, отступит снегопад.
Вновь соловьи зальются
нежной трелью.
Сереженька! Ты не войдешь в тот сад,-
Война закрыла жизнь седой метелью.
Прости, что мы ничем не помогли,
Не заслонили от смертельной пули,
Облегчить участь тоже не смогли…
За все, за все, пожалуйста, прости!
Это стихотворение написала Ольга Донскова. Это было криком души на трагедию. Сергей Турапин стал первым моршанцем, кто отдал свою жизнь за горстку интересов наших политиков. Но, к великому сожалению, не последним.
Скорбный список будет продолжен еще семью фамилиями. А сколько искалеченных придет с войны?
И мы, своим безжалостным равнодушием, продолжаем этот печальный список…

[dimag]

Я вернусь к вам, родные, с войны...

Он мечтал быть военным. Посвятить свою жизнь служению Родине. Он так дорожил этой профессией, что не роптал ни на какие трудности. Вот только Родина безжалостно отправила его в Ичкерию. Двое малышей так и не дождались отца с войны.
Юрий Анатольевич Кожанов родился 1 февраля 1968 года. Его детство прошло в селе Ракша. Красивые места, прекрасная природа! Что можно рассказать о его детстве? Пожалуй, оно было таким же, как и у всех сельских ребятишек. Увлекался фотографией, любил спорт. Одни только грамоты говорят сами за себя. А их в семье Кожановых накопилось немало! Родители очень гордились сыном.
Однажды Юрий в газете нашел объявление о наборе курсантов в Челябинское танковое училище.
«Буду землю грызть, ползком ползти, а в Ракшу не вернусь»,-говорил Юрий, когда уезжал поступать в Челябинск. И поступил. В августе 1985 года Юрий Кожанов был зачислен в список курсантов Челябинского высшего танкового командного училища. Радости родителей не было предела.
Анна Андреевна, сдерживая слезы, листает курсантский альбом сына. Вот он с друзьями, вот на полевом выходе, а вот и на свадьбе друга. На первой странице надпись: «О жизни своей, о годах в Челябинском высшем танковом училище. 1985 - 1989 годы». А дальше фотографии и стихи, шутливые надписи.
Курсантская жизнь нелегка. И судить о ней могут лишь те, кто прошел эту дорогу. Многие ложно думают, что военные училища «отделены» от армии. Поверьте, те, кто надел погоны с буквой «К» связали свою жизнь именно с ней.
Вчерашние мальчишки быстро становились мужчинами. Значения дружбы и взаимовыручки, уважения к старшим - вот, пожалуй, неполный список качеств, который они приобретали там.
Это было только начало военного пути. Какой же нелегкой будет дорога! Но об этом чуть позже.
Скучал Юра по родному дому, родителям, друзьям. Но ни на минуту не забывал, зачем он здесь. Не давал себе расслабляться. А вот когда наступал отпуск, то гордость переполняла его! И не только его, но и родителей. Все здесь опять напоминало детство: рыбалка, купание в пруду и конечно же друзья.
Так пролетели четыре года обучения. На плечах - новенькие лейтенантские погоны. После окончания училища молодого лейтенанта направили служить на Украину, в город Рава-Русская. Первое время было тяжело. Но на судьбу не жаловался. В те годы он и женился на прекрасной девушке Татьяне, с которой познакомился еще в училище. Вскоре в молодой семье родился сын. Через четыре года Юрия перевели на службу в Пермь. Пришлось помотаться, поездить по стране. В середине 90-х служить было особенно нелегко. Денежные невыплаты, равнодушие военных верхов - вот характерная черта того времени.
Неожиданно Юрий сообщает родным, что уезжает в Чечню. Ехал он, как говорят, за молодого парня. Пожалел его или были другие обстоятельства - мы уже никогда не узнаем. На тот момент Юрий был капитаном. Командировка должна была продлиться полгода. Для родных потянулись дни, а затем и месяцы ожидания. От кадров по телевидению сжималось сердце. В памяти у многих граждан нашей страны Еще был Афганистан, а теперь Россия заболела новой болезнью под названием Чечн.
С этого момента мифы о войне были развенчаны. Все прекрасно знали, что происходит на Кавказе. И только в письмах Юра, с детской наивностью успокаивал родных, не давая им повода для переживаний.
«Привет с Кавказа!» - писал Юрий в письме домой. - Здравствуйте, мама, папа, Вася, Анютка и племянница! С огромным приветом и массой наилучших пожеланий к вам я. Во-первых строках своего письма спешу сообщить, что я жив и здоров, чего и вам всем желаю. Дела у меня идут нормально.
Кавказ, оказывается, очень хорошее место для отдыха. Вообще-то здесь изумительная природа, чистый воздух, никакой тебе радиации, через некоторое время можно уже собирать урожай, земля плодородная. Мы смеемся, мол чем не курорт?! Алкоголя нет, только соки, компот да чай, происходит очищение организма. Через 9 дней будет 3 месяца, как я здесь. Срок командировки на 6 месяцев, так что половина уже позади! Квартиру получил, правда, 2- комнатную, да и ладно. Сейчас идет очистка населенных пунктов от "духов" как мы их зовем, МВД занимается этим. Может быть, скоро и закончится все это здесь. Насчет вывода пока конкретно ничего не решено.
Ну вот вкратце и все у меня. Пишите, как у вас дела идут, что нового в тамбовских краях, как племянница? Наверное, большая, ведь 6 месяцев уже. Всем от меня привет из Ичкерии. Жду ответа.
16.07.96 г.»
Юрий был добрым и общительным человеком. Мог жалеть окружающих. Для офицера это очень ценная черта. И то, что переживал и видел, он предпочитал держать в себе. И писал теплые письма жене - в Орск, матери - в Ракшу: «Все у меня хорошо. Командировка скоро кончается, и я вернусь». Последнее письмо родители получили 29 июля, а 10 августа 1996 года навсегда останется черным днем в жизни семьи Кожановых.
Юрий не мог отвернуться от чужой беды. Вдвойне не терпела этого война. Плечо товарища и взаимовыручка - на фронте дело особенное.
10 августа 1996 года, по свидетельству военных корреспондентов «Комсомольской правды», бронеколонны армейцев вышли на помощь окруженным бойцам внутренних войск, пробиваясь по улицам Грозного. Завязался жестокий бой. Боевики в ярости кричали: «Аллах Акбар!» Юрий упал, посеченный осколками. Чеченская пуля поразила офицера одним из первых. Боевики знали, кого убивать.
Похоронили Юрия со всеми воинскими почестями в городе Орске Оренбургской области. А правительство своим прощальным поминальным подарком наградило капитана Юрия Кожанова орденом мужества (посмертно). Спустя три года в дом Кожановых придет письмо:
«Здравствуй, Юра!
Не знаю, помнишь ли ты еще нас, а мы тебя частенько вспоминаем!
Мы - это Румянцевы. Не падай со стула, это действительно мы. Уже год тебя разыскиваем, но все почему-то впустую. Решили написать на родительский адрес. Где ты сейчас служишь? Румянец поступил в академию и с сентября этого года проживает в Москве, а я с детьми по-прежнему живу в Камышине, работаю в нашем полку, а в Москву езжу каждый месяц. Собираемся на Новый год в Москву вместе с детьми. Приезжайте в гости. Если ты еще помнишь, то в Новый год у нас двойной повод выпить. А вообще очень хочется увидеть тебя, ведь уже 10 лет не виделись.
Если есть возможность, то позвони. Будем ждать. Или напиши о себе, где ты, как и что.
Юрка, пиши или звони, и приезжайте. Серега был бы рад встретиться. Мы будем ждать. Думаю, нам будет о чем поговорить при встрече!
Румянцевы. 7.12.99 г.»
Но приехать в гости Юрий уже никогда не сможет. Падет смертью храбрых на огненной земле Чечни.
Все так же колышутся ветви деревьев на ветру у отчего дома. Но постарели от беды и слез Анна Андреевна и Анатолий Григорьевич - не восполнить ничем утрату сына. А его сыновья уже большие. Старший, видимо пойдет по стопам отца.
Поставьте свечи за тех, кто погиб на войне. Не дай бог никому пережить такую беду. И представьте себе, какую боль испытывают матери, когда им говорят, что их сыновья погибли напрасно...

[dimag]

Здесь очень хорошо. Но иногда становится страшно...
Прожить на этой земле Алексею Завараеву было суждено всего лишь 19 лет. Вот такую короткую жизнь ему отмерили наши политики, затевая войну в Чечне. Пожалуй, в нашей стране и за ее пределами не найдется человека, который бы дал убедительный и однозначный ответ, зачем нужна эта война. Если бы этот человек нашелся - война в одночасье прекратилась бы.
Мы часто слышим такое выражение: Бог забирает лучших, и с этим нельзя не согласиться. Но разве становится легче от этих слов? Хотя мы понимаем, что близкого человека уже нет рядом, сердце продолжает болеть еще сильнее, а душу раздирают извечные вопросы: зачем? почему?
Алексей родился 14 июня 1977 г. в селе Чернитово Моршанского района. Места эти - удивительной красоты. В этих краях прошло детство Алексея. Нельзя сказать, что он был особенным ребенком, разве что скромностью отличался он от остальных. Рыбалка, футбол, хоккей, - все, как и у других детей, но дело для него всегда было главнее всего.
Первая учительница Алексея Надежда Матвеевна Короткова вспоминает: "У Алексея была хорошая трудолюбивая семья. И отец всю жизнь до трагической своей гибели работал, обеспечивал семью. Мать изо всех сил тянула свою ношу. У них и родных-то никого не было, только на себя могли надеяться. Хороший парень был Алеша. После школы закончил ПТУ-9. В армии, в учебной воинской части в Новочерскасске был командиром стрелкового отделения, получил звание младшего сержанта".
Надежда Матвеевна ни в чем не слукавила.
В июне 1995 г. Алексей был призван в армию. Служить попал в Новочеркасск Ростовской области.
Предстояли два нелегких года. Казарменная жизнь, а точнее сказать, распорядок, физические нагрузки - все стало для него обычным делом. Но когда выдавалась свободная минутка, усталые руки писали письма своим родным и близким: «Здравствуйте, родные мама, Андрюша, Сережа, Надюша, Витя, Надя, и самый большой Сережа, который, наверное, уже бегает вовсю. Мама, здесь все хорошо. Никаких проблем. Скоро заступаем в караул. Будем ездить на полигон на БМП-2. Мама, как у вас дела, как здоровье? Ну вот и все. Пишите».
Вот такие нежные письма присылал Алексей на родину - «жив, здоров...», что еще нужно родным и близким?
В августе 1995 г. ребят отправили в учебную часть. Для чего - выяснится позднее, а пока одно письмо вызвало настороженность в семье Завараевых. Вот фрагмент из него: "Здравствуйте, мои родные мама, Оля, Андрюша, Сережа, Надя, Витя, Надя и Сережа!
Мама, как у вас дела? У меня все хорошо, как и прежде. Еще месяц - и «учебка» закончится.
Мама, Ленка пишет, что там про меня слух пустили, что я в Чечню уехал. Не слушай никого и не волнуйся за меня!
Ну вот вроде бы, и все. Передавайте всем от меня привет. Пишите. Жду!».
С декабря 1995 года командир стрелкового отделения младший сержант Завараев тем не менее находится на территории Чеченской Республики. 47-й полк МВД, в котором служил Алексей, уже успел прославиться в Чечне своим умением воевать. Вот почему на этих людей боевики вели особую охоту. Купить этих ребят было нельзя. А вот продать их уже продали. Российские солдаты приспособился и к условиям чеченской войны, все её передряги стали им нипочем. Нельзя сказать, что они не боялись смерти, нет, они к ней привыкли. Наверное, поэтому в письмах любимым они сообщали, что все хорошо, и их полк воюет без потерь. Читаешь это, и действительно кажется, что война где-то далеко. Но порой эмоции брали верх и хотелось хоть с кем-то поделиться своими переживаниями: «Здравствуйте, родные мама, Оля, Андрюша, Сережа и Надя, Витя и Надя, и Сереженька!, - писал Алексей домой. – «С огромным приветом к Вам Леша. Мама, письмо я ваше получил, большое за него спасибо. У меня все в порядке. Жив, здоров. Не волнуйся сильно за меня. Мама, здесь очень хорошо, но иногда становится страшно. Мы сейчас в Дагестане, на поле. У нас недавно операция была в Новогрозненске, мы бомбили его четверо суток. Нам дали приказ взять винзавод. Мы въехали туда на БМП, никого не было видно. Мы уже собрались ехать назад. Полк уже на дороге стал строиться, и только тронулись, как нас со всех сторон начали обстреливать. Ну, мы им дали огня! Они нас надолго запомнили! В Новогрозненске не осталось ни одного дома. Жаль только, что из-за этих тварей страдают мирные жители. Они нашу дивизию ДОН-100 боятся, про нее даже говорят "дикая дивизия". Тут только и слышно: то одних разбомбили, то других... Мы когда едем, то воцаряется тишина - все по углам разбегаются. Боятся они нас. Я уже соскучился по всем, домой хочется. Может быть, после Чечни в отпуск отпустят. Здесь время быстро летит. Погода у нас нормальная. Снега еще не видели.
Мама, утром на горы посмотришь, так красиво! Жаль, мама, письма долго отсюда идут домой. Передавайте привет всем, родным и друзьям. Ну вот и все. До свидания. Жду письма. Живы будем, не помрем!».
Сейчас уже трудно найти хоть какие-нибудь сведения о том, как служили наши ребята, чем они жили и как воевали. Лишь письма и единственная фотография - всё, что осталось с Чеченской войны от Алексея.
24 июля 1996 г. Алексей вместе с товарищами на БМП патрулировали окрестности Бамута. Место это было неспокойным. Боевики не хотели порядка, и тем более, чтобы этот порядок устанавливали российские солдаты. Это сейчас принято писать о том, какие "зверства учиняли русские", а о том, что творили чеченские боевики, средства массовой информации предпочитают умалчивать.
Накануне, Алексей написал письмо домой, но отправить не успел - пошел на боевую операцию: «Извините, что так долго не писал. Мама, почему вы мне не пишите? Тут письмо ждешь, как голодный волк куска мяса! Что мне про себя писать, я не знаю. У меня все хорошо. Только что два года служить, а так все нормально. Как у Вас дела, как здоровье? Мама, пишите все, и побольше, и пусть все мне пишут. Я уже соскучился по вам. Хочу домой! Наш полк или выводить будут, или еще до декабря останемся.
Мама, здесь жара стоит невозможная! Все у нас есть, жаловаться не на что. Только вот домой тянет.
Вот у меня и все. Пишите мне. Жду. Пусть все мне пишут, я буду ждать.
До свидания, крепко целую. Пишите!».
Но ни одного письма Алексей получить уже не сможет. Это письмо найдут у него в кармане. Выстрел чеченского снайпера навсегда перечеркнет все мечты молодого моршанского парня.
29 июня матери Алексея - Марии Ивановне Завараевой придет похоронка. В скупых официальных строках все: и подвиг, и мужество, и боль...
С места, где Алексей нашел свой последний приют, разворачивается панорама родного села. Необыкновенно красивые места! Уже и сестренки выросли, и братья, у всех свои семьи. Но только долго еще Мария Ивановна ждала, когда сын вернется с Чечни, не веря документам, а он почему-то все не возвращался…
Младший сержант Алексей Завараев награжден Орденом Мужества посмертно.

[dimag]

Продержаться бы до весны…

Этот небольшой домик в селе Веселое – обычный, такой же как другие. Но каждый житель села знает: отсюда ушел в армию Алексей Ядов, сложивший голову в Афганистане. И все же семейный очаг не погас, душевным светом и теплом он по-прежнему влечет к себе добрых людей. Здесь живут близкие погибшего солдата.
Все, что он оставил о себе – это память. Он мечтал овладеть самой мирной профессией – хлебороба. Но война оборвала все планы и надежды. Ему было всего девятнадцать. Молодая жизнь только начиналась.

Однажды, беседуя с учителем географии, Алексей сказал, что хочет стать пулеметчиком, как его дедушка. Кирилл Павлович Ядов погиб на фронте в 1942 году. Пройдет время, многие детские шалости забудутся. Но Алексей словно повторит судьбу деда. Только прольет молодую кровь не на полях сражений Великой Отечественной, а на обжигающей земле Афганистана. Это будут разные, не похожие друг на друга войны. Разве что кровь будет такая же алая.
Алексей Владимирович Ядов родился 26 мая 1968 года в селе Веселое Моршанского района Тамбовской области. Воспитываясь в обычной крестьянской семье, Алеша рано понял, что такое деревенский труд. Поэтому, как мог, помогал своим родителям. Отец Владимир Кириллович работал механизатором в колхозе, мать Валентина Андреевна – дояркой. Кругом одни заботы и хлопоты. Но, несмотря на это, мальчика отличали доброта и отзывчивость. Про таких говорят: пошел бы с ним в разведку. Он легко сходился и с детьми, и со взрослыми.
Школьный товарищ Алексея В. Сизов вспоминает:
- Алексей был удивительно открытым, общительным и вместе с тем принципиальным человеком. Он хороший товарищ, умел дружить. Я знал, что в трудную минуту он всегда придет на помощь, придет сам, без приглашения.
М.П. Зебрева, учительница в Веселовской СОШ:
- Алеша учился неплохо. Был способным учеником. Очень любил физкультуру и начальную военную подготовку. Был одним из организаторов игр «Зарница» и «Орленок». Конечно, были и шалости. Без этого в жизни не бывает. Начиная с шестого класса, был штурвальным на комбайне. В июне 1985 года он окончил 10 классов Веселовской средней школы. Летом поработал еще раз в колхозе, но уже не штурвальным, а комбайнером.
Вот такие воспоминания остались об Алексее. Кто-то скажет, что о погибшем плохо никто никогда не говорит. Могу возразить. Таким он был на самом деле. И свою смелость он показал не в пустых разговорах, а там, в далеком Афгане. Когда многие гуляли и веселились.
После окончания средней школы юноша был призван в ряды Советской Армии. Службу начинал в Ашхабаде. Был отличником боевой и политической подготовки. Через некоторое время прислал газету. В ней была небольшая статья о нем. Вот что было написано:
«Грамотно и уверенно действовал на очередных учениях пулеметчик рядовой А. Ядов. Первыми же очередями из своего оружия он поразил мишени «противника».
С фотографии на нас смотрел молодой человек, смело и уверенно. А в руках пулемет. Теперь вспоминается аналогия с дедушкой.
Из учебки прислал одну фотографию. На ней уже не тот озорной мальчишка, а серьезный молодой человек в военной форме. На обратной стороне надпись: «Первые дни службы в Сов. Армии».
В ноябре 1986 года Алексей написал рапорт об отправке его в Афганистан. Дома об этом не знали. Но вскоре тайное стало явным.
«Привет из Афганистана! Здравствуйте, родные. Нахожусь в Джелалабаде. Но это место не постоянное. Скоро переедем в другое – опасное. Там каждый день душманы обстреливают из-за угла. Но ничего, как- нибудь выживем и приедем домой».
На первый взгляд кажется, что в письмах много того, что может ранить родных. Но лишь при внимательном прочтении понимаешь, что Алексей смотрел глубоко вперед. Он знал, какую ценность имеют те страшные подробности, о которых писал. Может быть он предчувствовал беду? Ответ на этот вопрос мы никогда не узнаем.
А вот письма из дома давали надежду. Наполняли верой и любовью сердце. А что еще нужно солдату на войне?
«Сколько раз вдали от дома, - писал он родителям, - в песках пустыни или в горах мысленно я переносился домой, видел себя в кругу нашей семьи. Не знаю, кого как, а меня эти мысли не расслабляли, напротив, укрепляли дух, поддерживали в трудных ситуациях. А их было немало… Ведь враг коварный, опытный, оставшийся в горах, на ощупь знающий все ходы и выходы, ущелья и тропы. Его излюбленные приемы: внезапные выстрелы в спину, из засады, из-за угла, из пещер и со скал…»
«…Я все еще нахожусь в горах, на высоте 1800 метров. Снега у нас нет, я его вижу только в бинокль. Сколько здесь пробуду – не знаю. Служба идет нормально. Совсем немного осталось до приказа, как отслужу год, а там уже легче будет. Продержаться бы до весны, потом буду собираться домой».
Много Алексею придется повидать на боевом пути. Потеря близких друзей. Боль, кровь, перемешанная с потом. Зато мало придется пожить. Понять мирную жизнь. Тоже с испытаниями, но без разрывов и стрельбы.
Домой он в основном присылал фотографии своих друзей, умолял сберечь: война есть война, всякое может случиться. О том, что может случиться на войне с ним самим, Алексей не писал.
Он знал, что дважды на земле не живут. Но ставил долг выше жизни: «Мама, ты пишешь, чтобы я был осторожнее. Понимаю тебя, но и ты должна понять, что я – командир мотострелкового отделения, младший сержант. И если все время буду отсиживаться в тенечке, то с кого же будут брать пример солдаты? Спасти себя просто, гораздо труднее оставаться в любой ситуации человеком… Я - неисправимый оптимист. И глубоко уверен: если справедливость не опирается на силу, верх берет несправедливость. Затем мы здесь и находимся, чтобы не было несправедливости…»
Некоторые письма Валентина Андреевна с мужем передали в музей боевой славы афганской и чеченских войн, который создан и действует в средней школе №34 областного центра в Тамбове. Там хранятся и благодарственные письма и грамоты Алексея.
В одном из боев Алексей был ранен. Об этом узнал тогда лишь старший брат Сергей. Домой о ранении Алексей ничего не писал, не хотел расстраивать родителей.
Там, в Афганистане, а точнее сказать в Асадабаде, в провинции Кунар, обстелы сторожевых постов и застав у духов было делом обычным. Действуя дерзко и решительно, нападая в неожиданные моменты, они делали свое мерзкую и кровавую работу.

«Привет с зеленых стран!
Здравствуйте дорогие родные. С огромным приветом к вам пишет ваш сын Алексей. Вот пишу вам с нового места – г.Асадабада в 7 км от пакистанской границы. Погода стоит здесь не очень хорошая – три дня идет дождь. А так вроде бы все хорошо. Жив, здоров, чего желаю и вам. Вот и все, что хотел написать о себе. Мама, пишите, как у вас там дела. Чем занимается батя, ты, как учится Олег.
Ну все, до свидания. Передавайте всем привет.
Ваш Алексей».
Теперь это был другой Алексей. В очередном письме он писал: «Новый, 1987 год встретил в горах. Как были довольны ребята, когда к Новому году получили увесистую пачку писем, поздравлений – от родных, друзей, девушек… Здесь, на сторожевых постах, каждая весточка с родины имеет особую цену, несет душевный, нравственный заряд.
Сегодня 23 февраля – тоже в горах. Сколько еще праздников придется здесь встречать – не знаю. Мама, поздравляю тебя с женским днем – 8-е Марта. Поздравляю заранее, боюсь, что не успею это сделать. Почту к нам вертолеты доставляют очень редко. Я так соскучился по родным местам. Скорее бы домой. Спасибо, мама, за письмо, от него сразу на душе стало веселее, как будто с вами, мои родные, повидался. Огромный привет братьям моим, особенно младшенькому – Олегу. Посылаю ему афганские денежки, пусть обо мне почаще вспоминает».
Работая над этим материалом, пришлось перерыть немало архивных данных. Но в них была лишь скупая статистика. Официальная версия тоже складывалась на основе старой – советской. Но удивительное совпадение, я нашел информацию о том человеке, который погиб в один день с Алексеем. Прочитав подробнее, узнал, что дата гибели одинакова не случайно. Далее привожу фрагменты воспоминаний о том трагическом дне старшего лейтенанта Падулина:
«Мы поддерживали мотострелковую роту. В то утро душманы открыли массированный огонь по городу Асадабаду из реактивных установок. В это время мы находились в горах Маравар, отметка 1717, в 6 километрах от Пакистана, и корректировали огонь нашей артиллерии по реактивным установкам моджахедов. Душманы обнаружили нас и в 12 часов 15 минут начали массированный огонь по нашей точке. Нашими силами один миномет противника был уничтожен. Но в 12 часов 30 минут открыл огонь второй миномет душманов... 
Они погибли на моих глазах: Д. Валимхаматов, наводчик рядовой Х. Абдураупов, младший сержант А. Ядов. В этот день мы потеряли троих товарищей, друзей.
Вражеская мина оборвала их жизни, они погибли на боевом посту.
27 апреля 1987 года мы отомстили душманам за ребят. В этот день мы уничтожили более 50 душманов и 2 реактивные установки. Вот так все было. Очень тяжело терять друзей, с которыми встретился здесь, в Афганистане».
Знали бы родные, в какое проклятое место попал их Алексей. Здесь, в районе Асадабада, в нескольких километрах от границы с Пакистаном, 21 апреля 1985 года в Мараварском ущелье почти полностью погибла рота спецназа, попавшая в засаду. А через шесть дней неподалеку от Маравар, на сопредельной пакистанской территории в учебном центре моджахедов Бадабер вспыхнет восстание советских и афганских воинов, находившихся в плену. Захватив склад с оружием и боеприпасами и заняв круговую оборону, они долго оборонялись от пакистанских регулярных войск и афганских мятежников, уничтожив около двухсот из них. Восставших расстреляли прямой наводкой из пушек. И, видимо, уже никто не узнает, отчего взорвался склад – то ли сдетонировали боеприпасы, то ли русские солдаты, видя всю безвыходность своего положения, взорвали себя сами...
*Знал ли об этом сам Алексей? Конечно, знал. Потрясенные услышанным, он и его ребята из минометного расчета не сомневались, верили, что в трудную минуту они не дрогнут. И не дрогнули. Нет, Маравары – не только преисподня ада, не только военная драма. Горы Асадабада – это боевой дух, символ стойкости и мужества наших солдат и офицеров. Здесь был первый рубеж.
Домой сообщили о его гибели 26 апреля. Груз «200» пришел в Веселое через два дня.
Похоронили Алексея Ядова на сельском кладбище 27 апреля 1987 года. Проводить в последний путь воина-интернационалиста пришли жители села Веселое, окрестных деревень.

Мне кажется порою, что солдаты, 
С кровавых не пришедшие полей, 
Не в землю нашу полегли когда-то, 
А превратились в белых журавлей…
Такую песню исполнял Марк Бернес, отдавая дань памяти тем, кто не вернулся с «кровавых полей». И это не только участники Великой Отечественной войны, но и те, кто 10 лет выполнял свой интернациональный долг в Афганистане, кто участвует в антитеррористической операции в Чечне сегодня. Это наши мальчики — сыновья и братья, воевавшие и погибшие в то время, когда всем остальным светило мирное солнце. Но пока о них помнят родные, друзья и просто знакомые — они живы.

P.S. Через неделю после похорон в дом Ядовых пришло письмо от Алексея.
Такое ощущение, что трагедия будто бы обошла стороной. В письме был тот же Алешка. Любимый сын и брат. Только строки были какими-то настораживающими: «Опять они стали из нор вылазить, как скорпионы…»
Это были последние написанные на земле строки. Наверное, его сердце предчувствовало беду. Ему было всего 19.

[dimag]

Я конечно вернусь. Мой уезд - ненадолго!
Когда в нашу мирную жизнь врывается гибель молодого парня, возникает мучительное желание найти роковую ошибку, хотя бы задним числом возвести на пути смерти непреодолимую полосу препятствий.
А учебную полосу препятствий Алексей Симачев преодолевал с удивительной легкостью с первых дней службы. Ему все, в общем-то, давалось довольно легко. Он готовился к мирной радостной жизни в кругу семьи и друзей. Но, не найдя себя в мирное время, он ушел на войну.…
И нашел свой последний приют на непримиримой кавказской земле.
Алексей родился в городе Моршанске 18 июля 1971 года. Рос обычным мальчишкой, звезд с неба не хватал, доставлял беспокойство учителям в школе своим непоседливым характером. А вот маме Лидии Алексеевне был незаменимым помощником. Физически развитый, удачливый, упрямый…
За ним по пятам бегала малышня, с уважением относились сверстники. Нянчил Алешка маленькую сестру Катю, с удовольствием ходил за ягодами и грибами. А уж рыбалка для него была любимым занятием. Ему приятно было посидеть на берегу пруда, помечтать о будущем, да и улов домой принести, кстати, немалый.
В его юности нет ничего особо примечательного. И уж во всяком случае ни у кого не возникало мысли, что ему предстоит испытать и положить свою молодую голову на огненной земле Чечни. Но, вглядываясь в короткую биографию Алексея, находишь в ней две составные, которые, бесспорно, повлияли на его характер и судьбу. Это открытость, о которой так много говорят его друзья, и честность, которая в наше нелегкое время приобретает отнюдь не благоприятные оттенки.
Увлекался Алексей Симачев спортом. Футбол, теннис, шахматы, казалось бы, такие несовместимые виды спорта, но ему нравилось все и получалось у него неплохо, особенно в футболе. Об этом свидетельствовуют грамоты, полученные на всевозможных соревнованиях. Пробовал Алексей свои силы и в искусстве: выжигал по дереву и дарил картины маме и бабушке.
После восьмого класса, Алексей пошел учиться в ПУ-9, одновременно окончив при этом одиннадцать классов в вечерней школе. Потом была армия. В 1990–1992 годах Алексей служил в Москве водителем и был прикреплен к автобазе.
«Привет всем, - писал Алексей из армии, спасибо вам за посылку. Служба идет потихоньку. Сдаем экзамены. Очень скучаю по дому».
Немногословные письма присылал Алексей своим родным. Но и в этих коротких строчках чувствовалась горячая любовь сына, брата. Словом, родного и близкого человека. В армии дослужился до младшего сержанта. Вот выдержки из его служебной характеристики:
«В период прохождения службы с 20 ноября 1990 года по 26 ноября 1992 года на автомобильной базе в должности командира отделения младший сержант А.В. Симачев зарекомендовал себя с положительной стороны.
Алексей хорошо разбирается в технике, прекрасный водитель, отличный спортсмен, неоднократно участвовал в состязаниях, защищая честь колонны. В кругу товарищей пользуется авторитетом. Характер спокойный, уравновешенный.
Участвовал в усовершенствовании учебно-материальной базы, имеет ряд благодарностей от командования».
Незаметно пролетели два года службы. Предлагали остаться на сверхсрочную, но он вернулся домой, в Моршанск. К сожалению, началось время развала всего, что было, появилась безработица. Алексей работал у предпринимателей, как правило, временно – то у одного, то у другого. Пробовал сам заниматься рыночными делами – не смог, не позволили принципы.
Трудно сейчас предположить, что же двигало им, когда в марте 2000 года он обратился в Моршанский ОГВК с просьбой зачислить его на контрактную службу. Так или иначе, он стал водителем в комендантском взводе воинской части 42839 на территории Чеченской Республики.
«Здравствуйте, мама и Катерина!
Я попал служить в 72-й мотострелковый полк, - написал Алексей на родину из Чечни. - Пока у меня все нормально. К службе привыкаю. Писать мне особо не о чем. Лучше пишите, как вы там живете. До свидания. Ваш Алексей».
С тех пор, как говорится, утекло немало воды. Но давайте попробуем проследить боевой путь Алексея.
4 апреля 2000 года из населенного пункта Алабино Московской области в состав дивизии убыл 72 -й гвардейский мотострелковый Кенигсбергский Краснознаменный полк, сформированный на базе 2-й гвардейской мотострелковой Таманской ордена Октябрьской Революции Краснознаменной, ордена Суворова дивизии имени М.И. Калинина. Полк был передислоцирован в станицу Калиновскую Наурского района без боевой техники. Численность полка составляет 2,5 тысячи военнослужащих. Их набирали из Московского и других военных округов. В течение апреля 2000 года полк получил вооружение и технику, и подразделения прибыли к местам постоянной дислокации. А 8 апреля, буквально через несколько дней, Алексей прибывает в полк и приступает к выполнению служебных обязанностей.
13 апреля 2000 года 72-й гвардейский мотострелковый полк прибыл в станицу Калиновская Наурского района. 15 мая 2000 года в Калиновской приступили к обустройству полка.
Любая война испытывает человека. Хорошего она делает сильнее. Так случилось и с Алексеем. Уезжая в Чечню, он уверял Лидию Алексеевну, что все будет нормально, что расставание будет недолгим.
Как ни хотелось верить в то, что в Чечне воцарился мир, телевизионные кадры и материалы журналистов доказывали обратное. Вот выдержка из материала корреспондента «Красной звезды» Ирины Павлюткиной, которая как, оказалось, была неподалеку от места службы Алексея:
«Погода здесь, по крайней мере в июне, может меняться четыре раза на дню: обжигающе-злое солнце, серая морось холодного дождя с резкими порывами ветра, бешеный ливень с грозой, хлещущий по плотной «зеленке» на склонах гор. И сразу - ошеломляюще-прекрасная ясность небес с воздушными мазками белоснежных облачков. И солнце ласкает хоть и жарко, но бережно, а порывистый ветер сменяется освежающим дуновением. Это все - Чечня. Такая погодная непредсказуемость свойственна в чем-то и здешней жизни. Хотя за последние два года привычная уже свинцовость небес все чаще обретает мирные тона…В ноябре 1999-го Калиновская встретила заревом пожара недалекого Грозного, канонадой и ощущением полной разрухи. Тогда в местную школу привезли гуманитарную помощь лично от министра обороны. Еще приехали артисты из Московского детского театра марионеток, привезли местным детишкам смешной и поучительный спектакль о том, как бережно надо обращаться со временем. Приехали мы тогда поздно, школа стояла темная, с отбитым снарядом углом, освещение зажигать было нельзя. Так, в полутьме, и отработали артисты. С веселыми героями и слезами на глазах. Казалось, что мы попали в другой мир. Стоит здесь надежный гарнизон - 72-й гвардейский Кенигсбергский мотострелковый полк....»
Но Алексей прекрасно понимал всю серьезность ситуации. Здесь он увидел разрушенные дома, выжженные поля, взорванные мосты, школы. Увидел горе и страдания. Увидел жестокость тех, кто не понимал и не принимал новую жизнь. Увидел и … Нет, не изменился. Просто те качества, что хранились глубоко в душе, стали управлять его поступками. Чечня была отнюдь не курортом, не мирной республикой. Просто в это хотелось поверить. Хотя бы ради того, чтобы дома не беспокоились. Не любил Алексей многословия, всю свою военную жизнь описывал несколькими скупыми строчками. А потом и этих писем не стало.
Лидия Алексеевна имела льготы по оплате коммунальных услуг, пока сын находился в Чечне. Но нужно было подтверждение из военкомата. Когда запросили сведения из части, выяснилось, что младший сержант Алексей Владимирович Симачев погиб при выполнении задания. Во время боя в станице Калиновской снаряд угодил в несущую конструкцию здания, из которого вел огонь Алексей, и на него рухнула груда обломков.
В Ростов гроб с телом Симачева был доставлен под другой фамилией, потому и не знала мать ничего. Он был похоронен 1 июля 2000 года на новом городском кладбище Моршанска.
Ему не прочили блестящего будущего. Он был честным, трудолюбивым, порядочным парнем. Нормальным! Но именно в устойчивой, добротной нормальности и зарождаются, вызревают энергия, благородство и самоотверженность, которые при определенном стечении обстоятельств приводят к подвигу.
21 июня 2000 года Лидии Алексеевне Симачевой был вручен орден Мужества – посмертная награда сына. Прижимая его к груди, ей хотелось верить, что трагедия обошла их дом стороной. Но эта надежда оказалась напрасной…

[dimag]

Лазуренко Анастасия , 10 «Г»
Губернаторская женская гимназия интернат
66 лет назад, 9 мая 1945г. закончилась Великая Отечественная Война. Война, которая наделала горе и беды, война, унесшая 20 млн. человеческих жизней. Минута расставания. Горькие слезы женщин и детей. Чует женское сердце, что расставание будет долгим, да только кто же в такие минуты скажет об этом… «Не волнуйтесь, дорогие, мы заменим вас», - вот что слышали бойцы. Война оставила неизгладимый след в сердцах и судьбах людей.
Не обошла она стороной и моё село. Уходили на фронт мужчины – отцы, сыновья, братья. Оставались в сёлах женщины и дети. Трудно было везде и на фронте, и в тылу. На смену армии мужской, ушедшей на фронт, вышла армия женщин и детей. В то время в районной газете писалось в статьях: « Готовы заменить мужей, отцов – с объявлением мобилизации среди колхозников царит большой политический и трудовой подъём. В ответ на фашистскую агрессию колхозницы удваивают и утраивают свою энергию в работе. Они заявили о своей готовности работать на полях так, чтобы бригада не испытывала недостатка в рабочей силе». Они трудились за себя и за ушедших воевать мужей, отцов.
Да разве ж об этом расскажешь
В какие ты годы жила
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!
В то утро простился с тобою
Твой муж или брат или сын
И ты со своею судьбою
Осталась один на один…
Один на один со слезами
С несжатыми в поле хлебами
Ты встретила эту войну.
И всё без конца и без счёта
Печали, труда и заботы
Пришлись на тебя на одну.

Я побеседовала с Тамарой Дмитриевной Теляковой – труженицей тыла.
Выбирать не приходилось, надо было работать. И Тамара Дмитриевна не отказывалась ни от какой работы. Работала на полях, пололи, убирали хлеб. Однажды вызвал к себе молодую девушку председатель и сказал:
«Тамара, не хватает трактористов, надо бы поучиться и сесть за штурвал трактора…»
«Надо, так надо!» - решила для себя девушка и поехала на месячные курсы в Чебулу. Приехала, думала из-за неграмотности отправят назад, а преподаватель сказал:
«Садитесь на первую парту, и внимательно слушайте, для чего служит поршень, рулевой».
- Тамара Дмитриевна, расскажите, пожалуйста, как давалась учеба? Не было ли желания бросить и уехать домой? – спросила я.
- Да было, конечно же, и желание продолжать учебу и бросить все, уехать домой. Но я знала, что учиться надо было обязательно. Сперва ничего не понимала, спрашивала у других девчонок. Но все же,
по–маленько, стала осваивать эту науку! (улыбается)
- И начались трудовые будни! Тамара Дмитриевна, тяжело было?
- Да… тяжело было.… Но все равно жили дружно, весело!
- А если ломался трактор, наверное, на помощь звали мужчин или сами устраняли неполадки?
- Когда как! Но чаще всего сами. Вот помню случай: когда я только – только вышла работать на тракторе, отправили меня на дальнее поле пахать землю. Доехала нормально, но вот как только пришло время возвращаться обратно, что-то случилось – и заглох мой трактор! Я подумала, что кто-нибудь приедет на поле и поможет мне. Стало уже темнеть, но никто не ехал… Тут раздался протяжный вой! Я так напугалась, что со страху что-то нажала, и трактор завелся. Доехала я домой, к счастью, больше без поломок! (улыбается)
- В военное время в нашем селе было два колхоза: «Нацмен» и «Путь мировой». Выполняли в основном одинаковую работу: сеяли, обрабатывали поля, носили сено, держали скотину. Тамара Дмитриевна, а в каком вы колхозе работали?
- Я работала в колхозе «Путь мировой».
Война не опалила своим смертоносным огнем сибирских лесов и полей, не просвистела ни одна пуля, не взорвался снаряд, не взрыла землю бомба – здесь был надежный тыл!
- Тамара Дмитриевна, вот тогда был лозунг «Все для фронта – все для победы!», а кроме основной работы на тракторе, чем вы еще помогали фронту?
- И вязала, и шила.
- Тамара Дмитриевна, ваши юные годы пришлись на тяжелое время войны. Но молодость есть молодость – это пора любви, мечтаний… расскажите, пожалуйста, как проводили минуты отдыха?
- Находили и минуты для отдыха, ведь, невзирая на возраст, работать приходилось много. День был не нормативный, только вставало солнышко – и за работу, и до темна. Иногда собирались в кружок и играли на гармошке, слаще меда был хлеб с картошкой, правда, был он не всегда.
- Тамара Дмитриевна, у вас есть любимые песни?
- Конечно, есть! Это «Катюша»!
- Спасибо вам за интересный рассказ!
На этом мы попрощались. Выходя в сени, я услышала тихий плач и напев «Катюши»…