Показано с 1 по 2 из 2

Тема: ПОРОГОВЫЙ УРОВЕНЬ И ВЕРОЯТНОСТЬ КОНФЛИКТА США С РОССИЕЙ

Комбинированный просмотр

Предыдущее сообщение Предыдущее сообщение   Следующее сообщение Следующее сообщение
  1. #1
    Senior Member Аватар для Grenadier
    Регистрация
    15.09.2008
    Адрес
    Город-герой Ленинград
    Сообщений
    1,219

    По умолчанию ПОРОГОВЫЙ УРОВЕНЬ И ВЕРОЯТНОСТЬ КОНФЛИКТА США С РОССИЕЙ

    Журнал "Международные процессы" НИКОЛАЙ КОСОЛАПОВ

    ПОРОГОВЫЙ УРОВЕНЬ И ВЕРОЯТНОСТЬ КОНФЛИКТА США С РОССИЕЙ*

    О завершении «холодной войны» впервые было сказано в 1989 г. по итогам советско-американской встречи в верхах на о. Мальта, а последний раз – на саммите в Сочи в апреле 2008 года. Если «холодную войну» хоронят на протяжении двух десятилетий, то, по-видимому, предполагаемый покойник сильно сопротивляется погребению. В 1992 г. Россия и США заявили о своем стратегическом партнерстве (не уточнив, о чем именно идет речь). С тех пор слова «стратегическое партнерство» были повторены бессчетное число раз политиками, экспертами, журналистами. В 2001 г. РФ и США решили совместно бороться против международного терроризма (к тому времени действовавшего на протяжении как минимум тридцати лет, если вести счет от расправы с командой Израиля на Олимпийских играх 1972 г. в Мюнхене).
    Разумеется, стороны не ограничивались только словами. Осуществляется программа Нанна-Лугара, постепенно освобождающая РФ от запасов оружейного урана. Сокращаются стратегические вооружения. Правда, в России и США делается это очень по-разному. Две страны действительно сотрудничают в Афганистане и ряде других международных ситуаций. Американские инвестиции весомы на российском рынке, а российские деньги вкладываются в ценные бумаги и банки США. Есть и примеры противоположного рода. США вышли из договора по ПРО, фактически сломав созданную ранее систему соглашений по ОСВ/СНВ. Вашингтон форсирует расширение НАТО на восток практически любой ценой. Готовится размещение в Польше и Чехии первых компонентов ПРО США. До самого конца 2008 г. шла эскалация взаимно жестких политических заявлений.
    Российско-американские отношения 1990-х – 2000-х годов можно рисовать как в светлых, так и в темных тонах. На протяжении этого периода государственные руководители с обеих сторон отдавали предпочтение более радужной палитре. Политики и комментаторы не гнушались и второй. Но с начала 2006 г. (с подготовки саммита «группы восьми» в Санкт-Петербурге) открылась полоса ухудшения1 климата во взаимоотношениях РФ и США. Ее апофеозом стал «августовский кризис» на Кавказе в 2008 году, справедливо рассматриваемый многими аналитиками в России, США и за их пределами как кризис прежде всего российско-американских отношений2.
    Все эти обстоятельства на протяжении ряда лет побуждают возвращаться к вопросу: можно ли считать прямой военный конфликт между Россией и США исключенным или в принципе невозможным?
    Гипотеза статьи суммируется в трех тезисах. Первое: нельзя считать исключенной возможность прямого военного столкновения между Россией и США. Второе: риск столкновения на протяжении периода после 1991 г. в целом повышается. Третье: отсутствие в последние годы содержательного диалога по военно-политической проблематике является одним из факторов повышения риска.
    Оценки подобного рода – материя, политически и психологически крайне чувствительная3. Поэтому в данном случае избрана методология анализа «идеальной модели» – рассмотрение факторов, которые, взятые сами по себе, объективно могут действовать в сторону повышения риска конфликта. Речь пойдет не о жестко предопределенном сценарии, а о возможностях и вероятностях, недооценивать которые, а тем более сбрасывать со счетов, представляется преждевременным. История свидетельствует, что одного лишь желания избежать военного столкновения часто оказывалось недостаточным. В предлагаемых суждениях нет политических оценок, и автор предпочел бы ошибиться в своем анализе.

    1

    Войны в мире после 1945 года, а также те, которые рассматривались в свое время как потенциально возможные и наиболее вероятные4, можно подразделить на три типа по критерию их значимости для взаимоотношений СССР/России, с одной стороны, и США – с другой:
    – эвентуальное прямое военное столкновение сторон, которое с высокой долей вероятности быстро (если не сразу) принимало бы ядерные формы;
    – локальные конфликты, в которых за действиями их непосредственных участников стояли интересы, позиции и престиж СССР/России и США;
    – локальные военно-карательные операции, осуществлявшиеся одной из сторон в сфере своего фактического доминирования.
    В период существования СССР широкая практика операций двух последних типов сочеталась с целенаправленными мерами по снижению риска прямого столкновения как в обычных условиях, так и в ситуациях острого международного кризиса. Такие меры стали особенно необходимы и получили закрепление в ряде двусторонних соглашений с достижением на рубеже 1970-х годов паритета в стратегических вооружениях. Дело до столкновения не дошло, несмотря на то что обмен военно-силовыми «уколами» имел место неоднократно (в большинстве случаев это не признавалось публично).
    Военно-карательные операции одной из сторон (Чехословакия в 1968 году) давали возможности другой для их пропагандистского обыгрывания. Но они не влекли риска военного столкновения по линии СССР-США именно потому, что осуществлялись в сфере доминирования стороны-субъекта операции. «Сферы влияния» оспаривались политически: США не признавали позиций СССР, например, в Прибалтике, а СССР клеймил акции США в Западном полушарии как наступление на права, свободы и независимость народов.
    Локальные конфликты, в которых за действиями их непосредственных участников противостояли друг другу СССР и США, играли центральную роль в реализации стратегий взаимного ядерного сдерживания. Но последнее было основано на представлении об угрозе. Угроза между тем воспринимается всерьез лишь при условии, что объект сдерживания убежден в психологической способности сдерживающего привести угрозу в исполнение. Иначе говоря, США и Советский Союз постулировали свою уверенность в готовности противостоящей стороны в принципе нанести ядерный удар.
    Локальные конфликты (особенно индокитайский и ближневосточный) демонстрировали, как представляется, наличие такой решимости как у США, так и у СССР. Именно поэтому обострения таких конфликтов расценивались в обеих странах как угрожающие перерастанием в советско-американское ракетно-ядерное столкновение. В подобных случаях и доказывали свою полезность дву- и односторонние меры по снижению риска перехода от политической конфронтации к прямым военным действиям.
    Необходимо особо выделить тенденцию, нараставшую на протяжении второй половины ХХ века. До 1945 г. война между СССР и США была практически трудноосуществимой. Но начать ее технически стало гораздо проще с появлением атомного и ядерного оружия, а также ракетных средств его доставки. Следовательно, возрастала осуществимость собственно военного столкновения. Одновременно расширялся диапазон целей и задач, которые могли решаться в условиях и средствами конфронтации без перехода к военным действиям. В частности, были разработаны и стали успешно применяться стратегии военно-экономического изматывания – особенно с появлением дорогостоящих стратегических вооружений, систем их обеспечения и НИОКР, необходимых для создания того и другого.
    Конфликты второй половины прошлого века возникали и разворачивались на фоне такого уникального явления, как «холодная война». Стоит попытаться определить, что это такое именно как явление, а не период в истории международных отношений. Сознавая незавершенность любого определения, наметим подходы к его формулировке.
    «Холодная война» как явление – это:
    – предельная враждебность сторон, усиливаемая5 противоположностью их социально-экономической природы и идеологий, отражаемых в психологии элит и населения в целом как основы национальной идентичности;
    – антагонизм идеологий, обусловливаемый социально-экономической и историко-культурной природой сторон более, нежели содержанием идеологий, но выливающийся на практике в некое подобие религиозной войны (в случае СССР и США противостояли друг другу не только политические идеологии, но и воинствующий атеизм и евангелистский фундаментализм);
    – вынужденное сочетание в глобальной политике и двусторонних отношениях как соперничества, так и сотрудничества, причем последнее остро нуждалось в политико-идеологической защите в своей стране;
    – распространение соперничества на все сферы жизни и взаимоотношений с превращением экономики в главное поле противоборства с использованием на нем множества форм – военно-экономического противоборства, соревнования в уровнях и качестве жизни, НТР, участия в мировой экономике и др.;
    – постановка такого соперничества в условия балансирования на грани исторически неиспробованной, таящей в себе массу неопределенностей войны-«армагеддона» (какой она представлялась);
    – желание и необходимость избежать такой войны как в силу ее, видимо, катастрофической разрушительности, так и с целью придания экономическому соперничеству большей продолжительности и эффективности;
    – невозможность нанесения СССР/ России полного поражения в традиционной войне и, как следствие, перенос эпицентра соперничества в сферы политики, экономики и угрозы ракетно-ядерного нападения.
    На этом фоне война могла начаться при сочетании: постепенного накопления причин, оправдывающих или делающих неизбежным начало военных действий; формирования у лиц, принимающих решения (ЛПР), конкретной мотивации в пользу перехода к продолжению политики иными средствами; наличия практических возможностей для ведения военных действий.

    2

    Почему при всей вербальной враждебности в отношениях между СССР и США и при целом ряде кризисов в двусторонних отношениях война так и не вспыхнула?
    По-видимому, существовал явный дефицит причин, которые оправдывали бы такую войну. Как СССР, так и США возглавляли каждый свою международную подсистему, не оспаривали лидерства друг друга в соответствующих подсистемах и союзах, не могли и не стремились «поменяться местами» в рамках такого лидерства. Верно, что каждая из сторон заявляла о своей грядущей победе в идеологическом и практическом соперничестве двух систем. Но в СССР даже в официальных документах первостепенного значения – материалах съездов КПСС – эта победа помещалась в неопределенное будущее. «В конечном счете» социализм должен был победить во всем мире. Возможно, так и будет: «конечный счет» еще не наступил, и время его прихода неизвестно. Судя по тому, что распад СССР стал для большинства политиков и аналитиков в США полнейшей неожиданностью, там на перспективу своей победы в соревновании двух систем смотрели примерно так же.
    Между СССР и США не было территориальных споров. Первый из них возник с Россией после 1991 года. Стойкое непризнание Соединенными Штатами после 1940 г. республик советской Прибалтики таким спором не было.
    Не происходило накопления причин, которые по итогам длительных периодов взаимоотношений повышали бы вероятность военного столкновения. Макроисторическая противоположность систем и их взаимное неприятие гарантированно перекрывали причины более частные: если известно, что оппонент – «империя зла» или мировой центр загнивающего империализма, то накапливать что-либо сверх подобных идеологических абсолютов невозможно и бессмысленно. Дьявол не станет ужаснее от того, что будет расправляться со своими жертвами немытыми руками.
    Кроме того, взаимное ядерное сдерживание в условиях паритета интерпретировалось в терминах первого или ответного, но в любом случае массированного ядерного удара. Это поднимало риск столкновения на экзистенциальную высоту, ставя вопрос не о возможности уничтожения жизни на планете, а о взаимно гарантированном уничтожении. Оставляя в стороне вариант прямого нападения одной стороны на другую, готовы ли были СССР или США пойти на риск самоубийства ради абстрактных идеологических постулатов? На практике они этого не сделали6.
    С карибского кризиса 1962 г. мотивация лидеров каждой из двух стран была направлена, скорее, против войны, нежели к приближению возможности ее практического начала. Этот кризис – первое и единственное за всю «холодную войну» непосредственное ракетно-ядерное противостояние СССР и США. Его возникновение было обусловлено как переходом после Суэцкой войны 1956 г. Британии и Франции во «второразрядные великие державы» и, как следствие, вступлением СССР и США в длительный период двустороннего соперничества, так и появлением ракетных вооружений стратегического класса, а также острыми событиями 1960–1961 годов в двусторонних отношениях.
    После полученного в 1962 г. опыта ни СССР, ни США больше не рисковали подходить к возможности повторения чего-либо подобного. Они поспешно возобновили переговоры о запрете ядерных испытаний, завершившиеся вскоре подписанием первого соглашения, а немного позже – переговорами об ограничении и сокращении стратегических наступательных вооружений.
    Экспертно-академическое сообщество и общественность двух стран и мира в целом разделяли на протяжении 1960-х – 1970-х годов убеждение, что ядерная война, если она разразится, начнется с массированного применения большей части накопленных сторонами стратегических ядерных вооружений. Отсюда стремление каждой из сторон оставить запас «на потом» и продолжить накопление таких вооружений. По общепризнанным в то время оценкам, объемов накопленных вооружений хватало для неоднократного уничтожения всего живого на планете. Апофеозом подобных оценок стала появившаяся в начале 1980-х годов концепция «ядерной зимы»7, как бы подтверждавшая высокую вероятность если не полного уничтожения жизни в результате ядерной войны, то как минимум ее изменения до неузнаваемости во всех аспектах – от микробиологического до макросоциального.
    Практика «ядерного воздержания» была нарушена с приходом к власти в США президента Р. Рейгана, совпавшим с политическим безвластьем в СССР8. Во-первых, анонсированная администрацией США программа СОИ в корне меняла всю систему военно-политических и военно-стратегических взаимоотношений США и СССР, сложившуюся после 1962 г. и включавшую как взаимное ядерное сдерживание, так и диалог и сотрудничество по широкому кругу вопросов. Во-вторых, инцидент с южнокорейским «Боингом», сбитым советской ПВО в 1983 году, в том контексте объективно должен был восприниматься военным и политическим руководством как стратегическое прощупывание советской обороны, имеющее смысл лишь в рамках подготовки к новому типу военно-политических отношений, который предположительно мог и должен был сложиться в случае реализации планов СОИ.
    Но это уже в 1983 году, после того как чрезмерные запасы ядерного оружия доказали глубокое падение их сдерживающего эффекта, не сумев предотвратить вмешательство СССР в Афганистане (1979), что и стало основной причиной торможения, затем демонтажа разрядки с американской стороны и поисков альтернатив типа СОИ.
    Однако до рубежа 1970-х – 1980-х годов ни один из лидеров двух стран ничего не выигрывал бы в личном и политическом планах, давая старт такой войне; а проиграть (непосредственно и в историческом смысле) мог все, включая собственную жизнь и будущее своей страны. С утверждением в мире (включая СССР и США) огромных многоуровневых бюрократий, продвижение в высшие эшелоны которых требует способности к конформизму в куда большей мере, нежели лидерских качеств (а вождистские качества в условиях господства бюрократии блокируют карьерное продвижение уже на самых ранних его этапах) время политиков-полководцев уходит (хотя пока и не ушло совсем) в прошлое.
    Наличие опасного, но вменяемого и предсказуемого противника во многих отношениях даже полезно, что наглядно продемонстрировали годы, когда в его отсутствие Россия и США принялись срочно искать нового. Присутствие и предполагаемая зловредность противника (именно противника, а не оппонента) позволяют консолидировать военно-политические союзы с другими государствами, осуществлять – а если надо, и навязывать – общие стратегии, подходы, действия. Едва ли не важнее то, что наличие явного противника позволяет предотвращать появление чрезмерных конфликтов интересов и разногласий внутри и между элитами своей страны. Иными словами, с противником бывает необходимо бороться, но одновременно его надо и беречь – не создавая, однако, впечатления «борьбы нанайских мальчиков».
    Идеологическая мотивация не переходит у психически устойчивых людей в непосредственную, практическую; а лидеры СССР и США 1950-х – 1980-х годов не были идеологическими или религиозными фанатиками. Такие люди сознают, что вера или идеология не могут быть буквально и «сегодня» реализованы в жизни и политике; что они – источники идеалов и ценностных ориентиров, а не рабочие чертежи социально-политических конструкций.
    В 1940-х – 1970-х годах СССР и США находились на подъеме и не были готовы рисковать достижениями, которых каждая из них добилась внутри страны и вовне. Количественные и качественные параметры этих достижений были у СССР и США существенно асимметричны. Но в абсолютном выражении они значимы не только для внутренней жизни каждой из сторон, но и для поддержания их лидерства в соответствующих сферах влияния.
    Вплоть до конца ХХ века между СССР и США сохранялся дефицит практических возможностей ведения войны, даже если бы к ней подключались военно-политические союзы – ОВД и НАТО. Этот дефицит вряд ли может быть объяснен исключительно эффектом ядерного сдерживания.
    Обмен ядерными ударами сам по себе не решает исход войны – тем более такой, в которой победителей быть не может. Победа в войне должна получить политическую капитализацию, а для этого должен придти солдат-победитель и установить в побежденной стране желаемый порядок. Но поддерживать крупномасштабные долговременные действия многомиллионной армии в противоположном полушарии было практически невозможно, и это, по-видимому, главная причина того, почему США и СССР удалось избежать прямого военного конфликта.
    Интервенция США в период Гражданской войны в России (Владивосток и Архангельск; 1918–1922) показала, что возможность эффективной поддержки действий своих войск на столь значительном удалении от страны проблематична. В этом опыте вплоть до последней трети XX века (до появления быстрых и крупнотоннажных десантных судов, транспортной авиации с самолетами грузоподъемностью в 100 и более тонн) принципиально ничего не изменилось. Такие же ограничения, действовали бы и в случае необходимости обеспечивать операции советских войск на Североамериканском континенте. Даже сейчас подготовка и осуществление операций типа иракской (2003–2008), то есть проводимой в средней по размерам территории стране с относительно немногочисленным и не оказывающим сопротивления населением, требует немалых времени, ресурсов и финансово-экономического напряжения.
    Иными словами, война между СССР и США была в практическом плане предельно затруднена их относительным географическим взаимоположением. В отсутствие возможности войны и последующей капитализации ее исхода обмен ядерными ударами был иррационален. Наконец, наличие ракетно-ядерного паритета повышало соответствующие риски и удерживало от особенно опасного маневрирования.

    3

    В постсоветский период (не только в последние два-три года) все рассмотренные качественные характеристики менялись в сторону нарастания рисков военного столкновения. Этот парадокс тем удивительней, что в политических взаимоотношениях развивались, казалось бы, прямо противоположные тенденции.
    Оказавшись в общей (неразделенной) международно-политической системе, РФ и США чаще сталкиваются между собой по вопросам лидерства в ней. США настаивают на своем безусловном глобальном лидерстве, существенно ужесточив этот подход после 2001 года. Россия выступает с идеей многополярности, что де-факто равнозначно отказу в признании за США такого лидерства. В 2007–2008 годах Москва неоднократно делала заявления на самом высоком уровне, смысл которых сводился к следующему: если что-то дозволено США, то тем самым дозволено и России. Возможно, целью заявлений подобного рода было сдержать амбиции США. Но воспринимаются они как недвусмысленная заявка на равенство с Вашингтоном – не в смысле политико-правового равноправия государств, а с точки зрения права на участие или первенство в формировании миропорядка9.
    С течением времени в России острее осознаются мотивы поддержки Соединенными Штатами переворотов Б. Ельцина в 1991 и 1993 годах, равно как и долговременные последствия этой поддержки. Главными для США были не свобода и демократия в России, а разрушение главного потенциального противника, каким был СССР10.
    Когда выяснилось, что центральная задача этого разрушения – ликвидация оставшегося от СССР ракетно-ядерного потенциала и самой способности России к его восстановлению и развитию – решается гораздо медленнее, чем рассчитывали США, и может оказаться вообще не решенной, в США возобновилась резко антагонистическая реакция на Россию, ее внутреннюю и внешнюю политику.
    Задаваясь вопросом о возможности гораздо более тесного, сотрудничества России с США и Западом, включая гипотетическое членство РФ в НАТО, нельзя не признать, что два сравнимых по стратегическим возможностям ядерных «медведя» в одной берлоге были бы серьезной проблемой друг для друга и альянса в целом.
    Рассуждения о победе США над СССР в «холодной войне» – претензия на заслуги, которые фактически не имели места. Перестройка, завершившаяся прекращением Союза, – сугубо внутренний процесс, начатый и зашедший столь далеко не только и не столько под влиянием проблем, с которыми сталкивался СССР, сколько под воздействием уверенности элиты бывшего Союза в уникальной безопасности, какую обеспечивал ему, по тогдашним представлениям, ракетно-ядерный паритет с США. Россия, «с подначки» и с помощью Украины взорвавшая Союз, и есть тот победитель в «войне с коммунизмом», без которого эта победа вообще не состоялась бы – точно так же, как СССР был главным победителем во Второй мировой войне. Самонадеянность и вопиющая некомпетентность Б.Н. Ельцина и его окружения стали причиной того, что Россия фактически даром отдала свою победу Соединенным Штатам. Не удивительно, что декларированное в начале 1990-х партнерство РФ и США со временем, с американской точки зрения, вырождается в право и обязанность России во всем следовать американскому лидерству: это естественное отношение к «побежденному» противнику.
    Развитие России складывается «не так», как представлялось США на рубеже 1990-х годов. Проблема не в пресловутых демократии и рынке. США десятки раз поддерживали самые антидемократические режимы, если и когда это отвечало их интересам. Рынок же фактически существовал даже в условиях централизованной плановой экономики СССР, хотя занимал второстепенное и теневое место. Истоки отношения США к современной России в том, что США преисполнены решимости сохранить, даже упрочить на неопределенно долгую перспективу свое «глобальное лидерство». Эту задачу можно решать двояко. Либо надо действительно оставаться лидером, желательно не только в военно-силовой сфере, либо подрезать возможности потенциальных конкурентов – Евросоюза, Китая, Японии и России. США используют обе стратегии, со временем смещая центр тяжести в сторону второй.
    С начала 1990-х годов между Россией и США вспыхнул территориальный спор: конгресс США в 1992 г. ратифицировал и считает вступившим в силу, а Госдума РФ не ратифицировала и полагает недействительным соглашение 1990 г. о разграничении в Беринговом море. Спор этот, пока приглушенный, имеет все шансы дальнейшего разрастания в случае включения в него энергоресурсной и арктической проблематики11 и при усилении в США настроений в пользу территориального раздела России. Такие настроения там сохраняются и порой даже принимают громкое публичное выражение. Так, в избирательной кампании 2008 г. звучала тема независимости Республики Коми, что впервые конкретизирует ранее многократно высказывавшиеся в США разными авторами идеи о возможности распада России на 7–35 самостоятельных государств12.
    Во время последнего грузинского кризиса вооруженные силы США были впервые напрямую задействованы против РФ, хотя пока косвенно (переброска самолетами США грузинских частей из Ирака и направление военных судов с «гуманитарной» миссией в Поти). В советско-американских отношениях такого рода прецедентов не было. Вооруженные силы СССР и США противостояли друг другу в Берлине – где они находились на правах оккупационных сил – и в ряде локальных конфликтных ситуаций. Но демонстративного перебрасывания сил с целью политико-психологического давления на оппонента по ходу конфликта не было ни в одной из ситуаций эпохи «холодной войны».
    В связи с разворачивающимся мировым финансовым кризисом возникает потенциально взрывоопасная проблема, которой не было и не могло быть во взаимоотношениях США и СССР: судьбы российских корпораций, к которым могут быть обращены претензии иностранных кредиторов за взятые этими корпорациями долги. Несомненно, государство постарается защитить ключевые из них. Но не ясно, сможет ли оно отследить все ключевые случаи. Сама эта проблема вряд ли станет причиной для бряцания оружием с той или другой стороны, но дополнительно осложнить отношения она способна.
    Более неоднозначной становится, судя по всему, и мотивация лиц, принимающих основные внешнеполитические решения, а также их окружения.
    Желание так или иначе «поставить на место» Россию, в том числе исключить ее из «группы восьми», постоянно присутствовало в политическом обороте США, включая ряд заявлений госсекретарей. Тема «наказаний» стала дежурной в американской внешней политике и «всплывает» в отношении не только России, но и союзников США по НАТО (как это было при начале операции США и созданной ими коалиции против Ирака).
    Комментаторы – с удовлетворением или нескрываемым сожалением – отмечают, что средств для наказания России в арсенале США немного. В рамках недобросовестной конкуренции США периодически накладывают санкции на отдельные фирмы РФ, инициируют судебные разбирательства против российских должностных лиц, «преступления» которых против США ни разу не были доказаны. На фоне политических заявлений о «наказании» подобная практика несовместима с поддержанием доверия, партнерства и просто нормальных межгосударственных отношений. Кроме того, в условиях глобализации она объективно ведет лишь к расползанию глобальных неформальных и теневых финансово-экономических отношений. Признать это США не готовы. Наиболее резкие антироссийские статьи и материалы, какими бы СМИ они ни воспроизводились, в большинстве исходят из британских и американских источников.
    В ответ в РФ закономерно крепнет убеждение, что советский коммунизм был для США не более чем удобной ширмой. На деле же проблема заключается в неприятии России как таковой и, возможно, в системной несовместимости российских и американских культур и менталитетов.
    Процесс принятия важнейших внешнеполитических решений в Москве и Вашингтоне обнаруживает на протяжении 2000-х годов явную тенденцию ко все большей кулуарности. При этом обе страны предпочитают придерживаться в ведении внешних дел и построении отношений друг с другом не согласованных принципов, норм, договорных положений, а фактически «понятий»13.
    Неравновесие сил США и РФ способно порождать у более сильной стороны искушение простыми решениями, а у более слабой – ощущение загнанности в угол и уменьшения числа альтернатив, более доступных и целесообразных, чем война14. Искушения эти тем более вероятны в условиях, когда подписанные ранее военно-политические соглашения не действуют, и в российско-американских отношениях уже давно не обсуждались никакие правила игры.
    Расширяются не только гипотетические, но и практические возможности ведения военного конфликта между США и РФ. Как США, так и Россия перешли в 2000-х годах к иному – активному – типу ядерного сдерживания: в дополнение к прежнему упору на неотвратимость возмездия допускается превентивное использование оружия, включая ядерное. Превентивное использование ядерного оружия предусматривает, видимо, сценарий его дозированного выборочного применения вместо мыслившихся в прошлом обменов массированными ядерными ударами. Перспектива применения ограниченного числа ядерных боеприпасов не вызывает – в свете опыта Хиросимы, Нагасаки, Тоцка и Чернобыля – опасений за сохранение жизни на планете. Иными словами, принять решение об ограниченном использовании ядерного оружия, видимо, во всех смыслах легче, нежели о нанесении массированного удара. В пользу этого допущения говорит и произошедшее за последние два десятилетия снижение мощности боеголовок с мегатонных показателей до килотонных.
    В научной литературе различают сдерживание двух видов: «от чего» и «для чего». Первый – оборонительный («не делай чего-либо, а не то!..»), второй – принуждающий («делай, что говорят, а то!..»)15. Оборонительное сдерживание необходимо прежде всего слабому, пассивному, а принуждающее – сильному, активному. Граница между предупреждением и принуждением условна. Но перенос акцента со сдерживания на принуждение создает политико-психологический климат, в котором принятие решения о применении ядерного оружия не просто облегчается, но в некоторых обстоятельствах может рассматриваться как оптимальное16.
    На опыте операций в бывшей СФРЮ, а позднее в Ираке, Афганистане и Пакистане сложилась технология «бомбовых войн» без привлечения крупных сухопутных сил и/или с передачей части функций последних участникам какой-либо международной коалиции, частным охранным службам и вооруженным формированиям зоны конфликта (включая неформальные). Война-«наказание», по сути карательная операция, не ставит перед собой тех задач, какие решались межгосударственными войнами традиционного типа, и может осуществляться как локальная военно-полицейская и специальная акция. Цель такой операции – не достижение военной победы в традиционном ее смысле, но создание условий (силовых и, следовательно, политических) для переустройства государства и/или смены его внутренней и внешней политики.
    Сочетание локальной военной операции (или угрозы такой операции) со средствами экономического нажима может служить эффективным средством влияния на страну-объект подобной политики. Чем эффективнее окажется такое влияние на практике, тем вероятней, что оно будет вызывать у страны-объекта мотивы в пользу создания различных средств обороны, вести к большей враждебности во взаимоотношениях. Как следствие, тенденция к расширению диапазона сфер и арсенала средств противоборства, заложенная еще на рубеже 1970-х годов, может получить дальнейшее развитие.

    * * *

    Рассмотренные обстоятельства не ведут с неизбежностью к военному столкновению США и Россией. Но по отдельности и в совокупности они создают политико-психологическую среду, вероятность сползания к военному конфликту в которой тяготеет к повышению.
    Обеспокоенность положением проявляет в России растущее число специалистов разной политической ориентации. Журнал «Россия в глобальной политике» посвятил специальный номер оценке последствий конфликта вокруг Южной Осетии и Грузии в августе 2008 году. «Тектонические изменения в мире и неспособность адекватно на них реагировать делают общую ситуацию похожей на ту, что сложилась к 1914 году, – пишет один из авторов. – И главной задачей нашей внешней политики является не только обеспечение благоприятных условий для развития страны (это само собой разумеется), но и предотвращение новой большой войны. Идиотизм того противостояния, которое навязывают нам сейчас, ослабляет волю и создает возможности сползания к катастрофе. Поэтому, реагируя на провокации, нужно всегда иметь в виду более продолжительные и гораздо более зловещие перспективы»17. Характерно, что многие авторы рассматривают конфликт как российско-американский, преподнося такое его понимание как самоочевидное18.
    Между США и России происходит более интенсивное соперничество по вопросам принципов, на которых строится международно-политический порядок глобального мира. Причины и возможности для прямого военного столкновения множатся и, как представляется, не получают адекватной оценки. Происходит накопление взаимного недоверия, и нет той «подушки безопасности», какой была «холодная война».
    Представляется, что война между США и Россией ныне возможна не только технически, но и политико-психологически. Две страны исподволь приближаются к рубежу, на котором рискуют оказаться намного ближе к такой войне, чем к ней когда-либо подходили СССР и США. Минимизация этого риска требует от обеих сторон проведения стратегии, во всех ее составляющих нацеленной на ослабление или устранение влияния рассмотренных выше факторов.
    __________________________________________________ _______

    Примечания

    * Эта статья – отнюдь не реакция на августовские события (по сути российско-американский конфликт) 2008 года вокруг Южной Осетии и Грузии. Варианты материалов, на базе которых она написана, готовились начиная с 2002 года.

    1 Некорректно считать отправной точкой этого ухудшения известное выступление президента России В.В. Путина в Мюнхене (февраль 2007). Само это выступление по тону и содержанию было реакцией на длительный период накопления в России фрустраций от отношений с США. Со своей стороны, США и Запад отреагировали на открывшуюся в 2005 г. в России кампанию по превознесению (вовсе не реабилитации) Сталина, беспрецедентную по интенсивности и накалу эмоций даже в сравнении с периодом брежневизма после 1968 года, и продолжающуюся поныне.
    2 См., например, подборку статей российских и иностранных авторов на эту тему в журнале «Россия в глобальной политике». 2008. № 5. Сентябрь-октябрь.
    3 Достаточно вспомнить закономерно острую реакцию, вызванную в России публикацией в «Форин афферз» статьи двух авторов, неизвестных до того широкому кругу специалистов: Keir A. Lieber, Daryl G. Press. The rise of US nuclear primacy // Foreign Affairs. 2006. Vol. 85 No 2. March-April. Русский перевод см. http://www.inosmi.ru/translation/227155.html. Обсуждение этой статьи см.: Peter C.W. Flory, Keith Payne, Pavel Podvig, Alexei Arbatov, Keir A. Lieber, and Daryl G. Press. Nuclear Exchange: Does Washington Really Have (or Want) Nuclear Primacy? // Foreign Affairs. 2006. Vol. 85 No 5. September-October. См. также оценку положений этой статьи Л. Ивашовым: Удар по России скоро может стать реальностью (http://www.utro.ru/articles/2006/05/18/ 548837.shtml).
    4 О чем свидетельствовал, в частности, принятый в документах, посвященных вопросам обороны и безопасности, термин «вероятный противник».
    5 В советской и наследующей ей современной национал-патриотической российской литературе здесь обычно употребляется слово «определяемая». Однако возрождение многих признаков «холодной войны» в нынешних взаимоотношениях РФ и США побуждает задаваться вопросом, что действует как определяющие нарастание напряженности фактор(-ы) в условиях 2000-х годов: или декларируемая противоположность идеологий и природы двух стран и систем на самом деле была дополнением, внешней формой конфронтации 1946-1991 годов, а есть и какие-то более глубокие причины, сталкивающие между собой Россию и США, русскую и англо-американскую культуры; или, если идеология и природа общества/государства действительно столь значимы, то изменились ли они в РФ по сравнению с СССР настолько кардинально, как это принято считать после 1992 года. Понятно, что в США никаких изменений в этом плане не произошло.
    6 Известна и хорошо описана в литературе буквально паническая реакция Франции и особенно Великобритании на одну лишь возможность (к тому же не реализованную) достижения в 1986 г. (Рейкьявик) советско-американского соглашения о 50-процентном сокращении стратегических вооружений. Эта реакция показывает, помимо прочего, что даже ведущие союзники США не были безусловно уверены в надежности американского «ядерного зонтика».
    7 См.: Климатические и биологические последствия ядерной войны / Под ред. Е.П.Велихова. М.: Наука, 1986; Ознобищев С.К., Потапов В.Я., Скоков В.В. Как готовился «асимметричный ответ» на «Стратегическую оборонную инициативу» Р.Рейгана. – М.: ЛЕНАНД, 2008.
    Рецензию на последнюю книгу см. в этом номере «Международных процессов». Прим. ред.
    8 В СССР на этот период пришлась кончина трех генеральных секретарей ЦК КПСС – первых лиц в партии и государстве, но людей уже в возрасте и в таком состоянии здоровья, которое делало их практически недееспособными.
    9 Разумеется, никто не отрицает за Россией такого права. Но несомненно и то, что попытки воспользоваться им (даже заявить соответствующее намерение) воспринимаются в США как недопустимая заявка на соперничество. В последнее время Россия прямо возлагает на США главную ответственность за финансово-экономический кризис, подчеркивая ущербность их фактического лидерства. Мораль: «миром нельзя управлять из одной столицы». См. Дмитрий Медведев. Послание Федеральному Собранию Российской Федерации. 5 ноября 2008 года (http://president.kremlin.ru/text/appears/2008/ 11/208749.shtml).
    10 Сейчас это признается уже и в США. См., например: James M. Goldgeier and Michael McFaul. Power and Purpose: U.S. Policy toward Russia after the Cold War. Washington, D.C.: Brookings Institution Press, 2003.
    11 См., например: Комитет Сената США начал юридическую подготовку к разделу Арктики (http://lenta.ru/news/2007/10/31/convention). См. также: Симонов К. Россия идет на войну. Экономическая стратегия должна учитывать геополитические реалии // Политический класс. 2008. № 45. Сентябрь.
    12 Заметим, что в рамках возглавляемого единственным «глобальным лидером» миропорядка оптимальным для него было бы наличие большого числа малых и средних по территории и/или численности населения государств, ни одно из которых и даже все они вместе не могли бы бросить серьезного вызова лидеру в какой бы то ни было области.
    13 «Понятиями» правомерно считать любые узкогрупповые, не имеющие массового признания (а часто и смысла) неформальные нормы, правила, договоренности. Хотя происхождение термина связывается обычно с криминальной средой, на практике существуют понятия клановые, узко профессиональные, локальные и многие другие.
    14 В этой связи весьма интересно, что третий президент РФ заговорил о задачах обеспечить к 2020 г. ядерный паритет и «гарантированное решение ядерного сдерживания в различных военно-политических условиях». См.: Ситнина В. Война может вспыхнуть внезапно. Россия готовит «стратегию-2020» для армии // Время новостей. 29 сентября 2008 года. Четыре года назад «Независимое военное обозрение» (24.12.2004) в статье М. Кулакова под этим названием констатировало, что российский «потенциал ядерного сдерживания резко снижается» (http://nvo.ng.ru/armament/2004-12-24/1_rvsn.html). В связи с этим возникает вопрос, идет ли речь лишь о восстановлении потенциала оборонительного ядерного сдерживания или о появлении в военно-политических отношениях РФ-США принципиально новой комбинации – одновременного использования сдерживания оборонительного и принуждающего.
    15 См.: Evans G., Newnham J. The Penguin Dictionary of International Relations. L.; Penguin; 1998, p. 126-128; R.Betts. Nuclear Blackmail and Nuclear Balance. Wash.: 1987, особ. pp. 3-21 и 212-233.
    16 Так, накануне саммита «группы восьми» 2007 г. и встречи лидеров России и США в Хайлигендамме журнал «Шпигель» опубликовал интервью президента РФ В.В. Путина, в котором российский президент сказал, что планы размещения элементов американской системы ПРО в Европе увеличат вероятность развязывания ядерного конфликта, поскольку нарушат стратегический баланс в мире. См.: Григорьев Е. Путин предупредил Буша о ядерном конфликте // Независимая газета. 4 июня 2007 года.
    17 Караганов С. Новая холодная война // Россия в глобальной политике. 2008. №5. Сентябрь-октябрь (http://www.globalaffairs.ru/ numbers/34/10427.html).
    18 Точно так же, без всяких обиняков, рассматривается он и в первом Послании Президента РФ Д.А.Медведева Федеральному Собранию РФ – см. сноску 10.

  2. #2
    Пачкуля П
    Guest

    По умолчанию

    Вилы по воде на основе ряда спорных утверждений.
    Позабавила фраза о некой "нормальности" международных отношений.
    Наши "интеллектуалы", похоже, до сих пор пребывают в затмившем им мозги тумане "общечеловеческих" ценностей.
    Каждая страна имеет свои интересы, свое мировоззрение ( сравните позции близких по уровню культуры, экономики стран Евросоюза) и мирное сосуществование, как показала история, возможно только при угрозе хорошенько получить по зубам в случае агрессии.
    А вообще, по этому поводу лучше читать Рыбакова "И руль истории нам сладок и приятен".

    Фраза
    В пользу этого допущения говорит и произошедшее за последние два десятилетия снижение мощности боеголовок с мегатонных показателей до килотонных.
    позабавила. Это именно то самое помрачение в стиле "нового мЫшления", считать, что уменьшение килотоннажа вызвано заботой о противнике.
    ОБщеизвестно, что послужило причиной - уменьшение КВО и требование к уменьшению веса заряда для размещения ложных целей и средств преодоления ПРО.

Метки этой темы

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •