Страница 9 из 19 ПерваяПервая ... 7 8 9 10 11 ... ПоследняяПоследняя
Показано с 81 по 90 из 186

Тема: МОРСОВА Наталья Евгеньевна

  1. #81
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию КТО ОН, ВЕНИАМИН МИХАЙЛОВИЧ БЛАЖЕННИЙ (АЙЗЕНШТАДТ): ГЕНИАЛЬНЫЙ ПОЭТ ИЛИ ЮРОДИВЫЙ ПРОРОК?

    КТО ОН, ВЕНИАМИН МИХАЙЛОВИЧ БЛАЖЕННИЙ (АЙЗЕНШТАДТ): ГЕНИАЛЬНЫЙ ПОЭТ ИЛИ ЮРОДИВЫЙ ПРОРОК?

    Автор: член союза журналистов России Наталья Морсова

    Название: Блаженный.jpg
Просмотров: 1255

Размер: 101.0 Кб


    Вениамин Блаженный



    «…И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,
    Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою,
    Не над гробом моим запоёт исступлённая птаха –
    Исступлённою птахой над гробом я сам запою!..»
    (Вениамин Блаженный)


    Казалось, потрясений в своей долгой жизни бывало так много, что уже ничто не может с ними сравниться. Однако случайная встреча с поэтическим творчеством непризнанного поэта Вениамина Блаженного (благостного, абсолютно счастливого человека), юродивого мытаря (странствующего подвижника), стала новым, к счастью, приятным потрясением.

    Кто он, Вениамин Михайлович Блаженный: гениальный поэт или юродивый пророк с душой безгрешного воробушка? Убогонький (охраняемый Богом), непризнанный поэт, распинаемый в писательской среде, считал себя гонимым странником, свободным, как птица, бесстрашным бродяжкой, шутом, «сораспятым» с Христом:

    «…Как дожди и как снег, я шатался с рассвета по полю,
    Грозовые раскаты застряли в оврагах ушей…».

    Вениамин Блаженный ( Вениамин Михайлович Айзенштадт, 1921 г. – 31 июля 1999 годы жизни) родился в местечке Копысь Витебской области (Белорусь) в бедной еврейской семье щетинщика (мастера по изготовлению изделий из щетины).

    Чем больше тягот жизни выпадало на долю семьи юного поэта, тем чище звучал его поэтический голос. К примеру, трогательное стихотворение о Моцарте, который «играет в саду на кларнете», от музыки которого поэт воспаряется к небесам:

    «…Играет в саду ли, играет в аду ли,
    Играет в раю ли – какое мне дело,
    Когда, словно пух тополиный в июле,
    Куда-то в зенит поднимается тело…».

    В.Блаженный окончил один курс учительского института, в годы войны в эмиграции в Горьковской области работал школьным учителем истории, где единственной отрадой была забытая Богом библиотека, с книгами А. Белого, Ф. Сологуба, Т. Манна, которые он долгими месяцами переписывал своим бисерным почерком.
    Вернувшись в Минск, был чертежником, переплетчиком, художником-оформителем в инвалидной артели. И ежедневно писал убористым, полудетским почерком в толстые общие тетради. Одарённый от природы, он не мог не писать. Таких тетрадей с 1940-х собралось шестнадцать. Последняя запись оборвалась в ночь смерти с 30 на 31 июля 1999 года.

    Его поэтическое творчество – о женщинах, родителях, «братьях наших меньших». Но в основном – о Боге и Смерти, тогда запретных темах в литературе. Поэт, не вписывающийся в стандартные рамки, ощущал себя гонимым мытарем, как Христос, шутом Христовым, борцом с сатанинскими кознями: «Не жалейте меня. Я и сам никого не жалею…Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог».
    Его религиозная лирика носила интонацию некоторого юродства, непосредственного диалога с Богом, как с равным, с горним миром, чем-то напоминающая Ветхозаветную Книгу Иова. Как и святой Иов, В.Блаженный как-то усомнился в праведности дел Господних и проклял своё появление на свет, нарушив замысел Божий на каждого из нас:

    «Прости мне, мать. Я проклял день рожденья,
    Тот грешный день, когда повсюду ночь...»

    Не удивительно, что серьёзные литературные журналы отказывали самоучке в публикациях.
    Вениамин Михайлович как - будто и не писал стихов, а «сморкал в ладошку кровавую душу стиха». Он всегда пребывал в состоянии творчества, воспалённого воображения и не выходил из ощущения постоянного вдохновения. Отсюда псевдоним «Блаженный» - не от мира сего.

    «Я не просто пришел и уйду,
    Я возник из себя не случайно,
    Я себя созерцал, как звезду,
    А звезда — это Божия тайна…».
    Поэты его называли «настигнутым вдохновением». Отсюда - бродяжничество, уличное философствование, при наличии жилья и жены, сходное с античным философом Сократом. Может быть, поэтому его признали психически нездоровым?
    «Уже из смерти мать грозила пальцем:
    Связался сын с бродягою-Христом
    И стал, как он, беспамятным скитальцем,
    Спит без семьи, ночует под кустом...»

    Наказание в виде лечения не заставило долго ждать. В. Блаженного не раз помещали в психиатрическую больницу с диагнозом вялотекущая шизофрения с записью в медицинской карте: «Больной считает себя поэтом…». К слову сказать, с уличным мудрецом Сократом афинские власти обошлись куда строже: его казнили…

    «Окно в решетке, двери на ключе,
    Убогость койки и убогий разум...
    Свирепость отчуждённая врачей,
    Свирепость санитарок яроглазых…».

    Отсюда доносились рвущиеся к Богу стихотворные стоны души:

    «Прибежище мое - Дом обреченно-робких,
    Где я среди других убогих проживал,
    Где прятал под матрац украденные корки
    И ночью, в тишине - так долго их жевал.
    ...Вот эта корка — Бог, ее жуют особо,
    Я пересохший рот наполню не слюной,
    А вздохом всей души, восторженной до гроба,
    Чтобы размякший хлеб и Богом был, и мной…»

    Отпущенный на свободу по ходатайству известных людей, В.Блаженный часто встречался с почитающими его своеобразное творчество литераторами. «Нищеброд», как он называл себя, дружил с Борисом Пастернаком, часто бывал в доме известного писателя. Однажды Пастернак протянул поэту пачку денег - четыреста рублей, несметное по тем временам богатство: «Не ходите, ради Бога, голодным, берите, это не последнее...» – Я не могу есть на деньги Пастернака, – отвечал поэт, но купюры взял. Так они и пролежали у него всю жизнь в одном из шекспировских томов. Хотя всю жизнь нищенствовал. Дорогая эта была реликвия...

    В. М. Блаженный переписывался с В.Шкловским, А.Тарковским, Ю.Олешей, А.Межировым, Н.Панченко, И.Лиснянской, Т.Бек, Д.Мережковским и др., высоко ценившими его творчество.
    Поэт был заведомо обречён на не печатанье. Он понимал это, но не мог писать иначе. Какая «странность» мешала Вениамину Михайловичу быть «рукопожатным» в литературе? - Безжалостная прямолинейность слова, неприкрытая откровенность души, уход в запредельные глубины бессознательного, дурашливое юродство, детская непосредственность, порой «изъяснялся, сумасшедший, /На языке зверей и птиц», ассоциировал себя с вольной птицей, а бездомные собаки и кошки были роднее человека. Всё это приводит читателя в смятение:

    «Воробушек, воробушек,
    Душа играет в теле,
    Хоть с веточки на веточку,
    А все же мы взлетели.
    Я тоже вскинул ноженьки
    И взмыл, как птенчик, в небо!
    Я тоже видел Боженьку —
    Он был как птица-лебедь!..»

    Понятия Бог и Смерть были его сутью. В двадцать лет он считает себя умудрённым стариком, крещёным самим Христом. А церковный обряд крещения принимает только в 75 лет. Он, как странствующий пророк, не замечает своей нищеты: «Мой дом везде, где нищему ночевка…Мой дом везде, где побывала боль… Я живу в нищете, как живут скоморохи и боги…», и как – будто гордится своей нищетой. Ему ничего и не надо, только б рядом Бог, как воробышку – той самой малой твари, милой его сердцу:

    «Клюю, клюю, воробушек,
    Господнее зерно.
    А Бог рассыпал рядышком
    И жемчуг, и янтарь.
    Не надобно мне жемчуга –
    Ведь я богат давно.
    А чем богат воробушек?
    А тем, что нищ, как встарь…»

    В своих фантазиях поэт откровенно разговаривает с Богом, как с приятелем, идёт босой под палящим солнцем по голой пустыне рядом с Христом, ощущает Его страдания, как свои:

    «Сколько лет нам, Господь?..
    Век за веком с тобой мы стареем...
    Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
    Я беседовал долго со странствующим иудеем,
    А потом оказалось - беседовал с Богом самим…

    …А потом до меня доходили тревожные вести,
    Что распят мой Господь, обучающий мир доброте,
    Но из мертвых воскрес - и опять во вселенной мы вместе,
    Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те…».
    25 августа 1980 год
    Прожив в Минске почти пять десятилетий, поэт не считал этот город для себя родным. Ведь здесь его держали в постылой неволе - психиатрической больнице, которую он называл тюрьмой. Он тяжело переживал свою оторванность от писательских союзов, от общего литературного движения:

    «…Мне недоступны ваши речи
    На людных сборищах столиц.
    Я изъяснялся, сумасшедший,
    На языке зверей и птиц…».

    И всё же, несмотря на свою изолированность, он повлиял на литературную жизнь. Никому не подражал, не имел учеников, и, тем не менее, сумел занять заметную нишу в русской поэзии, оцененную, правда, после его смерти.
    Публиковаться начал поздно - в 1982 г. В Союз белорусских писателей Вениамин Михайлович решил вступить в семидесятилетнем возрасте. Принимали его весьма специфически: десять голосов - «за», десять - «против». И в сё же, после «промывки мозгов», приняли, для того, чтобы быстро забыть…

    «Ухожу равнодушно от ваших возвышенных истин,
    Корифеи искусства, мазурики средней руки…
    Как похабный товар, продающие лиры и кисти,
    У замызганных стоек считающие медяки…
    ………………………………………… ……………….
    Я родился изгоем и прожил по-волчьи изгоем,
    Ничего мне не надо из вашей поганой руки…»

    К тому времени в его творческом багаже была книга стихов «Возвращение к душе», изданная при участии Арсения Тарковского в лучшем издательстве страны «Советский писатель». Были публикации в «Новом мире» «Знамени», «Дружбе народов», других изданиях. Был и тощий минский сборник «Слух сердца». Потом затишье.

    Андрей Шишкин. Разговор с деревом.
    А поэт – одинокий мытарь, продолжает «блуждать» - искать Бога милосердного, справедливого, любящего:
    «…По пыльной дороге - и кличу Христа на дороге,
    И вяжут мне зори кровавыми путами ноги…».

    «…И струится в глаза мои мертвые вечное небо,
    И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз...»

    После смерти творчество «ищущего Бога, сораспятого с Христом» поэта вдруг стали признавать уникальным. Его изучали по сборнику избранных стихов «Сораспятье», который увидел свет благодаря помощи известного певца Юрия Шевчука и его товарищей, выпущенному в 1995 году незадолго до кончины автора. Так случилось, что в Минске оказался с гастролями поэт и рок-музыкант Юрий Шевчук, который познакомился с Блаженным. Потрясённый глубиной философских размышлений, Шевчук бурно отреагировал на творчество неизвестного автора и упросил продюсеров издать большим тиражом книгу минского поэта. Так появился лучший сборник стихов «Сораспятье». Это была книга всей его жизни. Многие их этих стихов положены на музыку.

    В годы «перестройки», когда многое стало «можно», московский журнал «Вопросы литературы» заинтересовался творчеством В.Блаженного и посвятил объёмистое, в полсотни журнальных страниц, исследование. Следом «Литературная газета» причислила непризнанного поэта к когорте наиболее ярких авторов двадцатого столетия. Некоторые стихи попали в составленную Евгением Евтушенко антологию «Строфы века». Хотя бы так: лучше поздно, чем никогда…

    Судя по творчеству поэта, может сложиться впечатление, что его близкое к Богу вольное существование приготовило уход в мир иной тихий и благостный. Но это не так: всей своей жизнью с безногой женой он был приговорён к своим и её страданиям. Как Гомер к слепоте, как Бетховен к глухоте...

    Клавдия Тимофеевна, казачка, разорвавшая связи с родными, не принявшими её брак с нищим евреем по фамилии Айзенштадт, все эти годы была ему женой, нянькой, секретарем и защитницей от всех невзгод. Сама инвалид первой группы, потерявшая ногу на войне, она не смогла вернуться к своей профессии медсестры и провела всю свою трудовую жизнь в инвалидной коляске в инвалидном бюро за печатной машинкой... Когда ее разбил инсульт, тяжело больной поэт утратил всякий интерес к своему существованию, даже не вышел из дома вслед за гробом жены… Не от бессердечия, - у него не было сил. Он впал в беспамятство, пережив свою страдалицу - супругу всего на двенадцать дней. Завершил свою бренную связь с этим миром в социальном отделении одной из городских клиник Минска в ночь с 30 на 31 июля 1999 года.

    Поэт ушёл в небытие, как и хотел: как – будто растворился «седою полынной золою» в придуманном им мире, в надёжные руки придуманного им Бога:
    «Что же делать, коль мне не досталось от Господа-Бога
    Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,…
    …Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут.
    И, как старого пса, приласкал притомившийся день,..
    …И по торной земле как блаженный бреду босоного,
    И сморкаю в ладошку кровавую душу стиха?»

    Он оставил после себя не только стихи, но и рассказы, дневники с философскими размышлениями. Он слился с природой в полной уверенности в сопричастности с Богом, в бессмертие своей души, «получивший благословенье/ и сан святого дурака», «сораспятый» вместе с Христом.
    Так кто же он, Вениамин Блаженный, гениальный поэт или блаженный юродивый, «вечный мальчик» или «святой дурак» с душой одинокого мытаря? А может быть – пророк?

    «…Но никто никогда не бывал до конца одиноким,
    Оттого-то и тяжек предсмертный мучительный вздох…
    И когда умирает бродяга на пыльной дороге,
    Может, гнойные веки целует невидимый Бог».


    ВЕНИАМИН БЛАЖЕННЫЙ. СТИХИ

    «Что же делать, коль мне не досталось от Господа-Бога
    Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,
    И по торной земле как блаженный бреду босоного,
    И сморкаю в ладошку кровавую душу стиха?

    Что же делать, коль мне тяжела и котомка без хлеба
    И не грешная мне примерещилась женская плоть,
    А мерещится мне с чертовщиной потешною небо:
    Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет — Господь.

    Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут
    И, как старого пса, приласкал притомившийся день,
    Ну а к вам подхожу словно к погребу пороховому:
    До чего же разит и враждой и бедой от людей!..

    …Пусть устал я в пути, как убитая вёрстами лошадь,
    Пусть похож я уже на свернувшийся жухлый плевок,
    Пусть истёрли меня равнодушные ваши подошвы, —
    Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог.

    Не жалейте меня: я и сам никого не жалею,
    Этим праведным мыслям меня обучила трава,
    И когда я в овраге на голой земле околею,
    Что же, - с Господом-Богом не страшно и околевать!...

    Я на голой земле умираю, и стар и безгрешен,
    И травинку жую не спеша, как пшеничный пирог…
    … А как вспомню Его - до чего же Он всё же потешен:
    Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет мне - Бог».
    16-17 июля 1971
    Я больше не буду с сумой побираться
    И прятать за пазухой крылья нелепо,
    Пора мне поближе к себе перебраться,
    Пора мне вернуться в господнее небо.

    Пора мне на небо ступить осторожно,
    Пора мне коснуться лазури устами...
    Пускай мое сердце забьется тревожно, -
    Я вновь на пороге своих испытаний.

    И в небе разбуженного восторга
    Шепну я, пришлец, обливаясь слезами:
    - Ах, вот она, Бог мой, та черствая корка,
    Что я для тебя сберегал в мирозданьи!..
    ***
    «Клюю, клюю, воробушек,
    Господнее зерно.
    А Бог рассыпал рядышком
    И жемчуг, и янтарь.
    Не надобно мне жемчуга –
    Ведь я богат давно.
    А чем богат воробушек?
    А тем, что нищ, как встарь.

    А чем богат воробушек?
    А тем, что поутру
    Он окунает в солнышко
    Два лёгоньких крыла.
    Зажжется ликование –
    И запылать костру,
    И утро – горы золота,
    И вечер – серебра.

    Но кто поймёт воробушка
    Гонимого – тоску?
    Горланит стая галочья:
    «Воробушек, ты – вор!..»
    Меня судили вороны
    На старческом суку.
    Мешал их долголетию
    Мой маленький задор.

    Не вор я, а воробушек,
    Не вор я, а душа.
    И смел – да не ко времени,
    Бродяжка озорной…
    Хотите, сяду голубем
    На темя торгаша –
    И выклюю из темени
    Господнее зерно?..

    Скачу себе по боженьку,
    Как вы – по маету.
    Неможется, недужится, -
    А скачет воробей…
    Как маковому зёрнышку,
    Я радуюсь Христу
    И, как глотку из лужицы,
    Я радуюсь себе». март 1965

    * * *
    Я не просто пришел и уйду,
    Я возник из себя не случайно,
    Я себя созерцал, как звезду,
    А звезда - это Божия тайна.
    А звезда - это тайна небес,
    Тайна вечности животворящей,
    И порой затмевался мой блеск,
    А порой разгорался все ярче...
    Но я был бы совсем одинок,
    Потерял во вселенной дорогу,
    Если б мне не сопутствовал Бог,
    Возвращал к правоте и истоку.
    И я понял, откуда огонь:
    Это Кто-то с отвагой святою
    Положил мне на сердце ладонь -
    И оно запылало звездою...

    * * *

    Когда бы так заплакать радостно,
    Чтобы слеза моя запела
    И, пребывая каплей в радуге,
    Светилось маленькое тело.
    Чтобы слеза моя горчайшая
    Была кому-то исцеленьем,
    Была кому-то сладкой чашею
    И долгой муки утоленьем.
    Когда бы так заплакать бедственно,
    Чтобы смешались в этом плаче
    Земные вздохи и небесные,
    Следы молений и палачеств.
    Заплакать с тайною надеждою,
    Что Бог услышит эти звуки -
    И сыну слабому и грешному
    Протянет ласковые руки...

    СТИХИ УХОДА

    Больше жизни любивший волшебную птицу - свободу,
    Ту, которая мне примерещилась как-то во сне,
    Одному научился я гордому шагу - уходу,
    Ухожу, ухожу, не желайте хорошего мне.

    Ухожу от бесед на желудок спокойный и сытый,
    Где обширные плеши подсчитывают барыши...
    Там, где каждый кивок осторожно и точно рассчитан,
    Не страшит меня гром - шепоток ваш торгаший страшит.

    Ухожу равнодушно от ваших возвышенных истин,
    Корифеи искусства, мазурики средней руки,
    Как похабный товар, продающие лиры и кисти,
    У замызганных стоек считающие медяки.

    Ухожу и от вас - продавщицы роскошного тела,
    Мастерицы борщей и дарительницы услад,
    На потребу мужей запустившие ревностно в дело
    И капусту, и лук, и петрушку, и ляжки, и зад.

    Ах, как вы дорожите подсчетом, почетом, покоем -
    Скупердяи - юнцы и трясущиеся старички...
    Я родился изгоем и прожил по-волчьи изгоем,
    Ничего мне не надо из вашей поганой руки.

    Не простит мне земля моей волчьей повадки сутулой,
    Не простит мне гордыни домашний разбуженный скот...
    Охромевшие версты меня загоняют под дула
    И ружейный загон - мой последний из жизни уход.

    Только ветер да воля моей верховодили долей,
    Ни о чем не жалею - я жил, как хотелось душе,
    Как дожди и как снег, я шатался с рассвета по полю,
    Грозовые раскаты застряли в оврагах ушей.

    Но не волк я, не зверь - никого я не тронул укусом;
    Побродивший полвека по вёрстам и вехам судьбы,
    Я собакам и кошкам казался дружком-Иисусом,
    Каждой твари забитой я другом неназванным был.

    ...Если буду в раю и Господь мне покажется глупым,
    Или слишком скупым, или, может, смешным стариком, -
    Я, голодный как пес, откажусь и от райского супа -
    Не такой это суп - этот рай - и Господь не такой!..

    И уйду я из неба - престольного божьего града,
    Как ушел от земли и как из дому как-то ушел...
    Ухожу от всего... Ничего, ничего мне не надо...
    Ах, как нищей душе на просторе вздохнуть хорошо!..

    ***
    Мне недоступны ваши речи
    На людных сборищах столиц.
    Я изъяснялся, сумасшедший,
    На языке зверей и птиц.

    Я изъяснялся диким слогом,
    Но лишь на этом языке
    Я говорил однажды с Богом -
    И припадал к Его руке.

    Господь в великом безразличье
    Простил, что я Его назвал
    На языке своём по-птичьи,
    А позже волком завывал.

    И за безгрешное раденье
    Души, скиталицы в веках,
    Я получил благословенье
    И сан святого дурака.
    12 марта 1990
    ***
    Всё живое тоскует – тоскую и я о бессмертье…
    Пусть бессмертье моё будет самою горшей судьбой,
    Пусть одними слезами моё окрыляется сердце,
    Я согласен на всё, я с надеждою свыкнусь любой.

    Я был так одинок, что порою стихов моих эхо
    Мне казалось какою-то страшною сказкой в лесу:
    То ли ворон на ветке – моя непутёвая веха,
    То ли самоубийцы мерцающий в сумраке сук.

    Но никто никогда не бывал до конца одиноким,
    Оттого-то и тяжек предсмертный мучительный вздох…
    И когда умирает бродяга на пыльной дороге,
    Может, гнойные веки целует невидимый Бог.

    Да и так ли я был одинок? Разве небо
    Не гудело в груди, как огромный соборный орган?
    Разве не ликовал я, взыскуя Господнего хлеба?
    Разве не горевал я, как, старясь веками, гора?

    Пусть бессмертье моё будет самою слабой былинкой,
    Пусть ползёт мурашом… И, когда я неслышно уйду,
    Я проклюнусь сквозь землю зелёным бессмысленным ликом
    И могильным дыханьем раздую на небе звезду.
    декабрь 1966
    ***
    Уже из смерти мать грозила пальцем:
    Связался сын с бродягою-Христом
    И стал, как он, беспамятным скитальцем,
    Спит без семьи, ночует под кустом.
    Что Бог ему? Зачем он так упрямо
    Бил лбом о землю, каялся в грехах
    И, как ребенок, умирая, «мама!» —
    Выкрикивал меж вздохами свой страх?

    От матери-кормилицы, от дома
    Какая увела его тоска?
    Тревогою звериною влекомый,
    В каком он логе Бога отыскал?

    Суров и дик, Господь-детоубийца
    Бродил в бору, как черный атаман,
    И смертью заволакивались лица
    У тех, кто верил в божеский обман.

    Добро бы Бог, а то - лесная нечисть…
    Ах, у Христа и вправду нет стыда!
    Он души пожирает человечьи,
    Он мальчика сгубил мне навсегда.

    О мальчик мой, у смертного порога
    Не отвращай от матери лица!
    Отринь, отринь безжалостного Бога,
    Земного и Небесного лжеца!..
    .................................................. ......
    Прости мне, мать. Я был звездой без цели.
    Зачем родится мертвая звезда?
    Зачем тоскует мать у колыбели,
    Где пялит бельма детские - беда?

    Прости мне, мать, что не сберег я душу,
    Что в поле не собрал ни колоска.
    Достоинство приличествует мужу,
    А я боялся лишнего куска.

    Господь был сыт. Он жил в собачьей будке.
    Жирел живот у песьего Христа.
    Мне так хотелось ангельские руки
    Под будкою в дремоте распластать!..

    Но и земля не знала снисхождения.
    И как тут страху детскому помочь?..
    Прости мне, мать. Я проклял день рожденья,
    Тот грешный день, когда повсюду ночь...

    А чем был Бог так долго в будке занят, -
    Не все ль равно?.. Он Бог - и вся тут речь.
    Я видел мир незрячими глазами.
    Незрячему не страшно в землю лечь.

    Теперь лишь смерть я называю "мама".
    Мне хорошо. Я сгину без следа -
    Без снов, без муки Господа, без срама...
    Я не вернусь из смерти
    Никогда.
    февраль-март 1967
    * * *
    Пускай моя душа с сумой бредет по свету,
    Пускай она в пути шалеет от тоски:
    - Подайте, мужики крещеные, поэту,
    Беру я серебро, беру и медяки.

    Беру я куличи, беру и оплеухи,
    Беру у зверя шерсть, помет беру у птах...
    Подайте, мужики, свихнувшемуся в Духе,
    За не меня в пути одолевает страх.

    Но нет, не мужики пойдут за мною следом,
    Крещен он или нет, мужик - мужик и есть,
    Я трижды поклонюсь своим всесветным бедам,
    Мне, смерду, одному такая в мире честь.

    Один, один лишь я стоял под грозным небом,
    Устав от суеты и горестных погонь,
    И то, что в слепоте вы называли хлебом,
    В худых моих руках клубилось, как огонь...

    * * *
    Какое мне дело - я мальчик, и только...
    Дм.Петровский

    Какое мне дело - живой или мертвый
    Со мною поет в этом дружном дуэте,
    Уже разложил я волшебные ноты,
    А Моцарт играет в саду на кларнете.

    Играет в саду ли, играет в аду ли,
    Играет в раю ли - какое мне дело,
    Когда, словно пух тополиный в июле,
    Куда-то в зенит поднимается тело.

    Когда становлюсь я летающим пухом,
    Прошитым иголками знойного света,
    И слушаю, слушаю трепетным ухом
    Мелодию непреходящего лета.

    И Моцарта слушают даже пичуги,
    И робко посвистывают в отдаленье,
    И вдруг замолкают в сладчайшем испуге,
    В сладчайшем испуге, в сладчайшем томленье...

    * * *
    Я поверю, что мертвых хоронят, хоть это нелепо,
    Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
    Но глаза - голубые и карие отблески неба,
    Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..

    Было небо тех глаз грозовым или было безбурным,
    Было радугой-небом или горемычным дождем, -
    Но оно было небом, глазами, слезами - не урной,
    И не верится мне, что я только на гибель рожден!..

    ...Я раскрою глаза из могильного темного склепа,
    Ах, как дорог ей свет, как по небу душа извелась, -
    И струится в глаза мои мертвые вечное небо,
    И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз...

    * * *
    - Мы здесь, - говорят мне скользнувшие легкою тенью
    Туда, где колышутся легкие тени, как перья, -
    Теперь мы виденья, теперь мы порою растенья
    И дикие звери, и в чаще лесные деревья.

    - Я здесь, - говорит мне какой-то неведомый предок,
    Какой-то скиталец безлюдных просторов России, -
    Ведь все, что живущим сказать я хотел напоследок,
    Теперь говорят за меня беспокойные листья осины.

    - Мы вместе с тобою, - твердят мне ушедшие в камень,
    Ушедшие в корни, ушедшие в выси и недра, -
    Ты можешь ушедших потрогать своими руками, -
    И грозы и дождь на тебя опрокинутся щедро...

    - Никто не ушел, не оставив следа во вселенной,
    Порою он тверже гранита, порою он зыбок,
    И все мы в какой-то отчизне живем сокровенной,
    И все мы плывем в полутьме косяками, как рыбы...

    * * *
    Тоскую, тоскую, как будто на ветке кукую,
    Как будто на лодке ушкую - тоскую, тоскую.
    Тоскую по ветке, по лодке тоскую, по птице,
    По жизни тоскую - приснившейся быль-небылице.

    Тоскую, тоскую - я жил в шалаше камышовом,
    Закаты и зори горели огнем кумачовым.
    В лесу ночевал я, лежалой орешине веря,
    Бок о бок с косматою шкурою хмурого зверя.

    Бок о бок с душою - с медведицей дико-большою -
    В лесу ночевал я; а вот я бреду отрешенно
    По пыльной дороге - и кличу Христа на дороге,
    И вяжут мне зори кровавыми путами ноги.

    Христос о те поры бродил по дороге с сумою,
    Да только побрезгал - чужим, неприкаянным - мною,
    А дьявол легонько-легонько толкнул меня в плечи,
    И вот я трещу в жерловине праматери-печи.

    Исчез бы я вовсе, когда бы не тишь полевая,
    Когда бы не пыль пылевая, не даль далевая!..
    Из печи - вприпрыжку, что твой из пруда лягушонок...
    "Ужо тебе, Боже! Опять побреду за душою..."

    Избушка и мать-побирушка и кот на окошке.
    Тоскую, тоскую, тоскую - тоскую о кошке.
    О, вынь меня, зверь, из своей заколдованной шерсти,
    Звериной тропой побредем-ка по полночи вместе.

    Тоскую, тоскую - зачем я не малая птаха?
    Я б - в бороду божью влетел, как разбойник, без страха, -
    Да только зачем мне старик бородатый, седатый?..
    Я лучше усядусь на гребень узорчатый хаты.

    Тоскую, тоскую - о жизни, во мрак отошедшей.
    Эй, где ты, лешиха, я твой залежавшийся леший,
    Лежу на полатях и стар, и тверез, и недужен...
    Давай-ка покружим, по старым лощинам покружим.

    Тоскую, тоскую, душа не приемлет покоя.
    Ах, что бы с тобою, душа, нам придумать такое?
    - Плесни меня в душу Христову размашисто-жарко, -
    А после об землю разбей покаянною чаркой!..
    1968

    * * *
    БЛАЖЕННЫЙ

    Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.
    А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер
    Благодати моей - сатане-куманьку на потребу...
    Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!

    Проберется бочком да состроит умильную рожу:
    Я-де тоже святой, я-де тоже добра захотел...
    Вот тогда-то его я топориком и огорошу -
    По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.

    Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,
    Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,
    Чтоб казался Христом казначей сатанинский - Иуда,
    Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь...

    А еще ты хотел, чтобы кланялись все понемногу
    Незаметно, тишком - куманьку твоему сатане,
    И уж так получалось, что молишься Господу-Богу,
    А на деле - псалом запеваешь распутной жене...

    Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,
    Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,
    Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,
    Коли бес, так уж бес, коли Бог - так воистину Бог...

    * * *
    А старость - не только запевки да девки
    Да визги гармошки,
    Она - мотыльки-мудрецы однодневки,
    Старухи и кошки...

    А старость бредет на погост не с баяном,
    Бредет одиноко
    С лицом растерявшимся и окаянным
    В морщинах порока...

    А старость, когда и проделает что-то
    С прохожей молодкой, -
    Уставится в небо глазищами черта,
    Набухшими водкой...

    А старость сидит в опустевшем сарае -
    И в пламя заката
    Себя - и с себя свою ветошь швыряет,
    Смеясь бесновато...

    * * *
    Почему, когда птица лежит на пути моем мертвой,
    Мне не жалкая птица, а мертвыми кажетесь вы,
    Вы, сковавшие птицу сладчайшею в мире немотой,
    Той немотой, что где-то на грани вселенской молвы?

    Птица будет землей - вас отвергнет земля на рассвете,
    Ибо только убийцы теряют на землю права,
    И бессмертны лишь те, кто во всем неповинны, как дети,
    Как чижи и стрижи, как бездомные эти слова.

    Ибо только убийцы отвергнуты птицей и Богом.
    Даже малый воробушек смерть ненавидит свою.
    Кем же будете вы, что посмели в величье убогом
    Навязать мирозданью постылое слово "убью"?

    Как ненужную боль, ненавидит земля человека.
    Птица будет землей - вы не будете в мире ничем.
    Птица будет ручьем - и ручей захлебнется от бега,
    И щеглиные крылья поднимет над пеной ручей.

    ...Где же крылья твои, о комок убиенного страха?
    Кто же смертью посмел замахнуться на вольный простор?
    На безгнездой земле умирает крылатая птаха.
    Это я умираю и руки раскинул крестом.

    Это я умираю, ничем высоты не тревожа.
    Осеняется смертью размах моих тягостных крыл.
    Ты поймешь, о Господь, по моей утихающей дрожи,
    Как я землю любил, как я небо по-птичьи любил.

    Не по вашей земле - я бродил по господнему лугу.
    Как двенадцать апостолов, птицы взлетели с куста.
    И шепнул мне Господь, как на ухо старинному другу,
    Что поет моя мертвая птица на древе креста.

    И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,
    Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою.
    Не над гробом моим запоет исступленная птаха -
    Исступленною птахой над гробом я сам запою!..

    ДОМ
    Прийти домой, чтоб запереть слезу
    В какой-то необъятный сундучище,
    Где все свои обиды прячет нищий,
    А письма к Богу - где-то там внизу...

    Да, есть и у меня на свете дом,
    Его сработали мне стаи птичьи,
    И даже жук работал топором,
    И приседал на лапы по-мужичьи.

    Прийти домой и так сказать слезе:
    - Вот мы одни в заброшенной лачуге,
    И всех моих Господь прибрал друзей,
    Убил котенка, смял крыло пичуге...

    Но я не сетую и не ропщу,
    Ведь мертвые меня не забывали,
    И проходили парами, как в зале,
    Не обходилось даже без причуд...

    И я даю вам адрес на земле:
    Мой дом везде, где нищему ночевка,
    У птицы недобитой на крыле
    Он машет Богу детскою ручонкой...

    Мой дом везде, где побывала боль,
    Где даже мошка мертвая кричала
    Разнузданному Господу: - Доколь?..
    ...Но Бог-палач все начинал сначала.

    * * *
    Я мертвых за разлуку не корю
    И на кладбище не дрожу от страха, -
    Но матери я тихо говорю,
    Что снова в дырах нижняя рубаха.

    И мать встает из гроба на часок,
    Берет с собой иголку и моток,
    И забывает горестные даты,
    И отрывает савана кусок
    На старые домашние заплаты.

    * * *
    Как часто в мои забредают ресницы,
    Едва лишь их сон благодатный коснется,
    И робкие звери, и малые птицы,
    И голые луны, и алые солнца.

    И все суетятся во сне вперемежку,
    И машут руками в потешной беседе,
    И все подгоняют друг дружку: - Не мешкай,
    Ведь следом за нами ступают медведи...

    И дьявол во сне моем бродит в обнимку
    С какою-то дамой невзрачного роста,
    А позже ей гладит изящную спинку,
    Как гладит пушистую кошку подросток.

    И звери, и птицы, и дьяволов голос
    Меня веселят, словно кинематограф,
    Но сон беспорядочный тонок, как волос, -
    И вот я от сна пробужденьем отторгнут...

    И те же я вижу досужие лица,
    И слышу бессмысленные разговоры, -
    Но как же мне хочется в сон возвратиться,
    Где роль Короля репетирует ворон...

    Где белая мышь - королева Гертруда
    И все в непрерывной игре изменений,
    И столько еще и соблазна и чуда,
    И столько поклонов и извинений!..

    * * *
    Опасен и убог, скитаюсь по дорогам -
    И все-таки я Бог, и даже больше Бога.

    Господь, Тебе нужны моленья и осанна, -
    Меня укроет куст дорожного бурьяна.

    Я видел под кустом твое благое темя -
    Был камень торжеством, окаменело время.

    Не Бог я - болью строк легла моя дорога.
    И все-таки я Бог и даже больше Бога.

    ХОЛОДА
    Сколько беглых прошло мгновений,
    Как в портняжной я с мамой стоял,
    И она говорила: "Для Вени
    Сшейте шубку..."
    "Как он у вас мал!"

    Ах, еще сохранились игрушки,
    Еще детство в душе моей!..
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    Я в портняжной сижу со старушкой:
    "Сшейте шубку, пожалуйста, ей..."

    * * *
    ... Я так и не пойму, что значит быть известным.
    Известны ль облака? Известна ли гроза?
    Так почему и мне по тем стезям небесным,
    Слезами изойдя, свой путь пройти нельзя?

    Лесного соловья не кличут Евтушенко,
    Не издают рулад в мильонном тираже,
    Но все же соловей рифмует задушевно,
    Чтоб в песне дать остыть взволнованной душе.

    Зачем же мне стихи предать людской огласке?
    "Ах, вот оно о чем!" "Ах, это неспроста!"
    Пусть люди на меня взирают без опаски,
    Я, в сущности, Аким, к тому же простота.

    Я сроду не имел в запасе корки хлеба,
    Мне нудный разговор житейский - не с руки...
    Я из породы тех, кто сеял в землю... небо
    И жил, "шалтай-болтай", как в поле сорняки.

    Впритирку к облакам, живу, не зная толка:
    Дождем ли расшибусь, истаю ль в синеве...
    И долго ль буду жить иль буду жить недолго -
    Об этом не грустит, не помнит соловей.

    А слава... Но нигде - ни в чащах, ни в дубравах,
    Ни в рощах, ни в полях, ни в зарослях болот
    Я, право, не встречал такой пичуги - слава.
    ... Должно быть, этот вид пернатых не поет.

    * * *
    - Ослик Христов, терпеливый до трепета,
    Что ты прядешь беспокойно ушами?
    Где та лужайка и синее небо то,
    Что по Писанью тебе обещали?..

    - Я побреду каменистыми тропами,
    В кровь изотру на уступах колени,
    Только бы, люди, Христа вы не трогали,
    Всадника горестного пожалели...

    Кроток мой всадник - и я увезу его
    В синие горы, в мираж без возврата,
    Чтобы его не настигло безумие,
    Ваша его не настигла расплата.
    *
    - Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,
    Дума твоя - как слеза на реснице,
    Что же тебя на дороге измучило,
    Сон ли тебе окровавленный снится?..
    - Люди, молю: не губите Спасителя,
    На душу грех не берите вселенский,
    Лучше меня, образину, распните вы,
    Ревом потешу я вас деревенским.
    Лучше меня вы оплюйте, замучайте,
    Лучше казните публично осла вы,
    Я посмеюсь над своей невезучестью
    Пастью оскаленной, пастью кровавой...
    *
    - Господи, вот я, ослино-выносливый,
    И терпеливый, и вечно-усталый, -
    Сколько я лет твоим маленьким осликом
    Перемогаюсь, ступая по скалам?..

    Выслушай, Господи, просьбу ослиную:
    Езди на мне до скончания века
    И не побрезгуй покорной скотиною
    В образе праведного человека.

    Сердце мое безгранично доверчиво,
    Вот отчего мне порою так слепо
    Хочется корма нездешнего вечности,
    Хочется хлеба и хочется неба.

    * * *
    По праву старика, а стало быть, по праву
    Беспамятной грозы, идущей на покой,
    Я замахнусь на вас, бредущую ораву,
    Я замахнусь на вас тяжелою клюкой.

    Бредете вы за мной ордою мелконогой,
    А я уже давно шагнул за тот предел,
    Где, лапти развязав, сидят и дремлют боги,
    И каждый тучный бог при грозной бороде.

    Сидят, как мужики, а может, как цыгане,
    Закинув в синеву задумчивые лбы,
    Путей своих земных не ведая заране,
    Угрюмо матерясь посланцами судьбы.

    На небе облака, как кряжистые срубы,
    Заходит в березняк неслышный ветер мглы,
    А боги и во сне, как кони, белозубы,
    И так гудит их кровь, что клонятся стволы.

    ДУРДОМ

    ...Тогда мне рваный выдали халат
    И записали имя Айзенштадта.
    Я сразу стал похож на арестанта.
    А впрочем я и был им - арестант.

    Окно в решетке, двери на ключе,
    Убогость койки и убогий разум...
    Свирепость отчужденная врачей,
    Свирепость санитарок яроглазых.

    Расталкивая шваброй и ведром
    Понурых, словно обреченных казни,
    Они на нас обрушивали гром
    Своей исконной бабьей неприязни.

    Обед с нехваткой места за столом...
    Но удавалось сбоку примоститься,
    А кто и стоя - этаким столбом -
    Ладони обжигал горячей миской.

    И каждый был и лишний и ничей...
    Мы были сыты - с голоду не пухли:
    С капустой обмороженною щи
    Казались блюдом королевской кухни.

    "Налопались?.. Теперь айда во двор..."
    Я пёр, как все, зачем-то шагом скорым...
    - О, Боже, как ужасен твой простор,
    Темничным огороженный забором!..
    * * *
    Когда я вслушиваюсь в вечность,
    Я понимаю, что я плут
    И, как сверчок в углу запечном,
    В своем бесчинствую углу.

    Но что мне музыка вселенной,
    Ее смятение и жуть?..
    Я в глухоте самозабвенной
    Одну лишь ноту вывожу...

    * * *
    Я не хочу, чтобы меня сожгли.
    Не превратится кровь земная в дым.
    Не превратится в пепел плоть земли.
    Уйду на небо облаком седым.

    Уйду на небо, стар и седовлас...
    Войду в его базарные ряды.
    - Почем, - спрошу, - у Бога нынче квас,
    У Господа спрошу: - Теперь куды?..

    Хочу, чтобы на небе был большак
    И чтобы по простору большака
    Брела моя сермяжная душа
    Блаженного седого дурака.

    И если только хлеба каравай
    Окажется в худой моей суме,
    "Да, Господи, - скажу я, - это рай,
    И рай такой, какой был на земле..."

    БЛАЖЕННЫЙ

    Все равно меня Бог в этом мире бездомном отыщет,
    Даже если забьют мне в могилу осиновый кол...
    Не увидите вы, как Спаситель бредет по кладбищу,
    Не увидите, как обнимает могильный он холм.

    - О Господь, ты пришел слишком поздно, а кажется - рано,
    Как я ждал тебя, как истомился в дороге земной...
    Понемногу землей заживилась смертельная рана,
    Понемногу и сам становлюсь я могильной землей.

    Ничего не сберег я, Господь, этой горькою ночью,
    Все досталось моей непутевой подруге - беде...
    Но в лохмотьях души я сберег тебе сердца комочек,
    Золотишко мое, то, что я утаил от людей.

    ...Били в душу мою так, что даже на вздох не осталось,
    У живых на виду я стоял, и постыл, и разут...
    Ну а все-таки я утаил для тебя эту малость,
    Золотишко мое, неразменную эту слезу.

    ...Ах, Господь, ах, дружок, ты, как я, неприкаянный нищий,
    Даже обликом схож и давно уж по-нищему мертв...
    Вот и будет вдвоем веселей нам, дружкам, на кладбище,
    Там, где крест от слезы - от твоей, от моей ли - намок.

    Вот и будет вдвоем веселее поэту и Богу...
    Что за чудо - поэт, что за чудо - замызганный Бог...
    На кладбище в ночи обнимаются двое убогих,
    Не поймешь по приметам, а кто же тут больше убог.

    * * *
    Слепой отец сидит во мраке -
    И видит только этот мрак...
    Его во тьме грызут собаки,
    Он слышит челюсти собак.

    Еще он слышит, как постыло,
    Как запоздалая напасть,
    Скрипят небесные стропила -
    Вселенский дом грозит упасть...

    * * *
    Моление о кошках и собаках,
    О маленьких изгоях бытия,
    Живущих на помойках и в оврагах
    И вечно неприкаянных, как я.

    Моление об их голодных вздохах...
    О, сколько слез я пролил на веку,
    А звери молча сетуют на Бога,
    Они не плачут, а глядят в тоску.

    Они глядят так долго, долго, долго,
    Что перед ними, как бы наяву,
    Рябит слеза огромная, как Волга,
    Слеза Зверей... И в ней они плывут.

    Они плывут и обоняют запах
    Недоброй тины. Круче водоверть -
    И столько боли в этих чутких лапах,
    Что хочется потрогать ими смерть.

    Потрогать так, как трогают колени,
    А может и лизнуть ее тайком
    В каком-то безнадежном исступленье
    Горячим и шершавым языком...

    Слеза зверей, огромная, как Волга,
    Утопит смерть. Она утопит рок.
    И вот уже ни смерти и ни Бога.
    Господь - собака и кошачий Бог.

    Кошачий Бог, играющий в величье
    И трогающий лапкою судьбу -
    Клубочек золотого безразличья
    С запутавшейся ниткою в гробу.

    И Бог собачий на помойной яме.
    Он так убог. Он лыс и колченог.
    Но мир прощен страданьем зверя. Amen!
    ...Все на помойной яме прощено.
    1963

    * * *
    Я всего лишь душа, а душе быть положено нищей
    И оглядываться, не бредет ли за нею костлявая тень,
    И положено ей ночевать на забытом кладбище,
    Паутинкою тонкою где-то висеть на кресте...

    Я всего лишь душа, а душа это только свобода,
    Та свобода, которая бродит с дорожной клюкой и сумой
    И грозит небесам императорским жезлом юрода -
    Почему оно, небо, как пес, увязалось за мной?..

    * * *
    Заплачьте и вы над моими стихами,
    Я сам, сочиняя их, плакал
    На тощей груди моей мамы.

    Я сам, сочиняя их, плакал, как заяц
    С отрубленной лапой; я плакал,
    Как лев со слепыми глазами.

    - А видели вы, как рыдает безгласно
    Сухая былинка на пыльной дороге, -
    Безгласно рыдает?..

    Поверьте, что мне не хотелось бы плакать,
    Но я подобрал их, глаза свои, в луже
    В осеннюю слякоть...
    - Мне хочется плакать.

    * * *
    Разыщите меня, как иголку пропавшую в сене,
    Разыщите меня - колосок на осенней стерне, -
    Разыщите меня - и я вам обещаю спасенье:
    Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!..

    Разыщите меня потому, что я вещее слово,
    Потому, что я вечности рвущаяся строка,
    И еще потому, что стезя меня мучит Христова,
    Разыщите меня - нищеброда, слепца, старика...

    Я не так уж и слеп, чтобы вас не увидеть, когда вы
    Забредете в шалаш, где прикрыта дерюгою боль
    И где спрячу от вас я сияние раны кровавой, -
    Я боюсь - я боюсь, что в руках ваших ласковых - соль...

    * * *
    - Но разве мертвый страшен мертвецу? -
    Так и кощунственно и многократно
    Я повторял умершему отцу. -
    И кто же убедит меня в обратном?..

    И кто же убедит меня, что я -
    И потому лишь, что живу на свете, -
    Остался в круге косном бытия,
    Когда меня из круга вырвал ветер...

    Когда распался я на сто костей
    И стал вращаться в сумасшедшей сфере,
    И звезды, одичав на высоте,
    Мой голый перебрасывают череп...

    * * *
    В эту землю хотел бы сойти я живым,
    Я бы плыл под землей, как плывут океаном,
    Созерцая глубокие корни травы
    И дыша чем-то диким, и вольным, и пьяным.

    Я бы плыл под землею в неведомой мгле,
    Узнавал мертвецов неподвижные лица,
    Тех, кто были живыми со мной на земле,
    С кем тревогой своей я спешил поделиться.

    Я бы плыл под землею, тревожно дыша,
    Уходил в ее недра и тайные глуби,
    Ибо только земное приемлет душа,
    Ибо только земное душа моя любит.

    * * *
    Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком
    Жил бы я век и слезами кропил свою норку
    И разрывал на груди от восторга свою рубашонку,
    И осторожно жевал прошлогоднюю корку.

    Боже, как хочется жить даже жалкой букашкой!
    Может, забытое солнце букашкой зовется?
    Нет у букашки рубашки, душа нараспашку,
    Солнце горит и букашка садится на солнце.

    Боже, роди не букашкой - роди меня мошкой!
    Как бы мне мошкою вольно в просторе леталось!
    Дай погулять мне по свету еще хоть немножко,
    Дай погулять мне по свету хоть самую малость.

    Боже, когда уж не мошкою, - блошкою, тлёю
    Божьего мира хочу я чуть слышно касаться,
    Чтоб никогда не расстаться с родимой землею,
    С домом зеленым моим никогда не расстаться...

    * * *
    Нас вывозят в гробах, в колыбелях, на брачных постелях,
    Нас не слышат и нашим не внемлют укорам - увы...
    Превращаемся мы в бесконечную думу растений,
    Превращаемся мы в изумрудное поле травы.

    Нас вывозят - и те, кто вывозят, становятся сами
    Персонажами света и тени, игрой небылиц,
    Отдаленных потоков простуженными голосами,
    Голосами зверей, голосами встревоженных птиц.
    *
    Непонятно, зачем столько в каждом обличье обличий -
    Ну хотя бы я сам, убиенный толпою стократ, -
    Почему у меня голосок обозначился птичий,
    Я нежданному чуду и рад и, пожалуй, не рад.

    И какая я птица - орел или птичка-колибри,
    И зачем меня в бездну швыряет вселенская высь?..
    Ах, случайная птичка, едва мы с тобой не погибли, -
    Мы едва не погибли, но все же однажды спаслись.

    * * *
    Этот странный любовный недуг,
    Когда женщина, вовсе чужая,
    Самой близкою кажется вдруг -
    И лицо полыхает от жара...

    Как же мог я ее упустить,
    Как я мог прозевать это чудо?..
    Но ведь вся она - миг во плоти
    И бог весть появилась откуда...

    Я не видел таких никогда,
    Словно мне на ладони упала
    Замечтавшаяся звезда,
    Неземного осколок металла...

    Но она не бездушный металл,
    А телесная жгучая тайна...
    Я ее полстолетья искал,
    А другой ее любит случайно.

    * * *
    Я стою, приготовившись к смерти,
    Слышу гул нестерпимый вдали...
    Так береза, схватившись за ветер,
    Отрывает себя от земли.

    * * *
    Я живу в нищете, как живут скоморохи и боги,
    Я посмешищем стал и недоброю притчей для всех,
    И кружусь колесом по моей бесконечной дороге,
    И лишь стужа скрипит в спотыкающемся колесе.

    Через пустоши дней. По каким-то неведомым вехам.
    По проезжей прямой. По какой-то забытой косой.
    Было время, когда называл я себя человеком.
    Это время прошло, и теперь я зовусь колесом.

    Сколько комьев тоски, сколько грязи налипло на обод!
    Поворот колеса, словно сердца тяжелый удар.
    Словно вехи судьбы, эти пустоши, рвы и сугробы.
    Эти вехи и рвы провожают меня в никуда.

    Все, что было судьбою, уходит в следы от убоя.
    Все, что было судьбою, скрипучим скрипит колесом.
    Через вехи и рвы. Из беды - на рожон - за бедою.
    Все уходит, как сон. И опять наплывает, как сон.

    На исходе пути поджидает пути мои пропасть.
    Поворот колеса. И уже невесомая смерть.
    Разлетается в щепы моя бесконечная повесть.
    Завершается срок. Завершает свой срок круговерть.

    ВОЗВРАЩЕНИЕ К ДУШЕ

    Где б ни был ты, в толпе или в глуши,
    Погряз ли в дрязгах грешного расчета,
    Тебя пронзит звериный крик души,
    Стучащей, словно нищенка, в ворота.

    Ты жил, уйти от вечности спеша,
    Греша в своей беспамятной дороге...
    И вот она - стоит твоя душа
    У смерти на затоптанном пороге.

    * * *
    А те слова, что мне шептала кошка, -
    Они дороже были, чем молва,
    И я сложил в заветное лукошко
    Пушистые и теплые слова.

    Но это были вовсе не котята
    И не утята; в каждом из словес
    Топорщился чертенок виновато,
    Зеленоглазый и когтистый бес.

    ...Они за мною шествовали робко -
    Попутчики дороги без конца -
    Собаки, бяки, божии коровки,
    А сзади череп догонял отца.

    На ножке тоненькой, как одуванчик,
    Он догонял умершую судьбу,
    И я подумал, что отец мой мальчик,
    Свернувшийся калачиком в гробу.

    Он спит на ворохе сухого сена,
    И Бог, войдя в мальчишеский азарт,
    Вращает карусель цветной вселенной
    В его остановившихся глазах.

    ГОГОЛЬ
    Дм.Мережковскому

    Что за страшная ночь: мертвяки да рогатые черти...
    Зашвырнут на рога да и в ад прямиком понесут...
    Ох, и прав был монах - приучить себя надобно к смерти...
    Переполнила скверна земная скудельный сосуд...

    Третьи сутки во рту ни зерна, ни росинки; однако
    Был великий соблазн, аж колючий по телу озноб...
    Предлагал чернослив сатана, искуситель, собака!..
    Да еще уверял, что знакомый приходский де поп!..

    Я попа-то приходского помню, каков он мужчина,
    Убелен сединою, неспешен, хотя и нестар...
    А у этого - вон: загорелась от гнева личина,
    Изо рта повалил в потолок желтопламенный пар.

    А потом обернулся в лохматого пса и залаял!
    Я стоял на коленях, крестился резвей и резвей:
    - Упаси мя, Господь, от соблазна, раба Николая!..
    - Сбереги мою душу, отец мой духовный, Матвей!..

    ... А когда прохрипели часы окаянные полночь,
    Накренился вдруг пол и поплыл на манер корабля,
    Завопила вокруг ненасытная адская сволочь,
    Стало небо пылать, зашаталась твердыня-земля.

    Я стоял, как философ Хома: ни живой и ни мертвый...
    Ну как веки поднимет и взором пронзит меня Вий?..
    А потом поглядел в потолок: чьи-то руки простерты,
    Чьи-то длани сошли, оградили в господней любви...

    Третьи сутки пощусь... Третьи сутки во рту ни росинки...
    Почему мне под утро пригрезилась старая мать?..
    Помолись обо мне, не жалей материнской слезинки...
    Сочинял твой сынок, сочинял, да и спятил с ума...

    * * *
    Как старость одинока и надменна!
    Покамест не исполнен приговор,
    Она ведет тяжбe со всей вселенной -
    И медленно проигрывает спор.

    Проигрывает сыгранные песни,
    Проигрывает нищие гроши,
    И тем кончина грубая телесней,
    Чем трепетней мерцание души.

    * * *
    И первый снег его коснулся,
    И боль была совсем легка, -
    Не закричал он, не проснулся,
    Как будто спит он на века,
    Как будто, маленький и бренный,
    Отрекся он от суеты -
    И стал вместилищем вселенной,
    Ее безмерной глухоты...

    * * *
    Я прочту на лице своем мертвом
    Одичалых словес письмена,
    Как на мраморе полустертом,
    Что разрушили времена.

    На лице моем, желтом от горя,
    Все скрижали земных перемен -
    Здесь разрушена древняя Троя,
    Здесь разграблен и пал Карфаген...

    * * *
    Матушка вострит большой топор,
    Говорит: «Грехов твоих не счесть...
    Это ты и есть - всемирный вор,
    Тать великий - это ты и есть».

    - Матушка моя, — ей говорю, -
    Не казни разбойного сынка...
    Дай мне помолиться на зарю,
    Дай мне помолиться на закат.

    Это я и есть - небесный бес,
    Это я и есть - предвечный срам...
    Древнего изгнанника небес,
    Звали меня некогда - Адам.

    Матушка, шальная моя кровь
    Красным безголовым петухом
    Буйно зацветает вновь и вновь,
    Вспыхивает яростно грехом...

    Не губи же голову мою,
    Не смущай, родимая, молвы...
    ...Я стою у смерти на краю, -
    И не жалко буйной головы...

    * * *
    Вечный мальчик седеет душой —
    И бредет сквозь страданье и сон...
    — Я из мира еще не ушел, —
    Говорит мне страдальчески он. —

    Я еще притаился во мгле,
    Где собачьи мерцают глаза,
    И мне столько же, мальчику, лет,
    Сколько было полвека назад.

    Я еще побираюсь, кляня
    Тех, кто сытые ест калачи...
    Подзаборный котенок меня
    Окликает в голодной ночи.

    Я еще не забыл про отца,
    Не расстался с сокрытой слезой...
    По замирной стезе мертвеца
    Он ведет меня в ад за собой.

    - Впрочем, - он говорит, - выбирай,
    И по смерти не равны харчи...
    Если хочешь, ступай себе в рай
    И господние жри калачи...

    * * *
    Когда моя тоска раскроет синий веер
    И сонмы дальних звезд его украсят вдруг -
    Одним своим лицом я повернусь на север,
    Другим своим лицом я повернусь на юг.

    Одним своим лицом - одним из тысяч многих
    Звездообразных лиц - я повернусь туда,
    Где все еще бредет-блуждает по дороге
    И ждет меня в пути попутная звезда.

    И я увижу лик неведомого Бога
    Сквозь сотни тысяч лиц - своих или чужих…
    - так вот куда вела бредовая дорога,
    Так вот куда я брел над пропастью во ржи!..
    * * *
    Господь, между нами стоит кто-то третий...
    Возьми меня в небо, отправь меня в ад
    Господь, между нами стоит кто-то третий...
    Возьми меня в небо, отправь меня в ад,
    Но только избавь меня, Боже, от смерти, -
    О, как нестерпим ее рыщущий взгляд!...

    - Уйти бы ей, смерти, в пустыню однажды,
    Какой-то унылый предел отыскать, -
    И там утолять свою вечную жажду
    Струею расплавленного песка...

    * * *
    А я давно живу в том бесноватом граде,
    Где даже у детей в руках тяжелый камень,
    Где нищие слепцы не бродят Христа ради,
    А ангелов-скопцов дубасят кулаками.

    В том городе живут лихие горожане,
    Чьи деды и отцы работали на бойнях,
    Они поют псалмы и крестятся ножами
    И целят в лебедей из пушек дальнобойных.

    И женщины живут в том городе беспечно,
    Они творят убой, они всегда при деле,
    Они в свои дома приводят первых встречных
    И душат на своих предательских постелях…

    * * *
    Как будто на меня упала тень орла -
    Я вдруг затрепетал, пронизан синевой,
    И из ключиц моих прорезались крыла,
    И стали гнев и клюв моею головой.

    И стал орлом и сам - уже я воспарил
    На стогны высоты, где замирает дух, -
    А я ведь был согбен и трепетно бескрыл,
    Пугались высоты и зрение, и слух.

    Но что меня влекло в небесные края,
    Зачем нарушил я закон земной игры?
    Я вырвался рывком из круга бытия,
    Иного бытия предчувствуя миры.

    Я знал, что где-то там, где широка лазурь,
    Горят мои слова, горит моя слеза,
    И все, что на земле свершается внизу,
    Уже не мой удел и не моя стезя.

    * * *
    Моление о нищих и убогих,
    О язвах и соблазнах напоказ.
    - Я был шутом у Господа у Бога,
    Я был шутом, пустившим душу в пляс.

    На пиршестве каких-то диких празднеств,
    Одетая то в пурпур, то в рядно,
    Душа моя плясала в красной язве,
    Как в чаше закипевшее вино.

    И капля крови сей венчала жребий,
    И щеки подрумянивал палач.
    Она незримо растворялась в небе,
    Как растворяет душу детский плач.

    …Моление о старческой и тощей,
    О нищей обескровленной руке.
    На ней вселенной одичавший почерк,
    Как птица полумертвая в силке.

    Моление о сей бездомной длани,
    Подъятою над былью, как пароль,
    Омытой болью многих подаяний
    И обагренной сказкою, как боль.

    Моление без устали, без грусти
    О святой и распятой высоте…
    - Моленье не о сладком Иисусе -
    Сладчайшем Иисусовом гвозде.

    * * *
    Прибежище мое - Дом обреченно-робких,
    Где я среди других убогих проживал,
    Где прятал под матрац украденные корки
    И ночью, в тишине - так долго их жевал.
    ...Вот эта корка — Бог, ее жуют особо,
    Я пересохший рот наполню не слюной,
    А вздохом всей души, восторженной до гроба,
    Чтобы размякший хлеб и Богом был, и мной.
    Чтобы я проглотил Христово Обещанье, —
    И вдруг увидел даль и нищую суму,
    И Дом перешагнул с котомкой за плечами,
    И вышел на простор Служения Ему...

    * * *
    Опять я нарушил какую-то заповедь Божью,
    Иначе бы я не молился вечерней звезде,
    Иначе бы мне не пришлось с неприкаянной дрожью
    Бродить по безлюдью, скитаться неведомо где.
    Опять я в душе не услышал Господнее слово,
    Господнее слово меня обошло стороной,
    И я в глухоту и в безмолвие слепо закован,
    Всевышняя милость сегодня побрезгала мной.
    Господь, Твое имя наполнило воздухом детство
    И крест Твой вселенский — моих утоление плеч,
    И мне никуда от Твоих откровений не деться,
    И даже в молчаньи слышна Твоя вещая речь.

  2. #82
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию Куда улетели журавли? Предательство, возведённое в героизм.

    Куда улетели журавли? Предательство, возведённое в героизм. (О новом прочтении фильма Михаила Калатозова «Летят журавли»).
    Автор: член союза журналистов России Наталья Морсова

    Текст статьи во вложении.
    Изображения Изображения

  3. #83
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию ЛАНДЫШ – МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО ВЕСНЫ

    ЛАНДЫШ – МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО ВЕСНЫ
    Автор: Наталья Морсова


    И опять весна плачет звонкой капелью. А весенний лес тому только рад – в лесу праздник – звон и веселье, царство солнца и лазури. Дружно лопаются почки. Струится запах новорождённых трав и первоцветов. Яркое солнце сыплет светом на влажную землю. Соловей блещет звонкой песней, лес бушует птичьим разноголосьем. Росистый луг роняет капли жемчуга на землю. Гулко роятся пчёлы над пахучими цветами, дружный отряд пёстрых бабочек кружит над морем разнотравья.
    В это время на волю выбираются первоцветы - невидимки, они первыми украсят леса, поляны и пригорки. Первоцветы – большие труженики: за один месяц им надо успеть прорасти, зацвести, накопить питательных веществ и оставить после себя потомство. А потом уйти в зиму. Осенью лесной опад бронзовой листвы укроет корешки и надёжно защитит от холодов. И до следующей весны невидимки будут прятаться в земле в виде семян, луковиц, корневищ или клубней.

    Название: Ландыш.jpg
Просмотров: 1201

Размер: 17.3 Кб

    Ну, какая весна без ландыша? Весна приходит в обрамлении изящного «белоснежного маленького чуда». Ландыш - удивительно скромный и милый цветок. Кувшинчик с крошечными лепесточками застенчиво скрывает свою красоту под сенью лиственных лесов. Ландыш, бесконечно воспеваемый поэтами, художниками и музыкантами, овеян множеством преданий и легенд.
    Некоторые племена индейцев считают ландыш священным растением. Славяне в стародавние времена в честь праздника восходящего солнца украшали живописными цветками свои жилища. Люди верили, что ландыши произрастали там, где сказочные герои побеждали грозных драконов. А римляне, к примеру, считали крошечную лилию капельками пота с лица бегущей богини – охотницы Дианы, древние греки – с лица Артемиды, преследующей крупного оленя. В старинной русской былине «Садко» говорится, что ландыш произошёл от сердечных мук опечаленной царевны Волховы, которая выходила на берег Ильмень - озера и роняла горючие слёзы по возлюбленному Садко. Волшебным образом слёзы прорастали и превращались в дивные белые цветы, ставшие символом чистоты, любви и грусти. И будто бы юноша по имени Ландыш рыдал от тоски кровавыми слезами, когда его возлюбленная Веска решила отправиться в дальние края, – его слеза превратилась в красную ягоду. А, может быть, Ландыш так горько оплакивал уходящую весну, что раненное горем сердце окрашивало кровью его слёзы – ягоды. А может, цветок вырос из капель крови святого Леонарда, сражающегося со страшным драконом? В христианских сказаниях ландыши возникли из слез Богоматери, когда она оплакивала распятого Сына. Поразительна легенда древних кельтов, возникшая задолго до христианства, она утверждает, что ландыши - это сокровища эльфов, которые они растеряли. А получилось так: однажды молодые охотники, устроив засаду на диких зверей в лесной чаще, увидели эльфа, летевшего с тяжелой ношей в руках, и выследили его. Оказалось, что эльф нёс жемчужину на гору перлов, высившуюся под старым раскидистым деревом. Не устояв перед искушением, один из охотников отнял перламутровый шарик у беззащитного эльфа. Но едва успел прикоснуться к нему, как сокровище упало и рассыпалось на мелкие кусочки. Люди кинулись собирать жемчужины. На шум прилетел эльфийский король и обратил весь жемчуг в душистые белые цветы. И с тех пор эльфы мстят алчным людям за потерю своего клада. А ландыши они любят настолько, что еженощно натирают их салфетками, сотканными из лунного света. Какая трогательная история!
    Как объяснить русское имя цветка? В народе его называют прострел, язычник, заячьи ушки. Одни считают, что листья, похожие на ушки лани, дали название ландышу. Другие ищут сходство с заячьими ушками. Где-то его называют молодильником и даже – виновником, имея ввиду молодое вино. А может быть, на название повлияло старое русское слово длань – ладонь? Или слово «гладыш»? Ведь листочки и в самом деле шелковистые и гладкие.
    Изысканный запах ландыша любят не только люди: животные не могут спокойно пройти мимо душистых цветов. Даже кумушка – лиса не прочь забраться в душистые заросли нежных цветов и насладиться тонким
    ароматом. При всей своей красоте, ландыш ядовит, даже вода в вазе не пригодна для употребления человеком.

    Карл Линней, римский естествоиспытатель, не устоял перед обаянием незамысловатого, но очень привлекательного растения и дал ему поэтичное название «Convallaria majalis», на века прославив цветок, как «лилия долин, которая цветёт в мае». Ландыш хорошо себя чувствует в тенистых лесах с мягким моховым покровом, по берегам рек и озёр, на старых вырубках и пойменных лугах.
    В конце лета цветки уступают место оранжево-красным ягодам. Плоды несъедобны и ядовиты. «Белоснежное маленькое чудо», при всей своей нежности, не боится лёгких заморозков. Как и все первоцветы, ландыш приучен к резким переменам весенней погоды. Садоводы, очарованные изысканной красотой, высаживают его в своих садах, на клумбах и больше месяца наслаждаются изысканной красотой и тонким ароматом. Среди них ландыши с крупными розовыми, белоснежными, махровыми соцветиями, с полосками и жёлто-белыми лепестками.
    Люди издавна приглядываются к изящному цветку и, о чудо, прогулка среди ароматных ландышей успокаивает человека, облегчает сердечные боли, снимает невроз и бессонницу. Настои и отвары из цветков и корней растения благотворно действуют на работу сердца. Дело в том, что в ландыше майском содержится алкалоид маялин, эфирные масла, лимонная и яблочная кислоты. Всё это способствует оздоровлению. Но растение ядовито, ядовит и настой цветков. Поэтому доктора осторожно подбирают дозировку сердечных капель.

    Кружевными снежинками и резными бубенчиками первые цветы придают ещё неодетому лесу утончённое, поэтическое настроение. Но вот беда - необыкновенная притягательность прелестного ландыша сыграла с
    ним злую шутку – цветок угодил в Красную книгу и теперь охраняется от всяких на него посягательств.
    Давайте и мы любоваться изысканными цветами в весеннем лесу или выращивать в своём саду. Сорванный первоцвет быстро гибнет, – не хочет он жить в банке с водой, ему подавай гармонию природы.
    Изображения Изображения
    Последний раз редактировалось Cliver F; 15.05.2019 в 01:40.

  4. #84
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию ЛАСТОЧКА ВЕСНОЮ…

    ЛАСТОЧКА ВЕСНОЮ…
    Автор Наталья Морсова Фото автора
    Травка зеленеет,
    Солнышко блестит;
    Ласточка с весною
    В сени к нам летит.
    С нею солнце краше
    И весна милей...
    Прощебечь с дороги
    Нам привет скорей!
    Дам тебе я зерен;
    А ты песню спой,
    Что из стран далеких
    Принесла с собой. Алексей Плещеев 1858 г.




    Почему ласточка весною в сени к нам летит? Почему так безоглядно доверяет человеку, не боится селиться под крышами жилых домов, хлевов, сараев, бань? Порой, до гнезда рукой подать.
    Весна пришла капризная: слякотная, плаксивая, то снег, то дождь, то снова небо голубое. Солнце, не жалея света и жара, старательно размывает обильные снежные надувы и ледяные оковы озёр. Казалось, мокроте не будет конца. Всё кругом хлюпает, булькает и парит. Размылся санный след, и потекли овраги. В лесу земля, изъеденная чёрными проталинами, пахнет прелым листом и жухлой травой прошлогоднего лета. Долго не распускается длиннокосая берёза, обильно струясь живительным соком. Значит, весна будет затяжная, а лето короткое и дождливое.

    Название: Латочка.jpg
Просмотров: 1110

Размер: 48.4 Кб

    Вдруг по небу заметалась стая говорливых ласточек. И люди обрадовались: «Посмотрите, ласточки прилетели! Теперь уж точно наступит долгожданное лето». И правда, природа поворотила на лето. Громко лопаются пахучие почки берёзы и тополя. Воздух наполняется живительной свежестью зелёной поросли. А в саду белым – бело: черёмуха вся в подвенечном платье. Сирень пылает фиолетовым огнём. Набухли почки яблони и вишни, готовые к цветению. Мелодии любви выводят соловьи, заливаются, щелкают, по ночной тишине ударяют звонкой трелью. В лесных низинах, пьяня и дурманя тонким ароматом, зацветают ландыши фарфоровыми колокольчиками. А на воде – то, праздник! Бурно плещутся рыбы: начался нерест. Пескари маскируют будущее потомство в песке и иле. С шумными прыжками над водой, блестя бронзовыми боками, хороводят лещи, откладывая на дно икринки. Подошла на нерест плотва и краснопёрка. Из прибрежных глубин к солнцу тянутся травы: разворачиваются круглые листья кувшинок, выстреливают стебли рдеста и стрелолиста, зелёными иглами пробивается камыш. Над водой роем толкутся комары, мошкара, лягушки в тихой загубинке распевают брачные песни, играют шумные свадьбы. В полях громко трещат кузнечики, предвещают сухую погоду. Тише, не шумите, птицы сидят на гнёздах! А весна торжествует, бурлит, клокочет, - рождает новую жизнь.
    Сейчас у ласточек горячая пора: надо найти пару, построить гнездо, вывести птенцов и до холодов подготовить их к самостоятельной жизни. Люди давно приметили: с прилётом ласточек начинаются первые громы, после которых приходит настоящее лето. Если птицы летают высоко, то погода будет солнечная и тёплая, а если низко – быть ветру и дождю. Почему? - В сухую и ясную погоду стрекозы, подёнки, ручейники, жуки, бабочки, мухи, комары летают легко и высоко. А перед грозой, когда воздух насыщается влагой, намокшие насекомые льнут к воде, к земле, и птицы спускаются за кормом ближе к водоемам. Ласточка относится к семейству воробьиных, но отличается от сородичей короткими и слабыми лапками, поэтому на земле её никогда не увидишь. Но зато, какая прекрасная она летунья: лёгкая, подвижная! Почти вся жизнь проходит в воздухе. Хвост в виде вилочки и длинные, изогнутые крылья позволяют летать быстро и виртуозно маневрировать в воздухе. Даже воду пьёт на лету, зачерпывая клювом.

    «Ласточка с весною в сени к нам летит», - образно говорит русский поэт. Трогательные стихи вдохновили русских композиторов П.И. Чайковского, М.М. Ипполитова – Иванова, Р.М. Глиэра, В.И. Ребикова написать лирические романсы. И всё же, почему ласточка летит к нам в сени? Почему так безоглядно доверяет человеку, даёт разглядеть себя? Не боится селиться под крышами жилых домов, сараев, хлевов, бань? Порой, до гнезда рукой подать. Потому, что человек никогда не возьмёт грех на душу и не обидит изящную птицу в длиннополом иссиня - чёрном фраке с белой манишкой. Одна только ласточка из всех птиц попросила у людей покровительства и получила его. Ей рады в каждом доме. По старинному поверью считается, - если в твоём доме свила гнездо ласточка – быть достатку и порядку, обновлению жизни. «Ласточка день начинает», – гласит народная мудрость. С этой птицей люди связывают все свои самые лучшие мечты и побуждения. Соколы, коршуны, орлы, ястребы - эти охотники любят приволье, им нужны лесные просторы и широкие луга. Получается, что ласточки доверят людям нести важную миссию хранителя покоя и безопасности пернатого семейства.

    Возле моего недостроенного дома уверенный в себе пернатый жених нежными посвистами настойчиво зазывает на свидание подругу, приглашает весёлую щебетунью вместе посидеть на электрических проводах. Изящная ласточка скромно садится рядышком. Ей очень хочется произвести хорошее впечатление на кавалера. Она усердно прихорашивается, чистит пёрышки и крутит во все стороны нарядной головкой в чёрной шапочке. Кавалер рассмотрел красоту её распрекрасную и остался очень доволен: от радости он заметался, весело засвистел, взмыл высоко в небо и позвал прелестницу за собой. Птицы дружно кувыркались, догоняли друг друга, стремительно кружились в пируэтах и виражах, хватая на лету комаров и мотыльков. К возвращению обратно всё было решено – свадьбе быть. И мы назвали эту пару Орфей и Эвридика в честь античного сладкоголосого Орфея, игравшего своей возлюбленной на семиструнной кифаре. Орфей так страстно пел, что очарованные деревья сходили со своих мест, камни придвигались ближе, звери выходили из нор, птицы покидали свои гнёзда. И все слушали, затаив дыхание. Так и наш жених, играл на струнах своего звонкого голоса и вдохновенно пел. Леса и озёра, поляны и рощи далеко – далёко эхом разносили гимн торжествующей любви. И люди останавливались, разгибали натруженные спины, всматриваясь в ликующее небо, улыбались и радовались чужому счастью. Великая сила любви согревала сердца человеческие. Изящная невеста благосклонно принимала ухаживания и отвечала взаимностью. Короткими ночами влюблённые сидели рядышком и тихо ворковали, рассказывая о своих чувствах. Целую неделю юный жених страстно ухаживал, обещая радостное будущее, они резвились, много пели и подолгу летали.

    Но однажды ласточка загрустила. Не дождалась она счастливой семейной жизни, - пора бы заводить потомство, а гнезда всё нет. И тогда неопытный ухажёр догадался, что его сватовство слишком затянулось, и стал искать надёжное место для домашнего очага. И выбрал недостроенную веранду дома. Там оставалось лишь застеклить окно. Кавалер смело залетал в проём окна, присматривая подходящий угол. Такого близкого соседства вольной птицы и человека, пожалуй, ещё не бывало. Эвридика же всякий раз смущалась, её беспокоило, что люди целый день снуют туда – сюда и громко стучат молотками, надо бы подыскать квартирку в другом месте. Однако упрямый жених всякий раз убеждал подругу, что лучшего места для будущих птенцов просто не найти и продолжал увлекать её в дом, уже занятый людьми. Доверчивая невеста вновь и вновь терпеливо следовала за суженым. Всякий раз в ужасе она прижималась к стене, и вить гнездо не хотела. Так прошла ещё неделя. Ласточка была в отчаянии, ведь все её подруги уже давно не поют любовных песен, они живут в гнёздах и ждут потомство, а она всё ещё сидит на проводах.
    Возможно, сладкоголосое пение продолжалось бы довольно долго, если бы однажды рыжий кот не оборвал струны волшебного голоса. А дело было так. Хорошо упитанный кот Барсик давно заприметил незваных гостей у себя в доме. Его волновало аппетитное соседство, но он никак не мог подкараулить пернатых солистов. Как – то раз с утра пораньше Барсик вышёл на прогулку. Он поймал двух мышек – землероек, помутузил их и бросил в траве, поскольку сытно позавтракал своим излюбленным кормом. Потом хитрый плут, большой любитель птичек, как и всё семейство кошачьих, осторожно прокрался на веранду через приоткрытую дверь, залёг в углу в ворохах рабочей одежды и притаился, ожидая, когда в окно влетит вкусный обед. Наконец парочка новобрачных, убедившись, что им ничто не угрожает, влетела в окно. Только теперь птицы заметили опасность. Но было уже поздно: пути к отступлению отрезаны. Кот занял удобную позицию в проёме окна и приготовился к нападению. Орфей первым метнулся в спасительную щель, подавая пример подруге, но меткий удар цепкой кошачьей лапы сразил его наповал. Перепуганная Эвридика выпорхнула на свободу и уселась на своё привычное место. Сердечко её трепетало, она долго не могла прийти в себя. Её раненый супруг беспомощно лежал распластанный на полу. Рыжий хищник здорово потрепал свою жертву, перетаскивая с места на место. Довольный своей ловкостью, вояка не без гордости уселся в позе победителя и стал ждать похвалы. Но вместо одобрения Барсик услышал возмущённые возгласы своих хозяев. «Пока люди не отняли праведным трудом добытую птичку, её срочно надо перепрятать», – подумал кот. И только собрался улизнуть с добычей, как случилось непредвиденное: вкусный трофей вдруг вспорхнул и ринулся на волю. Охотник одним махом выпрыгнул в окно и хотел, было, полететь следом, но… свалился в траву. А пернатый супруг заметался, попытался сесть возле подруги, но силёнок не хватило. Он покружил в воздухе над своей возлюбленной, тихо спел прощальную песню, взмыл в небо и рухнул замертво на землю. Люди бросились искать птицу, но было уже поздно…

    Опечаленная ласточка долго сидела в безмолвном одиночестве. Она очень устала и едва держалась на слабых лапках. Ей не хотелось ни петь, ни летать, она тосковала и терпеливо ожидала суженого. Время шло, а он всё не возвращался. Только теперь она поняла, что осталась совсем одна. И вдруг однажды, когда ей казалось, что все мечты рухнули, рядышком уселся стройный кавалер в чёрно - белом наряде. Ласточка воспряла духом. Может быть, ещё не всё потеряно? И ей снова захотелось нравиться. Она радостно защебетала и стала прихорашиваться, всем своим видом показывая, что одинока и готова всё начать сначала. Новоиспечённый ухажёр быстро разобрался, в чём тут дело, и, долго не раздумывая, увлёк вдову под крышу покосившегося дровника, где парочка дружно выстроила домик из веток и сухой травы, склеенных глиной и слюной, и выстлала гнездо мягким утиным пухом. Так под крышей старого сарая началась счастливая семейная жизнь.

    Прошло три недели, и случилось радостное событие: появилось новорождённые птенцы. Родители с утра и до темна носили им мошек и личинок насекомых. И вот однажды вся семья покинула родное гнездо и уселась на проводах. Родители торопились: только бы успеть до наступления холодов научить малышей летать и самостоятельно кормиться. Слётки встали на крыло, начались первые уроки воздухоплавания. Обучение давалось нелегко. А тут ещё подули колючие ветра, листва пожелтела и посыпалась с деревьев. Наступила осень. Студёный ветер безжалостно трепал неокрепших птах, беспощадно закручивая в воздухе.
    Все теплолюбивые птицы собрались в стаи: готовятся к отлёту в тёплые края. Им предстоит долгий и трудный путь в Индию, Китай, в Африку или в тропическую Бразилию. Только наши ласточки останутся дома. Занятия в школе жизни продолжались весь световой день. Натуженный стон высокоствольный сосен, пронизывающие насквозь ураганы и вороха отживших листьев, размётанных по земле, - всё чаще напоминали о скором приближении первых заморозков. А над остывающим озером мелькают силуэты птиц в чёрном фраке, - это ласточки без устали учат малышей добывать комаров, мотыльков, стрекоз. Птенцам надо основательно подкрепиться перед дальней дорогой. У насекомых тоже сейчас ответственная пора – они роятся над густо заросшими заливами и торопятся до холодов отложить потомство в заиленных заберегах.
    И вот наступил день, когда вся семья была в сборе. Но теплолюбивые пернатые уже давно улетели. Неужели птицы погибнут? А тут зарядили дожди холодные, дни стали тёмные. Ласточки теперь почти не летали, они нахохлились и тихо сидели на привычном месте.
    И вдруг однажды прозвучал знакомый перезвон запоздалой стаи ласточек. Родители мигом взмыли в небо. Птицы поднялись высоко – высоко и позвали за собой малышей. Они сделали прощальный круг над нашим домом, озером и лесом, над лугами и родными местами, пропели гимн торжествующей жизни и растворились в холодной синеве небес. И пусть парят они над всей землёю, птицы вольные и свободные, и несут людям радость великую. А на другой год, когда травка вновь зазеленеет и солнце ярко заблестит, ласточка к нам в гости снова прилетит.
    Изображения Изображения
    Последний раз редактировалось Cliver F; 15.05.2019 в 01:39.

  5. #85
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию Старый друг лучше новых двух. Весенняя сказка

    Старый друг лучше новых двух
    Весенняя сказка


    Автор: Наталья Морсова
    Фото автора

    Название: Сережка.jpg
Просмотров: 1104

Размер: 269.8 Кб
    На землю упали хрустальные капли дождя, пригвоздив пыль и сморщив воду в быстрой речке. И вдруг хлынул всё поглощающий дождь, глухо шлёпая фантами брызг по крышам домов. По дорогам потекли пенящиеся ручьи. Дух захватило от неистового ливня, низвергнувшегося потоками воды с прохудившихся небес. Три дня и три ночи лили беспросветные дожди и гремели яростные грозы. Свинцовое небо повисло тяжёлым сводом. Земля устала держать размокший небосклон. Трава полиняла и беспомощно прильнула к земле. Затихли птичьи песни, присмирели журчащие ручьи. Всё живое торопливо искало убежища: кто в густых кронах, кто в дуплах, кто под корнями деревьев. Порывистый ветер взбуравил бурную речку, вода заплескалась и захлебнулась всклокоченной волной.
    Разбушевавшаяся река размыла старый мост. Он зашатался и рухнул в мутную воду. Загудел тревожно колокол, что висел на деревянной церквушке горного села. Поняли люди, что беда пришла, увидели – нет моста, да делать нечего – принялись дружно строить новый, крепче прежнего.
    А ураган, тем временем, ворвался в лесную чащу и разметал птичьи гнёзда. Всё кругом взревело и взбушевалось. Взбудораженный лес закипел и с тревожной дрожью заметался в яростных порывах озорного разбойника. Деревья натужено заскрипели и громко застонали. Первым рухнул старый Тополь. Следом затрещала Ель. Белоствольная Берёзка, которая стояла возле подземного ключа с живительной водой, пожалела свою соседку молодую Сосенку и сказала: «Пригнись, легче будет». Но статная красавица ответила: «Никто в нашем роду не гнулся. Мы к солнцу тянемся, и головы ни перед кем не склоняем». «Но солнца сейчас нет, - сказала Берёза, - и будет светить тем, кто доживёт до завтра». «Солнце будет светить храбрецам и героям», - возразила величественная Сосна. С неистовым хохотом ураган накинулся на Сосну. Та яростно зашипела и гневно закачала пышной макушкой, гордо устремлённой в небо. Долго билась не жизнь, а на смерть, протяжный стон стоял над лесом. С грохотом рухнула она навзничь с вывернутыми корнями и распласталась по земле пышными руками – ветвями. Острая боль пронзила всё тело. Только Берёзка мало пострадала. Она усердно гнула спину во все стороны и заламывала руки, поддаваясь неудержимому вихрю, и вновь поднималась.
    Все ждали рассвета, и он кристально чистою зарёю радостно осветил и небо, и леса, и всё живое на земле. Покинули свои убежища истосковавшиеся по ясному солнышку звери и птицы. Уставшие деревья расправили плечи, расплели сцепленные руки, стряхнули тяжёлые капли дождя и развернулись навстречу животворящему светилу. Лесу вернулись покой и тихое дыхание. Лишь звонкая песня ключа – хрустального сердца лесов, нарушала тишину.
    Позавидовали деревья Берёзке и ополчились на неё. Весь сыр – бор затеяла старая Груша. Она изогнулась кривым стволом, обросшим бородатым лишайником. Груша потеряла в грозной схватке пару крючковатых веток. « Я весь год тружусь, не покладая рук, - сердито шумела Груша, - зимой даю приют белкам, а летом спасаю от голода зайцев, куниц, лосей, оленей, медвежат своими медовыми грушами. А берёза ничего не делает, только любуется своим отражением в любимом роднике, гнётся перед всеми и остаётся невредимой. Надо прогнать её из нашего леса». Грушу поддержала дикая Яблоня с кислыми плодами. Она тоже потеряла несколько корявых веток. «Без меня не обходятся ни звери, ни птицы. Я кормлю их ароматными яблочками. Только от берёзы никакой пользы». «Прогнать её, - сердито зашумела Осина, - Я шуршащим шёпотом листочков сообщаю о малейшем дуновении ветра». «А я своими серёжками кормлю лесных птах всю зиму», - хвасталась Ольха, - нам не надо такой подруги». Лес возмущённо зашумел. Все грозно размахивали ветвями и бранили Берёзу.
    Берёзка эта повидала на своём веку всякое: глубокие порезы от сбора сока на её коре долго сочатся, и она усердно латает раны. Гибкие ветви каждый год грубо обламывают, и к следующей весне она едва поспевает пустить новые побеги. Да ещё ненасытный гриб-трутовик поселился на белотелом стволе, точит его, разъедает, растёт день ото дня, пыжится, питаясь чужими соками. Вот и научилась Берёзка гнуться и склонять голову перед жизненными бурями. «Но чем же я виновата?», - опечалилась Берёзка. От горя и обиды молодые листочки поникли и пожухли. Она страдальчески опустила натруженные ветви - руки до самой земли и склонила голову с растрёпанными бурей не заплетёнными косами. «Что плохого я вам сделала? – грустно прошелестела Берёза, - разве я не родилась в этом лесу? И как я покину живоносный источник, с которым подружилась в раннем детстве? Без моей тени палящие лучи солнца высушат родничок, и тогда путники и пастухи останутся без ключевой воды. Не смогут люди утолить жажду моим целебным соком да попариться в баньке с моим душистым веничком, а умелые мастера не сплетут берестяное лукошко для грибов да сочных ягод, и не будут водить весёлые хороводы девчата с ребятами в тени моих раскидистых ветвей».
    Долго терпел ссору своих соседок старый Вяз. Много повидал мудрый великан за свои лета. В борьбе с ураганами и злыми ветрами он потерял немало ветвей, на стволе его много шрамов от незаживающих, ноющих ран. Не любил он пустых разговоров, да и солидный возраст научил меньше говорить, а больше слушать. Но терпение старика иссякло. Вздохнул тяжело Вяз, закряхтел, заскрипел могучим стволом и покачал натруженными ветвями. Грозно зашумел он, и все притихли. И рассказал старик былое:
    «Давно это было, когда грохотали пушки и рвались снаряды. Один снаряд попал в мой ствол и оставил глубокую рану. Мимо шли уставшие от войны солдаты, остановились они отдохнуть под тенью моих раскидистых ветвей. Увидели бойцы поверженного гиганта и залатали глубокую рану сосновой смолой. А на месте привала посадили маленькую берёзку в память об окончании сражений. Полили воины деревце ключевой водой, напились живой водицы подземного источника и ушли неведомыми лесными тропами. Прошли годы с тех пор, многие из нас постарели и высохли. А Берёзка эта выросла и стоит среди нас молодая и красивая в белоснежном наряде и в зелёном платочке. Я и сам подолгу засматриваюсь на её стройный стан и нежное очарование. Останется берёза с нами. И пусть будет так!» Тяжело вздохнул старый Вяз и затих.
    «Она не приносит нарядных цветов и ароматных плодов», - возмутилось Волчье Лыко. «Да, она не приносит пышных цветов и сочных плодов, - возразил Вяз, - но зато каждую весну в её густых ветвях вьют гнёзда певучие соловьи, и лес наполняется их звонкими трелями». «А с нас и ворон достаточно, - дерзко заявила горькая Калина. «Слышите, - продолжал Вяз, - как играет на свирели, выструганной из ветки нашей Берёзки, юный пастушок из соседнего села? И звенит свирель, словно чистое серебро».
    «И верно, - вдруг спохватилась взъерошенная плакучая Ива, - Берёзка наша – хороший друг, она чувствует дыхание приближающейся бури и тревожным шуршанием предупреждает об опасности, а столетняя Сосна слышит этот голос и поднимает призывный гул. И все мы сохраняем цветы и плоды лишь потому, что дружно держимся друг за друга. Мы крепко сплетаем ветви, плечом к плечу встречаем грозный ураган. А после бури Берёза успокаивает нас лёгким шелестом и радует весёлым постукиванием изящных листочков». «Порой свои страдания так ослепляют, что чужой беды не увидать, - прошуршала колючими иголками вечнозелёная Ель. - Как часто мы не умеем прощать тех, кто искренне заботится о нас, забываем о тех, кто защищает от опасности. Правду говорят: «старый друг лучше новых двух». Пусть Берёза живёт с нами».
    Деревья успокоились, и лес притих. И все с благодарностью посмотрели на Берёзку. А та расправила пышные ветви и вновь зазеленела: от радости и понимания.

    Название: Березки.jpg
Просмотров: 962

Размер: 282.5 Кб
    Изображения Изображения

  6. #86
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию Шлиссельбургская магистраль: «от коридора смерти» к «дороге бессмертия».

    Шлиссельбургская магистраль: «от коридора смерти» к «дороге бессмертия».

    Автор: Наталья Морсова, член Союза журналистов России.
    Использованы фото из музея «Блокада Ленинграда»
    и воспоминания Валиковой Антонины Захаровны.


    Своими воспоминаниями о мужественных строителях секретной железнодорожной магистрали в осаждённом Ленинграде поделилась участница обороны Ленинграда и строительства дороги Валикова Антонина Захаровна. О Шлиссельбургской магистрали как тогда, так и сейчас, известно мало. Её называли «Коридором смерти»: слишком многими жизнями пришлось поплатиться за «коридор», ставший «бессмертным».

    В праздничные для Ленинграда дни 75-летия прорыва блокады появились странного свойства мнения о том, что Сталин не любил Ленинград и бросил его на произвол судьбы. Да, обстановка в городе была критическая. Но страна сделала всё, чтобы город, его жители и защитники получили существенную помощь. С этой целью в невероятно тяжёлых условиях строилась Шлиссельбургская магистраль. Железную дорогу построили в январе 1943 года, она проходила по льду реки Невы и Синявинским торфяным болотам. Под непрерывным огнём вражеской артиллерии и авиации 33 км пути проложили всего за 17 дней!

    Статья полностью во вложенном файле.
    Изображения Изображения

  7. #87
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию ПРОКЛЯТИЕ МЁРТВОЙ КОРОЛЕВЫ. Когда любовь сильнее смерти

    ПРОКЛЯТИЕ МЁРТВОЙ КОРОЛЕВЫ
    Когда любовь сильнее смерти


    Автор: Наталья Морсова


    Легенда о любви короля Португалии Педру I и Инеш де Каштру.

    «Разбив врагов, Афонсу величавый
    С победою в отчизну возвратился,
    Где, пожиная почести и славу,
    Он миром и покоем насладился.
    Но грянул час безжалостной расправы,
    В гробах усопших сонм зашевелился,
    Узнав о даме, что всю жизнь страдала,
    А после смерти королевой стала…»
    (Луис Вас де КАМОЭНС «Лузиады».)

    В «Замке слёз» при монастыре Санта Мария де Алкобаса - тишина. Могучие мраморные колонны, скульптуры ангелов, почивших королей и грозных львов охраняют покой усопших возлюбленных. « До конца вместе», - гласит надпись на саркофагах.

    Статья полностью во вложенном файле.
    Изображения Изображения

  8. #88
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию ВОРОНЕ ГДЕ-ТО БОГ …. . На что способна материнская любовь?

    ВОРОНЕ ГДЕ-ТО БОГ ….
    На что способна материнская любовь?

    Автор: Наталья Морсова
    Фото автора

    «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…», - говорит дедушка Крылов. Однако моей знакомой вороне, которая поселилась под балконом, не подавали ни сыра, ни хлеба. Она сама добывала пропитание. На её долю выпали непредвиденные испытания.
    Каждую весну под моим балконом в кроне густых ветвей раскидистого тополя, покрытого молодыми липкими листочками, пара серых ворон усердно вьёт гнездо. За многие годы двор густо порос кустарниками и деревьями, когда-то с любовью посаженными первыми жильцами новостройки, и теперь превратился в тенистый сквер, мягко ускользающий в небольшой прудик. Пруд этот, заполненный подземными водами, талым снегом и дождевой водой образовался естественным образом. Берега водоёма со временем поросли осокой, рогозом, ивняком и молодыми берёзками. Ребятишки здесь ловят мелких карасей, по вечерам собирается молодёжь, а весь световой день бабушки «выгуливают» любимых внучат. Сюда и прилетают вороны полакомиться деликатесами.
    Я осторожно выбираюсь на «смотровую площадку» балкона и наблюдаю за секретами птичьей жизни. Мне открылся удивительный мир серых ворон, до которых раньше не было дела.

    Статья полностью во вложенном файле.
    Изображения Изображения

  9. #89
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию ОЛЕГ АНДРЕЕВИЧ АНОФРИЕВ: ЕСТЬ ТОЛЬКО МИГ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ…

    ОЛЕГ АНДРЕЕВИЧ АНОФРИЕВ: ЕСТЬ ТОЛЬКО МИГ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ…

    Театральная встреча с артистом театра и кино

    Автор: член союза журналистов России Наталья Морсова


    Название: Олег Анофриев.jpg
Просмотров: 699

Размер: 26.4 Кб

    Автор с актёром Олегом Анофриевым
    Ни одна встреча с Народным артистом РФ Олегом Андреевичем Анофриевым, актёром театра и кино, певцом, композитором, кинорежиссёром не проходит без полюбившейся всем песни в его исполнении «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь» из кинофильма «Земля Санникова». Встреча на записи телевизионной программы в 1999 году не стала исключением. Это был не столько песенный концерт, сколько разговор по душам одураченных россиян, попавших в створ эпох.
    Дело было в трудные годы перестройки и новых реформ, когда никто ничего не понимал в происходящем. Куда исчезли Советский Союз, бесплатные услуги, рабочие места, фиксированные цены? Страна влачила жалкое существование. Кто, кого и за сколько продал? На вопросы зрителей О.А.Анофриев отвечали беспощадно, без обиняков. Он отстаивал правила жизни, к которым привык за долгую жизнь. Организаторов телевизионной программы обеспокоила прямота суждений. Вероятно поэтому Анофриев – не частый гость на ТВ.
    Встретив войну одиннадцатилетним подростком, юноша с детства усвоил понятия справедливость, ответственность, жертвенность, бескорыстие. И вдруг в девяностые всё потеряло смысл. Не стесняясь в выражениях, Олег Андреевич всему дал бескомпромиссную оценку. Фильмы в это время не снимались, артисты, музыканты, учёные стали ненужными. Русская культура, многовековая история России, общечеловеческие принципы, - всё потеряло свою ценность, в цене стали торгаши и криминальные авторитеты.
    Но Анофриев не растерялся. Ждать «у моря погоды» - не в его характере. Как выживал? Олег Андреевич не спился и не ударился во все тяжкие, как многие его коллеги, а покинул Москву, перебрался с семьёй в деревню, где много творил.
    Судьба, везение и упорный труд подарили Олегу Анофриеву более пятидесяти киноролей. А сколько сыграно в театрах! Природа наделила его замечательным голосом, знакомым не одному поколению. Его сценический и песенный герой – простой, открытый, обыкновенный парень, живущий среди нас «мудрый простачок», каких вокруг много. Вероятно, этим объясняется любовь зрителей и творческое долголетие.
    Моё интервью с актёром было коротким и грустным:
    - Почему Вы разрешаете другим, зачастую бесталанным артистам, всплывшим на волне грязной пены, исполнять Ваши песни? Ответ был краток, резок и предсказуем:
    - Всё потому же: беспредел.
    - Чем Вы занимаетесь в деревне?
    - Колю дрова, топлю печь, сажаю картошку с морковкой. И пишу много песен, стихов, сценариев, создал студию звукозаписи.
    Талантливый композитор стал автором более 50 песен: «Река-судьба», «Одуванчики», «Колыбельная», «Весенняя», «Какая песня без баяна» и др.
    Посетовав об утерянном, мы расстались с робкой надеждой, что справедливость восторжествует. Никто не знал, когда? Следующие двадцать лет жизни композитор, поэт насыщал свою жизнь событиями и постоянным трудом. Дождался ли он справедливости? 8 марта 2018 года Олега Андреевича не стало.

    Впрочем, в жизни «простачок» был не так уж прост, как на экране. Олег Андреевич Анофриев - потомственный москвич со Смоленской площади. Будущий актер родился в семье врача, который каждым летом становился главным врачом санатория на Черноморском побережье. Именно здесь в Геленджике 20 июля 1930 года «по недоразумению» появился на свет Олег. Уехали к морю вчетвером, а вернулись в Москву впятером.
    Военное детство Анофриев провёл в Москве, гонял мяч, озорничал, мечтал сбежать на фронт и драться с фашистами, как отец и старшие братья. Отец, служивший на Дальнем Востоке в госпитале, был комиссован по ранению. Старший брат Олега погиб под Новороссийском. Средний на Карельском фронте получил ранение, попал в окружение. Был без сознания, когда финны взяли его в плен, где пробыл несколько лет. После освобождения вернулся домой, но тут же оказался в лагере. После реабилитации прожил недолго.
    Как вспоминал актер, случалось, что ребятишки военной поры подворовывали: «цеплялись за грузовик, хватались за мешки, мешки рвались, и пшено высыпалось на дорогу, а мы его собирали». Приходилось есть борщ из крапивы, улиток, которых они с друзьями собирали на Москве-реке и даже воробьев, которых ловили мышеловками. Тем не менее, свое детство Олег Андреевич вспоминает без горечи: «Счастливое было время! Несмотря на то, что мы жили небогато и мне штаны шили из отцовских брюк».
    Однажды игра с найденной на улице гранатой чуть не обернулась для мальчишки трагедией. Он решил изучить её устройство и стал разбирать. Грянул взрыв, искалечив парнишке руку. Хирурги вели борьбу за спасение жизни, и это им удалось. Из-за этой травмы абитуриента с изуродованной рукой не приняли в музыкальное училище. С большим трудом поступил он в Школу-студию МХАТа. Потом работал в Центральном детском театре, где сыграл десятки работ. Затем - актёр Театра-студии киноактера.
    По-настоящему зрители оценили Анофриева в фильме «Девушка с гитарой», картина вошла в золотой фонд отечественного кинематографа. Запомнился замечательный фильм «За витриной универмага», где Олег сыграл продавца и комсорга отдела готового платья. Правда, роли всегда доставались эпизодические и второплановые. А всегда мечтал быть первым. Как оказалось, в кино быть первым ему не придётся: не тот типаж. Получил известность как телеведущий, мастер озвучивания. А более всего - как исполнитель песен в кинофильмах и мультфильмах. Военные песни «Солдатское письмо», «Это было недавно», а также песни из мультфильмов на музыку замечательного композитора Григория Гладкова - «Я на солнышке лежу», «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету», «Луч солнца золотого», «Мы разбойники» и т.д. – полюбились как старшему, так и младшему поколению.
    Обворожительный тембр голоса влиял на слушателей гипнотически, на женщин в особенности. В улыбчивого, жизнерадостного, голосистого мужчину влюблялись, влюблялся и он, в чём не раз признавался сам. Однако всегда возвращался в семью: - «Почему же нет? Разве в этом есть что-то плохое? Я никогда влюблённых дам не обижал и ни одну не заставил мучиться. Единственное, что могу сказать в свое оправдание: никогда подобные увлечения не длились долго. Я очень люблю свою жену».
    Олега Анофриева не стало. Миг между прошлым и будущим, протяжённостью в 87 лет жизни, был насыщен многогранным потенциалом. Творческое наследие Олега Андреевича огромно. Он навсегда вошёл в историю советского театра и кино. Забыть любимого артиста невозможно: каждый вечер взрослых и детей убаюкивает его бархатный голос: - «Спят усталые игрушки, книжки спят…»
    Изображения Изображения

  10. #90
    Senior Member
    Регистрация
    22.09.2008
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    3,597

    По умолчанию ИННОКЕНТИЙ МИХАЙЛОВИЧ СМОКТУНОВСКИЙ. «РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ОГЛАШЕНИЯ»

    ИННОКЕНТИЙ МИХАЙЛОВИЧ СМОКТУНОВСКИЙ. «РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ОГЛАШЕНИЯ»
    Театральная встреча с артистом театра и кино


    Автор: член союза журналистов России Наталья Морсова

    Название: Смоктуновский.jpg
Просмотров: 900

Размер: 35.5 Кб

    Кто бы мог предположить, что приглашение на фестиваль - «Рождественские оглашения» 1991 года - презентацию выпускников московской консерватории имени П.И.Чайковского, обернётся памятной встречей с выдающимся актёром Иннокентием Михайловичем Смоктуновским? Он был ведущим концерта молодых исполнителей вместе с журналистом Дмитрием Крыловым. Зал заполнила публика не совсем обычная: спонсоры, руководители оркестров, режиссёры и ведущие артисты многочисленных музыкальных театров страны – ещё не развалившегося Советского Союза. Вокалисты и музыканты старались произвести благоприятное впечатление. Ярмарка талантов предполагала заключение договоров с будущими артистами.
    В фойе развлекали святочными гаданиями, телевизионной съёмкой, молодые оркестранты баловали изящной музыкой Моцарта и Гайдна. Для меня же главным чудом стала встреча с обожаемым актёром. Трудно было представить в бодром, подтянутом любимчике публики человека, перенёсшего три инфаркта, о чём он по секрету сказал, подписывая автограф на моём пригласительном билете. В перерыве зрители пошли искать рождественские чудеса, растеклись по мраморным лестницам и нарядным фойе консерватории, а мы остались в зале. Надо сказать, что чудеса в эти годы были весьма скромными: время сплошного дефицита, очередей, разрушенной экономики не предполагают излишеств.
    На все мои пожелания успеха, творческого вдохновения и проч., проч. Иннокентий Михайлович отреагировал без особого энтузиазма. «Спасибо. У меня всё это есть. Пожелайте только здоровья. Мне больше ничего не надо, - сказал он. - А это моя Машка, театровед», - с обожанием указал Иннокентий Михайлович на закутавшуюся в шаль худенькую девушку. Дочь Машка, так он ласково её называл, сопровождала отца повсюду. Столько теплоты, любви, гордости было в его взгляде! Она отвечала ему тем же. Маша подошла к отцу, и он нежно приобнял её за плечи. Иннокентий Михайлович поделился своими планами, спокойно, обыденно, как и подобает маститому, всемирно прославленному актёру, для него это было уже не главным: важными были не собственные победы, а скромные успехи дочери.
    Разговаривать с обожаемым артистом, элегантно одетым, красивым, статным, с очаровательно-застенчивой улыбкой было верхом моих мечтаний. Через три года 3 августа 1994 года любимого артиста не стало. (род. 28 марта 1925 года). Он прожил так мало - всего 69 лет!
    Иннокентий Михайлович умер после четвертого инфаркта во время съёмок в фильме «Белый праздник», где по сценарию ему полагалось умереть. Это была его последняя, незавершённая работа. В его номере подмосковного санатория, где разместилась съёмочная группа, Иннокентия Михайловича навестил Армен Джигарханян. Вместе посмотрели вечерние новости, обсудили роли, выпили. А ночью Иннокентию Михайловичу стало плохо. Врачи не успели…
    Кто он – этот странный, не от мира сего, нарушающий все каноны театрального искусства, Иннокентий Михайлович Смоктуновский? Почему ему доверяют сложнейшие роли князя Мышкина, Гамлета, Чайковского, Моцарта, Сальери, Баха и ещё галерею образов гениев, жуликов, неврастеников?
    Смоктуновский - актер космического масштаба, - говорили о добившемся всемирной славы Иннокентии Михайловиче. Тогда он ещё не знал, что ему и в самом деле найдётся место в космосе. По сути же, он играл в кино и на сцене самого себя: противоречивого, застенчивого, изменчивого и многоликого лицедея.
    Кто бы мог предположить, что за вальяжной внешностью холёного и успешного актёра скрываются глубокие жизненные раны и что сыгранные им роли замешаны на чудовищном личном горе.
    Особенности психики «юродивого гения», как называли Смоктуновского, позволили сыграть роль психически нездорового князя Мышкина в «Идиоте» по Ф.М. Достоевскому на сцене ленинградского Большого драматического театра. Актёр не раз бывал в психиатрической больнице, чтобы создать достоверный образ. Хотя, как говорится, нет дыма без огня… Сёстры актёра регулярно наблюдались у психиатра. Одна из них как-то приезжала к брату в Москву, и ему пришлось отправить ее домой под присмотром психиатра. Гибель женщины была ужасной: её убили на кладбище вилкой в родительский день - за четыре месяца до смерти Иннокентия Михайловича.
    Роль Сальери – весомый вклад в копилку творческих побед актёра. Может ли гений пойти на преступление? Гений и злодейство несовместны, - утверждает А.С.Пушкин в трагедии «Моцарт и Сальери». Так ли это? Пушкинский Сальери разрушает это утверждение. Или Сальери – не гений? Преклонение перед музыкой Моцарта сочетается в талантливом и успешном музыканте Сальери с грызущей душу завистью; природное дарование и упорство перерождаются в коварное злодейство, и всё для того, чтобы подняться на высшую ступень пьедестала славы. Пушкин же пытается утверждать, что гениальный человек – музыкант настолько поглощён гармонией звука и полной самоотдачей творчеству, что в нём нет места коварству и злодейству. Коварство – это что-то из мира какофонии, дисгармонии, не имеющее ничего общество с гениальностью.
    А как на самом деле? Как сыграть на сцене коварного композитора? Иннокентий Михайлович настолько гениально вживается в образ чувствительного музыканта и коварного злодея, что кажется: актёр снимает с себя кожу и проникает своей пластичной душой в суть противоречивого характера Сальери.
    Характер самого Иннокентия Смоктуновича (его настоящая фамилия) складывается под грузом бесконечных страданий, начиная с раннего детства. Его прадед был выслан из Польши в Сибирь за участие в восстании 1863 года, где и родится будущий актер - в селе Татьяновка Томской губернии. Голод всегда преследовал многодетную семью. Родители часто меняли работу, бежали от безденежья из города в город, но жизнь от этого не менялась. Они оставили детей у бездетных родственников в Красноярске до лучших времён. Но лучшие времена так и не наступили.
    В школе будущий актер учился без интереса. Его не любили сверстники и часто обижали, а он защищался кулаками. При этом драчливый подросток с удовольствием играет в драматическом кружке, но чрезмерная застенчивость мешает, и его отчисляют.
    Он часто посещает спектакли, которые идут в городском театре. Денег на билеты нет, и смышлёный мальчик подделывает билеты.
    После окончания школы выучился на киномеханика. Начал работать. И тут война. Отец ушёл на фронт, Иннокентию пришлось искать дополнительную работу, чтобы содержать семью, в которой росло уже четверо детей. В 1942 году на отца пришла похоронка, а вскоре и молодого человека призвали на фронт. Он воевал на Курской дуге, участвовал в форсировании Днепра, в освобождении Киева, был ранен. Попал в плен, бежал, укрывался на оккупированной территории, снова воевал, дошел до Берлина.
    После войны И.М. Смоктуновский поступает в театральную студию при Красноярском театре. Но стеснительность опять сыграла злую шутку. И только в Норильском музыкальном театре комедии и драмы Иннокентий Михайлович сумел раскрыться, ему доверяли главные роли в спектаклях. Но суровый климат оказался «не зубам»: актёр заболел цингой и лишился всех зубов.
    Он уезжает в тёплые края и работает дворником. Поступает в сталинградский театр драмы, женится по большой любви. Всю юность и молодость будущая знаменитость страдает: от голода и нищеты, от неразделенной любви (жена актриса Римма Быкова изменяла мужу и вскоре оставила его), от непонимания окружающих, от насмешек коллег. Его, уже взрослого мужчину, фронтовика, опять обижают, он замыкается в себе и учится выживать.
    А потом Москва, в которой неизвестного актёра никто не ждёт, подрабатывает в массовке в «Ленкоме», живёт у друзей, ночует в подъездах на подоконниках, в одном лыжном костюме слоняется по улицам. И вдруг случается чудо, о котором вспоминает так: «Как хорошо жить, до удивления хорошо просто жить, дышать, видеть. Я есть, я буду, потому что пришла она». Этим чудом оказалась будущая жена – художница по костюмам. Девушка помогла Смоктуновскому устроиться в Театр киноактера. Иннокентий Михайлович души не чаял в своей избраннице и ласково называл её «моя Суламифь» или просто Соломка. Её любви, заботы и понимания с избытком хватило на то, чтобы актёр забыл прошлые беды и прослыл жизнерадостным чудаком. А откуда-то явившегося мальчишеского задора - хоть отбавляй: любил кататься на ногах на кафеле фойе любимого театра, заливисто и, как казалось, беспричинно хохотал, ощущая нерастраченную любовь к жизни.
    У Смоктуновских родилась дочь. Однако, не прожив и года, девочка умерла. Вскоре родился болезненный сын Филипп, а через восемь лет появилась дочь Маша.

    До конца своих дней Иннокентий Михайлович - актёр МХАТа имени М. Горького, удостоенный высоких званий народного артиста СССР и Героя Социалистического Труда. Любимец публики ушёл из жизни в расцвете творческих сил. А мог бы ещё так много! Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. Малая планета № 4926 названа его именем – «Смоктуновский». О своей космической славе он так и не узнает…

Метки этой темы

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •